дою арестанта, выпущенного из тюрьмы, Петр в  первый  же  день
свободы жестоко напился. Императрица стороною вызнала, что с десяти  лет
мальчика уже потчевали в Голштинии вином и пивом.
   - Вот это новость, - тяжко призадумалась Елизавета. - Уж на Руси свя-
той люд православный винопитием удивить трудно,  но  у  немцев,  видать,
всем нам еще поучиться надобно. - Она посоветовалась  с  Разумовским:  -
Как быть-то нам? Ведь, чай, не чужой  он  мне,  а  родная  кровинушка...
Драть его? Так он уже дран приехал. Этот  Брюммер  его  насквозь,  будто
ротный барабан, простучал!
   Бывший свинопас отвечал с большим знанием дела:
   - Учить надо, голубушка ясная. А ученье без мученья не бывает, о  чем
небось и сама по опыту ведаешь...
   К телесному воздействию со  стороны  Брюммера  приложили  умосозерца-
тельное воздействие академика Якоба Штелина, и тот выявил полную  беспо-
мощность мозга наследника: Петр понимал лишь осязаемое и видимое,  избе-
гая всего отвлеченного. Отвергая все  крупное,  он  любил  мелочи.  Даже
рассматривание мундира начинал не с его покроя, а с пуговиц... Книги  не
читались, Петр рассматривал в них лишь картинки. Русскую историю  Штелин
трактовал по рублям и гривнам старого времени. Геометрия  имела  практи-
ческое завершение чертежом учебной комнаты. Химию осваивали  лицезрением
частых городских пожаров. Брюммер присутствовал постоянно! Он имел наго-
тове испытанный арсенал воспитательных  инструментов,  как-то:  оплеухи,
розги, подзатыльники и прочие удивительные чудеса, до сей поры не снятые
с вооружения всего мира. К этому набору педагогических  средств  следует
добавить бесподобную виртуозность брани, которую Брюммер по  прибытии  в
Россию радикально обновил за счет пленительных русских выражений...
   - Учиться так учиться, - говорил он здраво.
   В один из дней тетушка вызвала племянника к себе  и  поставила  перед
ним пэновский портрет его цербстской кузины.
   - Узнаешь ли? - вопросила конкретно.
   - Впервые вижу, - получила ясный ответ.
   Елизавета Петровна малость даже оторопела:
   - Я тут стараюсь, в Европах этих разных все пороги обила, невесту для
тебя сыскивая, а ты свою же сестрицу не признаешь...  Ступай!  -  велела
она. - Я тебя супружеством отягощу. А жена - не тетка родная.  Она  живо
даст тебе на орехи с изюмом...
   Итак, читатель, 1 января 1744 года в капелле цербстского  замка  поя-
вился курьер с пакетом. Его шаги приближались: цок-цок... Он обошел  Фи-
ке, вытянувшуюся перед ним, миновал и герцога Христиана, вручив эстафету
в руки герцогини Иоганны Елизаветы.
   - От кого? - спросила она с некоторым испугом.
   - От... простите, не извещен.
   Все потянулись в замок - к столам, к каминам, к трубкам и пиву.  Вла-
дельцы Цербста примолкли, выжидая когда герцогиня ознакомится с послани-
ем. Наконец она вышла из кабинета:
   - Фике, это касается лично вашей персоны...
   Большие воды политики иногда  протекают  грязными  темными  каналами.
Письмо было от Брюммера, но писал он так, что за  его  спиною  ощущалось
жаркое дыхание самой Елизаветы. Фике скосила глазки на депешу из  Петер-
бурга: "...императрица желает, чтобы Ваша Светлость, сопровождая старшую
дочь Вашу, принцессу, прибыли сюда возможно скорее... Вы слишком просве-
щенны, чтобы не понять истинного смысла того нетерпения, с каким русская
императрица желает Вас видеть..." Герцог спросил жену, указывая трубкой:
   - Могу я знать, что здесь писано к вам?
   Иоганна Елизавета закрыла письмо ладонями:
   - Нет! - Но тут же разболтала: - Я еду в Россию и везу туда Фике. А в
Берлине по векселю Елизаветы король отсыплет мне дукатов, сколько я поп-
рошу... Это великая тайна, мой друг! Пока мы скачем в  Россию,  ни  одна
кошка в Европе не должна шевельнуться. Мы отъезжаем под  именем  графинь
Рейнбек и лишь в Риге сможем называться своими подлинными именами...
   Вдруг перед замком  (опять  роковое  "вдруг")  протрубил  рожок  поч-
тальона, из кареты выбрался краснорожий фельдъегерь, поднялся в замок и,
вскинув ко лбу пакет, вручил его герцогине:
   - Вашей светлости от его королевского величества.
   - Мускусу! - закатила глаза герцогиня. - Ах, неужели в этом доме ник-
то не видит, что мне дурно... ах, умираю, спасите!
   Каждый час по эстафете, сначала из Петербурга, а теперь из Берлина, -
это слишком помпезно. Сбрызнутая острым мускусом, герцогиня прочла:  ко-
роль требовал скорейшего отъезда в Россию. Герцог Христиан ходил по ком-
натам, задевал  коленями  стулья,  обитые  гризетом  цербстского  произ-
водства, и - рассуждал:
   - Я все-таки не понимаю, что в нашем тихом  Цербсте  происходит?  Кто
объяснит мне эту странную суматоху?
   - Едем! - закричала жена. - Вы, мой друг, сущий болван, если не дога-
дываетесь, что наша ничтожная Фике станет  русской  императрицей...  Го-
товьте лошадей и кареты... в дорогу!
   Фике онемела. А перед ее матерью, жаждавшей  трепетных  удовольствий,
открылась картина блистательной жизни в России:  торжественные  почести,
праздники и фейерверки, кавалькады любовников, которые, сгорая от страс-
ти, скачут за нею в тени романтических дубрав, а она -  гордая!  -  всем
отказывает. Но тут является некто неотразимый, и перед ним она  слабеет.
При этом ангальтинка плотоядно размышляла: "В любом случае моя дочь  мо-
жет только мешать мне наслаждаться..." Строгим тоном она ей сказала:
   - Фике, разрешаю вам взять в Россию три платья, остальные  пригодятся
вашим сестрам, когда они подрастут... Так и быть: я дарю вам свои  новые
брюссельские чулки, но отберу их у вас, если в Петербурге не найду  себе
лучших.
   Два дня ушло на срочное обновление туалетов герцогини, а невесту  ос-
тавили в прежних полунищенских обносках.
   - Скромность украшает невинность, - декламировала  мать  и  позволила
взять в Петербург медный кувшин, - Пусть русские дикари  видят,  что  вы
явились не с пустыми руками. Захотите помыться, и вам не придется  крас-
неть, выпрашивая кувшин у императрицы.
   Отец взялся сопровождать их. Карета тронулась,  через  заднее  окошко
Фике проследила, как за нею опустился полосатый  шлагбаум  Цербста  (она
уже никогда сюда не вернется). На третий день семейство прибыло  в  Бер-
лин.
   - В браке вашей дочери с русским наследником,  -  сказал  Фридрих  II
герцогине, - я вижу залог безопасности Пруссии, а мой  посол  в  России,
барон Мардефельд, ждет вашу светлость с таким же нетерпением,  с  каким,
полагаю, жених ожидает прибытия невесты... А кстати, - огляделся  он,  -
почему я не вижу ее здесь?
   Иоганна Елизавета объяснила отсутствие дочери тем,  что  глупая  Фике
может лишь помешать серьезной беседе.
   - Глупая или мудрая, но к обеду ей быть здесь!
   Недавно Фридрих II победоносно завершил войну с Австрией, отняв у нее
богатую Силсзию, - теперь, выдавая Фике за русского наследника, он хотел
сделать Россию нейтральной к своим захватам. Но  канцлер  Бестужев-Рюмин
ориентировал политику Петербурга на Австрию и Саксонию... Король доказы-
вал:
   - Приезд вашей дочери - это удар по Бестужеву, а мой посол Мардефельд
поможет вам устранить его вредное  влияние  на  Елизавету,  на  весь  ее
двор... Что ж, пора за стол. Где Фике?
   Но король не дождался девочку к обеду.
   - Где ж она? - спросил он, уже гневаясь.
   Пришлось сознаться, что Фике плохо одета.
   - Сударыня, - вежливо и едко произнес король, - не забывайте, что  вы
только дуэнья при своей дочери. Не вам, а  именно  дочери  предназначена
роль царской невесты... Одеть Фике!
   Три часа ожидали, пока Фике не  явилась  перед  королем  в  уродливом
платье, сшитом на живую нитку, едва причесанная,  чуточку  припудренная,
без драгоценностей. Герцогиня, почуяв неладное, вырвала из своей причес-
ки длинное перо черного какаду и с размаху вонзила его в волосы  дочери,
словно кинжал в свою жертву.
   Фридрих тут же выдернул перо, подавая девочке руку:
   - Ваша светлость, вы обедаете сегодня со мной...
   Это была первая победа Фикс над матерью, которая издали нервно наблю-
дала за дочерью, сидящей рядом с королем. А она с мужем  вынуждена  была
жаться в сторонке.
   Накормив одну лишь Фике, король отпустил их.
   16 января ангальтское семейство покинуло Берлин.
   Европа давно не помнила такой зимы - суровой и бесснежной; за карета-
ми по замерзшим колдобинам тащились пустые сани на привязи, что придава-
ло процессии нелепый вид.  В  Шведте-на-Одере  семья  разделилась:  отцу
ехать на Штеттин, а мать с дочерью поворачивали на восток. Сильный  зно-
бящий ветер развевал флаги над форштадтами. Отец снял треуголку и  вдруг
разрыдался. Он плакал, а его напутствия дочери звучали на ветру, как бо-
евые приказы:
   - Милостивыми взорами наделяйте слуг и фаворитов государыни, с  русс-
кими наедине не говорите, чтобы не вызвать дурных подозрений.  Избегайте
расточительной игры в карты, деньги карманные держите в кошельке,  выда-
вая прислуге самую малость. Кошелек ночью кладите в  чулок,  а  чулок  с
деньгами прячьте между стеной и постелью, чтобы русские  не  стащили.  В
тяжбах и ссорах ни за кого не вступайтесь, дабы не  нажить  себе  лишних
врагов...
   Это была его "политическая" программа! Фике сердцем вдруг поняла, что
больше никогда не увидит этого человека. С криком она бросилась  на  шею
отцу. Христиан стащил с головы парик и вытирал им слезы - свои и  дочер-
ние.
   Кареты разъехались. Мать даже всплакнула:
   - Всегда вы умудряетесь доводить страсти до  критических  крайностей.
Ах, Фике, как хорошо знать золотую середину...
   18 января, спасаясь от мороза, "графини  Рейнбек"  натянули  на  лица
шерстяные маски с прорезями для глаз. Дороги были  ужасны,  а  постоялые
дворы Пруссии - в состоянии плачевном. Герцогиня депешировала мужу:  "Мы
спали в свинятнике; вся семья, дворовая собака, петух, дети в колыбелях,
другие за печкой - все вперемежку... мы с Фике устроились на скамье, ко-
торую я велела поставить посреди комнаты, спасаясь от  клопов".  Миновав
Данциг, 24 января форсировали Вислу и на третий день - прибыли в Кенигс-
берг, откуда и повернули на Мсмель. Здесь на целый аршин лежали глубокие
снега, экипаж переставили на санные полозья. Для сокращения  пути  ехали
прямо через залив Куриш-гаф; президент магистрата пустил перед ними мно-
жество саней с рыбаками, чтобы "графини Рейнбек" не угодили  в  полынью.
За Мемелем почтовый тракт кончился, до Либавы  катили  на  обывательских
санях. 5 февраля, измученные  холодом  и  неудобствами,  путешественницы
прибыли в Митаву, столицу Курляндского  герцогства,  владелец  которого,
герцог Бирон, был заточен Елизаветою в Ярославле, - отсюда до Риги оста-
вался один переезд. Громадный митавский замок (дивное создание  Растрел-
ли) был еще в строительных лесах. Фике впервые  увидела  деревянные  из-
бы...
   Отночевали в Митаве еще под именем "графинь Рейнбек", а утром просну-
лись от зычного голоса полковника Тимофея Вожакова, который, приветствуя
их по-немецки, назвал уже настоящими именами, потом показал на часы:
   - К полудню нас ждут в Риге - поспешите!
   Закутанная до глаз, Фике спустилась во двор и удивилась, что -  вчера
еще пустынный - он заполнен множеством всадников: их встречали  почетным
эскортом. Морды лошадей были в пушистом серебре, иней  покрывал  и  латы
всадников. Драгуны были первыми русскими, которых увидела Фике.  Румяные
от мороза и водки, рослые и усатые, все с  крепкими  зубами,  они  сразу
понравились девочке почти карнавальною красотой. Фике поразилась - всад-
ники были без перчаток, будто холода не замечали. Юный офицер  склонился
из высокого седла, что-то долго говорил ей, и речь его рокотала как  во-
допад. Фике застенчиво улыбнулась:
   - Простите, я не знаю русского языка...
   Хлопнула дверца кареты. Вожаков гаркнул:
   - Драгунство, палаши... вон! На шенкелях па-а шли!
   По бокам возка тронулся эскорт всадников, звенящих промерзлою  амуни-
цией, сверкающих клинками наголо, а  за  ними  вихрилась  снежная  пыль.
"Россия, Россия... вот какая она, Россия!" Драгуны сидели  на  массивных
лошадях столь плотно, что казались девочке сказочными кентаврами из  ан-
тичных мифов. А тот юный офицер скакал вровень с каретой  и,  заметив  в
окошке лицо принцессы, подмигнул ей - совсем по-приятельски, и от  этого
Фике стало вдруг легко-легко, как не бывало еще никогда в жизни...
   Девочка весело рассмеялась. Ей было 15 лет.
   Вскоре за широкой рекой показался угрюмый замок, шпицы соборных  хра-
мов, над острыми крышами домов плыли синие уютные дымы обывательских ку-
хонь. Это была Рига - западный фасад России!


   4. БЕСПРИДАННИЦА

   А вот и первый зловещий факт: за два часа до въезда будущей Екатерины
в Россию из крепости Дюнамюндешанц,  что  расположена  в  рижских  пред-
местьях, был секретно  вывезен  малолетний  император  Иоанн  Антонович,
сверженный Елизаветой Петровной.
   Едва кони скатили карету на двинский лед, сразу  же  салютовали  кре-
постные пушки, раздались звуки рогов и бой  барабанов  -  их  встречали.
Но... как? В рижском замке,  жарко  протопленном,  царило  столь  пышное
оживление, что в глазах герцогини сразу и навсегда померкли краски  бер-
линских и брауншвейгских празднеств.
   - А ведь это еще только Рига, - шепнула она дочери. - Я сгораю от лю-
бопытства: что-то будет с нами в Петербурге?
   Фике растерялась среди важных  персон,  отпускавших  низкие  поклоны,
среди осыпанных бриллиантами дам, делающих перед нею величавые  реверан-
сы. Слышалась речь - русская, немецкая, польская, французская,  английс-
кая, сербская, молдавская, даже татарская. У герцогини закружилась голо-
ва от обилия золота и бархата, серебра и шелка, алмазов и ароматных  ку-
рений. Палочкой-выручалочкой в этом заколдованном замке стал для  приез-
жих камергер царицы Семен Нарышкин, который  с  ленцою  русского  барина
проводил их в отдельные комнаты, небрежно дернул сонетку звонка, нагляд-
но демонстрируя, как вызвать его или прислугу.
   - А государыня - в Москве, куда и вам следует ехать.
   Лакеи внесли легковесную шубу из соболей, и Нарышкин с  удовольствием
накрыл ею невесту:
   - Это вам от государыни, дабы в дороге не мерзли.
   Едва он оставил женщин наедине, как Иоганна Елизавета сразу же  напя-
лила шубу на себя и кинулась к зеркалам:
   - Фике, не забывайте, что я ваша мать, и слишком жестоко с вашей сто-
роны видеть свою мать одетой беднее...
   Шуба так и осталась у нее. Быстрая перемена  обстановки  ошеломила  и
девочку. Стоило ей высунуть нос из комнат, как великаны-преображенцы де-
лали "на караул", а на хорах флейты и гобои исполняли  пасторальный  мо-
тив. Присев к столу, герцогиня уже строчила мужу: "Мне страшно при  мыс-
ли, что все это делается для меня, для которой  в  Германии  еле  слышно
стучали в барабан, а чаще всего и того не делали..."  О  дочери  она  не
упоминала: все почести, оказываемые Фике, мать принимала на свой счет!
   Чуть ли не в шесть часов утра Нарышкин был разбужен  звонком,  призы-
вавшим его в покои принцессы. Камергер застал Фике уже полностью одетой;
казалось, в эту ночь она не спала. С видом необыкновенно  серьезным  де-
вочка указала вельможе на стол, где  были  разложены  заранее  бумага  с
перьями и чернила с песочницей.
   - Господин камергер, - сказала Фике, чинно приседая, - я не знаю, как
сложится моя судьба в России, но она ведь может сложиться и счастливо. -
Допустив паузу, Фике выждала от Нарышкина покорного поклона. - Садитесь,
- велела ему, - и опишите мне обычаи при русском дворе, русские заветы и
пристрастия...
   Нарышкин смолоду был дипломат. Не прекословя, он быстро начертал  для
нее все-все, о чем она просила. После чего удалился, поцеловал Фике руку
- уже не просто из этикета, а даже с уважением.
   Тронулись! Для матери сон еще продолжался:
   - Мы попали в волшебную страну. Смотрите, Фике, вся наша карета выло-
жена соболями, а матрасы в ней обтянуты индийским муслином. В нашем  по-
езде скачут метрдотель, легион поваров, личный кофишенк  и  даже  конди-
тер... О-о-о, - заколотилась она, - кажется, я начинаю  завидовать  даже
сама себе!
   А взгляд девочки был устремлен за окно кареты, где посвистывали сыпу-
чие русские снега. Тяжко ухали в твердый наст копыта кавалерийского  эс-
корта. Выехав из Риги утром, они еще засветло достигли Дерпта, -  дороги
были на диво гладкие, по вечерам каждая верста освещалась бочкой с горя-
щей смолою. Бюргерская Нарва встретила их бесподобной иллюминацией, а за
Нарвою кони рванули напрямик - на Петербург...
   Вот и первые русские деревни;  Фике  обратила  внимание  на  какие-то
строения из высоких столбов с перекладинами.
   - Это виселицы? - спросила она Нарышкина.
   - Нет, качели, - ответил тот...
   Фике не поняла, что это такое (в Германии  качелей  не  знали).  А  в
русской столице властвовали мороз и солнце, все сверкало от  инея.  Двор
пребывал в Москве, и потому Петербург заметно опустел от знати, диплома-
тов, поваров, посуды и даже мебели.  Однако  оставшегося  декора  вполне
хватило для соблюдения церемониалов, и вечером Иоганна Елизавета записы-
вала: "Здесь мне прислуживают, как королеве. Меня посещали дамы,  я  уже
играла в карты и ужинала с теми из них, которые признаны того  достойны-
ми". В этот день Нарышкин спросил Фике: что бы она  желала  осмотреть  в
Петербурге? Ответ девочки был для него неожиданным:
   - Я хочу проделать путь, который свершила ваша императрица Елизавета,
когда шла забирать престол для себя.
   И на следующий день в точности повторила маршрут Елизаветы - от  Пре-
ображенских казарм до Зимнего дворца. А перед  отъездом  в  Москву  Фике
пригласили в отдельную комнату, куда следом вошли  трое  сосредоточенных
мужчин - это были лейб-медики Санчес, Кондоиди  и  Каав-Баргаве;  врачей
сопровождала статс-дама графиня Румянцева, которая с величественным  ви-
дом повелела девочке:
   - Сейчас вы ляжете на эту софу, господа  должны  учинить  императрице
подробнейший доклад о вашем природном естестве...
   Фике было стыдно. Но следовало подчиниться, дабы  не  возвращаться  в
Цербст, который из заснеженных русских далей  показался  девочке  чужим,
заброшенным и никому не нужным.
   - Одевайтесь, - разрешила графиня. - Доклад врачей ея величеству пос-
лужит к вящему удовольствию вашей светлости...
   Поехали! На каждой станции торжественный поезд ждали  свежие  лошади,
свежие простыни, свежий кофе и свежие булочки. 7 февраля на раскате кру-
того поворота сани трахнулись об угол избы с такой силой, что у  невесты
искры из глаз посыпались, а герцогиня получила удар  по  лбу,  отчего  и
явилась в первопрестольную столицу с великолепным синяком. Было 8  часов
вечера 9 февраля, когда возок с невестою нырнул под кремлевские  ворота,
длинный поезд вытянулся под окнами покоев императрицы. С треском  разго-
релись смоляные факелы, громко стучали двери - каретные и  дворцовые.  В
суматохе встречающих, средь разбросанных по сугробам сундуков и  баулов,
бродила полная молодая женщина в шубе наопашь, с открытою на морозе  го-
ловой, сверкая восточным украшением, вплетенным  в  прическу.  Это  была
Елизавета... На лестницах Кремля была страшная суета,  одни  бежали  на-
верх, другие вниз. Елизавета походя разговаривала  со  всеми,  смеялась,
что-то указывала, бранилась, ей возражали,  она  махала  рукой,  посылая
всех к черту, и тут же суеверно крестилась. Заведя Фике в свои  комнаты,
императрица сама стала расстегивать на Фике дорожный  капор.  Герцогиня,
ошалевшая от "варварской" простоты приема, стала низко приседать, произ-
нося высокопарную речь о знаках благодеяния, которые... Но Елизавета, не
дослушав ее, хлопнула в ладоши, пухлые, как оладьи, - мигом явился  Лес-
ток, лейб-хирург ее двора - и указала ему на синяк герцогини, отливавший
дивным перламутром:
   - Смажь! Чтоб к утру этого не было...
   Над Москвою с треском лопались пороховые  "шутихи",  в  небе  плясали
фонтаны огня. Елизавета сама проводила Фике в спальню, велела  при  себе