иди там, дурак.
   Гальсер упал на колени, обнимая тощие ноги короля:
   - Смилуйтесь... умоляю... ведь вы... сами вы!
   Фридрих развернул его и треснул ботфортом под зад:
   - Не умничай! Под замок - марш! [24]
   Неизмеримы заслуги поляков перед Европой:  когда  Русь  изнемогала  в
борьбе с татаро-монголами, на путях их стали легионы польских хузаров  с
крыльями демонов за плечами; а когда османские орды  ринулись  в  долины
Дуная и турки уже карабкались на стены Вены, отважные витязи Яна Собесс-
кого отринули нашествие янычар от Европы.
   Те громкие времена давно миновали...
   Настал 1772 год; Австрия, Пруссия и Россия подписали конвенцию о раз-
деле Польши. Все документы о разделе начинались  высокопарными  словами:
Во имя Пресвятой Троицы. Но Россия не тронула ни  единой  пяди  польской
земли - она лишь вернула себе земли русские и белорусские с Минском, Ви-
тебском и Полоцком. Фридрих II не получил Данцига, но разумно смирил до-
саду. Епископу Красицкому, который представлялся ему как новый его  под-
данный, он сказал:
   - Вы меня протащите в рай под полами своей сутаны.
   Остроумный епископ дал знаменательный ответ:
   - Ваше величество, вы так обкорнали нас, что под полами  наших  одежд
уже не скрыть никакой контрабанды...
   Фридрих захохотал. Но зато как рыдала Мария-Терезия:
   - Опять нас ограбили? Где же справедливость?
   Австрия присвоила польские земли с населением в 2 миллиона 600  тысяч
человек, она обрела Галицию, которая в давности была славянской  Червон-
ной Русью. "Маменька" забрала себе соляные копи Велички, дававшие Польше
национальный доход, и все ей было мало, мало,  мало...  Но,  участвуя  в
разграблении Польши, венская императрица предала  сразу  двух  союзников
Австрии - настроила против себя Францию и возмутила Турцию, которая  ни-
как не понимала: почему Габсбурги желают владеть сербским Белградом?
   Великий визирь вызвал к себе Тугута:
   - Если вы не умеете ценить нашу дружбу, так очень прошу вас, чтбы Ве-
на вернула нам три миллиона флоринов...
   Кто вернет? Габсбурги? Да они скорее удавятся.
   - Тебе, - сказал визирь Тугуту, - именно тебе, а не  Обрескову,  надо
бы посидеть в ямах Эди-Куля... Ступай вон!


   7. ПЕРЕМИРИЕ

   Греческий корсар Ламбро Каччиони, верой и правдой  служивший  России,
истребил семь кораблей турецких, всех, кто попался ему, вырезал без  по-
щады, оставив в живых лишь одну симпатичную  скромную  женщину,  которая
вместо невольничьего рынка в Тунисе попала прямо в объятия пирата.  Дело
житейское! Алехан Орлов с удовольствием  устроил  пирушку  ради  свадьбы
корсара, оркестры до глубокой ночи играли в  честь  госпожи  Каччиони...
Боже, сколько людей хотело тогда  плавать  под  непобедимым  андреевским
стягом! В Архипелаг стремились турки,  далматинцы,  рагузцы  и  албанцы.
После попойки с пиратами, проведенной в увлекательных разговорах на тему
о том, как убивали, топили и резали, Атюхан вышел утречком размяться  на
пристань, где его поджидал молодой бродяга со смазливым лицом и горящими
от голода глазами.
   - Кто таков? - спросил его граф Чесменский.
   - Иосиф де Рибас, сын дона Микеле де Рибас-и-Байонса от пармской уро-
женки Маргариты Жанны де Планке. [25]
   - Куда ж нам тебя, такого знатного гранда? Разве что  гальюны  пошлем
чистить. Но сначала завари кофе, я его  выпью.  Хорошо  заваришь-оставлю
при себе, плохо-вышибу вон...
   Дерибас сделался при нем вроде кают-вахтера, и Алехан вскоре признал,
что не знает более хитрого человека. Осип был расторопсн, нахален,  дип-
ломатичен, храбр, он разбирался в морском деле, умел держать язык за зу-
бами. В это время Али-паша Египетский поднял мятеж, не желая подчиняться
султану, и просил содействия русского флота. Дерибаса послали в Каир  на
разведку. Против турок восстали и арабы Палестины.
   По возвращении Дерибаса граф Чесменский спросил его:
   - Осип, а пирамиды египетские видел ли?
   - Не до них было, ваше сиятельство.
   - Ну и дурак... Я бы на самую макушку залез!
   Весною 1772 года он приплыл в Аузу на остров Парос; адмирал  Спиридов
сообщил куртизану, что 19 мая граф Румянцев заключил с  турками  переми-
рие... Григорий Андреевич Спиридов в разговоре спросил:
   - Слышь, граф, тебе сколько лет?
   - Да уж на четвертый десяток.
   - Зато мне шесть десятков. Ты, чуть что, сразу в Италию, там апельцы-
ны грызешь да по бабам бегаешь. А я в  Архипелаге  торчу  бессменно,  от
ветров дырявым стал, будто парус худой...
   Орлов отпустил адмирала подлечиться в Ливорно, а сам остался в Аузе с
эскадрой под ксйзер-флагом. 20 июля с моря подошла турецкая  галера  под
белым флагом, с нее кричали по-русски:
   - На море тоже перемирие с вашей кралицсй!
   Турки пригласили Орлова на галеру  для  переговоров.  Каторжники  (по
пять рабов на весло) сидели совершенно обнаженные, даже срам не прикрыв,
прикованные цепями к дубовым банкетамлавкам. В час обедний дали им  хлеб
с медом и воду.
   Среди гребцов было немало украинцев и русских.
   - Эй, барин, вызволи нас отсель! - просили они.
   Орлов сказал, что после войны всех вызволят.
   - А вас всегда эдак-то скудно кормят, ребята?
   Ему ответили, что во время шторма или преследования  противника  дают
горячие бобы с прованским маслом. Жаловались: кандалы даже в бою не сни-
мают; случись гибель галеры - турки-то спасутся, а они вместе с  галерой
нырнут в пучину. В "фонаре" галеры турки встретили  Орлова  как  лучшего
друга.
   - Просим повременить в делах военных, Элгази-Абдул-Резак уже  отъехал
в Фокшаны, куда направился и ваш старый Обресков...
   Извещенные о нечеловеческой силе Орлова, турки (всегда уважавшие  фи-
зическую мощь) показали графу своего богатыря, который взял колоду  карт
и шутя разорвал ее на две половинки.
   - Здоровый парень! - похвалил его Алехан.
   Турки обрадовались. Орлов взял половину от разодранной колоды и легко
разорвал ее в пальцах на три части. Обрывки карт он швырнул в окно  "фо-
наря", и ветер разнес их над волнами. Когда же, наевшись на галере  вос-
точных сладостей, вернулся на корабли, Грейг спросил его,  чем  заверши-
лись переговоры.
   - Мы по-прежнему хозяева на островах, а турецким кораблям в Архипела-
ге не плавать. Но турки что-то уж больно ласковы,  потому  буду  просить
Ламбро Каччиони и рыцаря Антония Псаро, чтобы греки и мальтийцы  следили
за плутнями агарянскими...
   Все-таки молодец граф Орлов-Чесменский, что туркам не поверил! Наблю-
дая за неприятелем, он разгадал коварный замысел  Мустафы  III:  усыпляя
русских перемирием, султан хотел полностью истребить русских в Архипела-
ге, выжечь дотла Аузу, а все экипажи казнить до единого человека... Сво-
их сил для этого у султана не было, но под его флагом собирались эскадры
пиратов из Алжира, Триполи и Туниса.  Вместе  с  корсарами-дульциниотами
они укрывались в Хиосе, их заметили в тихих  бухтах  ливадийского  бере-
га...
   Осенью 1772 года в двух решающих сражениях эскадра полностью истреби-
ла мощные пиратские силы Турции, состоящие из пяти внушительных  эскадр.
Опять виктория! Политики Европы гадали на кофейной гуще: "Когда  же  эта
дикая страна свернет себе шею?.."
   Всегда излишне самоуверенная, избалованная успехами и всеобщим покло-
нением Екатерина теперь как-то обмякла, часто ее навещали глубокие обмо-
роки с кровотечением из носа; поддерживая угасающие силы,  она  злоупот-
ребляла крепчайшим кофе, среди дня  беспощадно  растирала  лицо  кусками
льда... Только сейчас императрица признала, что в возмущении на Яике по-
винны не казаки, а сама старшина, угнетавшая казаков; истинные  же  дела
яицкие далеки от докладов графа Захара Чернышева. Князь Вяземский,  усу-
губляя ее тревогу, принес новые вести:
   - Сразу два самозванца явились: Федор  Богомолов,  который  на  груди
своей "знаки царские" дуракам являл, и некий Рябов...
   - Трудно понять, - сказала Екатерина. - Сколько самозванцев, уже пой-
манных и непойманных, и все, как один, образцом для подражания моего му-
жа избрали. С чего бы такая любовь к нему?
   - Супруг ваш покойный волю дворянству дал.
   - Так не мужикам же! - хмыкнула Екатерина.
   - А они уповать стали  несбыточно,  что  вслед  за  волей  дворянской
объявится воля мужицкая. Оттого-то, ваше величество,  супруг  ваш  мерт-
венький для народа весьма привлекателен.
   Екатерина долго молчала. Вяземский выждал ее реакцию.
   - Ладно, - равнодушно отозвалась царица...
   Она устала от войны и вражды, от политической ферулы Панина,  от  по-
четного эскорта Орловых, а сегодня Никита Иванович, как назло, стал  жа-
леть фрейлину Зиновьеву и говорил, пустив  слезу,  что  всякому  безумию
есть предел. Она ответила ему:
   - Для них нет предела. Орловы - хищные звери, которые никогда не  бо-
ятся гулять по краю обрыва над страшной пропастью. Они фатальны для мно-
гих и фаталисты для самих себя...
   Панин оставил на ее столе донесения из Парижа, где Россия имела  лишь
поверенного в делах Хотинского, и герцог Эгильон  недавно  удостоил  его
беседы. Екатерина нехотя вчиталась в бумаги...  Эгильон  начал  разговор
сожалением, что Франция совершила ошибку, пропустив мимо  своих  берегов
эскадры России:
   - Но вы недолго продержитесь в Архипелаге - ваши корабли состарились,
а команды вымирают. Казна же России не бездонна!
   Хотинский сказал, что Европа давно так судит:
   - И все ждут, когда Россия истратит последнюю копейку.  Но  заметьте,
герцог, что Россия до сей поры, неся большие траты на  войну,  не  имеет
еще ни копейки государственного долга.
   Оспаривать это положение Эгильон не осмелился.
   - Хорошо, - сказал он, подумав. - Я понимаю вашу  императрицу,  кото-
рая, склоняясь к миру, согласна отказаться от Валахии и Молдавии.  Но...
зачем вам Крым?
   - Мы на Крым не заримся, - вразумил его Хотинский. - Мы  лишь  делаем
ханство независимым от Высокого Порога.
   - Но турки не откажутся от четвертой  кампании,  а  людских  резервов
Россия уже не имеет. У вас берут каждого восьмого!
   - Вы обладаете ложной информацией: новый набор для армии  состоит  из
восьмидесяти тысяч, а это значит, что жребий при вербовке падает на  од-
ного человека из ста.
   - А ваши бумажные деньги? - не унимался Эгильон. - К чему это беспри-
мерное легкомыслие?.. Наконец, шутки с  татарами  плохи.  Не  успел  Се-
лим-Гирей убраться из Крыма, как ваш принц Базиль Долгорукий создал  но-
вого хана - Сагиб-Гирея, а Шагин-Гирей уже попал в число гостей  Эрмита-
жа. Потом вашим генералам взбредет в голову всю эту татаро-ногайскую са-
ранчу наслать на Австрию, и... Я не думаю, чтобы Мустафа Третий, дально-
видный политик, отступился от Крыма...
   Однако на этот раз Франция признала за Екатериной императорский титул
- по-латыни: imperialis.
   Вечером она спустилась в парк Царского Села, возле подъезда се рассе-
янный взор невольно задержался на фигуре стройного молодого корнета.
   - Кто таков? - тишком спросила у свиты.
   - Сашка Васильчиков... босяк, - ответили ей.
   - Беден, но фамилии благородной, - вступился за корнета Панин. - Иван
Грозный одной из жен имел Васильчикову.
   Васильчиков стоял ни жив ни мертв, чувствуя на себе взгляд нс  просто
женщины, а - императрицы. Возвращаясь с  прогулки,  Екатерина  мимоходом
сунула в руку корнета свою табакерку:
   - Тебе! За усердное держание караулов...
   Но отныне она не повторит прежних ошибок.
   "Хватит! Уже настрадалась... предостаточно".
   Новоявленный князь Орлов был занят планировкою парка  в  Гатчине,  но
стремление к славе оторвало его от посадки деревьев и разведения карасей
в прудах. Баснословные награды и почести, выпавшие  на  его  долю  после
"чумного бунта" в Москве, раздразнили дремавшее доселе честолюбие;  зар-
вавшийся фаворит теперь уже не скрывал низкой зависти к победам Румянце-
ва и брата Алехана. На конгрессе в Фокшанах он (а не  Обресков!)  должен
выступать в роли "первого посла"; перед отъездом Гришка просил Екатерину
следить за Гатчиной, и она обещала: "Буду проказить без тебя как мне хо-
чется..." Угрозы в этих словах Орлов не почуял.
   - Прости, - завела она речь о главном, - но за эти долгие  годы,  что
ты провел со мною, ты ничему не научился, оставшись тем же офицером, ка-
ким однажды я увидела тебя на мостовой.
   - К чему обижаешь, Катенька? - возмутился Орлов.
   - Правду говорю. Советую слушаться Обрескова и поменьше декларировать
о независимости татарской. Помни: в дипломатии нельзя начинать  с  того,
чем необходимо переговоры заканчивать! Не спутай же начало с  концом,  а
конец с началом...
   Лошадей подали. Карета и свита богатые. Денег и вина много. Прощаться
с князем Орловым набежали все-даже лакеи, повара, конюхи, прачки.  Фаво-
рит вдруг испытал некоторое томление.
   - Провожаете, - фыркнул он, - будто за смертью еду...
   Что было с Екатериной! Она разрыдалась, будто деревенская баба, у ко-
торой мужа забирают в солдаты, а ей теперь одной век вековать.  Наконец,
зареванная, она оторвалась от Орлова.
   - Прощайте все! - Фаворит заскочил в карету...
   Екатерина осталась в Царском Селе. Прошло десять дней  после  отъезда
Орлова на конгресс. Всего десять... Была ночь. Душная. Комариная.  Зудя-
щая. Екатерина неслышно растворила окно дворца. Внизу, позевывая в  пер-
чатку, стоял корнет Васильчиков.
   - Иди ко мне, паренек, - тихо позвала она.
   Увидев императрицу, юноша сдавленно отвечал:
   - Не могу-Караул... Покинуть. Ваше... Величество.
   - Глупенький, - засмеялась она. - Почему ты не слушаешься свою  импе-
ратрицу? Я тебя накажу за это. И очень больно...
   Утром весь двор известился о перемене. Придворные глядели на императ-
рицу так, словно она приняла яд и теперь важно знать, когда же  она  ум-
рет. Момент для альковной "революции" женщина избрала  удачный.  Могучий
кулак Орловых был разжат: Алехан с Федором в Архипелаге, Иван в деревне,
близ яиц и сметаны, Гришка скачет в Фокшаны,  а  Володенька  в  Академии
промолчит... Панин не скрывал победной улыбки на пасмурном челе, а  гра-
финя Прасковья Брюс вопросительно взирала на свою  царственную  подругу.
Екатерина сама поделилась с нею первыми женскими впечатлениями:
   - Плохо, если много усердия и очень мало фантазии...
   Брюсша поняла: Васильчиков - лишь случайный эпизод и долго корнет  не
удержится, ибо в любви без фантазии делать нечего.
   - А когда ты решилась на это, Като?
   - Когда сильно рыдала, прощаясь с Орловым...
   - Мужчины верно делают, что слезам нашим не верят!
   На это Екатерина ничего не ответила.


   8. ОПЯТЬ КРИЗИСЫ

   Для переговоров с турками избрали захудалое местечко  Фокшаны;  здесь
Потемкин повидал своего племянника Александра Самойлова,  рожденного  от
сестры Машеньки. Было чуточку странно, что его боковое потомство, быстро
произрастая, уже в люди выходит.  Самойлов,  живой  круглолицый  парень,
секретарствовал, с дядюшкой во всем соглашаясь. Потемкин сказал ему, что
хотя газеты сюда редко доходят, но за политикой он все-таки наблюдает.
   - И я против торопливого мира! России одного мира  маловато,  надобны
результаты... А Румянцев вбил в голову себе, будто  турки  столь  войною
истощены, что на любые условия смирятся. Не верю, - сказал Потемкин. - А
ты каково мыслишь?
   - Императрица, по мнению Обрескова, выставила условия к  миру  жесто-
кие. Алексею Михайловичу будет нелегко.
   - Румянцев члены свои уже расслабил, - договорил Потемкин.  -  Может,
неудача в Фокшанах и взбодрит его на Дунае?..
   Обресков встретил Орлова на окраине Фокшан, опираясь на палочку,  по-
седевший; фавориту было неловко слушать,  как  он  вспоминает  Петербург
своей молодости, еще времен Анны Иоанновны.
   - Питера теперь и не узнать, - отвечал он.
   - Что ж, - понурился старик. - Тридцать лет провел на чужбине,  здесь
даже петухи кричат по-иному, иначе и псы лают...
   К сожалению, им предстояло терпеть за столом конгресса Цегелина с Ту-
гутом; Орлов обдал их презрением.
   - Охота вам, господа, - сказал по-немецки, - в такую даль  от  жен  и
деточек ехать, чтобы чужие дела судить.
   Послы враждебные от упреков не отмолчались:
   - Мы прибыли ради добрых услуг вашей милости...
   Забыв наставления Екатерины, пренебрегая советами Обрескова,  фаворит
хотел ошеломить конгресс кавалерийским наскоком, напористо  заговорив  о
независимости Крымского ханства,  а  турецкий  посол  Элгази-Абдул-Резак
сразу дал вежливый, но твердый отпор.
   - Твое условие, - сказал он, - породит в мусульманском мире два хали-
фата: один в Стамбуле, другой в Бахчисарае, но падишах  Мустафа  -  тень
Аллаха на земле, да продлятся дни его до скончания мира,  пока  небосвод
не падет на всех нас, ничтожных, - никогда с тобою, о мудрейший  эфенди,
не согласится...
   Немецкие послы чуть не аплодировали.
   - Если мы собрались для того, чтобы добыть мир для России и Турции, -
не вытерпел Обресков, - то нам не пристало рыться в кошельке короля Гус-
тава Третьего, гадая на пальцах, сколько он задолжал Франции, и мне без-
различно, какая сейчас погода в Мадриде... Мы хлопочем только о мире,  а
вы, господа, - о чем?
   Решительно он потребовал удаления послов Австрии и Пруссии с конгрес-
са, а они на Потемкина указывали:
   - Разве он политикой ведает? Мы не знаем его.
   Резак-паша и сам понимал, что немцы миру мешают.
   - Одноглазый от самого Румянцева, - сказал он. - Достаточно,  что  мы
его знаем, а другим знать необязательно...
   Турки относились к Потемкину с уважением, ибо слава его  партизанских
рейдов дошла и до страны османлисов. Алексей Михайлович Обресков  друже-
любно спросил турок:
   - За что вы подарили Вене три миллиона флоринов?
   - Об этом, Алеко, ты нас лучше не спрашивай...
   Турки приуныли и стали покладистее. Но Обресков не  мог  устранить  с
конгресса князя Орлова, который лез на рожон,  бравируя  мощью  -  своей
личной и русской, государственной. Алексей Михайлович стал  просить  Ру-
мянцева, чтобы укротил фаворита. Правда, фельдмаршал во многом и сам за-
висел от капризов Орловых при дворе, но сейчас, поправ все мелочное, ра-
ди дела важного решил Гришку одернуть как следует:
   - Видишь ли, князь, слава - снедь вкусная и никогда не приедается, но
гляди сам, как бы тебе касторку не принимать.
   Орлов стал угрожать (щенок кидался на волкодава).
   - На что ты меня стращаешь? - осатанел Румянцев.
   - Пугать не стану - повешу! - отвечал Орлов.
   Фельдмаршал громыхнул тяжким жезлом полководца:
   - Вот этой дубиной да по горшку бы тебя... Кто кого  скорее  повесит?
За тобою лишь свита хлипенькая, а за мной армия целая. Ежели  переговоры
сорвешь, я их без тебя сам продолжу...
   Перемирие кончалось в сентябре, а в августе турецкие дипломаты  вдруг
сделались непреклонны, ни в чем русским не уступая. Это было  непонятно!
Чтобы отвлечь Обрескова от мрачных подозрений,  Потемкин  с  племянником
залучили его в фокшанскую харчевню для ужина. Дипломат вкушал пищу  нео-
хотно и брезгливо, постоянно помня о главном.  Встревоженный,  он  вдруг
сказал:
   - А ведь что-то случилось.
   - Где? - перепугался Самойлов, наполняя чарки.
   - Руку дам на отсечение, что Швеция стала турок мутить,  -  догадался
Обресков.
   - Если в войну и Швеция вмешается, - сказал Потемкин, - тогда нам  не
только руку, но и голову на отсечение класть...
   Но разрушил Фокшанский конгресс сам Гришка Орлов! Курьер из Петербур-
га доставил известие, что постель Екатерины занята  другим.  Неизвестный
"доброжелатель" из окружения царицы советовал фавориту с эскадрою братца
Алехана скорее плыть в столицу и пушечной пальбой  вышибать  из  постели
корнета Васильчикова... Гришка решил иначе.
   - Лошадей! - потребовал он.
   Напрасно Потемкин в отчаянии пытался удержать дурака в Фокшанах, нап-
расно взывал к чувству патриотизма и чести.
   - Плевать на все! - отвечал тот.
   Обресков почти взмолился:
   - Но ведь Россия... армия... такие жертвы...
   - Плевать! - повторил фаворит.
   Сколько лошадей загнал он в