вотами; там царит всеобщее отчаяние". На одиннадцать  верст  в  округе
столицы долго еще находили утонувших людей и животных. Невская  набереж-
ная была разворочена. Корабли стояли прямо на мостовых, теснились  перед
дворцами, воткнув бушприты и мачты в зияющие окна...  Светлейший  указал
Чичерину, чтобы полиция начинала подсчитывать убытки и количество погиб-
ших.
   - Беднякам пострадавшим казна даст пособие...
   Дрова всегда были в цене, а буря разбросала поленницы,  уложенные  на
зиму, и теперь обыватели ходили по дворам, с  руганью  и  кулачным  боем
требуя, чтобы вернули "их" дрова, приплывшие в чужие  ворота.  Из  одной
только Академии художеств буря унесла 1600 кубических сажен  дров,  при-
мерно столько же потеряли и полки гвардии. А впереди зима! Как выжить?..
[30]
   Но русский человек умеет и в страшном находить веселое.  Лакеи  после
спада воды руками ловили щук и язей в подвалах барских хором, хвастались
один перед другим:
   - Во такой лещик! Я его прямо на сковородку...
   Граф Никита Панин тоже изловил у себя дома щуку.  А  кому-то  здорово
повезло: из-под своей кровати он выудил гигантского осетра.
   Екатерина велела ученым доложить о  причинах  неслыханного  бедствия.
Академия вкупе с инженерами-гидротехниками сделали неправильные  выводы.
Козла отпущения искали не в стихии, а в слабости полиции, доказывая: ес-
ли бы Екатерининский канал не был заставлен баржами, наводнения не  слу-
чилось бы. Екатерина призвала к себе Чичерина, зачитала сентенцию:
   - "Суда стояли так неправильно, что они мешали невской воде  выйти  в
море..." - Отбросив бумагу, императрица в пояс, нижайше, поклонилась Чи-
черину: - Ну, удружил ты мне, Никола Иваныч! Не по твоей ли милости  ты-
сячи людей и скота погибло, а люди с ног сбились, свои поленья  разыски-
вая...
   Чичерин не ожидал выговора. Но и доказать свою невиновность не мог. У
Николая Ивановича тут же, во дворце, случился "удар" (который ныне  при-
нято называть инсультом). Беднягу вынесли из дворца замертво...
   О наводнении в Петербурге прослышали и в Стамбуле.
   - Неужели русская Нева шире моего Босфора?
   Вопросив об этом, султан Абдул-Гамид качнул над головой клетку, укра-
шенную голубеньким бисером, и канарейка, вздрогнув на жердочке, усладила
его слух прекрасной мелодией. МухамедНеджати-эфенди, побывавший в  плену
и живший в Петербурге, сказал, что безверие русских не поддается  описа-
нию:
   - Они протягивают мост через Неву, по которому и  бегают  на  Василий
Остров, подобный стамбульской Галате, но Аллах мудр и  справедлив:  этот
мост наверняка оторвался от берегов, и прахоподобные гяуры с воплями по-
тонули...
   Абдул-Гамид интересовался русской жизнью:
   - Излей же на меня сладкий сок достопримечательного!
   Мухамед-Неджати-эфенди склонился перед султаном:
   - Неверные кормили меня дичью, рыбой, медвежатиной и раками, которыми
их реки переполнены. Изволю я, слабый и глупый, вспомнить дом на  берегу
Невы, в котором собраны книги еретические. Полно там и банок стеклянных,
вроде уличных фонарей, а внутри банок плавают всякие уродства природы, и
правоверным лучше бы их никогда не видеть...
   - Сколько в этом доме окон и как его охраняют?
   - Дом в три этажа, окон не считал я, недостойный твоего внимания.  На
лестницах там стоят великаны, проверяя, есть ли у  входящих  билеты  для
осмотра чудес из Индии и Хатына (Китая). С билетами  пропускают,  а  без
билетов - гонят обратно на улицу. Нева каждую зиму наказывается по  муд-
рости Аллаха толстым льдом, но хитрые гяуры таскают лед в свои подвалы и
там до осени хранят мясо и дичь, варенье и масло.
   - Забавно все это, - сказал султан, расправив  руками  бороду  поверх
халата, сшитого из черного бухарского шелка. - Кажется, тебе удалось по-
бывать на самом краю нашего света, где прачки, стирая белье, развешивают
его на облаках...
   Затем явился великий визирь - Юсуф-паша:
   - Властитель двух суш и четырех морей, султан сын султана и внук сул-
танов, в Париже умирает мадам Жоффрен.
   - Ты уверен, что мне это нужно знать?
   - О нет, стоит ли она вашего внимания! Но перед смертью эта  презрен-
ная, бывшая когда-то любовницей Станислава Понятовского, завещала  Людо-
вику, чтобы он срочно женил его на принцессе Бурбонской... Весело ли вам
от моего рассказа?
   - Нет, - ответил султан. - Иное волнует меня: Потемкин открыл  в  Пе-
тербурге гимназию для греков, а царь Ираклий простер  дерзость  свою  до
того, что устроил в Тифлисе русскую гимназию для молодых  грузин...  Что
ты скажешь?
   - Пусть это останется в тайне от народа нашего.
   - Не слишком ли много у нас тайн?..
   Тайна - опасное оружие деспотизма. Если  все  засекретить,  в  народе
возникнут домыслы, а фантазия людей представит дела гораздо  хуже  того,
чем они есть на самом деле. Абдул-Гамид понимал: время от времени  необ-
ходимо срывать покрывало со своего престола, чтобы, разоблачив кое-какие
мелочи, утаить главные пороки своей системы... На дворе Сераля постоянно
был открыт "вернисаж" отрубленных голов. Чиновник султана с указательной
палочкой в руках раздвигал веки казненных:
   - Вы видите голову Уюба-паши, осквернившего себя  вином  в  гостях  у
презренного армянина, отчего увеличился гнев Аллаха к народу османскому,
и не потому ли, правоверные, вчера в лавках Стамбула опять не было  хле-
ба?..
   Из "Палэ-де-Франс", где размещалось версальское посольство, до Сераля
доносилась музыка - это зазвучал Моцарт!


   8. ГОЛОВНАЯ БОЛЬ

   5 декабря больной Вольтер написал Екатерине последнее письмо.  В  нем
было пожелание русскому народу: "Прогнать скорейшим образом всех Турок в
ту Землю, из которой они пришли". Письмо еще лежало в сумке  почтальона,
скачущего через всю Европу, когда Екатерина услышала вскрик своего  пер-
вого внука: родился мальчик - будущий император Александр I.
   - Ну, вот я и бабка, - сказала царица Потемкину. - Пусть мой  сыночек
с невесткою не думают, что я отдам им Александра. Мне  нужен  наследник,
которому и передам права на престол при своей жизни, но в  обход  своего
сына Павла...
   Радость ее была безгранична! Начались праздники. Играя в  макао,  она
расплачивалась бриллиантами, оценивая каждый в девять очков. Продула 150
бриллиантов!
   - Не жалею! У меня есть сын... Не внук, а сын! - смеялась  императри-
ца.
   Никита Иванович Панин приблизился к ее столу,  и  Екатерина  поморщи-
лась:
   - Опять вы, граф? И опять какая-нибудь гадость?
   Панин доложил на ушко императрицы, что в последний  день  этого  года
скончался от оспы последний баварский  курфюрст  -  Максимилиан-Иосиф...
Екатерина посовала локлаа словами:
   - Ах, что мне за дело сейчас до баварской оспы! У  меня  великая  ра-
дость, и голова о Баварии не болит.
   - Ваше величество, у вас еще будет болеть голова...
   Король прусский Фридрих проснулся с головной болью.
   - Позовите ко мне Циммермана, - сказал он. - Я не стану просить, что-
бы он излечил меня от старости. Но я вправе требовать, чтобы врач  изба-
вил меня от ненужной боли...
   Академик Тьебо получил от него задание отыскать в библиотеке Сан-Суси
древнюю хронику Виттельсбахов - владельцев Пфальца и Баварии. Король за-
пил паштет минеральной водой.
   - Прочтите вслух то место, где говорится о проклятии, которое наложи-
ла на род Виттельсбахов сказочная фея в горах Тироля, после чего и нача-
лись все эти несчастья...
   Тьебо прочел: в Х веке Арнульф Злой провел ночь в горах,  застигнутый
бурей, а когда вернулся в замок, родные поразились  его  мрачному  виду;
Арнульф Злой сказал, что общался с прекрасной феей, посулившей ему коро-
ну баварских герцогов, но за эту услугу Виттельсбахи  тысячу  лет  будут
безумны.
   - И огонь безумия, - заключил Тьебо, захлопывая старинный фолиант,  -
передался роду Габсбургов, которые с упорством ненормальных веками  род-
нились с баварскими Виттельсбахами.
   Фридрих кивнул. Гогенцоллерны - не сумасшедшие.
   - Вот за что я люблю историю! - сказал он ученому. - Человек, прожив-
ший век без знания ее, обладает опытом лишь одного поколения, иначе  го-
воря, опытом своей краткой жизни. Человек же, знающий историю, суммирует
в себе опыт множества поколений... Все мои победы-на полях битв и в  по-
литике-это не мои личные победы, а лишь  основательный  результат  опыта
былых поколений, собранного в одной моей голове.
   Тьебо вернулся домой и в свою  книгу,  которую  он  сочинял  для  по-
томства, аккуратно записал, что король Пруссии "отличается  скрытностью,
бдительной внимательностью к ходу  дел  европейских,  предусмотрительной
ловкостью. Спокойный с виду,  король,  в  сущности,  неустанно-деятелен;
непроницаемый для других, он умеет разгадывать всех. И ему всегда удает-
ся застигнуть других врасплох..."
   Очень хорошая характеристика для политика!
   ...Несмотря на огонь безумия в  глазах,  Виттельсбахи  были  красивы,
особенно женщины, талантливы в искусствах, они много меценатствовали, но
гены душевной болезни, заложенные в их крови, поражали  всех  подряд,  с
кем они роднились, и в первую очередь - австрийских Габсбургов, у  кото-
рых не все в головах было нормально. Ибо нормальные люди не станут репе-
тировать свои похороны еще при жизни, а Габсбурги это делали, и не  раз.
Сейчас, после смерти Максимилиана, император Иосиф II пожелал  увеличить
австрийские владения за счет "выморочных" баварских земель.
   Фридрих не мечтал о мировой гегемонии. Но гегемония  Австрии  в  гер-
манском мире была ему несносна. Сколько он жил, столько и боролся за то,
чтобы австрийские немцы не получали первенства в делах  германских  (им-
перских). Фридрих  выжидал,  что  скажет  другой  Виттельсбах  -  герцог
Пфальц-Цвейбрюкенский, родственный курфюрстам баварским. А  тот  молчал.
Пришлось подсказать олуху в Пфальце, о чем следует в таких случаях  кри-
чать. И герцог поднял голос протеста, заявляя о своих правах на  Баварию
со столицей в богатом Мюнхене.
   - Первый плюс нам, - сказал прусский король.
   После свидания в Нейссе он уже никогда не выпускал из виду Иосифа II,
изучал его, прикидывал, на что тот способен, и пришел к выводу:
   - Эпоха просвещенного абсолютизма не  миновала  его  прически!  Иосиф
настолько мудрен, что умным людям не стоит его бояться... Сейчас я стану
указывать ему место, в какой ложе сидеть, и пусть в Вене не думают,  что
имперские князья Германии состоят из одних верных вассалов Габсбургов...
   Войны пока не было. Но войска под командой императора уже заняли Ниж-
нюю Баварию и Оберпфальц, Иосиф держал полки наготове в Венгрии и Фланд-
рии. Напрасно его мать, уже поникшая, просила оставить Баварию в  покое,
ибо "старый Фриц" хотя и одряхлел телесно, но  армия  его  еще  способна
потрясти мир:
   - Ты вызовешь новую Семилетнюю войну.
   - Пусть. Но Баварией вознагражу себя за потерю Силезии.
   - На стороне Пруссии, сын мой, выступит и Франция.
   - Франция не выступит, ибо ее король женат на  вашей  дочери  и  моей
родной сестре - Марии-Антуанетте, а она уж  как-нибудь  сумеет  устроить
мужу истерику, чтобы не вмешивался.
   - Но подумал ли ты о России?
   - России не должны касаться дела германского мира. - С  большим  удо-
вольствием Иосиф сообщил матери, что "старый Фриц" болен. - Он  валяется
в Сан-Суси, как падаль, и, говорят, уже перестал дуть в  свою  противную
флейту...
   Фридрих уважал русского посланника в Берлине, князя Владимира Сергее-
вича Долгорукова, с которым сжился в той же  степени,  в  какой  сжилась
Екатерина с его послом графом Сольмсом.
   - Как вам нравится этот хаос? - спросил король. - Я  слишком  немощен
для седла, но кое-что из тактики не забыл. Берлин уверен,  что  Франция,
связанная интимными соглашениями с Вашингтоном, точит  зубы  на  Англию,
потому она не вмешается. Саксонии трудно остаться в стороне,  ибо  вслед
за Баварией наступит и ее черед... Окажет ли Россия мне помощь?
   - Наши войска, - отвечал Долгорукий, - связаны  напряжением,  которое
Блистательная Порта создает возле наших границ на Кубани,  а  инструкции
от графа Панина я еще не получал.
   - Вы их получите. В этом не сомневаюсь...
   Екатерина равнодушно восприняла отозвание маркиза де Жюинье,  который
не прижился в России, а поверенным (только поверенным!) в делах  Франции
оставила атташе Корбсрона.
   - Какие отношения, - спросила она Корберона, - между королевой  Фран-
ции и ее братом Иосифом австрийским?
   - Мне трудно судить об этом. Я не аристократ и при дворе Версаля  ни-
когда не бывал, чтобы знать его сплетни. Извещен в одном: Иосиф, навещая
сестру, был очень недоволен ее кокетством и умолял избавиться от  любов-
ника, принца Шарля де Линя, который, кстати, собирается навестить Петер-
бург.
   - Принцу де Линю, молва о котором гремит по свету, я всегда буду  ра-
да. Но вы уклонились от прямого ответа.
   - По той причине, что не слышал прямого  вопроса...  К  сожалению,  -
признался Корберон, - все французы недолюбливают королеву-австриячку, но
она ловко пользуется красотой и потоками слез для влияния на своего суп-
руга.
   - Вмешается ли Франция в эту возню из-за Баварии?
   - Смею думать, что французы никогда не пойдут  сражаться  за  венские
интересы, которые им всегда были чужды.
   - У вас какое-то дело до меня, Корберон?
   - Да! В июне я с маркизом де Жюинье подписали брачный контракт  между
девицей Мари Колло и сыном маэстро Фальконе. Я думаю, старику  это  было
не совсем-то приятно - быть на свадьбе своей  воспитанницы,  которую  он
так нежно любил.
   - Сын бездарен. Отец гениален. Колло талантлива. Но что нам  с  того?
Главное - памятник Петру готов.
   - Фальконе, увы, собирается покинуть Россию.
   - Зачем? Кому, как не ему, достанутся все лавры  и  пушечные  салюты?
Хорошо, - сказала Екатерина, - я сегодня как раз обедаю у графа  Сольмса
и навещу мастерскую Фальконе...
   Прусское посольство располагалось по соседству с мастерской скульпто-
ра. Екатерину встретила заплаканная Колло.
   - Вы, сударыня, покидаете нас вместе с мужем?
   - Нет, - ответила Колло, - у меня есть учитель, которому я всю  жизнь
останусь благодарна. Женщине лучше жить с талантливым стариком, нежели с
молодым, но бездарным мужем.
   - Вас, французов, на голодный желудок не поймешь. Зачем же тогда было
устраивать эту комедию с брачным контрактом?
   - В жизни, ваше величество, не все так просто.
   - А я хотела предложить вам остаться в России...
   - Никогда! - послышался голос Фальконе, спускавшегося с антресолей по
лесенке. - Я уже изнемог от критики своего творения,  которое,  я  верю,
сохранит мое имя в истории. Я это сам понимаю. Ваш Бецкой этого не  пой-
мет!
   Екатерина уже привыкла к едкости в речах мастера:
   - Маэстро, если вы решили стать Прометеем, так пусть  Бецкой,  вместо
орла, клюет вашу печень. Для чего мы все живем на этом паршивом и  гнус-
ном свете?
   Фальконе задержал шаги на шатких ступенях.
   - А вот и ответьте - для чего? - спросил он сверху.
   - Преодолевать трудности - не в этом ли смысл жизни? Вы думаете,  мне
легко? О-о-о, - закатила глаза Екатерина. - Вы  все  намного  счастливее
меня, и у вас под рукою постоянно находится молоток, которым и устраняе-
те лишнее в камне.
   - А у вас - топор, которым вы рубите  лишние  головы!  -  рассвирепел
Фальконе. - Так срубите голову Бецкому.
   - Этим я славы своей не умножу, но если Бецкой разлагается  на  вашей
дороге, перепрыгните через его труп. Но зачем же уезжать из России в са-
мый канун своего триумфа?
   Фальконе, глянув на Колло, остался непреклонен:
   - Мы уедем. Не верьте тем, кто скажет вам, будто змею следует  убрать
из-под копыт Петрова коня: в жизни великих мира сего всегда  встречаются
гадюки, больно жалящие... Ваше величество позволит мне  увезти  с  собою
ваши письма ко мне?
   - Берите их, Фальконе: они ведь вам писаны...
   Она навестила Панина, больного, лежавшего в постели.  Речь  завела  о
дальних странах - Камчатке и островах Алеутских.
   - За всеми ворами не уследишь. С ночным  воровством  бороться  проще,
ибо оно явное, с дневным - труднее, оно не всегда приметно. Ясно теперь,
что прежние карты стран дальневосточных были из Академии похищены. Не по
этим ли вот краденым картам англичане теперь у наших берегов рыщут?
   - Вас это слишком беспокоит? - спросил Панин.
   - Если у нас отнимут Камчатку, нам потом силком их в шею  гнать  при-
дется. А пушек нет. Гарнизонов тоже... Ладно, - сказала Екатерина, - так
что там с баварским курфюрстом?
   - Я же докладывал - умер от оспы.
   - Сам виноват! Надо было не бояться прививок. Прямо мор какой-то  по-
шел на монархов, и все дохнут от оспы.  Надеюсь,  Мария-Терезия  усмирит
своего сына и войны не будет.
   - Будет. Как бы и нас в нее не втянули.
   ...Потемкин переслал Румянцеву приказ-двинуть резервную армию к рубе-
жам Галиции; русские костры оживили печальные долины. Вслед за этим  По-
темкин распорядился: "Адмиралтействколлегий заняться  составлением  карт
наших земель на Востоке дальнем, дабы ни Джеймс Кук, ни кто иные  мореп-
лаватели иноземные не приписывали себе открытие тех земель, которые  на-
ми, русскими, давно открыты..."
   Сейчас многое зависело и от решимости Фридриха II.
   Увидев, что сына не унять, а дело зашло далеко, Мария-Терезия просто-
яла на коленях десять часов, падая в обмороки от усталости. Она молилась
всенародно - в соборе Вены, взывая, к всевышним силам, чтобы  предотвра-
тить страшную войну...
   Фридрих II устроил армии смотр в окрестностях Потсдама, верхом на ло-
шадях генералы собрались вместе.
   - Вот мы и поседели, друзья мои, - сказал им король. -  Понимаю,  что
вам, как и мне, трудно на старости лет покидать тепло домашних очагов  и
ласковых внучек, чтобы снова водить полки в кровавые битвы... Мне,  соз-
наюсь, тоже приятнее бы сидеть в Сан-Суси, читая всякую ерунду о себе  в
газетах. Но тучи над Германией сгустились, пора их  рассеять.  Россия  и
Франция поддержат нас... Извините меня, - произнес Фридрих, - я уже  не-
молод и поведу войска не верхом, а в коляске. Впрочем, в бою  вы  узрите
меня в седле - скачущим впереди!
   Армия тронулась - на Богемию, на Моравию. Впереди  запыленных  колонн
тарахтела по ухабам коляска, внутри которой, сумрачно озирая мир  из-под
опущенной на глаза шляпы, ехал король. МарияТерезия прислала ему письмо:
не стыдно ли нам, старикам, рвать на себе волосы, убеленные сединами?


   9. ГОРОДА И ЛЮДИ

   Четырнадцать лет подряд странствовал по Европе обломок былого величия
- фаворит императрицы Елизаветы, симпатичный человек Иван Иванович Шува-
лов, имевший славу покровителя русских ученых, артистов, живописцев; хо-
рошо зная картинные галереи Европы, он помогал Екатерине в подборе живо-
писи для ее Эрмитажа. Бурный всплеск радости раздался при его  появлении
в столице - всякая поэтическая тварь спешила восславить  его  приезд  на
родину. Смолоду воспетый великим Ломоносовым, одряхлевший куртизан попал
и в стихи Гаврилы Державина:
   Предстатель русских Муз, талантов покровитель,
   Любимец их и друг, мой вождь и просветитель...
   Потемкин навестил вельможу на Невском в его апартаментах, за которыми
стелились фруктовые сады и оранжереи. Светлейший всегда дивился,  почему
Шувалов отказался от графского титула (что не мешало  иностранцам  вели-
чать его графом: Ивана Ивановича  они  путали  с  его  дядьями,  которые
графством гордились). Естественно, память неудачной юности  увлекла  По-
темкина, и, увидев перед собой бывшего своего куратора, он  -  без  тени
унижения - опустился перед ним на колени.
   - Да за что честь такая, милый ты мой?
   - А за то, что изгнали вы меня из вместилища учености.  За  лень  мою
гомерическую, за тупоумие превосходное.
   - Так за это, князь, в ноги не валятся.
   - Видит Бог! - перекрестился Потемкин. - Не я один,  недоучка,  но  и
все соклассники мои по гимназии университетской людьми здравыми  получи-
лись, вечно останусь в долгу перед вами.
   - Ну, спасиб