ся  за
свою жену. Это дорого ему обошлось: Потемкин запустил в князя  шахматной
доской:
   - Я ее не принуждаю - она сама тому рада!
   Была поздняя осень. Усталые лошади едва вытаскивали разломанный шара-
бан из грязи молдавских дорог. Кое-где еще догнивали разбухшие тела уби-
тых и скотины. Каркало воронье. Потемкин грыз  чеснок,  а  доктор  Массо
сказал ему:
   - Подумайте о своей печени, раздувшейся от угождения вашей светлости.
Вчера вы осилили кадушку соленых огурцов, утром почтили светлейшим  вни-
манием жареного гуся, сопроводив его в дальнюю дорогу кастрюлькою  шоко-
лада. Сейчас чеснок, а в ближайшей деревне вас ожидает ветчина с  ведром
винограда... Какой организм выдержит все это?
   - Пл евать, - хмуро отозвался Потемкин и послал казака, чтобы  нарвал
для него с поля гороху. - Мой желудок подобен самой великой России,  ко-
торая способна переварить все, как переварила она и татар, и шведов...
   После побед Суворова воевать стало легче. Матвей  Платов  с  казаками
взял Аккерман (Белгород на Днестре), молдаване радостно встретили  русс-
ких в Кишиневе, австрийцы вступили в Белград, но тут Вена  выклянчила  у
турок перемирие, очень невыгодное для русских... Потемкина сейчас беспо-
коило поведение Берлина: при войне на два фронта опасно заиметь третий-с
Пруссией.
   - Где-либо, - рассуждал он, - то ли здесь, то ли на Балтике, но  одну
лапу из грязи надо скорее вытаскивать...
   Эски-Гасан, сидючи в Измаиле, тоже подумывал о мире. Он слал курьеров
к Потемкину, выведывая в письмах его настроение. Потемкин  с  учтивостью
дипломата отвечал "крокодилу", что Россия не ради удовольствия войну на-
чала и согласна к миру прочному, но с земель освоенных назад не сдвинет-
ся...
   Он приехал в Вендоры, выбрался из шарабана. К нему, выдирая  ботфорты
из слякоти, поспешал племянник Самойлов.
   - Ну, что у вас тут, Санька?
   - Деремся по малости. Вылазки отразили. В атаке взяли сераскира,  ко-
торый открыто сказывал мне, что жители Бендср склонны сдаться,  да  паши
побаиваются.
   - А лишней крови не надобно, - напомнил Потемкин.
   Он представил гарнизону Бендер все ужасы сопротивления, заслал в кре-
пость жителей Аккермана, которые поведали осажденным о добром  отношении
русских, - и паша бендсрский сам выехал к Потемкину на белом коне:
   - Можете войти в Бонд еры, и я надеюсь на ваше благородство. Но в Се-
рале султана меня ждет шелковая петля.
   - Не волнуйтесь, - утешил его Потемкин, - я напишу ЭскиГасану, что вы
отчаянно и храбро сопротивлялись...
   О бескровном взятии Вендор он сообщил Екатерине,  как  всегда,  забыл
письмо датировать. (Часов тоже при себе не носил: "Зачем, если часы име-
ются у моих адъютантов!") Бендеры казались страшным захолустьем. Но если
здесь после Полтавы рсзиденствовал шведский король Карл XII,  почему  бы
не пожить тут и Потемкину? Ставка его перебралась под Бендеры.
   Сюда заехал польский чиновник из Вены, захвативший и варшавскую  поч-
ту. Потемкин спросил его:
   - Какие новые сплетни в Варшаве?
   - В свете блистают три замужние дамы. Это княгиня Любомирская, обога-
щающая любовников, это княгиня Чарторыжская,  обирающая  любовников,  и,
наконец, прекрасная Софья Витт, понимающая любовь как продолжение  поли-
тики.
   - А что поделывает нежная пани Ланскоронская?
   - Она бежала от мужа в Вену, где и пост под музыку Моцарта. Дирижиру-
ет ей Сальери, который недавно выругал  герцогиню  Доротею  Курляндскую,
имевшую неосторожность заметить, что музыка Моцарта для нее темна и  не-
понятна.
   - Так многие говорят, - призадумался Потемкин...
   Андрей Разумовский из Вены оповестил светлейшего, что Моцарт ("лучший
композитор Германии") не совсем-то счастлив на родине и, если ему  пред-
ложить независимую жизнь в России, наверное, не откажется покинуть Вену.
Попов с удивлением сказал Потемкину:
   - Покинуть блистательную Вену... ради чего? Ради проживания в  Вендо-
рах, где главный аккорд-пушки?
   - Моцарт меня поймет, - отвечал Потемкин. - Композитор Шампсн в своей
опере  "Mclomonic"  уже  использовал  канонаду,  включенную  в  органный
пункт... А разве Моцарта не вдохновят хоры цыган молдавских?  Или  песни
нашей Украины?
   - Так посылать ли предложение Моцарту?
   - Погоди, душа моя. Сначала вызови сюда Ушакова...
   Внимание светлейшего было уделено Екатерине Федоровне Долгорукой, ко-
торая бежала из Петербурга в Бендеры, преследуемая любовью графа Кобенц-
ля. Потемкин исполнял все ос желания, артель ювелиров и золотошвеек тру-
дились, чтобы удовлетворить все ее меркантильные капризы. Целуясь с  По-
темкиным, княгиня каждый раз говорила:
   - Клянусь, ехала сюда и ни о чем таком не думала...
   Но вот в сонме красавиц появилась энергичная княгиня Прасковья  Гага-
рина, племянница фельдмаршала Румянцева; она приехала из  Москвы  навес-
тить мужа. Потемкин в ее присутствии объявил за картами,  что  теперь  в
Бсндерах уже не сыщешь такой женщины, которую нельзя было бы  увлечь  за
ширму:
   - Вот, смотрите, и эта княгиня Прасковья...
   Гагарина в полный мах залепила ему оплеуху -  громкую,  как  выстрел.
Все притихли, ожидая, что будет. Потемкин склонился к руке, его  ударив-
шей, и с почтением ее поцеловал:
   - Вы самая храбрая. Мы останемся друзьями...
   Гагарина доказала храбрость: она первая из русских женщин поднялась в
небеса на воздушном шаре и благополучно приземлилась в саду подмосковно-
го имения. Потемкин после этой пощечины стал се лучшим другом, уважая  и
мужа ее, которого в Варшаве скоро повесили на фонаре бунтующие  конфеде-
раты...
   В конце 1789 года Бендеры прискучили Потемкину, он перенес  ставку  в
Яссы, где и обосновался надолго. За ним  потянулись  обозы,  кордебалет,
капелла, цыгане, зубодеры,  парикмахеры,  портные.  ювелиры,  садовники,
французские эмигранты, графы и герцоги, блудные девы и  легион  поваров,
способных сотворить кулинарное чудо даже из глины. В  шести  верстах  от
Ясс было расположено живописное молдавское село Чердак,  где  светлейший
велел копать глубокие ямы, создавая в них подземные дворцы... Но  иногда
уже поговаривал:
   - Что-то зуб ноет. Не пора ли мне зубы рвать?
   Только очень близкие ему люди понимали, что под зубами следует  пони-
мать Зубовых, засилье  которых  при  дворе  становилось  подозрительным.
Князь Репнин в эти дни был озабочен другим: гонение на масонов и Новико-
ва уже началось; из московских лож его предупреждали,  что  гнет  власти
усиливается. Репнин сказал Потемкину, что  шекспировский  "Юлий  Цезарь"
тоже запрещен цензурою, яко вредоносная драма.
   - В продаже арестованы духовные сочинения даже митрополита Платона...
Вы не находите, что после взятия Бастилии при нашем дворе многое измени-
лось?
   Потемкин всегда был далек от масонства:
   - Я нахожу, что многое меняется после взятия Зимнего дворца  семейкою
Зубовых... Если императрица озлоблена критикой Новикова, то и меня гнать
надобно, ибо в типографии ясской мои господа офицеры открыто перепечаты-
вают на станках издания Новикова... Впрочем, князь, я плохо просвещен  в
бреднях мистических.
   - Ея величество прислушивается к вашим советам.
   Потемкин понимал причины беспокойства Репнина:
   - Зачем мне лезть поперед батьки в  пекло?  Митрополиту  Платонову  в
Москве виднее, грешен Новиков или безгрешен, но Платон давно мирволит  к
Новикову. Пока же Степан Шешковский нс взялся за кнут, стоит ли нам тре-
вожиться?..
   У него болела рука, Екатерина прислала ему аптечку с камфорной мазью;
она жаловалась, что всю неделю согнуться не может, так поясницу ломит, и
Потемкин отправил с курьером "мыльный спирт": оба они мазались по  вече-
рам, один в Яссах, а другая в Петербурге... Скоро императрица поздравила
его с титулом "великого гетмана Екатеринославского и Черноморского".  Из
остатков запорожского войска, из ошметков вольного казачества  возникало
новое казачье войско в России - Черноморское, которое расселялось  вдоль
берегов моря, образуя станицы, хутора и пикеты, несшие дозорную  службу.
В ответ на жалобы о худом житье и "голоштанстве" Потемкин  обычно  гово-
рил:
   - Терпите, казаки! После войны я всех вас на Кубань переселю, Кубанс-
кое войско создам, а столица будет в Анапе.
   - Анапу-то еще взять надо, а Кубань усмирить...
   Сидя в Яссах, то праздный, то деятельный, Григорий Александрович  из-
далека не всегда мог постичь все тонкости политики. Разумовский  сообщал
в Яссы, что Иосиф II слег в постель, в Вене уже поговаривают о переменах
политического курса. Наконец зимою до ясской ставки дошло известие, поч-
ти траурное: Пруссия заключила наступательный альянс с Турцией, а маркиз
Лукксзини готовил перья для подписания союза Берлина с Варшавой,  Англия
в это время открыто угрожала России - ввести свой флот в Балтийское  мо-
ре...
   - Контр-адмирал Ушаков прибыл, - доложил Попов.
   - Проси. Да скажи, чтобы со мной не чинился...
   Воспитанный в пуританской скромности, Федор Федорович попал в большой
подземный зал, сверкающий убранством: стены были обиты розовым шелком, в
хрустальных курильницах дымились аварийские благовония.  После  морозной
ночи флотоводцу было странно видеть легко одетых красавиц, которые живо-
писными группами сидели на качелях, укрепленных на лентах славного  Анд-
реевского ордена. Потемкин валялся на тахте, облаченный в бараний тулуп,
обшитый сверху золотою парчой, под тулупом была надета на голое тело ру-
баха до колен, из-под нес торчали босые ноги... Он сделал знак рукою,  и
все покорно удалились.
   - Ты помирать где собираешься?
   Вопрос не с потолка. Ушаков пожал плечами:
   - Если не в морс, так, наверное, в деревне.
   - А что у тебя там, в деревне-то?
   - Да ничего. Ни кола ни двора.
   - А я, - вдруг сказал Потемкин, - помирать стану в Николаеве.  Сам  я
этот город выдумал, сам и взлелеял. Пусть там и лежат мои кости, а в Пе-
тербурге гнить не желаю...
   Прелюдия завершилась. Светлейший спустил ноги с тахты, от  медвежьего
окорока отрезал адмиралу жирный ломоть:
   - Ешь! Ты же с дороги...
   Ушаков не был знатен, а Потемкин, давая жестокие  уроки  титулованным
гордецам, с простыми людьми вел себя просто.
   - Ты мне нужен, - сказал он. - Хочу обсудить будущую кампанию на  мо-
ре: что нам делать вернее? А всех этих Войновичсй и  Мордвиновых  мы  за
пояс заткнем...
   Ушаков хотя и натерпелся обид от Мордвинова, - но - честный  человек!
- за Мордвинова же и вступился:
   - Для хозяйства флотского Николай Семсныч пригоден: он  леса  дубовые
вокруг Николаева садит, с Дона уголь каменный возит,  учит  бабок  наших
без дров обходиться...
   Потемкин выслушал. Снял с головы парик и отбросил его. По плечам сра-
зу рассыпались нежные льняные кудри.
   - Ваше превосходительство, - титуловал он Ушакова, - с сего дня буде-
те командовать флотом из Севастополя, а  Осип  де  Рибас  останется  при
гребной флотилии... Прошу должное отдавать всем храбрым  и  достойным...
Что еще надобно?
   Ушаков жаловался, что людей в экипажах мало.
   - Обычный вопль, - отвечал Потемкин. - Баб в деревнях  полно,  парней
тоже, а вот нарожать матросов не поспевают. Бери ил корабли солдат.
   - Они к морю несвычные. Хочу греков из Балаклавы просить, чтобы нави-
гаторов дали. Еще мне надобно несколько лесов сосновых срубить - для ре-
монта кораблей...
   В беседе Ушаков пользовался морской терминологией,  которую  Потемкин
освоил в совершенстве, и потому,  сказав  "фон-брамстсньга",  Ушаков  не
объяснил, что это такое. Он завел речь о скудости казны флотской.
   - Что деньги? Вздор, а люди - все!
   - И я такого же мнения, - отвечал Ушаков, - паче того, сколь  челове-
чество существует, а умнее денег для расплаты за труды еще не придумало.
Но возымел я желание денежными призами поощрять  канониров  пушечных  за
каждое меткое попадание. Пусть азарт явится и соревнование похвальное. А
матросу, сами ведаете, каждая копеечка в кошельке  дорога.  Ежели,  ваша
светлость, деньги вздор, а люди - все, так вот и давайте мне денег!
   - Еще чего? - хмуро спросил Потемкин.
   - Якоря нужны тяжелее. Канаты крепче.
   Незаметно вошел Попов, и Потемкин велел ему:
   - Федору Федоровичу давать все, что просит...
   Ушаков был предупрежден: турки снова рассчитывают взять Крым десанта-
ми, уничтожить Севастополь и весь флот Черноморский. Светлейший с  адми-
ралом пришли к убеждению, что прежде надо бы штурмовать Анапу, как  бли-
жайшую базу турок на Кавказе, и разгромить Синоп, откуда турецкие  "сул-
таны" плывут к Севастополю. Напутствие Потемкина было таково: "Требовать
вам от всякого, чтоб дрались мужественно, или, лучше скажу, -  по-черно-
морски. Я молю создателя и поручаю вас ходатайству господа нашего".
 
 
   7. КОЛЛИЗИИ ВРЕМЕНИ
 
   К 1790 году незаметно для многих сложился круг людей, которым  в  XIX
веке предстояло стать придворной элитою (Ливены, Бенкендорфы,  Адлербер-
ги), но эти пришлые господа крутились пока что вокруг "малого"  двора  в
Павловске или в Гатчине, мало кому известные, а будущий граф Аракчеев  в
чине подпоручика артиллерии натаскивал в арифметике сыновей Николая Ива-
новича Салтыкова... Павел, мучимый давним недовольством, утешался мысля-
ми о своем превосходстве над матерью, которой однажды и сознался:
   - Я внутренне чувствую, что все меня любят.
   - Хуже быть того не может, - отвечала мать. - Очень опасное заблужде-
ние думать, что ты всеми любим. Готовься, сын мой, выносить  и  всеобщую
ненависть...
   Невестка заказала для печей в Павловске заслонки железные, но с  мас-
тером за работу не расплатилась. В ответ на упреки в крохоборстве оправ-
дывалась:
   - Но я же великая княгиня, да и дорого ли стоят эти заслонки? А  сде-
лав их для меня даром, мастер невольно выказал тем самым преданность мо-
ему высочеству.
   - Заслонки - тьфу? - согласилась Екатерина. - Но революции с  того  и
начинаются, что с человеком плохо расплачиваются...
   Граф Сегюр был отозван на родину, из Парижа приехал новый  посол  Эд-
монд Женэ, которого императрица всячески третировала, как  представителя
новой Франции - революционной. Павел тоже избегал Женэ, а матери он ска-
зал:
   - О чем там спорят в Париже? Будь моя воля или имей я власть вашу,  я
бы их всех усмирил пушками.
   - Вы, - ответила Екатерина, - плохо кончите, осмеливаясь думать,  что
с идеями можно бороться пушками...
   Дела становились день ото дня хуже! Россия скатывалась в кошмар поли-
тической изоляции, и уже потому так дорог был для нее союз  с  Австрией.
Екатерина в раздражении писала Потемкину: "Каковы цесарцы бы ни  были  и
какова ни есть от них тягость, но оная будет несравненно  менее  всегда,
нежели прусская, которая совокуплена со всем тем, что в свете может быть
только поносного..." Берлинский посол Келлер вел себя при  дворе  нагло,
общаясь более с цесаревичем Павлом, нежели с Безбород  ко;  Екатерина  в
гневе говорила своему "визирю":
   - Иосиф-то умирает, всеми ненавидим, и не оттого ли занемог, что бол-
тал много, пустяками народ беспокоя. Однако нам  без  Вены  хуже  будет.
Смотри, сколько врагов у России: Турция, Швеция, Англия, Пруссия,  Фран-
ция... А где сейчас армия Пруссии? - вдруг спросила Екатерина.
   - Она квартирует уже в Силсзии.
   - Тогда ясно: в Берлине ждут смерти Иосифа...
   Иосиф II скончался. На престол заступил его брат Леопольд  I,  бывший
тосканский герцог. Берлин потребовал от него немедленного мира с Селимом
и чтобы Австрия вернула полякам Голицию. За эту вот "милость" Польша по-
дарит Пруссии Торн и Данциг.
   - Кто автор этого дурачества?
   - Очевидно, Герцберг, - отвечал Безбородко.
   - А я-то думала, что маркиз Луккезини...
   В апреле гром грянул: Пруссия  заключила  союз  с  Польшею,  и  Фрид-
рих-Вильгельм немедля потребовал от поляков уступки Торна и Данцига. Че-
рез варшавских шпионов Петербург сумел  перехватить  прусских  курьеров;
вот что писал Луккезини своему пьяному королю: "Польша теперь  в  безус-
ловном распоряжении вашего величества. Можете ею пользоваться, как удоб-
ным театром для войны с Россией или Австрией или же как оплотом для сох-
ранения Силсзии". Екатерина была подавлена:
   - Александр Андреич, никак мы сели в лужу?
   - Надо скорее отправлять Булгакова в Варшаву...
   В беседе с Александром Воронцовым, братом Дашковой, Безбородко  жало-
вался на все растущее всесилие фаворита Зубова:
   - Вот уж не думал, что подобный Зубову мизерабль столь укрепится близ
государыни. По опыту знаю, что всяк куртизан желает в  дела  иностранные
клювик просунуть. Но еще ни один из них не болтал столько глупостей, как
этот дурачок...
   Зубова грызла зависть к авторитету Потемкина; он решил превзойти его,
создавая "проекты", которые именовал "приятными умоначертаниями".  Зубов
призывал императрицу включить (!) в состав Российского государства  Бер-
лин и Вену, на карте рисовал новые страны "Австразию" и "Нейстрию". Мало
того! Он предлагал Екатерине ехать в Севастополь - там они сядут на  ко-
рабли и со шпагами в руках поплывут в Босфор, где и  продиктуют  султану
условия мира...
   Воронцов подозревал Зубова в хамелеонстве.
   - Уверен, - говорил он, - если бы государыня похвалила якобинцев, Зу-
бов таскал бы в своих зубах "Декларацию прав человека", яко верный  Тре-
зор носит туфлю хозяйскую...
   Все учитывал Потемкин в настроениях императрицы. Не учел только того,
что Екатерина позовет первого попавшегося... Великолепный князь  Тавриды
пребывал еще в зените своего величия, черви только начинали копошиться в
корнях его могучего дуба.
   Императрица, поначалу делившая ложе с тремя братьями Зубовыми, кажет-
ся, склонялась более к Валериану. Между  братьями  вспыхнула  вражда,  и
Платон Зубов, самый хищный и коварный, добился того, чтобы Валериан  уе-
хал на войну. Потемкин принял красавца в Яссах, прочел наказ  императри-
цы, просившей предоставить Валериану Зубову случай отличиться.  Потемкин
сказал, что воля государыни для него священна  -  и  послал  Зубова  под
огонь турок, на явную погибель, но Валериан остался цел. Так же светлей-
ший поступил и с Николаем Зубовым, тоже искавшим на войне отличия.  Вер-
нувшись в столицу, братья жаловались, что Потемкин хотел убить их.  Ека-
терине они внушали: фельдмаршал постоянно увеличивает армию,  полки  его
сделались двухкомплсктны. У него якобы собран уже колоссальный резерв из
солдат, которые его обожают, временно он разместил их по деревням.  Мол-
даване с валахами, болгары с греками преданы лично  Потемкину  -  и  это
опасно! Николай Салтыков, мастер придворных интриг,  нашептывал  Платону
Зубову:
   - О гетманстве не забывай, о гетманстве напомни...
   Платон Зубов нашептывал императрице:
   - Не пойму, зачем Потемкину гетманство дали? У него там ватага собра-
лась атаманов запорожских, и стоит им только свистнуть, как новая гайда-
матчина возникнет, а затем и новый Емельяка явится... Эдак-то все  умные
люди говорят!
   Постоянно твердя о своей пламенной любви, Платон Зубов приучил Екате-
рину верить в искренность его страсти, и теперь для нее не  было  дороже
этого молодца с красивыми глазами, который охотно дурачился с ее  внука-
ми, а между молодыми людьми скакала, визжа, облезлая старая  обезьяна  -
любимица фаворита. Этой обезьяны побаивались все придворные: она прыгала
по их головам, раздирая лица и парики, но все терпели, делая вид,  будто
очень рады этой забаве. Зубов в истоме возлежал на диванах, поигрывая на
флейте; он принимал просителей за туалетом, и, не умея подражать  Потем-
кину в его деяниях, он подражал ему тем, что принимал просителей  в  ис-
поднем. Фаворит часами просиживал перед зеркалом, любуясь собою, а в ту-
алетной, затаив дыхание, сгущалась толпа придворных, и если кто встречал
в отражении зеркал надменный взор фаворита, то бывал счастлив, рассказы-
вая об этом, как о большой жизненной удаче. К сожалению,  в  этой  толпе
появился и Гаврила Державин; извинить его нельзя, но понять  можно:  По-
темкин был далек, а громадная усадь