ак языческое капище, а ведь от Петра Первого указ
имеется, чтобы древность эту не ломать и не портить... Ни о чем не дума-
ют! Живут так, будто с них все началось - ими же все и закончится...
   Григорий Орлов зазывал ее плыть до Саратова - посмотреть  на  колонии
иноземные, но Екатерина решила завершить путешествие в Симбирске.  После
оживления Нижнего, после разгульной и пестрой Казани захудалый  Симбирск
показался скопищем развалившихся сараев, на городе лежала недоимка в 107
000 рублей. Екатерина в сердцах плюнула за борт и сказала,  что  с  этих
лучинок и головешек казна даже копейки не получит:
   - А штоб они лучше сразу дотла сгорели!..
   Бецкому она писала, что на Волге живут неплохо: "Народ весьма  сыт  и
богат, хотя цены везде высокие, но хлеб едят и не жалуются...  По  лесам
же вишни и розаны дикие, а леса иного нет, как дуб и липа;  земля  такая
черная, как в других местах на грядках не видим. Я  от  роду  таких  рыб
вкусом не едала, как здесь, и все в изобилии!" Пересев с галеры в  каре-
ту, Екатерина рванула обратно в Москву, примечая в пути, где земли  пус-
туют, где леса напрасно вырублены, где крыши ободраны, где хлеба невысо-
ки...
   Однажды ночью, когда проезжали Муромским лесом, Екатерина  проснулась
от залихватского пересвиста.
   - Разбойнички шалят, - сказал Гришка, зевая сладостно,  и  на  всякий
случай открыл футляры с пистолетами.
   По приезде в Москву "Велизарий" был сдан в печать.
   - Назло Версалю, - радовалась Екатерина.
   Ивана же Перфильевича Елагина она разругала:
   - Как тебе не стыдно! Твоя императрица обещала Дидро платить ежегодно
по тыще франков в год, а ты забыл ей напомнить.
   У кабинет-министра даже глаза на лоб полезли:
   - Два года только о том и твержу, а вы...
   - Высылай теперь, - сказала Екатерина со смехом. - Только не  ошибись
в расчете. Россия - страна не мелочная: переводи в Париж сразу пятьдесят
тыщ франков - на полвека вперед!..
   Хитрая бестия! Нарочно задерживала годичную пенсию,  выжидая  отрица-
тельной реакции в Европе, а теперь, высылая Дидро сразу полувековую пен-
сию, добилась бурных похвал себе.


   11. ГРАЖДАНЕ РОССИИ

   Москвою управлял победитель Фридриха фельдмаршал граф Петр  Семенович
Салтыков, и Екатерина встретила почтенного старца стоя, а  благо  поклон
спины не ломит, сама поклонилась ему нижайше:
   - Извини, друг, что редко видимся. Поверь, маршал, так измаялась, что
к вечеру едва ноги таскаю.
   Старик положил на стол трость и шляпу, попросил водки.
   - Помилуй! - отвечал он. - Губерния - твоя, дела тут - твои,  я-слуга
твой, так хоть и совсем не зови меня-не обижусь...
   Румянцев из Глухова все время слал сообщения, что гайдамацкая вольни-
ца взбулгатила Правобережную Украину, из Польши известия поступали  тре-
вожащие, от турок всего ожидать можно. Екатерина показала Салтыкову  де-
пешу венского посла князя Дмитрия Голицына: Мария-Терезия начала  массо-
вые передвижения войск возле самых рубежей Речи Посполитой. Петр Семено-
вич сказал на это:
   - Ты не бойсь! Вена под носом поляков силой бравирует,  чтобы  нам  и
Пруссии показать: мол, меня-то не забывайте...
   Екатерина спросила, кто, по его мнению, более всего годен для верхов-
ного командования. Салтыков немедля назвал Румянцева.
   - А князь Александр Голицын разве слаб?
   - Не слаб! В битве при Кунерсдорфе пруссаки с ноги его  даже  ботфорт
стащили, а все-таки на высоте Мюльберга устоял. Храбрец! Но поверь,  од-
ной храбрости для управления армией маловато.
   Выпив водки, фельдмаршал намекнул ей:
   - В делах польских России лучше бы с Пруссией союзничать,  а  противу
турок надобно выступать бы в согласии с Веной.
   - Ах, Петр Ссмсныч! Сама к такой мысли  осторожненько  подкрадываюсь.
Условия "Северного аккорда" сильны для меня до той лишь поры, пока Ники-
та Панин силен... А я пока султанша податливая: привыкла  своего  визиря
слушаться. Но при "маменьке" венской вряд ли дружбе бывать, погодим, что
дальше будет...
   После службы в Успенском соборе Амвросий Зертис-Каменский угостил  ее
лицезрением микробов через микроскоп. Екатерина ужаснулась:
   - Откуда взялась мерзость такая?
   Епископ объяснил, что снял мазок с  чудотворной  иконы,  зацелованной
прихожанами, и получил видимый результат:
   - Пока бог еще милует! Но случись на Москве поветрие какое, и  образы
чудотворные станут источниками повальной заразы.
   - Вы об этом никому не говорите, - просила его Екатерина. -  Если  бы
Платон застал нас за микроскопом, нам бы здорово влетело от него за наше
просвещенное кощунство.
   - А что Платон? Платон все уже сам видел...
   Императрица из кошелька достала 500 рублей:
   - Слышала я от Платона, что мой камер-юнкер Потемкин  брал  деньги  у
вас, да вернуть долг позабыл. Амвросий широким жестом деньги от себя от-
вел:
   - Деньги - вздор, а люди - все! Пусть сам вспомнит.
   Россия пребывала в постоянной ломке устаревшего и созидании нового, а
картина величия империи выписывалась чересчур сочными и грубыми  мазками
на полотне всеобщего бесправия, эпидемий, недородов и кулачной расправы.
Екатерина II продолжала начатое до нее такой же широкой малярной  кистью
- и картина получалась резкой, краски были кричащи, но тонкая,  деликат-
ная акварель для России была бы и неуместна.  Иностранным  дипломатам  в
канун открытия Комиссии об Уложении она заявила вдруг с небывалым  разд-
ражением:
   - Перестаньте твердить-рабы, рабы, рабы...  Россия  имеет  лишь  моих
подданных, а скоро явятся новые свободные граждане!
   Москва переполнилась уже гостями. 652 депутата привезли наказы от на-
селения, их избравшего, а теперь эти местные наказы  с  изложением  нужд
народа следовало согласовать с Наказом  императрицы.  Депутаты  получили
для ношения на груди золотые медали с профилем Екатерины и девизом: Бла-
женство всех и каждого. Некоторые привезли в Москву сразу несколько  на-
казов от своих земляков, и было ясно, что тут за один год со всеми  воп-
лями и стонами не управиться... Бумагу возами  запасали,  сургуч  пудами
отвешивали, а чернила собирались ведрами проливать!
   Потемкин дежурил ночь при дворе, утром был приглашен в покои  госуда-
рыни, которая сказала, что даже не прилегла:
   - Если к делам относиться не так, как Елизавета относилась, а вникать
во все мелочи, так это сущая каторга, и притом  неблагодарная,  ибо  мои
труды видят немногие, остальные же думают, что я здесь только пью,  тан-
цую и гуляю... Вам уж честно скажу: ни одна женщина в мире не должна мне
завидовать!
   Она заварила левантский кофе (фунт на две чашки).
   - Вам не предлагаю, - сказала Екатерина, хозяйничая. - А то я  как-то
Петру Панину, врагу персональному, дала  одну  чашечку,  там  потом  мои
лейб-медики едва его откачали... Небось он до сих пор думает, что я  его
отравить хотела!
   Потемкина она назначила приставом при Комиссии об Уложении, чтобы де-
путатов дерущихся силою разнимать:
   - При первом же шуме, чтобы драться начать не успели,  вы  рукопашные
прения с помощью своих рейтар пресекайте.
   - Будет исполнено, - обещал Потемкин...
   Днем она предстала на тронном возвышении, при всех регалиях власти, в
горностаевой мантии, подле нее на столе, крытом малиновым бархатом,  ле-
жал ее увесистый Наказ, на  одну  ступеньку  ниже  Екатерины  стоял  ви-
це-канцлер князь Голицын, и он приветствовал разноликую толпу  депутатов
речью:
   - Зачинайте сие дело великое! Вы имеете случай прославить себя и  век
наш, обрести высокое почтение и благодарность  веков  грядущих.  От  вас
ожидают примера все подсолнечные народы...
   Екатерина крепко сжала в руках державу и скипетр:
   - Россия есть страна великая, единая и неделимая!  Россия  -  держава
суть европейская, а граждане российские суть европейцы. Все существенное
в народе нашем всегда было европейским, а все азиатское, и для нас  чуж-
дое, было временным явлением и случайным. Однако  пределы  империи  Рос-
сийской объяли пространства восточные столь обширно, что ныне и  в  Азии
нет державы более могущественной, нежели опять-таки наша Россия...
   Она заметила шушуканье средь послов иноземных. Резким жестом Екатери-
на выбросила скипетр вперед.
   - Не желаю я дожить, - звонко выкрикнула она,  -  до  такого  дурного
несчастия, когда бы намерение законов наших  исполняемо  не  было!  Боже
всех нас сохрани, чтобы после окончания работ над законами оказалось бы,
что где-то в мире еще существует народ, который счастливее народа нашего
- великого народа русского!..
   Заиграли на хорах трубы, стали избирать маршала. Больше всех  голосов
получили братья Орловы, а менее всех  князь  Михаила  Щербатов,  депутат
ярославский, и, человек тщеславия непомерного, он уже разъярился,  ходил
меж рядами депутатских и порыкивал:
   - Нонеча, скажу я вам, породу древнюю не почитают. Всякие пьяные бур-
лаки вперед прут, а нас, бедных бояр, затискали.
   - Эвон мужики-хлеборобы сидят, - указал ему Гришка Орлов, - у них по-
рода твоей, князь, древнее. Так почитай их!
   - Как тебе не стыдно, граф, меня с ними равнять?
   Между спорщиками круто вломился одноглазый Потемкин:
   - Тиха, тиха... Ведь еще прения-то не начинались!
   Орловы добровольно уступили жезл маршала комиссии генералу Александру
Ильичу Бибикову. Отмолившись, четыре дня подряд вслух  зачитывали  Наказ
императрицы, а в пятом заседании, уже соловея, стали  проявлять  ретивое
нетерпение:
   - Чем возблагодарим матушку за мудрость ея?
   - Арку триумфальную воздвигать надо!
   - Чего там арку? Статуй отольем из чистого золота...
   От арки и золотой статуи Екатерина отказалась:
   - Нельзя ставить памятники при жизни человека. Пусть он помрет снача-
ла, никак не менее тридцати лет должно миновать, чтобы страсти поутихли,
чтобы свидетели дел повымерли, - лишь тогда истина обнаружится и  поймут
люди, достойна ли я  места  в  истории  государственной...  Тогда  уж  и
ставьте, черт с вами!
   А князь Щербатов все ходил да порыкивал:
   - Такового повреждения нравов на Руси, каковое с очами плачущими наб-
людаем в сие царствование, еще не бывало, и предки  наши  благородные  в
гробах стонут от временщиков и куртизанов  происхождения  подлого.  Деды
наши по Европам не шастали, виноградов разных не пробовали, оттого и жи-
ли по сто лет без болезней да в сытости доброй...
   Бибиков предложил Екатерине титуловаться "Премудрой и Великой матерью
Отечества", но опять не угодил.
   - Побрякушками не украшаюсь! - отвечала она. - Уж не такая  я,  Алек-
сандр Ильич, премудрая, как тебе кажусь, а мать отечества лишь по  долгу
своему... Величие человека чаще всего есть не его  собственное,  а  лишь
тех великих людей и событий, которыми он удосужился окружить себя... Вот
ежели удастся мне такого сочетания достичь, тогда-да, не спорю, стану  и
я великой!
   Она вышла на балкон дворца, под нею хороводил и галдел народ московс-
кий, и князь Вяземский не удержался от лести:
   - Ах, матушка наша! Гляди сама, сколь  много  расплескалось  на  этих
стогнах радости и любви к тебе, великая государыня.
   Екатерина хорошо знала цену любой лести:
   - Если бы сейчас не я на балкон вышла, а ученый медведь стал бы  "ба-
рыню" отплясывать, поверь, собралась бы толпа еще больше.
   Братьям Паниным она присвоила титул графский.
   - Пять лет прошло, - когда же война, Никита Иваныч?
   - Сейчас и начнется, - ответил ей "визирь".
   ...Было очень жаркое лето 1767 года.


   ЗАНАВЕС

   Панин был прав: борьба возникла, едва депутаты перешли  к  обсуждению
своих наказов. Екатерина укрылась в древнем тайнике  Грановитой  палаты,
иногда на цыпочках проходила за ширмами, поставленными за спиной Бибико-
ва, откуда и слушала, что говорят. Ей давно казалось, что русская  жизнь
уже вполне изучена ею, - и вдруг, в этой яростной  брани  сословий,  она
ощутила свое полное неведение страны, а это был болезненный удар  по  ее
самодержавному самолюбию... Потемкину она честно призналась:
   - Сама улей отворила, и потому некого винить, что пчелы жалят. Спаси-
бо камчадалам да самоединам, которые, в Блэкстоне и Монтескье не  разоб-
равшись, рады, что в тепло попали, и об одном молят, чтобы не обижали их
зыряне. Нет у меня гнева и на мужиков, которых ярославский депутат князь
Щербатов публично "скотами ленивыми" обзывает... Об одном прошу:  будьте
бдительны!
   Потемкин старательно вникал в разноголосицу прений, чтобы соколом ри-
нуться на звучание любой оплеушины, следил, чтобы гражданская борьба  не
обернулась мордобоем кабацким. Бибиков дерзновенных штрафовал - в пользу
сироток и подкидышей. А права сословий перемешались в  спорах  озлоблен-
ных. Дворяне требовали для себя владения фабриками, желая  иметь  доходы
купеческие; заводчики, подобно дворянам, хотели крепостными владеть, как
ими дворяне владеют, - Грановитая палата еще никогда за всю  историю  не
слышала таких истошных воплей: рабов, рабов, рабов нам!
   Но раздавались и здравые голоса: нельзя же у крестьян  брать,  ничего
взамен не давая, и таким доброжелателям учинял отпор князь Михаила  Щер-
батов, надменный трубадур чваннобоярской аристократии, столбовой  глаша-
тай ее древне-исторических прав:
   - О свободе рабов наших и толковать-то мне совестно, ибо всякий веда-
ет, что держать подлых на цепях надобно, яко псов смердящих,  ослабь  же
цепь - изгрызет он тебя!
   Щербатов доказывал: управляя рабами, дворянин учится управлять  госу-
дарством, а поместье его-это лишь образчик  империи.  Князя  поддерживал
верейский депутат - Ипполит Степанов:
   - Давно примечено, что помещики в ласковости живут с рабами, балуя их
всячески, как родители детишек своих.
   - И детишки балованны режут по ночам родителей  своих,  а  жилища  их
поджигают в ласковости! - не выдержал Григорий Орлов,  для  которого  не
прошли даром ни общение с великим Ломоносовым,  ни  гатчинские  опыты  с
крестьянами...
   Потемкин вздрогнул от ругани Степанова:
   - Гораций писал о себе, что столь беден был - всего трое рабов ему за
столом услужали... А сколь у тебя, граф, лакеев?
   Глаза фаворита даже побелели от бешенства.
   - А зачем тебе знать? Говори что хочешь, но Горация-то к  чему  прип-
лел? Лучше еще разочек Наказ матушки прочитай.
   - Уже слыхал... дурь ее! - И верейский депутат под  ноги  себе  Наказ
бросил, начал топтать его...
   Екатерина указала Потемкину из-за ширмы:
   - Взять его - в безумии он.
   Потемкин с рейтарами повлек Степанова на двор. Депутата  (неприкосно-
венного!) запихнули в кибитку, обшитую кожей, и отвезли не домой  в  Ве-
рею, как наивно полагал он, а чуть дальше - прямо на  Камчатку.  Но  уже
раздались дерзкие голоса, чтобы впредь императрица самовольно указов  не
предписывала, а прежде спрашивала одобрения депутатов  комиссии,  с  чем
маршал Бибиков весьма неосмотрительно и согласился.
   - Вестимо, - сказал он, важничая, - что, наших умных речей  послушав,
государыня и сама не захочет дела без нас решать...
   Александр Ильич и сам испугался своим резонам. За ширмою  вдруг  гро-
мыхнуло упавшее кресло, послышался хруст платья удаляющейся императрицы.
Наконец, в дебатах "порода" схлестнулась с "чином":  старый,  наболевший
вопрос! Щербатов и его присные стали призывать к уничтожению  петровской
"Табели о рангах", чтобы дворянство было лишь обретенное от предков:
   - А подлому люду гербов и карет не заводить!
   Против него стенкою встали офицеры и чиновники, заслугами украшенные,
но предков славных - увы! - не имевшие:
   - Что значит породой Ведь если твоих предков копнуть глубже, так  на-
верняка был кто-то первый из Щербатовых, который до княжения своего зем-
лю пахал, как и наши родители ее пахали...
   Екатерина, послушав эту брань, сказала Вяземскому:
   - Они правы! Если отнять у людей надежду на  возвышение,  то  руки  у
всех на Руси отсохнут и никто ничего делать не станет. А  держава  одной
аристократией сильна не будет...
   В спорах быстро миновало лето, потекли дожди, похолодало.  Неожиданно
в комиссии раздался голос Григория Коробьина, депутата козловского,  ко-
торый осудил жестокий произвол крепостников, призывая ограничить  власть
дворянскую над душами порабощенными. А когда сличили козловский наказ  с
его словами, то выяснилось, что, посылая Коробьина в  комиссию,  дворяне
просили его совсем о другом - об усилении власти дворян над крепостными!
Началась драка. Потемкин подоспел, когда несчастного депутата крепостни-
ки уже топтали ногами... Рейтары вырвали избитого из  кромешной  свалки,
Потемкин оттащил его на двор, присыпанный первым снегом.
   - Умойтесь, сударь, - сказал он ему.
   Коробьин снегом вытер лицо от крови:
   - Меня вот не слушают, а я ведь прав: придет время, не за горами оно,
когда поднимется Русь мужичья, и как я сейчас плачу,  так  будут  рыдать
те, кто меня не слушает. Но мои-то слезы еще натуральные,  а  вот  ихние
будут кровавыми...
   Екатерина после этого решила покончить с комиссией, но прежде созвала
сенаторов, вытряхнув на стол перед ними целый ворох челобитных, что были
поданы на ее имя.
   - Шестьсот слезниц! - сказала она. - И все  от  крестьян,  удрученных
поборами, зверствами дворянскими.
   Граф Петр Иванович Панин решил отвечать за всех.
   - Надобно рабам нашим, - заявил генералище, - крепко и наижесточайше,
под страхом истязания мучительного, запретить на своих господ  жалиться,
тогда и челобитных пустых не станет.
   Екатерина подписала указ - со слов панинских. Генерал-прокурор  князь
Вяземский справедливо (!) заметил, что она поступает крайне нелогично.
   - В таком случае, - сказал князь, - нет смысла  осуждать  и  зверства
Салтычихины, ибо судебный процесс над нею не с бухты-барахты, а именно с
жалобы крестьян начался...
   - За логикой, - раздраженно ответила Екатерина, - вы в  Ферней  поез-
жайте, а сидя на бочке с порохом, о логике не думают! Как бы поскорее  с
бочки-то спрыгнуть да убежать подалее...
   Она спешно укатила в Петербург, чтобы бежать от собственных фантазий,
чтобы не запятнать себя кровью Салтычихи!
   "Милостивый государь мой, донесу только вам, что у  нас  в  прошедшую
субботу соделалось. Воздвижен был на Красной площади ашефот, возвышенный
многими ступенями, посреди коего поставлен был столб, а  в  столб  вбиты
три цепи; и того дня сделана публикация, а по  знатным  домам  повестка,
что будет представлено позорище... везена была на роспусках Дарья  Нико-
лаевна вдова Салтыкова... по сторонам которой сидели со шпагами гронаде-
ры. И как привезена к ашефоту, то,  сняв  с  роспусков,  привязали  (ее)
цепьми к столбу, где стояла она около часу. Лотом, посадя паки  на  рос-
пуски, отвезли в Ивановский девичий монастырь в сделанную для ней... по-
каянную (камеру), коя вся в земле аршина в три (глубиной), и  ни  откуда
света ей нет. Когда есть должно будет, и то при  свече,  и  как  отъест,
огонь ведено гасить, и во тьме ее оставить. И быть ей так до самой смер-
ти...[15] Что ж принадлежит до народу, то не можно поверить, сколь  было
при казни онаго: на всех лавочках, даже на крышах домовых -  несказанное
множество, так что многих передавили, а  карет  переломали  довольно-та-
ки... Еще донесу: у нас уже зима, на саночках ездить стали".

   ДЕЙСТВИЕ ШЕСТОЕ
   Напряжение

   Необходимая судьба
   Во всех народах положила,
   Дабы военная труба
   Унылых к бодрости будила.
   Михаила Ломоносов


   1. ЗАВЯЗКА ВОЙНЫ

Сначала были: Бар-Умань-Балта.
Но завязка всему находилась в Варшаве..
   Король Станислав Август Понятовский проснулся, на его груди покоилась
голова прекрасной княгини Изабеллы Чарторыжской, женщина открыла ослепи-
тельные глаза:
   - Думай о Польше, круль, спаси ее.
   - О, как бы я хотел этого, сладчайшая из женщин...
   Въезд раше Коспапки Радзивилла в Вильно свершился при набате  колоко-
лов, за каретой катились пушки, шагали солдаты, а полковник Василий  Кар
не давал воеводе напиться до потери сознания. В разгар прений Варшавско-
го сейма появился князь Репн