в! Если я не получу их от вас,  я  буду  жало-
ваться вашей прекрасной султанше Эсмэ...
   Самое добротное и прочное в Турции - флот, один из лучших в  мире,  и
султаны денег на его развитие никогда не жалели. Плавучие громады  несли
на своих палубах тысячные оравы экипажей из  отборных  головорезов.  Но,
прекрасные моряки, турки были скверными  навигаторами.  Их  штурманы  не
могли проложить курс даже из Босфора на Кафу - под углом к норд-осту; из
Стамбула они робко плыли вдоль берега до Синопа, лежащего на одном мери-
диане с Кафою, и от Синопа держались точно меридиана  к  норду,  попадая
таким образом в Кафу (Феодосию)...
   Стоило Екатерине покинуть таврические края, и турецкая эскадра, шляв-
шаяся в Днепропетровском лимане, открыла военные действия. Как раз в это
время в Глубокой Пристани, близ Херсона, отстаивались для оснащения  та-
келажем новоспущенные фрегаты. Еще не имевшие парусов, они  представляли
легкую добычу, - и турки не однажды совались в устье Днепра, как щука  в
тихую заводь, где отлеживается жирный, но беззащитный  налим.  Узнав  об
этом, князь Потемкин-Таврический указал Мордвинову срочно выслать в  ли-
ман 12-пушечный "Битюг" под командой штурманского поручика Вани Кузнецо-
ва... Ему было ведено:
   - Покрутись там, будто глубину фарватера меришь.
   Турки встретили его огнем. Кузнецов отвечал залпами.  Он  сразу  сбил
рангоут на турецком фрегате и, ловко ретируясь на  мелководье,  принудил
турок вернуться под защиту батарей Очакова. Потемкин за такое дело  рас-
целовал штурмана:
   - Жалую тебя белым мундиром, и отныне ты уже не поручик, а быть  тебе
в чине лейтенанта флотского...
   Но объявления войны еще не было. Послали запрос коменданту Очакова  -
паша Гусейн отмолчался. Ночью тихо погребли к Кинбурну фелюги, наполнен-
ные запорожцами. Бежавшие в Туретчину казаки просились обратно на  русс-
кую службу. Потемкин их принял, прошлым не попрекая. Запорожцы  сообщили
"Грицку Нечесе", что у Гаджибея появились корабли Эски-Гасана:
   - А он у турок весьма в важных почитается...
   Чтобы поддержать дух в князе, Суворов из Глубокой Пристани писал ему:
"Вы велики, ваша светлость. Ясно вижу, как обстоят дела. Будущее  управ-
ляет настоящим..." Григорий Александрович вызвал из Севастополя сюрвайе-
ра Прохора Курносова:
   - Все галеры и плашкоуты, на которых государыня к нам приплыла, начи-
най переделывать для нужд воинских. Чтобы несли единороги, мортиры и га-
убицы больших калибров. Если я тебе полную мочь дам, скажи,  к  сентябрю
управишься ли?
   - Не спать, не есть нам, - отвечал Курносов.
   - Не спи, не ешь... Где лес бракованный?
   - На складах. Из него можно бомбардирские боты делать. А из  "военно-
го" леса - лодки канонирные.
   - Озолочу! В бригадиры выведу!  Или...  расстреляю,  ежели  не  упра-
вишься. Без гребной флотилии - смерть нам: если турки в  Днепр  сунутся,
то Херсон голыми руками возьмут...
   Суворову  он  вручил  самый  ответственный  и  опасный  район  боевых
действий - оборону Кинбурнского полуострова.
   - Стоит на карту глянуть, и дураку ясно, что  коса  Кинбурна,  словно
язык длинный, в лиман высунулась, по этому-то языку, - говорил Потемкин,
- турки прямо в рот к нам залезут, и там нашей милости они все зубы  по-
выдирают...
   Из Очакова доходили слухи: гарнизон усиливается, турки получают хоро-
ший рацион, а дезертиров без проволочек вешают,  в  момент  казни  давая
выстрел из пушки. Больных в Очакове очень мало (значит, и в медицине на-
вели порядок). Запорожцы говорили, что Гусейн-паша,  старик  осторожный,
тайком вывез из Очакова немало драгоценностей и закопал  их  на  острове
Береза ни:
   - Взять бы нам Березань да пограбить все в ямах...
   Потемкин навестил Кинбу рискую косу, через  трубу  долго  разглядывал
Очаков, утопающий в желтой пылище.
   - Турки скот гоняют на выпас, - пояснил Суворов.
   Через русского консула в Яссах известились, что Булгаков уже  заточен
в Эди-Куле. Все стало ясно: война...
   - Александр Василич, имею я намерение войско ГолснищеваКутузова прид-
винуть к устью Буга... Что скажешь?
   - Михаила Ларионыч хитер: его и дс Рибас не обманет!
   С этого времени имена Суворова и Голенищсва-Кутузова все  чаще  стали
соприкасаться в военной истории государства. Их объединяли Днепр и  Буг,
впадавшие в один лиман одного моря...
   Современник писал: "Представлена в Эрмитаже  сочиненная  гр.  Сегюром
трагедия "Кориолан"... площадная молва возвещает нам войну с турками,  и
для того его светлость (Потемкина) не скоро сюда ожидают".
   К  возвращению  Екатерины  гениальный  Кваренги   закончил   создание
царственных лоджий Рафаэля, чем и  доставил  императрице  приятное  удо-
вольствие. Сильные дожди и туманы задержали двор в столице, а в  августе
перед Зимним дворцом разразился бунт рабочих-строителей, которых обирали
подрядчики.
   Екатерина боялась подходить к окнам, чтобы в нее не запустили с  пло-
щади булыжником. Бунтовали каменщики, занятые облицовкой Фонтанки в гра-
нит. Рабочие требовали на площадь императрицу, а графу Ангальту, который
русского языка еще не постиг, они раскровянили лицо. Безбородко  сказал,
что надо призвать Архарова, генерала от полиции, давно уже славного уме-
нием говорить с простонародьем шутками-прибаутками.
   - Хороши шуточки, - отвечала Екатерина, - от самого Курска ты со мной
вместе наблюдал бедствия народного голода... Что мне Архаров с его  юмо-
ром? Зови сюда Конную гвардию!
   17 мужиков конногвардейцы взяли с площади под белы рученьки и  повели
туда, куда всех водят в таких случаях. Но,  чтобы  не  усугублять  недо-
вольства в народе, Екатерина, человек  практичный,  арестованных  велела
тут же отпустить не наказывая, а подрядчиков отдала под суд.  Из  Европы
пришли четыре корабля с овсом, и петербуржцы расхватали овес моментально
- это был нехороший признак: избалованные в еде петербуржцы овсу радова-
лись!..
   Изестие о войне дошло до столицы только  29  августа,  когда  на  Юге
страны уже пролилась первая кровь. Екатерина выслушала, что Булгаков по-
сажен в Эди-Куль, и после обедни, на выходе из  церкви,  стала  плакать.
То, что война случится она знала. Но не могла  предположить,  что  война
возникнет столь внезапно. Чувства ее были оскорблены еще и тем, что Тур-
ция вероломно начинала войну при общем рукоплескании Европы.
   - Как ненавидят нас... все! - сказала она с яростью.  -  И  будь  она
проклята, эта Европа паршивая: мечутся, словно кошки угорелые... Ну  хо-
рошо! - произнесла Екатерина с угрозой. - Дадим вам всем звону...
   Безбородко вызвал Ссгюра: ополчась противу интриг  Пруссии  и  Англии
при дворе султана, он сказал, что укрепление южных рубежей России  никак
не было признаком близкого нападения.
   - Мы не мыслим о разрушении Османской империи, но Тавриду разбойникам
не вернем! Государыня полагается на авторитет вашего короля, и, если он,
ваш король, прибегнет к посредничеству,  дабы  немедля  вернуть  свободу
Булгакову, переговоры наши с Портою - мирные! -  вполне  могут  возобно-
виться...
   Екатерина вызвала к себе не Кобенцля, а дс Линя:
   - Не скрою, я ошарашена... но не войной, а  тем,  что  война  явилась
слишком скоро. Революция охватывает Фландрию, Брабант и Голландию, в та-
ких условиях сможет ли ваш император и мой друг  Иосиф  открыть  военные
действия одновременно с нами?
   - Он уже открыл их, послав большой корпус не против Турции, а  против
возмущенных Австрийских Нидерландов. Я буду прям, - сказал де Линь, - на
помощь Вены вы не рассчитывайте.
   Для Екатерины это был удар, но она выстояла:
   - Как вы полагаете, что Иосиф сейчас предпримет?
   Свой ответ де Линь записал: "Он пришлет вам добрые пожелания,  а  так
как пожелания по почте пересылаются удобнее, нежели двигаются армии,  то
письмо императора будет переполнено ими". Вскоре из Вены поступило  рас-
поряжение, чтобы де Линь оставался при русской армии Потемкина  -  атта-
ше-наблюдателем.
   - Езжайте, принц Нассау-Зиген уже воюет...
   Екатерина созвала расширенный Совет:
   - Чаю, вы все знаете, что турки дерзнули посадить в Семибашенный  за-
мок (Эди-Куль) министра нашего. Для изъяснения коварного поведения Порты
сообщена вам будет графом Безбородко историческая  справка  от  Коллегии
дел иностранных.
   Безбородко с большим разумом составил записку, в которой изложил  пе-
речень нарушений Кучук-Кайнарджийского мира со стороны турецкой, и  зак-
лючил свое чтение словами:
   - Свет беспристрастный ясно видит, что со  стороны  российской  пред-
шествовали одни лишь искренность и миролюбие...
   Екатерина, очень печальная, сказала:
   - Сами видите, что достоинству нашего государства нанесено  неслыхан-
ное оскорбление...  Превосходство  сил  Турции  сознается  нами.  Вмеша-
тельство Англии и Пруссии вызвало острое воспаление в голове Абдул-Гами-
да, но... Можем ли мы быть уверены в дружелюбии Франции? Любезность гра-
фа Сегюра политического климата еще не меняет. Со стороны шведской оста-
немся в подозрении. И будем свято уповать исключительно  на  собственные
силы, да не может так быть, чтобы русское  воинство  не  осиялось  новою
славой!..
   Она откачнулась в кресле. Наступила тишина.
   - Ну, что вы молчите? - сказала императрица. - Дело за малым: давайте
сообща составим манифест к народу...
   Обращение к народу выглядело так:
   "Отоманская Порта, утвердивши вечный мир с Россией, вероломно наруши-
ла всю святость онаго... Мы полагаем нашу твердую надежду на  правосудие
и помощь Господню, на мужество полководцев наших. Графа  Румянцева-Заду-
найского и Князя Потемкина-Таврического, и храбрость  войск  наших,  что
пойдут следами недавних побед, коих свет хранит память, а неприятель наш
понесет свежие раны..."
   Так вот начиналась Вторая русско-турецкая война.
   Официальный Петербург беспокоило молчание Потемкина.
 
 
   5. ОН СТАЛ НЕСЧАСТЛИВ
 
   Человеку с душою дряблой лучше и не слышать в ночном морс звуков  ко-
рабельного корпуса. Он будет просыпаться от скрипения перетруженных бим-
сов, от скользкого шуршания волн по обшивке, от надоедного писка  голод-
ных крыс, опять дерущихся в придонных отсеках...
   Марко Войнович командовал в Севастополе парусной эскадрой  -  главной
боевой силой флота. Стоило ему с Мордвиновым сойтись за рюмкой, они упи-
вались обоюдной враждой к Потемкину, который (вот чудак!) хотел  бы  ви-
деть корабли в открытом море и чтобы они (вот глупец!)  помогали  армии.
Суворов, кстати, тоже не глядел на флот как на  забаву  мирных  дней,  а
требовал от моряков усилий, совместных с усилиями армии. Свидясь  с  По-
темкиным, он доказывал, что капудан-паша Эски-Гасан человек отчаянный  и
будет стараться разбить черноморцев по частям:
   - Сначала в лимане всех распушит, потом Севастополь загрызет. Алжирец
сей горяч и азартен, при Чесме со дна моря выплыл и саблю в  зубах  дер-
жал, как собака палку. Теперь Гасан завел льва,  который  чуть  было  не
сожрал в Стамбуле графа ШуазеляГуфье, когда тот  пожелал  знакомиться  с
адмиралом...
   Но турецкий флот тоже был разделен: одна эскадра стояла  под  стенами
Очакова, угрожая Херсону и Кинбурну, другая околачивалась возле  берегов
Болгарии, чтобы перехватить русские корабли,  если  они  дерзнут  устре-
миться к Босфору.
   - Мне уже тошно, - жаловался Суворов, - с  косы  Кинбурнской  слышать
песни матросов султанских, видеть, как басурмане по палубам  шляются,  а
Мордвинов и ухом не ведет...
   Потемкин в крепких словах указал Войновичу вывести  эскадру  в  море:
"Где завидите флот турецкий, атакуйте его во что бы то ни стало, хотя бы
всем нам nponcicmb" А иначе с адмиралом этим говорить  нельзя:  Войнович
тысячу отговорок сыщет, только бы ему дома сидеть, печку топить  дровами
казенными да кота гладить. Отправив  приказ  в  Севастополь,  светлейший
снова углубился в дела - политики и флирта, хозяйства  и  пиров.  Каждую
свою женщину Потемкин любил так, будто она была его первая и  последняя:
"Рисовал я тебе узоры, нашивал бриллианты, я весь тобою наполнен, жалею,
что, вспотевши, вчера уехала... Явись снова, прелесть моя воздушная: бе-
лое платье покроет корпус, ты опояшь себя поясом  лиловым,  грудь  чтобы
открытая, а волосы без пудры, распущенные, сорочка  у  грудей  схватится
большим яхонтом. Буду целовать ручки и ножки, а ты забудешь сама себя  -
я для тебя, красавицы, всем миром стану..."
   ...Черноморский флот ожидала страшная трагедия!
   Ушаков спал в каюте "Святого Павла" и проснулся рывком, когда в  трю-
мах что-то жалобно всхлипнуло и стало слышно,  как  потащило  по  грунту
якорь... Эскадра Войновича отстаивалась возле  Калиакрии;  ветер  быстро
усиливался; темнело.
   - Будить команду и плотников, - велел Ушаков.
   Мимо "Святого Павла" пронесло ураганом "Марию-Магдалину", которой ко-
мандовал наемный англичанин Вениамин Тиздель, на фрегате "Крым" с  трес-
ком лопнули паруса, обрушило мачту. В грохоте волн четко стучали пушки -
корабли взывали о помощи.
   - Эй, на руле! - кричал Ушаков. - Против  ветра...  куда  угодно,  но
держи курс от Туретчины далее!
   Эскадру разбрасывало бурей по всем 32 румбам, и корабли,  вздымая  на
обломках рангоута сигналы бедствия, пропадали в  гневном  кипении  моря.
Старший плотник доложил Ушакову, что обшивка треснула, в трюмах  явилась
вода.
   - Сам чую, - отвечал Ушаков и ударами ботфорта повыбрасывал  за  борт
ошалевших от ужаса крыс, искавших спасения на палубе. -  Всех  людей  на
откачку! Коли насосы забьет, будем ведрами... Даже своими  шапками  чер-
пать! Не подыхать же нам...
   ...Василий Степанович Попов разбудил Потемкина:
   - Ваша светлость, Войнович до вас, проснитесь!
   Потемкин посмотрел, как сладко досыпает красавица в  его  постели,  и
расцеловал ее в прелестные уста. Взял с вазы  грушу  и  жадно  надкусил.
Прошел в кабинет, где стоял Войнович - стоял на коленях"
   - Не виноват... Нет, нет! - запричитал он жалко.
   - Ты почему здесь? А где эскадра?
   - Нс знаю. Нет се, как нет и флота Черноморского.
   - Где же он? - закричал Потемкин.
   Войнович держал бумагу с рапортом. Не вставая с колен, он взял бумагу
в зубы и подполз с нею к ногам светлейшего. Потемкин  вырвал  бумагу  из
его рта, вчитался: "Оный шторм длился пятеро суток, после которого  ста-
рались с запасными стеньгами и реями спасать суда..." Войнович говорил:
   - Это не флот - одни гробы! "Крым" безвестно пропал, а  "Марию-Магда-
лину" затащило прямо в Босфор и выкинуло у Сераля султанского...  Вениа-
мин Тиздель сдал шпагу туркам!
   Потемкин вцепился пальцами в горло Войновича:
   - Задушу! Погубил... весь флот! Где флот?
   Лицо адмирала посинело, мертвея в удушье.
   - Не я, - хрипел он. - Не я... так Богу угодно.
   Потемкин разжал пальцы. Попов стоял наготове. Войнович, шатаясь, про-
шел к столу, выпил водки и осмелел.
   - Если б корабли были справно деланы... Туркам флот строят  англичане
с французами, а на Руси-мужичье окаянное... с топорами.
   - Молчи. Ушаков вернулся ли?
   - Я видел, как его "Павла" потащило от Калиакрин в морс  открытое,  а
фок-мачта уже была сбита...
   - Нс повезло, - заметил Попов. - Это беда.
   - Не беда, а... конец войны, - ответил Потемкин.
   Когда Войнович удалился, светлейший не мог сам идти. Попов  поддержи-
вал его. Потемкин громко плакал:
   - За што мне, хосподи? Все... конец... умереть бы!
   Попов усадил его за стол, вставил в пальцы перо:
   - Пишите, ваша светлость. Государыне...
   Рыдая и разбрызгивая чернила по бумаге с золотым обрезом, Потемкин  с
трудом складывал раскоряки-слова: "Я стал несчастлив, - сообщал он  Ека-
терине. - Флот Севастопольский разбит... корабли и фрегаты пропали.  Бог
бьет, а не турки!"
   В паническом состоянии он просил отставки, писал о  завершении  жизни
позором, главнокомандование желал сдать Румян цеву-Задунайскому.
   Попов оторвал его от стола, рыдающего, сразу постаревшего, ни к  чему
более не годного. Он довел его до спальни, где сладко досыпала златокуд-
рая молодая красавица.
   - Брысь, курва! - спихнул ее на пол Потемкин.
   Его свалила боль в печени. Попов велел принести таз, светлейшего  му-
чительно рвало. Потом он откинулся на подушку и замолчал, тупо  глядя  в
расписанный узорами потолок. От вина и еды упорно отказывался.
   - А как же дела? - спрашивал его Попов.
   - Сам, - кратко отвечал светлейший...
   За окнами доцветала, в багрянце и ароматах, благодатная осень. В  го-
лове Потемкина родилась ненормальная мысль:  гибель  фрегата  "Крым"  он
стал совмещать с гибелью Тавриды. И некстати  было  появление  сюрвайера
Прохора Курносова.
   - Я же тебя в люди вывел, а ты... - Он осыпал мастера бранью за  пло-
хое качество кораблей. - Гнилье... все разломало!
   - Нет, не гнилье, - отвечал Курносов. - Надо плавать уметь, тогда  бы
и не закинуло Тизделя под окошки дома султанского. Вот Ушаков! Его  "Па-
вел" от самой Болгарии аж до Сухуми протащило. А им сам черт не брат: по
звездам определились, воду откачали, фальшивый рангоут поставили и приш-
ли обратно в Севастополь... сейчас ремонтируются.
   Ушаков жив! Но легче Потемкину не стало.
   - Крым сдать, - вдруг решил он абсурдно.
   - Крым сдать - все сдать, - резко возразил Попов. - Тогда  нам  лучше
совсем не жить, а сразу взять да повеситься...
   Все рушилось в судьбе фаворита удачи, лицо его размякло, как у старой
потасканной бабы, в одиноком глазу затаилась боль и печаль. К его посте-
ли подсел Суворов:
   - Эски-Гасан опять рыщет в лимане...
   Екатерина  слала  письмо  за  письмом,  требуя  подробного  отчета  в
действиях, настаивала на том,  чтобы  флагманский  корабль  не  называть
"Слава Екатерины", а то Войнович загонит его в нору Босфора, как Тиздсль
загнал "Марию-Магдалину", и тогда Европа надорвется от хохота...  Потем-
кин согласился: Славу Екатерины" впредь именовать "Преображением"!
   Мальтийские кавалеры, давно солидарные с Россией, прислали на  Черное
море своих бесстрашных рыцарей в черных плащах с белыми крестами, и  они
стали мичманами русского флота. Потемкин всегда ценил их большие  знания
мореходов, обретенные в многовековой борьбе  с  алжирскими  пиратами.  С
греками забот тоже не было - балаклавские рыбаки стали военными  моряка-
ми. Зато хлопотно было с запорожцами: одни оставались на службе  султана
(их называли "неверными"), другие вернулись в русское подданство  (назы-
ваясь "верными"). Суворов ожидал нападения турок сразу на Херсон, но ла-
зутчики его, верные запорожцы, сохранили связи в гарнизоне Очакова,  со-
общили, что капудан-паша Гасан прежде готовит нападение на Кинбурн.
   Потемкин, еще не выбравшись из меланхолии, полностью доверился  опыту
Суворова; светлейший подарил генерал-аншефу богатый  шлафрок  со  своего
плеча, а пирог с трюфелями резал пополам, говоря адъютантам: "Отвезите в
Кинбурн Суворову... не все мне!" В переписке с императрицей, именуя  на-
чальников по фамилиям, он выделял Суворова писанием его имени с  отчест-
вом (что стала делать и Екатерина, ему подражая). В сентябре доктор  Са-
мойлович принес в палатку Суворова длинное турецкое ружье и  выпалил  из
него в землю - образовалась глубокая ямка.
   - Додумались! - сказал он. - Турки забивают в дуло  сразу  две  пули,
одна другую в полете толкает, а раны от сего  бывают  глубокие  и  очень
опасны... Советую вам, аншеф, беречься!
   Далеко в море плыл громадный "Мелеки-Бахри" ("Владыка морей") - флаг-
манский корабль капудан-пашн. На оконечности  Кинбурнской  косы  возвели
укрепление, вдоль косы Суворов расположил редуты и  батареи.  Мордвинов,
как всегда, медлил, волынил, тянул. Наконец, разруганный Потемкиным,  он
выпустил в лиман перестроенные после днепровского плавания галеры. "Дес-
на" была переделана из плавучего ресторана в бомбардирское судно, им ко-
мандовал мальтийский шевалье Джулиано Ломбард - мичман.
   В лимане взорвался на своих погребах  линейный  корабль  турок,  море
выбрасывало на косу обезображенные трупы.
   - И