раздеваться. Заметив простенькое бельишко принцессы,  спросила:  что  та
привезла из Цербста? Фике честно перечислила багаж: три платьица, дюжина
нижних рубашек, туфли да чулочки, а простыни для спанья берет у матери.
   - И это... все? - хмыкнула царица.
   Фике вдруг стало очень стыдно за свою бедность:
   - Еще кувшин. Медный. Очень хороший.
   Елизавета расцеловала девочку в щеки:
   - Бесприданная! Ну, спи. Я тебя приодену...
   Будущая Семирамида Севера уснула, но это не был спокойный  цербстский
сон - даже ночью жизнь в Кремле не затихала.  За  стенкою  долго  шумели
пьяные, где-то резались в карты, пили и дебоширили. Фике не раз просыпа-
лась от неистовых женских визгов и сатанинского мужского хохота. В поко-
ях императрицы кастраты из Флоренции до утра исполняли любовные арии  на
слова аббата Метастазио, а у фаворита Разумовского слепые кобзари играли
на бандурах, напевая о страданиях запорожцев на галерах турецких. Потом,
уже на рассвете, когда все малость утихомирились, дворец  Кремля  сильно
вздрогнул, будто под ним взорвали пороховую бочку, - это обрушилась  ги-
гантская пирамида сундуков с нарядами и туфлями императрицы. А когда ут-
ром герцогиня с принцессой, приведя себя в  порядок,  готовились  начать
день, выяснилось, что дворец наполнен одними спящими.
   За окнами тихо сыпался мягкий снежок...
   Петр Федорович встретил невесту без интереса. Фике выслушала его пер-
вую ложь - как он, будучи лейтенантом (?), командовал голштинской армией
(?) и наголову разбил датчан (?), которые сдавались ему в плен  тысячами
(?).
   - Когда это было? - спросила девочка.
   - Лет десять назад...
   Фике удостоила его игривого книксена:
   - Поздравляю ваше высочество, что в возрасте шести лет вы  уже  столь
прославили себя в грандиозных сражениях.
   - А вы злая, - ответил Петр.
   Елизавета приставила к Фике учителя манер и  танцев,  священника  для
познания православия и писателя Василия Ададурова - для обучения русско-
му языку. Понимая, чего от нее хотят, Фике старалась  как  можно  скорее
"обрусеть" и со всем пылом своей натуры взялась за освоение русской  ре-
чи... О-о, как это было трудно! Регулярно, в три часа ночи, Фике усилием
воли заставляла себя покинуть постель, до рассвета зубрила:  баба,  пле-
тень, дорога, большой,  маленький,  ложка,  превосходительство,  чепуха,
красавица, капуста, белка, корабль, указ, воинство, клюква...  Зачастую,
встав средь ночи, Фике, не одеваясь, ходила, разговаривая по-русски, бо-
сая, а изо всех щелей дуло, и девочка простудилась.
   Все началось с озноба, а к вечеру 6 марта Фике находилась уже в  бес-
памятстве. Очнувшись, она кричала от боли в боку. Императрица находилась
в отъезде на богомолье, а мать... Мать думала только о себе!  Все,  бук-
вально все рушилось в планах герцогини. Сейчас, когда дела идут так  хо-
рошо, эта мерзавка-дочь осмелилась заболеть. Мало того, врачи не  исклю-
чают трагический исход,  и  тогда  герцогине,  собрав  скудные  пожитки,
предстоит вернуться к заботам о детях, к старому нудному мужу,  на  обед
ей снова будут подавать вассер-суп... С ненавистью герцогиня тащила уми-
рающую дочь с постели на пол, кричала на принцессу в бешенстве:
   - Сейчас же встать! Какое вы имели право так распускать себя? Одевай-
тесь... немедленно! Мы едем на бал к Салтыковым...
   Потеря сознания спасла Фике от этой поездки. Чья-то  прохладная  рука
легла на ее лоб, приятно освежая. Это из Троицкой лавры примчалась импе-
ратрица. Елизавета (прямо с дороги - в шубе) присела на край постели,  а
герцогине сказала:
   - Сестрица, поди-ка вон... погуляй. - Потом заботливо  поправила  по-
душки под головою девочки. - Сама не маленькая, и поостеречься  надобно.
Здесь тебе не Цербст, а Россия-матушка... у нас сквозняки такие,  что  и
быка свалят!
   Она обещала позвать лютеранского пастора.
   - Зачем мне пастор? - сказала ей Фике. - Зовите священника  русского.
Я ведь уже считаю себя православной...
   После таких слов Елизавета наказала Лестоку:
   - Жано, передай лейб-медикам, что, ежели не спасут девку  цербстскую,
я их заставлю раскаленные сковородки лизать...
   А пока дочь болела, светлейшая герцогиня трудилась как усердная  пче-
ла. Из комодов дочери она перетаскала к себе  все  подарки  императрицы,
оставив дочку при том же скарбе, с каким и привезла ее в Россию  (заодно
с медным кувшином). Это заметили все русские. К тому  же  Иван  Иванович
Бецкой за партией в фараон сознался перед игроками, что когда-то поддер-
живал упоительную связь с Ангальт-Цербстскою герцогиней:
   - После этого она и родила девочку.
   Кирилла Разумовский спросил:
   - Ванька, а не ты ли отец ее?
   - Об этом надо спрашивать герцогиню, - отвечал Бецкой, сдавая  трефо-
вого туза и поднимая выше свои придворные ставки.


   5. ЕКАТЕРИНА АЛЕКСЕЕВНА

   Моряки, приставая к берегу, бросают между бортом корабля  и  причалом
мешки с паклею, дабы смягчить неизбежный удар, - так и царствование Ели-
заветы Петровны стало чем-то вроде политического буфера, смягчившего ис-
торически необходимый переход от иноземной  сатрапии  Анны  Иоанновны  к
просвещенному абсолютизму.
   Время Елизаветы интересно не  менее  самой  Елизаветы,  и  только  те
иностранцы, которые сознательно ничего не желали видеть в России, предс-
тавляли ее унылой заснеженной пустыней.  Зачастую  они  замечали  в  ней
только мишурный фасад империи, не догадываясь, что в глубине России  ук-
рывается могучий трудовой тыл, Русские заводы  при  Елизавете  уже  пол-
ностью обеспечивали армию и флот отечественным  вооружением.  Промышлен-
ности и кустарям правительство оказывало самое усердное  внимание.  Двое
умелых рабочих, Ивков и Владимиров, получили за труд  звания  поручиков;
фабрикантов бумаги возводили в ранг майоров. В тяжелой индустрии, разме-
щенной на отдаленных окраинах империи, обрастали дворянством и наградами
знаменитые фамилии Твердышевых, Мясниковых, Собакиных, Яковлевых и Деми-
довых  (все  они  вышли  из  мужиков-умельцев).  А  на  далекой   Печоре
крестьянин Прядунов наладил первую в стране перегонку нефти  -  в  целях
лечебных и осветительных, и русская нефть уже экспортировалась в Европу.
Успехи русской агрокультуры познавались тогда не  по  книгам  -  в  зас-
тольях. Никого уже не удивляло, если подмосковный крестьянин вез  прода-
вать на базар лимоны и апельсины, в парниках вельмож вызревали  виноград
и ананасы; даже близ Полярного круга соловецкие монахи умудрялись  выра-
щивать дыни и персики. Избалованная модница, Елизавета желала, чтобы во-
логодские кружева были не хуже брюссельских, чтобы дамские туфли переще-
голяли своим изяществом лучшие тогда в Европе  варшавские...  Богатейшая
страна со сказочными ресурсами имела в своих недрах все, что  нужно  для
бурного экономического развития, и единственное, чего не хватало России,
так это рабочих рук! Отовсюду слышались жалобы на нехватку тружеников, а
гигантские черноземы за Волгою, колышась вековым ковылем, еще сонно жда-
ли, чтобы в их нетронутую сыть бросили первое зерно...
   В самом центре этой работящей страны, еще не достроенной и вечно кло-
кочущей бунтами, в душных палатах московского Кремля, жарко разметавшись
на драгоценных сибирских соболях, сейчас умирала ангальтская девочка.
   Весть о тяжкой болезни Фике достигла и Берлина.
   - И надежд на выздоровление мало?
   - Их уже не осталось, - ответил Подевильс.
   Король свистнул, подзывая любимых собак, чтобы они  сопровождали  его
до парка и надел шляпу задом наперед.
   - Ну что ж. Если часовой убит на посту, его заменяют другим, а потому
готовьте для Петра новую невесту... Германские принцессы - самый ходовой
товар в Европе. Кто у нас там в запасе? Вюртембергская дрыгалка, две ко-
рявые сестрицы Гессен-Дармштадтские. Выберите сами! В любом случае мы не
упустим престола русского...
   Но Фике не умерла и через месяц появилась на публике. "Я похудела как
скелет, - рассказывала она о себе в мемуарах, - сильно выросла, лицо вы-
тянулось, волосы выпадали, и я была бледна как смерть. Я сама себя нахо-
дила такой некрасивой, что было страшно смотреть.  Императрица  прислала
мне банку румян с приказом нарумяниться".
   Скоро Фике заговорила по-русски, вызывая своим  акцентом  и  ошибками
шумное веселие среди придворных. Но это не смущало ее: она уже нырнула в
московскую жизнь с головой, следовало плыть дальше. Фике часто притворя-
лась спящей и, лежа с закрытыми  глазами,  слушала  болтовню  придворных
дам, выведывая от них то, что нельзя выяснить  путем  официальным.  Так,
она узнала, что ее мать не пришлась ко двору, заслужив в обществе  ехид-
ную кличку "королева". Русские быстро разгадали ее пустоту и фальшь,  их
смешили напыщенная вычурность выражений и жеманное  чванство  герцогини.
Фике было стыдно за мать и обидно, что та растерзала ее гардероб. Елиза-
вета вторично обрядила Фике с головы до пят, но каждая новая вещь  вызы-
вала материнскую зависть. Герцогиня отнимала у дочери куски парчи и  ме-
ха, туфли и шали. В сердцах Фике однажды сказала ей:
   - Ах, ваша светлость, знали бы вы, как мне прискучило ваше неистреби-
мое грабительство...
   И получила от матери здоровенную оплеуху! Но однажды  после  обеда  с
женихом в комнаты к Фике вошла Елизавета, сурово указавшая Иоганне  Ели-
завете следовать за нею для разговора. Фикс с Петром уселись на подокон-
ник, разболтались о пустяках. Была весна, все цвело, пели  птицы.  Вдруг
явился Лесток.
   - Не пора ли вам укладывать багаж? - сказал он принцессе. -  Кажется,
вам предстоит возвращение в Цербст...
   Фике, ослабев, вяло сползла с подоконника. Петр спросил лейбхирурга -
что значат его угрозы, но врач лишь усмехнулся. Наконец появилась Елиза-
вета, распаленная от гнева, а за царицей, будто побитая собака, тащилась
рыдающая "королева". Императрица широко шагнула к  Фике,  долго  изучала
лицо девочки. Сказала:
   - Ныне на дворе нашем век уже осьмнадцатый, век просвещенный, и  дети
за грехи родительские неповинны должны быть. - Заметив, что Фике перепу-
гана, она улыбнулась: - Оконфузил тебя Лесток? Ну-ну! Жить в  России  да
не пугаться - такого не бывает...
   Истина открылась не сразу: регулярно перлюстрируя  письма,  Елизавета
вызнала, что "сестрица" приехала погостить - как шпионка прусского коро-
ля. Ей было поручено свернуть шею канцлеру Бестужеву, а приватные свида-
ния герцогини с Мардефельдом навели царицу на мысль о разветвленном  за-
говоре. Но выставить  шпионку  за  рубежи  Елизавета  могла  лишь  после
свадьбы. Однако медицинская комиссия бракосочетанию воспротивилась:
   - Его высочество Петр Федорович нужных для брака кондиций не обрел!
   И надеялись, что организм великого князя окрепнет лишь через два  го-
да. Но разве можно допустить, чтобы прусская шпионка еще два года толка-
лась в передних дворцовых? Летом царица ускорила миропомазание принцессы
Фике, которая восприняла от купели веру греческую, получив  православное
имя - Екатерина Алексеевна.
   Перед обручением Екатерина постилась, неделю просидев на рыбной пище,
облитой подсолнечным маслом. А когда в церквах провозгласили ектению  за
"благоверную Екатерину Алексеевну", царица украсила  шею  невестки  оже-
рельем в 150 000 рублей:
   - Но гляди, как бы охотники не сняли с тебя...
   Екатерина поняла, в кого она метит. Мать, уже не способная вести инт-
ригу в пользу Пруссии, начала интриговать против дочери. Ее сердце  пре-
исполнилось грубой зависти к высокому положению Фике, которая  из  прин-
цессы превратилась в великую княгиню.
   Гремели колокола и стреляли пушки. В ее честь!
   Обретя под ногами русскую почву, Екатерина оживилась, быстро  похоро-
шела. Императрица переслала ей 30 000 рублей "на булавки",  которые  она
тут же спустила за картами. Мотовство  не  укрылось  от  взора  проница-
тельной Елизаветы. В театре она зазвала наследницу престола в свою  ложу
и в присутствии Петра и Лестока устроила невестке хорошую баню:
   - Что-то уж больно рано финтить стала, голубушка! Когда я в  цесарев-
нах ходила, так, бывало, и соленому огурчику радовалась. А ты, едва при-
ехав, сразу мотать стала... Гляди мне!
   Самое обидное было в том, что будущий супруг гнусно злорадствовал над
нею, и Екатерина сказала ему:
   - Как вы можете, сударь, потешаться надо мною, если  видите,  что  я,
ваша супруга нареченная, горько плачу?
   А осенью, когда двор длинными обозами стал  перетягиваться  в  Петер-
бург, великий князь заболел оспою. Исход болезни был еще неясен, и  гер-
цогиня заранее начала хлопоты перед королем Пруссии, чтобы  он  подыскал
для Фике нового жениха... Петр Федорович, весь в гнойной коросте, остал-
ся лежать на станции Хотилово, а герцогиня внушала дочери, что не  стоит
огорчаться:
   - Еще не все потеряно! Георг Дармштадтский славный  солдат.  Говорят,
большой весельчак и принц Баден-Дурлахский...
   Но Екатерине уже плевать на Дармштадт, ей и дела  нет  до  Баденского
герцогства. Мать осеклась под ее упорным взглядом.
   - Я вам приказываю молчать! - выпалила Екатерина...
   По сторонам дороги стыли великолепные леса, в белом  пуху  сидели  на
елках красногрудые снегири. Двое саней плыли в сверкающем безлюдье: Ели-
завета срочно повернула назад от Петербурга на Хотилово, а навстречу  ей
мчались сани с Екатериною. Где-то за Новгородом встретились. Две женщины
(одна уже пожившая, все испытавшая, а другая едва вступающая в этот мир)
долго плакали в объятиях друг друга. Беспокойство царицы  понятно:  умри
сейчас Петр - и тогда из заточения поднимется  Брауншвейгская  династия.
Еще более понятно и горе Екатерины: умри сейчас Петр - и перед нею снова
поднимется полосатый шлагбаум Цербстского княжества. Девушка взмолилась,
чтобы царица взяла ее с собой в Хотилово, но Елизавета, волоча по сугро-
бам полы шубы, уже пошла к саням:
   - Сама справлюсь! Эй, Сереженька, трогай...
   Екатерина с матерью поселились в Петербурге на Фонтанке.  Десять  раз
переволакивали мебель по комнатам, потому что, стоило Екатерине  обосно-
ваться, как герцогиня сразу же находила, что у дочери антураж лучше  ма-
теринского. В довершение всего мать возобновила связь с Иваном Бецким  и
забеременела. Непорочной Екатерине было противно наблюдать, как  ее  ма-
менька мечется по аптекам в поисках тайного способа избавиться от  неча-
янного приплода. Наконец царица привезла в Петербург выздоровевшего пле-
мянника. Петр был ужасен! "Я испугалась, увидев его, - вспоминала Екате-
рина, - черты лица огрубели, лицо было вспухши... он был в громадном па-
рике, который еще больше безобразил его". С детства  она  умела  владеть
собою, но сейчас не  могла  скрыть  отвращения  к  жениху.  Кинувшись  в
спальню, великая княгиня дала волю слезам. Это была естественная реакция
здорового организма на всякое уродство... Наплакавшись, она решила пода-
вить в себе отвращение к уроду, чтобы не потерять великой России!
   Вскоре опять возникла неприятность -  Елизавета  вплотную  подошла  к
герцогине, сказав ей так:
   - А ты, сестрица, еще не образумилась? Что вы там  с  бароном  Марде-
фельдом по углам, будто тараканы за печкой, шушукаетесь? Я ведь из Хоти-
лова все примечала...
   Елизавета назначила свадьбу на 25 августа, а до свадьбы  посоветовала
"сестрице" совершить увлекательную прогулку по Ладожскому каналу.  Разу-
мовскому она сказала:
   - Пусть ее там  комары  наши  съедят,  чтоб  ее  черт  побрал,  курву
цербстскую, прости меня, Господи, Царица наша Небесная!
   ...Екатерина писала: "По мере того, как день моей свадьбы  приближал-
ся, я делалась все грустнее! Сердце не предсказывало мне  счастья:  одно
лишь честолюбие поддерживало меня. У меня в глубине сердца  было  что-то
такое, что никогда не давало мне ни на минуту сомневаться, что рано  или
поздно я сделаюсь самодержавною повелительницею России".


   6. ИГРЫ В КУКЛЫ

   Как и всегда на Руси, к назначенному сроку ничего готово не было,  но
желание Елизаветы поскорее избавиться  от  ангальтской  "сестрицы"  было
столь велико, что она решила:
   - Сроков свадьбы не изменять! Чего там еще не хватает нам?  Вилок-то?
Так и руками все со столов растащат. Материй разных? Так мы, слава Богу,
не голыми на четвереньках бегаем...
   В эти сумбурные дни жених пропадал в лакейских, где в хамской  компа-
нии осваивал уроки супружеских обязанностей. Некто Румбер, бывший драгун
шведского короля, дал Петру немало полезных брачных советов, смысл кото-
рых дошел до нашего времени: "Жена не смеет дышать в  присутствии  мужа;
только дурак позволяет жене иметь собственное мнение; одна хорошая  зат-
рещина, вовремя отпущенная, лучше всех убеждений действует на любую жен-
щину..."
   В ожидании свадьбы Елизавета не веселилась; только  близкие  ей  люди
(Разумовские, Шуваловы да Воронцовы) знали о тревогах императрицы.  Пока
жив Иоанн Антонович, покоя ей не видать: сверженный император стал  зна-
менем, под которым собирались все недовольные ее правлением. Даже в сво-
ем дворце Елизавета не чувствовала себя в безопасности. Недавно за  шир-
мой туалетной комнаты, где она подолгу прихорашивалась, обнаружили чело-
века с черным котом на руках. Неизвестного  подвергли  самым  изуверским
пыткам, но так и не дознались - кто он таков  и  зачем  ему  понадобился
кот? Елизавета была убеждена, что противу нее умышлено злодейское  чаро-
действо, ибо от черных котов добра не жди... Эти волнения заставили  ца-
рицу спешить со свадьбою, а молодоженам вменялось в обязанность не  мед-
лить с зачатием наследника, чтобы на престоле русском утвердилась  ветвь
династии Романовых, продолженная от Петра I.
   Наконец герольды в сверкающих латах, под бравурные  возгласы  литавр,
оповестили столичных жителей о предстоящем торжестве. Перед зданием  Ад-
миралтейства народ собирался заранее, уже примеряясь к массовой атаке на
винные фонтаны, к дружному  штурму  пирамид,  сложенных  из  прожаренных
бычьих туш, из разных рыбок, псковских и астраханских. Неву украсила эс-
кадра, на резком ветру празднично плескались флаги. Екатерину  отвели  в
парную баню, где императрица, по русскому обычаю, выстегала  ее  веником
до полного изнеможения. Ужинать невесте было указано в одиночестве - без
гостей-охальников. На ночь же, для соблюдения уличной тишины, расставили
сторожей, которые никому не давали проезда, дабы не потревожить предсва-
дебный сон великой княгини. В пять часов утра Екатерину разбудили  залпы
с кораблей - пора вставать. Сразу же начали и обряжение; волос не пудри-
ли, а поверх вздыбленной прически невесты укрепили бриллиантовую корону.
Даже мать, уж на что была завистлива, но и та признала:
   - Дочь моя, вы сегодня восхитительны!..
   Карста с невестой плыла меж шпалерами войск, которые  выстроились  от
Зимнего дворца до Казанской церкви. На  улицах  была  такая  несусветная
давка, что императрица, потная и всклокоченная, будто базарная торговка,
лишь к часу дня сумела пробиться в церковь через густую  толпищу.  После
обряда молебенного войска палили в небо троекратно, огнем беглым, а  все
храмы столицы неустанно  звонили  в  колокола.  Во  дворце  был  устроен
"большой" стол, но сразу же после мазурки новобрачных выслали с бала.
   - С Богом, робяты! - благословила их Елизавета.
   Екатерина лежала в постели, но Петр не являлся. Лишь ближе к полуночи
с хохотом вошла камеристка, сообщившая, что жених застрял  на  дворцовых
кухнях и придет не скоро:
   - Он ждет, когда ему поджарят котлеты...
   Наевшись котлет, жених предстал. Музыка бала едва достигала  спальни.
Петр стащил Екатерину с постели, босую подвел к комоду, который они  со-
обща и отодвинули от стенки. Здесь Петр прятал кукол!
   - Давай, - предложил он жене, - мы с тобой поиграем...
   В эту брачную ночь, играя с Петром в куклы, Екатерина твердо  осозна-
ла, что мужа у нее нет и не будет. Но даже в  глубокой  старости  острой
болью отзывались ее слова: "По себе ведаю, какое это несчастье для  жен-
щины иметь мужа-ребенка..."