ясен тем, что Екатерина согласна видеть его жена-
тым, но еще не терял надежды на счастье с нею.
   - Нет, - отвечал он дяде, - без самой Екатерины  польская  корона  не
имеет для меня никакой ценности, и я верю, что рано или поздно  она  все
равно станет моей женой.
   - Безбрачием ты осложняешь свою конвокацию! Смотри, как бы из-за тво-
его упрямства Турция не начала войну с Россией, в этом случае Петербургу
станет не до нас, и наша "фамилия" будет растоптана Браницкими и  Радзи-
виллами...
   Предвыборные сеймики завершились почти мирно (в драках погибло  всего
40 человек), и сейчас Варшаву заполнило панство, наехавшее ради открытия
сейма. Магнаты спешно заделывали окна дворцов, превращая  их  в  бойницы
для обстрела противника. Слышался звон стекол, - в разбитые окна высовы-
вались жерла "частных" пушек. Браницкий поставил свои полки под Варкой.
   - Польша сильна раздорами! - горланили пьяные.
   Русские войска, победители Фридриха II, возвращавшиеся домой, не вхо-
дя в Варшаву, стояли в Уяздове и на Солце. Коронный гетман  Браницкий  и
рате Коспапки Радзивилл протестовали:
   - Пока они не уйдут, сейм не откроется...
   Их богатая клиентела называла себя "патриотами".  Чарторыжские  подс-
тавляли свои кошельки под золотой ливень, проливавшийся из Петербурга, а
"патриоты" лопатой гребли деньги из французского посольства. Не измерить
пролитой в эти дни крови, разбросанного по вертепам золота  и  неистовых
криков о мнимой вольности! Уже сверкали в прениях сабли, во время диспу-
тов пули четко барабанили по нагрудным панцирям... Чтобы сорвать  работу
сейма, "патриоты" ушли сами и увели за собой клиснтелу - в замок  Пясеч-
не, где жил Браницкий, и тогда сейм объявил Браницкого лишенным прав,  а
коренным гетманом стал Адам Чарторыжский.
   Понятовский горячо и страстно заверял депутатов:
   - Обещаю вам хранить все вольности шляхетские...
   Браницкий уже собирал первую боевую конфедерацию:
   - Помните, ляхи, что великая императрица Мария-Терезия не откажет нам
в помощи... Скачите в Вену, и пусть ее канцлер Кауниц спешно посылает  в
Польшу свои войска!
   Трагедия великой нации уже определилась, но польский народ  неповинен
в безумном ослеплении шляхты.


   9. ПОЛИТИКА И ПОЛИТИКИ

   Австрийский канцлер князь Венцель Кауниц готовился  к  докладу  своей
повелительнице. С помощью крохотных подвижных зеркал он тщательно осмот-
рел полость рта, благовонным эликсиром уничтожил дурной запах. Ему  при-
несли депеши, предварительно изученные его секретарями, чтобы -  не  дай
бог! - там не встретились слова "смерть" или "оспа". Канцлер долго  бро-
дил от окна к окну, сравнивая по градусникам показания наружной темпера-
туры воздуха. Пора ехать! Натянув парик, Кауниц несколько раз пробежался
вдоль шеренги лакеев, осыпавших его пудрою с пушистых кистей, -  канцлер
был автором этой церемонии равномерного нанесения пудры на  голову,  чем
ужасно гордился.
   - Достаточно, - сказал он, велев подавать карету.
   Мария-Терезия не ждала его сегодня, а ее  муж,  германский  император
Франц, растолковал Кауницу, что жена молится на  гробах  своих  предков,
умерших от оспы, - и это Франц сказал нарочно,  чтобы  позлить  канцлера
(который страшился и смерти и оспы). Однако,  желая  остаться  вежливым,
князь осведомился у Франца о драгоценнейшем здоровье  его  благочестивой
супруги.
   - Не знаю, - отвечал тот, нагло зевая. - Я ведь последнее время  имею
дело с нежной княгиней Ауэрспейг...
   Пол залы разверзся, образовался страшный  провал.  Заскрипели  канаты
подъемной машины, из глубин подземелья медленно поднималось кресло с си-
дящей в нем владычицей великой Римской империи. Мария-Терезия  появилась
в зале, распространяя дух своих предков, которые разлагались  естествен-
ным путем, ничем не закрытые (всем в мире была известна любовь  Габсбур-
гов к родимым трупам, которые они вывозили с собой даже на дачу,  словно
мебель или посуду).
   - А, это ты, канцлер! - басом сказала Мария-Терезия. - О чем  ты  мог
говорить без меня с моим бестолковым мужем?
   - Ваше печальное отсутствие мы старались заполнить здравой беседой  о
разнице показаний в градусниках Реомюра и Цельсия.
   - Вот как? А умнее темы вы не нашли? Реомюр и Цельсий - злостные вра-
ги мира христианского, а их градусники - чтобы дьявола тешить. По-моему,
- решила Мария-Терезия, - тут и говоритьто нечего: холодно - так знобит,
а жарко - так потеешь. Иди в кабинет. А ты, Франц,  останься,  -  велела
она мужу. - И передай от меня своей княгине Ауэрспейг, что у нее шея как
у цапли. При такой тонкой шее не нужно даже топора - все быстро делается
садовым ножиком, каким обрезают на дереве лишние ветки...
   В кабинете она сказала Кауницу, что молилась и плакала уже  достаточ-
но: теперь, наученная опытом борьбы с Пруссией, она  забудет  обо  всем,
что находится на севере, - ее внимание отныне приковано к Буковине, Сер-
бии, Галиции и Болгарии:
   - Дунайское устье должно быть нашим, и через Дунай мы вплывем сразу в
Черное море...
   Кауниц ловко увел ее мысли в сторону Польши.
   - Римская империя, - доказывал он, - не может допустить, чтобы поляки
избрали королем... поляка. На что же существуем мы, немцы? Великое  нес-
частье, что умер наш друг Август Третий и вслед за тем умер  его  сын...
простите, я забыл, отчего он умер.
   - Зато я помню! Продолжай, канцлер.
   Кауниц продолжал: Россия постепенно втягивается в наступательную  по-
литику. Екатерина пушками выбила из Митавы саксонского принца Карла, ук-
репив в Курляндни престол своего вассала герцога Бирона; Петербург дерз-
ко насмехается над претензиями Дрездена к занятию польского престола,  а
патриоты Речи Посполитой слезно взывают к ее милосердию - просят военной
помощи.
   Мария-Терезия изучила свою секретную бухгалтерию:
   - На производство скандала в Польше у меня есть не больше  ста  тысяч
гульденов. Ты же сам знаешь, что на такие денежки можно купить лишь  та-
ратайку для метрессы Радзивилла. А без десяти миллионов (!)  в  польские
дрязги нам лучше не соваться.
   - Но патриоты польские просят от нас интервенции!
   Матрона затрясла мощной грудью и плечами:
   - Ты разве не видишь, что я дрожу, как венгерская цыганка на  морозе,
при одном лишь слове "Пруссия"! Откуда мы с тобой знаем: может,  Фридрих
давно заключил альянс с Петербургом? Я уже оплакала над гробами  предков
потерю любимой Силезии, а ты, канцлер, толкаешь меня в новую  войну.  Да
случись такая - и разбойник Фриц отберет у меня даже Богемию...
   На все уговоры отвечала резко: нет, нет, нет!
   Тогда Кауниц развернулся в сторону Версаля: давление австрийской  по-
литики приведет к нажиму Франции на султана турецкого, а  султан  пускай
давит на Россию. Еще со времен кардинала Ришелье Франция привыкла ослаб-
лять Россию ударами в ее подвздошину - со стороны ногайских степей;  ру-
ками крымских татар Версаль строил свою высокомерную политику.
   Турецкий султан Мустафа III жил превосходно.  Франция  вооружала  его
эскадры пушками, Версаль снабжал его гарем гинекологами, и над  Босфором
гремели залпы, а в гареме уже плакали младенцы. Недавнее стечение планет
небосвода было таково, что в полночь второго дня будущей недели следова-
ло ожидать появление мудрейшего из султанов. Мустафа III спросил евнухов
- кто из его жен ближе всего к родам?
   - Ах, эта шалунья Зюльма? Так передайте французам, чтобы  она  родила
точно в полночь второго дня следующей недели...
   Гинекологам предстояла сложная задача! Но еще сложнее было  положение
великого визиря Рагиб-паши, которого султан вызвал в Сераль и,  перебро-
сив ему ногою шелковую подушку, объявил:
   - Сядь, а я буду стоять перед тобой, пока ты не объяснишь мне, что за
шум возник в Польше...
   Рагиб-паша отвечал, что он (лично он!) никогда и ничего  хорошего  от
женщин не ждал. Русская императрица Екатерина, конечно,  баба  сумасшед-
шая. Она хлопочет о коронации Понятовского  только  затем,  чтобы  потом
выйти за него замуж.
   - И сейчас она собирается ехать в Курляндию, чтобы от Бирона сразу же
повернуть в Варшаву. Мне это секретное известие обошлось в триста пиаст-
ров, но я не жалею о потере ничтожных денег, зато счастлив донести прав-
ду о подлости русского Кабинета.
   Мустафа III отсчитал ему только сто пиастров.
   - Я по себе знаю, - сказал султан, - что если женщине чеголибо  захо-
чется, то помешать невозможно. Она успокоится лишь в том случае, если ее
зашьют в мешок и бросят в воды Босфора. Но я уверен, что, пока мешок  не
коснется далекого дна, женщина еще волнуется - как ей утолить свои  вож-
деления!
   При этих мудрейших словах сам великий визирь, сам  главный  астролог,
хранитель шубы султана, сторож султанского соловья и даже кормитель  его
попугая - все они дружно задвигали бородами,  выражая  осуждение  слабой
женской натуры. Рагиб-паша сказал султану, что французский посол  маркиз
Вержен умоляет допустить его до света очей, пронзающих весь небосвод ми-
ра.
   - Пусть придет этот франк, - милостиво разрешил Мустафа  III  (послов
других стран в Турции называли "собаками").
   Представитель Версаля на одном дыхании сообщил:
   - Увы, мы не имеем границ с Россией, чтобы сразу же наказать ее  ору-
жием. Но такие границы имеете вы... Русский посол Обресков достоин того,
чтобы закончить жизнь в Бастилии (у нас) или в башне Эди-Куля (у вас). -
Вержен закрыл глаза и выкрикнул: Мне страшно сказать, что задумали в Пе-
тербурге: обручившись, Екатерина с Понятовским объединят Польшу с  русс-
кими пространствами, в которых человек теряется, как комар в лесу...
   Если бы маркиз на этом остановился, все было бы  хорошо.  Но  беднягу
понесло дальше - прямо в пропасть невежества:
   - Это значит, что империя османлисов... погибнет!
   Вот тогда Мустафе III стало смешно:
   - К чему ты трагически заломил руки, которым  не  хватает  лишь  ножа
Мельпомены, чтобы зарезаться перед любопытной  публикой?  Я  лишаю  тебя
своего просвещенного внимания, и впредь можешь вести  переговоры  с  мо-
им...
   Великий визирь Рагиб-паша уже выступил вперед.
   - Нет, - осадил его султан, - ты уже старый человек, а потому  отдох-
ни. Маркиз будет говорить с моим реис-эфенди [10].
   Мустафа III войны с Россией не  хотел,  и  реис-эфенди  принял  посла
Франции, не вставая с подушек и гладя кошку.
   - Ты хочешь сесть? - спросил он со смехом. - Но, прости,  здесь  тебе
не Европа, и я не держу стульев в доме...
   Вержен сказал, что сыновья Августа III, хотя они и немцы, вполне  мо-
гут сойти за поляков. Реис-эфенди прямо в маркиза швырнул свою царапучую
кошку.
   - Мы на Востоке, - вежливо произнес он, - конечно, не знаем того, что
знаете вы на Западе. Но все-таки мы  способны  догадаться,  что  собака,
сколь ее ни перекрашивай, не может заменить льва... Блистательную Порту,
- договорил он, - беспокоит сейчас другое... совсем другое... совсем...
   Пауза. Маркиз Вержен насторожился.
   - Слушай, а зачем ты насторожился?
   - Чтобы лучше слышать о причинах вашего беспокойства.
   Реис-эфенди поправил туфлю, спадавшую с ноги:
   - А разве у нас имеются причины для беспокойства?..
   Беседа закончилась. Рейс сказал драгоману:
   - Пусть и дальше в Польше царит смута, нам это сейчас  даже  выгодно!
Так мы вернее сможем отрезать от Речи Посполитой самый сладкий ее  крае-
шек - Подолию... Пришло время звать Обрескова!
   Драгоман Маврокордато с трудом поймал кошку.
   - Убери ее. И открой клетку с барсами...
   Драгомана он тоже выслал. Обресков знал турецкий язык, а  реис-эфенди
достаточно владел немецким и русским.
   Алексей Михайлович Обресков - дипломат опытный, патриот пылкий, поли-
тик тонкий. На посту русского посла столь в Турции зажился, что шестерых
визирей похоронил. Жена тоже здесь умерла. Сейчас на посольской  даче  в
Буюк-Дере живет стройная гречанка из семьи местных фанариотов.  Она  ему
недавно родила сына.
   - Брысь, окаянные! - цыкнул он на барсов, желавших обнюхать его  шта-
ны, и тут же приятельски разругал рейса. - Ахмет, водку ты со мною пьешь
потихоньку от своего визиря, а все никак поумнеть не можешь... Перестань
пугать меня! Зачем я тебе сегодня?
   - Ты сейчас удивишься, Алеко. Мы согласны на Понятовского. Но, скажи,
зачем вашей царице выходить за него замуж?
   - Екатерина, - ответил Обресков, - не может стать женой  Понятовского
по той причине, что Понятовский... женится.
   - На ком же? Назови его невест.
   Обрескову вспомнились варшавские чаровницы:
   - Оссолинская, Грабовская, Ланскоронская...
   Один из барсов, зайдя сзади, потянул россиянина зубами за  ногу.  Об-
ресков ласково потрепал хищника за холку.
   - Ладно, - сказал реис-эфенди. - Мы сами заинтересованы в том,  чтобы
с Польшею все обошлось. Мой султан совсем не хочет войны с вами. Поверь,
это так! Я говорю тебе правду...
   Обресков ответил, что султан не хочет - верно, но в Крыму точит сабли
Крым-Гирей, а начни татары войну -  начнут  и  турки.  Реис-эфенди,  как
озорной мальчишка, вдруг покатился спиной на подушки, задрав ноги, с ко-
торых слетели туфли без задников - туфли вмиг были разорваны зубами бар-
сов.
   - Ты, Алеко, еще ничего не знаешь... Ха-ха-ха!
   Обресков смутился - что он должен бы знать?
   - Крым-Гирей поехал на дачу в Молдавию.
   - Удивил! Так он и каждый год туда ездит.
   - Но в этом году в Бахчисарай не вернется...
   Барсов, злобно огрызавшихся, погнали в клетку. Перестав хохотать, ре-
ис-эфенди достал из-под себя смятую бумагу:
   - Возьми, Алеко, на добрую память, - сказал с юмором.
   Это был протест турецкого Дивана к России, в котором излагалась  оза-
боченность султана по поводу того, что возникшие слухи  о  скором  браке
Понятовского с Екатериной могут привести к слиянию Польши с  Россией,  а
Блистательная Порта не потерпит создания под своим боком  столь  мощного
государственного образования.
   Алексей Михайлович спокойно свернул ноту:
   - Прошу тебя, Ахмет, заверить Высокий Порог в том, что волеизъявление
вашего султана будет самым срочным образом доведено  до  сведения  моего
правительства... Кстати, мне тут из Варшавы  старки  прислали  -  заходи
как-нибудь вечерком!
   На посольском бриге быстро ставили паруса.
   Через двадцать один день все новости достигнут Петербурга.
   Прекрасны вы, долы молдавские! В зелени виноградников совсем  затеря-
лась деревня Каушяны - летняя резиденция Крым-Гирея. Кони грудью раздви-
гали высокую траву... Барон Франсуа де Тотт, посол  короля  Людовика  XV
при ставке крымского хана, спросил:
   - Где вы получили образование, хан?
   Крым-Гирей проследил за полетом ястреба в небе:
   - Не образование - лишь воспитание! Всех Гиреев еще мальчиками  отво-
зят на Кавказ, где в аулах черкесов племени беслень мы джигитуем с  ору-
жием и воруем у соседних племен все, что попадается на глаза. Много  ук-
радешь - отбирают, мало украдешь - бьют. Потом я с матерью  скрывался  в
Салониках, бывал в Алжире...
   В молдавскую глухомань герцог Шуазель,  глава  французской  политики,
заслал дипломата, чтобы он возмутил "дэлихана" к  нападению  на  Россию.
Обстановка тому содействовала: татары и ногайцы давно не имели поживы  с
набега на Русь. Но Крым-Гирей остерег де Тотта: сначала  он  дождется  в
деревне молодого вина, а потом... подумает.
   - Мне ведь тоже не хочется ссориться с султаном!
   Но скоро до Молдавии дошла весть о перевороте в  Бахчисарае,  Мустафа
III утвердил на ханство Селим-Гирея, и, узнав об этом, посланец  Версаля
предался невыразимому отчаянию:
   - Все пропало! Франция так рассчитывала на вас...
   Крым-Гирей грустил не больше минуты:
   - Эй, музыканты! Чего затихли, играйте дальше...
   Снова ударили бубны, запели цыганские скрипки.
   - Если меня погубил мир, меня воскресит война!
   Мановением руки хан стронул свой табор к северу -  ближе  к  польской
Подолии. В пути им встретился большой отряд всадников. На  пиках  болта-
лись простреленные в битвах хоругви, а из переметных сум  вяло  свешива-
лись шеи задавленных гусей.
   Это ехал Радзивилл с остатками своего регимента.
   - Была страшная сеча под Слонимом, - сообщил он хану. - Польша кончи-
лась... Браницкий где? А черт его знает. Его разбили тоже,  и,  говорят,
он бежал в Ципское графство - под юбку МарииТерезии. А  я  буду  просить
политического убежища у тебя, великий и грозный Гирей.
   Литовский деспот покорно склонил могучую выю пред потомком  Чингисха-
на, знойное солнце Молдавии било прямо в его толстый, как бревно, багро-
вый от полнокровия затылок.
   - Я уже не воевода литовский, - сказал он.
   - А я перестал быть ханом крымским.
   Радзивилл быстро выпрямился в седле от поклона:
   - Га! Это ли не повод для того, чтобы напиться?
   Обоюдное несчастие повело по кругу их чаши.


   10. ПУСТЬ ВСЕ ТЕРПЯТ

   После того как не пустили его в Зимний дворец, чтобы  танцевать,  как
другие танцуют, ушел несчастный Мирович, возымев намерение на бога поло-
житься. Даже перед иконой поклялся:
   - Боженька милостивый, слышь ли меня? Вот те крест святой, в  возраст
тридцатилетний придя, от горилки совсем отвращусь.  А  ныне  пить  водку
стану умеренно, чтобы с ног не падать...
   Мировичу было 22 года. Заступая в караул, он  озирался,  страшненько!
Внутри крепости - форт особый, и туда никого не пускают. Стал он выведы-
вать - кто там затаился? А никто не знал.  Говорили,  мается  безымянный
узник. На кухне кордегардии встретил  Мирович  барабанщика,  который,  у
печки сидя, сырую кожу барабана просушивал, чтобы звучала звонче.  Миро-
вич об узнике спросил.
   - Иванушка там, - отвечал солдат шепотом.
   - Какой Иванушка-то?
   - Тот, что в царях был, да не уберегли его.
   - Здоров ли он? - спросил Мирович.
   - Чего ж не здороветь? Нам бы так: в обед и ужин, сказывали, по  пять
тарелок жрет. В день ему бутылка вина да пива шесть бутылок. А  бочка  с
квасом у кровати стоит-хоть ноги полоскай!
   - А ты Иванушку видывал ли?
   - Упаси бог видеть - разорвут клещами...
   С этой минуты жизнь озарилась приятным  ласкающим  светом.  Гетман-то
Разумовский недаром внушал: хватай фортуну за чупрыну и тащи  ее,  чтобы
другие завидовали. Мирович лежал на лавке в кордегардии, грелся под  ху-
денькой пелеринкой, думал. Будущее нечаянно воплотилось  в  том  узнике,
что упрятан за каменной кладкой секретного форта. Если удалось  Орловым,
почему не удастся ему, Мировичу?.. Вот  когда  табаку  накурится,  водки
напьется, в карты наиграется. Сладкой судорогой корчился на голых досках
подпоручик инфантерии. "А трубку-то! - размышлял дерзостно. - Трубку за-
имею такую же, какую у гетмана видел. Кафтан справлю, табакерку  заведу,
сестрицам на Москве пряничков куплю..." С такими мыслями Мирович в  пер-
вые дни мая приплыл Невою в Петербург, нашел в Великолукском полку прия-
теля своего - Аполлона Ушакова.
   - Маемся мы с тобой, - сказал он ему, - а куртизаны-то гляди как отп-
лясывают. Нам тоже можно наверх вскарабкаться...
   Один удар, один риск, один страх - и фортуна твоя! Договорились клят-
венно, пошли в храм Казанский и на последние грошики  заказали  по  себе
акафист и панихиду - уже как по умершим.
   - А кто умер-то у вас? - спросил дьякон.
   - Рабы Божий - Василий с Аполлоном...
   Послушали они, как их отпевают, и уговор скрепили:
   - Вдвоем все сделаем, чтобы измены не было, нам-то на двоих  от  Ива-
нушки самые большие куски достанутся. Вот только подождать надобно, ког-
да царица в Курляндию отъедет...
   Но в конце мая Аполлона Ушакова отправили фурьером в Смоленск по  де-
лам казенным; на переправе через Шалонь кони вынесли на берег пустую ки-
битку, обитую рогожей, а самого Ушакова не стало - пропал (утонул?). Ми-
рович захотел новых пособников себе приискать. И начал зубы заговаривать
служителям придворным. Один камер-лакей сам на опасную беседу навязался.
   - Ты в Шлюсселе караулы-то держишь? - любопытствовал. - А вот скажи -
Иванушка там ли мается иль давно его порешили?