кий  только
что прикатил, не успел присесть, а ему и лошадей?  Чем  мы-то,  дворяне,
его хуже... какой день ждем!
   И уж совсем заклевали несчастного смотрителя станции,  когда  узнали,
что для Прошки закладывается сразу четыре лошади.
   - Да что он за барин такой? - наскакивали дворяне.
   И пьяный муж Анюточки тоже лез со своими бумагами:
   - Глядите! У меня самим губернатором подписано.
   - Верно! - галдели вокруг. - А у флотского кем подписано?
   Прошка взял свою подорожную и показал ее.
   - Да я не чета всем вам, - заявил он гордо. - И спешу не по  трусости
вашей дворянской, от Пугачева удирая... Можете читать: подписано  коман-
дующим Второй армией, князем ДолгорукимКрымским, а составлено  по  указу
камергера и генерал-адъютанта его  сиятельства  Григория  Александровича
Потемкина... Потемкина!
   Все расступились перед ним, как перед апостолом новой веры.
   Прошка подарил рубль станционному смотрителю:
   - Спасибо тебе, отец мой. Будь здоров!
   Еще разок перехватил он печальный взгляд красивых глаз женщины,  про-
щавшейся с ним на веки вечные, и, запахнув белый плащ,  круто  шагнул  в
раскрытые двери. Четверка гривастых лошадей, обзванивая поляны  бубенца-
ми, уносила в будущее молодого  человека,  высочайшего  государственного
назначения. Разве же это пыль? Это сама жизнь неслась навстречу, горькая
и блаженная... Ах, как заливисто звенели тревожные бубенцы!
   Россия, непокорная и замученная, великая  и  униженная,  качалась  по
сторонам дороги - деревнями и городами, выпасами и кладбищами, храмами и
виселицами, березами и грачами...
   Петербург встретил его молчанием - почти похоронным.
   Вот и Зимний дворец, роскошные апартаменты фаворита.
   Прошка предстал! Потемкин нежился на  широкой  оттоманке,  застланной
пунцовым шелком, халат на нем свободно  распахнулся,  обнажая  волосатое
тело. Крохотный котенок играл пальцем босой ноги фаворита, а  чтобы  иг-
рать ему было интереснее, Потемкин пальцем чуть пошевеливал.
   - Здравствуй, - сказал он. - Ты мне нужен...
   Мертвый глаз его источал слезу. Потемкин  величавым  жестом  запустил
длань в вазу, на ощупь - цепкими, быстро бегающими пальцами - выбрал для
себя репку покрепче. Потом сказал:
   - Садись, братец. А ужинать прошу у меня...
   Покои любимца Екатерины заполнял громкий хруст репы, которому с подо-
бострастием внимали придворные, толпившиеся вокруг его оттоманки.  Прос-
лышав, что безвестный моряк приглашен к столу  Потемкина,  они  отвесили
ему церемонные поклоны.
   - Пошли все вон, - тихо, но властно повелел Потемкин.
   Царедворцы, продолжая кланяться, удалились.
   - Скажи, почему нет у нас стопушечных кораблей?
   - Не хватает продольной прочности. Оттого и стараются делать  корабли
в несколько этажей-деков - ввысь бортами.
   - А разве у англичан нет стопушечных? - спросил Потемкин.
   - Плохие. Как смастерят подлиннее, крак! - и пополам  на  волне.  Вот
испанцы, те секретом продольной прочности овладели. Я и сам бумаги нема-
ло исчертил - думал! Наверное, обшивку бортов надо стелить не  вдоль,  а
вкось - по диагонали. Петр Великий тоже мечтал о стопушечных.  Ничего  у
него не получилось. Сколько дубовых рощ сгубили - все на дрова пошли.
   - Ты мне нужен, - повторил Потемкин.
   Подхватив котенка, он направился в туалетную, где придворные  кауферы
ждали его с горячими щипцами для завивки волос, а  гардеробмейстеры  уже
раскрывали шкафы с одеждами.
   - Иди сюда! - позвал фаворит Прошку в туалетную. -  Поговорим,  брат.
Ныне корабельное дело меня занимает. Плавать нам еще и плавать. Императ-
рица у нас с большими фантазиями, ты ей расскажи, что знаешь о стопушеч-
ных... Садись против зеркала. Полюбуйся на себя,  какой  ты  курносый  и
красивый!
   Первый биограф Потемкина А. Н. Самойлов об этом времени сообщает:  "В
предыдущих главах объяснено было, как Григорий Александрович, еще дости-
гая возмужалости, строил мысленно чертежи о возвышении своем через  зас-
луги Отечеству и для того, чтоб некогда быть  способным  к  делам  госу-
дарственным, прилагал великое прилежание... Судьба и  счастие  благопри-
ятствовали его предначертаниям!"

   Август 1976 - ноябрь 1979 года
   Остров Булли


   Книга вторая

   Я связь мирон повсюду сущих,
   Я крайня степень пещестна;
   Я средоточие живущих,
   Черта начальна божества;
   Я телом в прахе истлеваю,
   Умом громам повелеваю,
   Я царь - я раб, я чернь - я Бог!
   Г. Державин

   Россия велика сама по себе, я что ни делаю, подобно капле, падающей в
море...
   Екатерина Потемкину (1787 г.)


   ПАМЯТНИК
   (Пролог, могущий стать эпилогом)

   Со смерти Потемкина миновало уже 38 лет... В морозную зиму 1829  года
бедный казанский чиновник Текутьев санным путем пробирался в Яссы, чтобы
из тамошнего госпиталя вывезти домой сына, обезноженного турецким  ядром
под стенами Силистрии. Время опять было военное, для  России  привычное.
Давно остались позади теплые дома Полтавы, погасли огни  уютного  Елиза-
ветграда, за Балтой открылись раздольные сгепи с редкими хуторами. Мело,
мело... пуржило и вихрило! А за Дубоссарами кони шли, сторожа уши, опас-
ливые. Казалось, ямщик сбился с пути, но в отдалении вдруг замерцал оди-
нокий желтый огонь окошка.
   - Уж не худые ль там люди? - обеспокоился Текутьев.
   - Не, барин. Тут солдат живет...
   Кони всхрапнули возле лачуги, утонувшей в снегу. Внутри убогого жилья
сидел дряхлый солдат в обветшалом мундире с медалями "времен  Очакова  и
покоренья Крыма".
   - Верст сорок, почитай, станется.
   - А чего ради, отец, живешь ты здесь?
   - Я не живу, - отвечал солдат. - Охраняю.
   - Что в экой глуши охранять можно?
   - Место.
   - Место? - удивился Тскутьев. - Какое ж тут место?
   - Названия у него нет. Здесь вот, сударь мой, упал на  землю  и  умер
князь Потемкин, царствие ему небесное...
   Только сейчас Текутьев заметил в углу,  подле  божницы  с  лампадкой,
гравюру в рамочке. В картуше ее была надпись: "Изображение кончины свет-
лейшего князя Потемкина-Таврического, равно как и местности, срисованной
с натуры, и особ, бывших при сем горестном событии". Гравировал Скороду-
мов с картины итальянского живописца Франчсско Казановы. Текутьев прочи-
тал и стихи, оттиснутые под гравюрою:
   О, вид плачевный! Смерть жестока!
   Ково отъемлешь ты от нас?
   Как искра, во мгновенье ока,
   Герой! Твой славный век погас!
   Надменны покорив нам грады,
   Сам кончил жизнь среди степей
   И мира сладкого отрады
   Во славе не вкусил своей...
   Тыча пальцем в гравюру, старый солдат пояснял:
   - И посейчас иных помню. Вот руки-то заломил секретарь евоный  Попов,
в белом мундире адмирал до Рибас, он Одессу потом строил... Плачет каза-
чий атаман Антон Головатый, который запорожцев из-за Дуная вывел. А  вот
и сама графиня Браницкая, племянница Князева. Она-то пенсион для  содер-
жания поста нашего и отчисляла. Да что-то давно денег не шлет. То ли за-
была, то ли померла. Ведь нас было тут  трое.  Но  товарищей  похоронил,
один я остался. Христовым подаянием от проезжих кормлюсь.
   - И давно ты здесь? - спросил Тскутьев.
   - Еще матушка Катерина посадила нас тута, чтобы не забылось, на каком
месте Потемкин преставился. Сказывали начальники тако: сидите,  покедова
памятник ему не поставят. Да что-то не слыхать, чтобы ставили...  Вот  и
сижу! Жду...
   Текутьев принес из возка дорожный баульчик. Накормил солдата.  Табаку
и чаю отсыпал, чарку наполнил.
   - Не скушно ль тебе здесь, старина?
   - Нет, сударь. Я про жизнь свою вспоминаю... -  Вокруг  на  множество
миль бушевала пурга. Под ее завывание ветеран рассказывал путнику:  -  А
служить при светлейшем было нам весело. И никогда  он  нашего  брата  не
обижал. Грех жаловаться! Под Очаковом, помню, на свой счет солдат  рижс-
ким бальзамом поил, чтобы в шанцах не мерзли. От самой Риги  до  Очакова
длинные обозы гонял - за бальзамом. Штука крепкая и вкусная! Сколько  он
палок об своих генералов изломал, но солдата ни кол и пальцем не тронул.
Мы от него, кроме ласки, ничего не видывали... Нет, - заключил старый, -
язык не повернется осудить его. Боюсь, что умру, и навеки  забудут  люди
место сие важное...
   Утром пурга стихла. Отдохнувшие лошадки сами нашли тракт до Ясс  мол-
даванских. Текутьев, завернувшись в шубу, думал о встрече с калекою  сы-
ном, ему грезились памятные строки:
   Се ты, отважнейший из смертных,
   Парящий замыслами ум,
   Не шел ты средь путей известных,
   Но проложил их сам, - и шум
   Оставил по себе в потомки, -
   Се ты, о чудный вождь Потемкин!
   Это строки державинские, памятные еще с гимназии.
   А старый солдат умер на посту, охраняя место...
   Он был велик. Хотя бывал и ничтожен...
   Потемкин не просто фаворит - это уже целая эпоха!
   Когда его не стало, Екатерина со страхом  ожидала  появления  на  юге
страны самозванца вроде Пугачева - под именем светлейшего. Но такого не-
повторимого человека, способного предстать перед народом в образе "вели-
колепного князя Тавриды", не явилось, да и не могло явиться...
   Суворов претерпел немало обид от Потемкина, и все-таки  гибель  свет-
лейшего повергла его в тяжкое уныние.
   - Великий человек был! - воскликнул он с присущей ему образностью.  -
Велик умом был и ростом велик! Никак не  походил  на  того  французского
посла в Лондоне, о косм лорд Бэкон говаривал, что у  того  чердак  плохо
меблирован...
   Державин написал на смерть Потемкина знаменитый "Водопад". Денис Фон-
визин незадолго до смерти изложил свою печаль в "Разсуждении  о  суетной
жизни человеческой". Адмирал Ушаков еще не остыл после  жаркой  битвы  у
Калиакрии, когда известие о смерти Потемкина настигло его бедой - непоп-
равимой.
   - Будто в бурю сломались мачты, - сказал он, - и не знаю  теперь,  на
какой берег нас выкинет, осиротевших...
   Граф Румянцев-Задунайский, уже престарелый и немощный, узнал о смерти
князя Таврического в  черниговских  Вишенках,  где  проживал  на  покое.
Фельдмаршал бурно разрыдался. Молоденькие  невестки  выразили  удивление
его слезам:
   - Как можете вы оплакивать человека, который был врагом вашим, о  чем
вы и сами не раз уже нам сказывали?
   Петр Александрович отвечал женщинам так:
   - Не дивитесь слезам моим! Потемкин не врагом мне был, а лишь  сопер-
ником. Но мать-Россия лишилась в нем великого мужа, а Отечество потеряло
усерднейшего сына своего...
   И дословен отзыв будущего императора Александра I:
   - Сдох! Одним негодяем на Руси меньше стало.
   Григорий Александрович Потемкин уже тогда был гоним. Так не раз  слу-
чалось с выдающимися людьми: оклеветанные в жизни, они посмертно  затоп-
таны в грязь. Потемкин был осмеян, о нем рассказывали небылицы и анекдо-
ты. Его преследовали даже в могиле: злобные руки терзали прах его,  сры-
вая ордена и эполеты. Фаворита не раз переворачивали в гробу, как  прок-
лятого колдуна, а сам прах таскали с места на место,  словно  не  ведая,
куда его спрятать, - и даже сейчас мы не знаем точно,  где  он  покоится
(хотя официальная гробница Потемкина-Таврического сохраняется  в  соборе
Херсона).
   Почти два столетия подряд загробная тень Потемкина неприкаянно  блуж-
дала в русской истории - между великолепными одами Державина и  грязными
пасквилями злопыхателей. Время не пощадило памятников,  даже  прекрасные
монументы в Херсоне и Одессе оно сбросило с пьедесталов. Странно  повела
себя и Екатерина: в манифесте по случаю кончины  Потемкина  она  обещала
увековечить память своего фаворита и сподвижника монументом, но...  Неу-
жели забыла? Вряд ли. Скорее всего - не пожелала. Почему?
   Екатерина щедро платила героям своего века, возводя в их  честь  ста-
туи, триумфальные арки и дворцы, украшала  парки  колоннами,  стелами  и
обелисками. Под конец жизни сооружала мавзолеи даже над прахом своих со-
бачек, сочиняла пышные эпитафии котам, сдохшим от обжорства  на  царской
кухне. Но память главного героя своего бурного царствования  императрица
не почтила... Почему?
   Об этом спрашивали и Потемкина - еще при жизни его:
   - Ваша светлость, отчего до сей поры не поставлен приличный  монумент
славы вашей?
   Потемкин обычно вспоминал при этом Катона:
   - Лучше уж пусть люди говорят: "Отчего нет памятника Потемкину?", не-
жели станут языками имя мое по углам мусолить: "За какие  такие  заслуги
Потемкину памятники ставят?"


   ДЕЙСТВИЕ ДЕСЯТОЕ
   Чужие праздники

   Взирая на нынешнее состояние отечества моего с таковым оком,  каковое
может иметь человек, воспитанный по строгим древним  правилам,  у  коего
страсти уже летами в ослабление пришли, не могу я не дивиться,  в  сколь
краткое время повредилися новсюдно нравы в России.
   М. М. Щербатов. О повреждении нравов в России


   1. ВСТУПЛЕНИЕ

   Летом 1774 года политики Европы с нетерпением выжидали: когда же, на-
конец, "варварская" Россия свернет себе шею?
   Потемкин брезгливо ворошил газеты Кельна и Гамбурга:
   - Почитаешь их, так у нас все мерзко, мы тут еле дышим, в нашем  супе
вместо каперсов тараканы сварены. Однако ежели у нас все так скверно,  с
чего бы это многие из Европы в Россию сбегаются? А вот русский  человек,
единственный в мире, эмиграции ведать не ведает...
   В небывалом смятении переживая затишье на войне и успехи народной ар-
мии Пугачева, императрица в эти дни сказала придворным дамам - без наме-
ка на юмор, вполне серьезно:
   - Дождусь виктории за Дунаем, словлю  "маркиза"  Пугачева,  четвертую
его и навещу Москву, где, назло всем бабкам-шептуньям, пойду с  графинею
Прасковьей Брюс в общую баню. Пусть все видят на Москве, что я  телятина
еще молодая...
   Ей было 45 лет: по тем временам - старуха!
   Всю жизнь ее выручало железное здоровье, крепкие нервы  и  умение  не
унывать в любых обстоятельствах. С началом же Крестьянской войны у  Ека-
терины участились короткие, но глубокие обмороки, лицо ее искажали нерв-
ные тики. Было замечено, что иногда императрица вроде бы заговаривается.
В беседе с Сольмсом она понесла даже явную чепуху, и Потемкин шепнул ей:
   - Като, не рассказывай, что тебе снилось...
   Екатерина вскоре же позвала его к себе.
   - Женщина не всегда говорит что надо. И не  всегда  можно  одергивать
императрицу, особливо при послах иноземных. - Она поднесла ему табакерку
из авантюрина. - Имей, друг! Если и впредь скажу глупость,  открой  ее-я
пойму тебя...
   Ей понадобилась справка о доходах с рижской таможни. Она прошла в со-
седние комнаты, где торжественно восседали кабинетсекретари -  Елагин  с
Олсуфьевым.  Екатерина  невольно  обратила  внимание,  что  эти  господа
разъелись, словно боровы. Сейчас перед ними лежал громадный вестфальский
окорок, они алчно поедали его, запивая крепким  английским  портером  (а
государственные бумаги опять будут в жирных пятнах).
   - Да перестаньте  насыщать  утробы  свои!  -  крикнула  Екатерина.  -
Сколько кораблей пришло в Ригу от начала нонсшней навигации?
   - Через курьера справимся, - отвечал Елагин.
   - Лентяи бессовестные! Могли бы знать о сем и заранее... Почему  одна
я должна тащить этот воз по дурным дорогам?
   Вернувшись к себе, она призналась Потемкину:
   - Разгоню всех! Нужны молодые люди. Новые...
   Ее навестил мрачный гигант Пиктэ, сообщивший:
   - Кажется, Версаль отзывает графа Дюрана на родину...
   Екатерина выразила желание повидаться с Дюраном.
   - Политика, милый граф, как густой гороховый суп, которым меня пичка-
ли в детстве, и с тех пор я не знаю ничего гаже... - Она понимала, поче-
му отзывают Дюрана: там, в Версале, постоянно жаждали  унизить  значение
России в делах Европы; теперь следует ожидать из Франции не полномочного
посла, а лишь жалкого поверенного в делах. - Если  вы  покинете  нас,  -
сказала Екатерина в конце разговора, - мне еще очень долго будет не хва-
тать вашего приятного общества.
   Дюран (человек с опытом) нарочно ушел от политики.
   - Я всегда был восхищен вашим величеством, - сказал он. - Будь вы да-
же частным лицом, вы и тогда доставили бы немало хлопот дипломатам Евро-
пы-как... женщина!
   - А я жалею, что не мужчина и не служу в армии.
   В таких случаях доза лести крайне необходима.
   - Вы легко достигли бы чина фельдмаршальского!
   - С моим-то драчливым характером? - хмыкнула Екатерина. - Что вы, по-
сол! Меня бы пришибли еще в чине поручика. -  Прощаясь  с  Дюраном,  она
вдруг в полный мах отвесила ему политическую оплеуху. - Я не  знаю,  как
сложатся мои дальнейшие отношения с Версалем, но можете отписать королю:
французы способны делать в политике лишь то, что  они  могут  делать,  а
Россия станет делать все, что она хочет делать...
   Никита Иванович Панин, молча присутствовавший при этой беседе,  потом
строго выговорил императрице, что так  разговаривать  с  послом  великой
державы все-таки нельзя:
   - Мы уж и без того навязли в зубах всей Европы...
   Екатерина отвечала "визирю" с небрежностью:
   - Ах, Господи! Нам ли, русским, бояться Европы, похожей на кучу  гни-
лой картошки? Никогда не прощу Дидро его слов, будто Россия - "колосс на
глиняных ногах". Красиво сказано, и боюсь, что эта ловкая фраза сгодится
еще для архивов вселенского бедлама. Но мы уже давно стоим на ногах  чу-
гунных...
   Тяжелая промышленность России круто набирала мощь. На далеком  Урале,
в гуще буреломов и в пламени заводских горнов, ворочался в огненном  аду
тот неспокойный русский мужик, который  много  позже  станет  величаться
"рабочим классом". Да! Умели гулять. Умели и бунтовать. Но зато и  рабо-
тать умели...
   Екатерина ногою откинула трен широкого платья.
   - Пусть Европа ведет себя со мною повежливей, - сказала она Панину  в
заключение. - Россия имеет столько доменных печей, сколько и не бывало в
Англии, а чугуна плавим больше англичан, больше Франции  и  больше  Шве-
ции...
   Умные люди никогда не обманывались: дело было не в женской  "дешпера-
ции", которую обязан удовлетворить Потемкин, - Екатерина  выдвигала  его
как свежую здоровую силу, далекую от грызни  придворных  партий.  Именно
такой человек способен нейтрализовать враждующих, исходя в своих решени-
ях лишь из государственной пользы. И пусть сикофанты Орловых  и  Паниных
морщатся - она приобщила Потемкина к делам Военной коллегии, а в  Совете
его голос станет эхом ее желаний. Панин сразу ощутил для себя угрозу, он
умышленно раздражал честолюбие наследника Павла и его  жены  Натальи,  а
блюдо сосисок с гарниром из битого стекла  уже  фигурировало  в  депешах
иностранных послов, - теперь и Екатерина догадывалась, что стекла попали
в эти сосиски не по вине пьяного повара... Пребывая в панической тревоге
от дел "маркизовых", Екатерина заговорила,  что  сама  возглавит  войска
против Пугачева:
   - Дождусь вот только реляций от Румянцева...
   Румянцев не слишком-то радовался "случаю" Потемкина, признавшись сек-
ретарям, Безбородке и Завадовскому:  "Этот  кривой  меня  на  кривых  не
объедет. В эдаком-то деле, каковы дела альковные, замену всегда  сыскать
мочно..." Однако, положа руку на сердце, Петр Александрович честно приз-
навал, что с тех пор, как Военная коллегия подчинилась  Потемкину,  вое-
вать стало легче. На себе испытав тяготы фронтовой жизни, Потемкин никак
не стеснял действий Румянцева, не трепал ему нервов указами,  а,  напро-
тив, скорым порядком слал и слал подкрепления: "За что ему спасибо вели-
кое от воинства нашего..."
   Седьмой с начала войны визирь Муэдзин-заде мечтал в это  жаркое  лето
разбить русских на русском берегу Дуная, а Румянцев (вот приятное совпа-
дение!) решил разбить турок на турецком берегу  того  же  Дуная.  Визирь
собрал 100-тысячную армию в болгарской Шумле, уверенный,  что  дунайские
цитадели, Рущук и Силистрия, задержат неверных. Но Румянцев,  форсировав
Дунай на широком фронте, не стал  штурмовать  крепостей,  обезвредив  их
блокадою. Впервые перед армией россиян открывался великолепный стратеги-
ческий простор.
   Румянцев предпринял удар на Шумлу, дабы покарат