ль, что государя Петра Федоровича запытали, - говорили  казаки  о
самозванце Федоре Богомолове, - он бы нам кстати сейчас.
   - Да ушел он из-под караула, за него другого замучили.
   - А уж царь ли он был, казаки? - сомневались иные.
   - Подлинно государь Петр Федорыч...
   - Пусть бы он к нам шел, мы бы Москвой тряхнули!
   Наступила осень, генерал Фрсйман увел солдат, легко одетых, до теплых
казарм в Оренбурге, а поздним вечером в городок  Яицкий  к  дому  Дениса
Пьянова подъехал человек, назвавшись богатым купцом. Это был Емельян Пу-
гачев... Стал он говорить, что о страданьях яицких наслышался.
   - Коли стариков собирать станешь, так скажи им, что я не купец, а го-
сударь ваш - Петр Третий.
   - Ежели так,  -  отвечал  Пьянов,  -  так  расскажи  ж  мне:  где  ты
странствовал такой долгий срок?
   Пугачев объяснил: "Ходил в Польше, в Цареграде, во Египте,  а  оттоль
пришел к вам на Яик... испытал всякие веры, однако ж лучше вашей, госпо-
да яицкие казаки, не нашел". Пожив у Пьянова с недельку, Пугачев с  Яика
отъехал, обещая вскоре вернуться, а вера в живучесть Петра III  окрепла.
Но если бы Пугачев и пропал бесследно, казаки Яицкого войска  все  равно
сыскали бы для себя другого "царя":
   - Оно вить нам все равно, - рассуждали промеж себя. - Царь он или  не
царь, лишь бы нам добре стало...
   Пугачев воротился через год, но, боясь ехать в город, остановился  на
постоялом дворе у мужика по прозванию Еремина Курица, которому и сказал:
   - Бог помог мне бежать, из острога-то ушел я...
   Еремина Курица повел его в баню, сообщив, что Денис Пьянов от властей
прячется, искали его тут за то, что стариков подговаривал к  некрасовцам
за Кубань бежать. Пугачев жаловался:
   - Помоюсь вот в баньке, а рубашечки у меня нету.
   - Ты мойся, рубашку я тебе свою дам...
   "А как взошли в баню и он, Емелька, разделся, то увидел Еремина Кури-
ца на груди под титьками после бывших у него, Емельки,  от  болезни  ран
знаки и спросил его, Емельку: "Што у тебя это такое на груди-та?"  -  "А
это знаки государскис". И Еремина Курица, услыша оное, сказал:  "Хорошо,
коли так...""
   Вскоре среди казаков пошли на водопое лошадей потаенные разговоры:
   - Явился к Ереминой Курице человек и спрашивал: какие-де у вас, каза-
ки, обиды есть и налоги тяжкие? Какие беды командиры вам делают? Надо бы
и нам, казаки, на хутор к Ереминой Курице ехать. Уж давно молва в городе
идет, что он - государь.
   - Да не государь, а простой казак с Дону.
   - Так и што с того? Пущай место государя заступит...
   Стали съезжаться на умет (постоялый двор), подале от глаз начальства.
Иван Почиталин привез царю-батюшке бешмет, зипун, шапку, кушак да  сапо-
ги. "А как сели, то Караваев говорил ему, Емельке:  "Ты  называешь  себя
государем, а у государей бывают на теле царские знаки", на что  Пугачев,
разодрав на себе рубаху, показывал белые пятна от фурункулов, нажитых во
время осады Бендерской крепости, и говорил так: "На вот, коли вы не  ве-
рите, что я государь, так смотрите - вот вам царский  знак".  -  "Теперь
верим и за государя тебя признаем...""
   Пугачев велел Почиталину состоять секретарем при своей персоне.
   - Ну-ка, Почиталин, ты уж напиши хорошенечко...
   Почиталин, сочинив манифест, просил подписать, но "царь"  грамоты  не
ведал и ловко от подписания отговорился:
   - Как же я руку-то свою раскрою? Мне вить, детушки, до  самой  Москвы
теперь ни писать, ни читать нельзя. Враги за моим царским подписом  охо-
тятся. А вы, детушки, слушайте все, что вам Почиталин читать будет.
   В напряженной тишине звучали слова первого манифеста:
   "И я, государь Петр Федорович, во всех винах прощаю  и  жаловаю  вас:
рякою с вершин и до устья и землею, и травами, и денижным жалованьям,  и
свинцом, и порахам, и хлебным провиянтом. Я, великий государь амператор,
жалую вас..."
   Тут все дружно заговорили:
   - Ох, горазд Почиталин писать...
   На хутор съезжались верховые казаки, слушали манифест. Угождая старо-
обрядцам, Пугачев обещал, что старую дониконианскую  веру  распространит
на всю Русь-матушку, всех русских людей заставит  носить  бороды.  Потом
казаки давали клятву служить ему охотно и верно, вздымали над собой дву-
перстие.
   Самого лучшего коня подвели к Пугачеву.
   - С Богом! - призвал он казаков в дорогу.
   На знаменах были раскольничьи кресты, ветер развевал знамя  Голштинии
- знамя императора Петра III.
   Так просто все начиналось...


   ДЕЙСТВИЕ ДЕВЯТОЕ
   Перед бурей

   Потом приехал некто богатырь. Сей богатырь по  заслугам  своим  и  по
всегдашней ласке прелестен был... мы письмецом сюда призвали  неприметно
его, однакоже с таким внутренним намерением, чтобы  не  вовсе  слепо  по
приезде его поступать, но разобрать, есть ли в нем склонность?
   Екатерина II. Чистосердечная исповедь


   1. ПЕТЕРБУРГ-БАХЧИСАРАЙ

   Все нравилось в русской столице Шагин-Гирею, который целый год  алчно
поглощал впечатления русской жизни. Правда, поначалу он не захотел  сни-
мать татарскую шапку, символ происхождения от самого Чингисхана, но Ека-
терина подарила ему свою меховую шапку, которой Шагин-Гирей и соблазнил-
ся. Раскланиваясь перед важным господином в парадной ливрее, он кланялся
лакею. Но, скинув шубу на руки скромно одетого старика, принимал за  ла-
кея великого визиря графа Панина...  Петербург!  Он  казался  ШагинГирею
фантастичен, особенно в сиреневые зимние вечера, когда для обогрева про-
хожих дворники складывали на улицах костры из бревен и  громадное  пламя
бушевало всю ночь на уровне крыш петербургских дворцов. Отсюда, с  бере-
гов Невы, Бахчисарай представлялся ничтожной бедной деревней.
   Князь Долгорукий-Крымский, проживаючи с семьею в Полтаве, оставил при
Сагиб-Гирее политического резидента Веселицкого, который и  отписывал  в
Петербург, что молодой хан подпал под вредное влияние дервишей и  муфти-
ев. Эти кляузные базарные старцы с утра пораньше трясут перед ним своими
бородами: "Нам ли ходить в русскую Дверь, если за морем  Порог  Счастья,
падишах за наши мечети переставит вселенную вверх ногами, да мы  и  сами
отделаем гяуров московских саблею!.." Веселицкого  татары  в  Бахчисарае
спрашивали: почему русские войска не уходят из Крыма? Резидент  отвечал,
что, если они уйдут, тогда придут турки:
   - Мы вашу же вольность своим оружием охраняем!
   - Если мы вольны в себе, - отвечал Сагиб-Гирей,  -  то  вольность  не
нуждается в охранении. Я не стану целовать грамот вашей  кралицы,  я  не
возьму от нее подарков - пера и сабли.
   Веселицкий сказал, что халаты от султана они брали, отчего же не при-
нять перо с саблей? В распрях повинны знать татарская и духовенство,  но
простой народ, если бы не был запуган вами, давно бы уже принял российс-
кое подданство, как это делали практичные ногаи. Наконец, Веселицкий за-
явил хану честно:
   - Если бы не мы, ты и трех дней не усидел бы здесь!
   Сагиб-Гирей нехотя согласился на русское покровительство. Но  знатные
татары еще уповали на возвращение флота турецкого, в горах Крыма бродили
шайки с оружием, лошадей своих берегли на дальних пастбищах, ни за какие
деньги не продавая их русским. Случались убийства  солдат,  забредших  в
сады татарских аулов. Наконец, было перехвачено письмо татарских мурз  к
султану Мустафе III: "Мы неустанно проливаем слезы, ожидая  того  вожде-
ленного времени, когда ты пришлешь помощь"; они жаловались, что глаза их
устали глядеть в море - когда же забелеют паруса султанского флота?..
   Екатерина уже разгадала характер Шагин-Гирея, причем ее мнение совпа-
ло с мнением турецких историков: "Честолюбие рано погасило румянец щек и
зажгло алчным блеском его глаза, с молоком матери он впитал желчь обид и
яд подавленных стремлений". Молодой калга был очень далек от  дипломатии
и способен лишь на сделку. Екатерина посулила ему создать великое Крымс-
кое ханство, но для этого пусть он сначала  поставит  личную  печать  на
официальной бумаге.
   - ...А в грядущем вас ожидает слава реформатора, какую в России имеет
наш император Петр Великий.
   Большая и прожорливая свита Шагин-Гирея ссылалась на  законы  Корана:
если раньше они уступали русским, то лишь по праву побежденных, а сейчас
нельзя ставить печать на сенедс (договоре) с Россией, ибо у  нас  с  нею
мир. Шагин-Гирей отвечал свите, что Турция держала татар веками в небре-
жении и дикости, а Петербург с его чудесами приносит татарам цивилизацию
и роскошь.
   - Тогда мы уедем отсюда, - пригрозила ему свита.
   - Я и без вас поставлю свою печать на этом сенсде...
   Екатерина отпустила татарских мурз на казенных экипажах, и они,  поя-
вясь в Крыму, внесли еще большую смуту в ханстве. Положение русских гар-
низонов в городах Крыма стало тревожным... Екатерина одела Шагин-Гирея с
ног до головы в самое нарядное платье европейского покроя,  пальцы  кра-
савца были унизаны перстнями; получая по сто рублей на день, он  катался
в роскошной карете, ел на серебре и золоте.
   Никита Иванович Панин вызвал калгу к себе:
   - Мы сделали твоего брата ханом, чтобы правил Крымом он, а  не  толпа
озверелых мулл и базарных муфтиев. Не так ли?
   - Я живу здесь, - отвечал Шагин-Гирей, пряча в пышное жабо бороду,  -
а мой брат - в Бахчисарае... Что я могу поделать?
   Панин подарил ему набор томпаковой посуды:
   - Придется тебе, калга, ехать в Бахчисарай, чтобы навести  там  поря-
док, согласно тому сенеду, который ты заверил печатью.
   Вперевалочку вошла Екатерина, за нею плелся старый и мудрый  драгоман
Осип, бывший янычаром в Турции и мамелюком в  Египте,  который  свободно
владел восемнадцатью восточными языками. Екатерина говорила без промежу-
точных пауз, уверенная в очень высоком мастерстве переводчика:
   - Кажется, все уже ясно... Надо будет, так и  перемену  в  Бахчисарае
произведем: на место Сагиб-Гирея сядешь ты, верный сокол степей  ногайс-
ких... Что вам пользы от султана? А здесь ты сам видел преимущества  ев-
ропейской жизни, я не держала своих дверей от тебя закрытыми,  ты  видел
все, как есть. Я считаю тебя татарским дофином, который вправе стать та-
тарским королем! А сейчас поедем, дружок, со мною - в Смольном монастыре
нас ожидает чудесное зрелище: танцы под музыку очаровательных девиц...
   Разговор был продолжен в карете:
   - Скажи, Шагин, разве Босфор шире нашей Невы?
   - Между Эмин-Еню и Скутари, - ответил калга, - их ширина одинакова, а
ваш Васильсвский остров подобен турецкой Галте...
   На другом берегу Невы расплескалось зарево жилых огней: после  страш-
ного пожара остров возрождался заново - в камне!
   Шагин-Гирей застал Петербург в самый  разгар  строительства.  Главная
задача архитекторов - избавить столицу от пустырей и заборов, что  тяну-
лись между отдельно стоявшими дворцами и усадьбами. Теперь здания стави-
лись вплотную, одно к одному, все из камня, никак не меньше двух этажей.
Бедным застройщикам казна сооружала за свой счет лишь  фасадную  стенку,
глядящую на улицу, остальное не спеша достраивали жители - по мере своих
финансовых возможностей. Через Мойку были перекинуты уже три моста - Зе-
леный, Синий и Красный, раскрашенные  согласно  названиям,  и  это  было
очень удобно для неграмотных жителей и приезжих. А на перекрестках выси-
лись столбы с указателями-стрелками: какая площадь  слева,  какая  улица
справа. Под столбами дежурили будочники, которые безграмотным людям  по-
могали сыскать нужный адрес. В странах Востока переговорным  языком  был
итальянский, а в Петербурге смешались французский и немецкий, реже  зву-
чал английский, но в ходу бытовали еще два языка - польский и  турецкий.
Все швейцары в домах вельможных отлично  владели  иностранными  языками,
чтобы с достоинством встретить иноземного посла...
   Увиденное в Петербурге Шагин-Гирею хотелось скорее перенести в Крымс-
кое ханство: соблазны, одни  соблазны,  искусно  приготовленные  русской
кралицей, окружали калгу с первого дня его прибытия в столицу. О,  вели-
кий Аллах, как волнующе танцуют эти высокоблагородные смолянки в легких,
прозрачных одеждах! Сколько чудес собрано в кунсткамере, где в  стеклян-
ных банках запечатаны всякие уродцы, плавающие в спирте. Закон  Магомета
воспрещает правоверным обнажать свое тело, запрещает заводить и  портре-
ты, а Эрмитаж переполнен соблазнительными картинами, сама кралица предс-
тает с живописных полотен земною, грешною и желанной...
   - Я добрая, - сказала Екатерина калге. - Уж  сколько  вреда  причинил
мне герцог Шуазель, а ныне я помогла ему в бедности, скупив у несчастно-
го всю его картинную галерею для Эрмитажа!..
   В Зимнем дворце благоухали висячие сады Семирамиды. В кадках с желез-
ными обручами росли финиковые пальмы и бананы, деревья лимонные и кофей-
ные. Все это блаженство подогревалось печами; в  тропическом  лесу  пели
птицы, вывезенные из Африки и Америки, но тут же скакали и воробьи.
   - А они-то как сюда попали? - удивился Шагин-Гирей.
   - Для смеху... - объяснила русская кралица.
   Калга отъехал из Петербурга в рамазан 186 года (в декабре 1772  года)
и, отягощенный дарами России, направился реформировать  крымских  татар.
Бахчисарай ожидал увидеть его верхом на "коне, при сабле  и  колчане,  в
окружении ногаев, а вместо этого подкатила на рессорах парижская карста,
из которой выбрался Шагин-Гирей в роскошном  кафтане  с  позументом:  из
кружевных манжет блеснули перстни. Калга постучал пальцем по табакерке с
портретом русской самодержицы, изображенной с открытой грудью, на  кото-
рую она кокетливо указывала миниатюрным мизинчиком, и сказал:
   - Татары! Я вернулся в лес, сильно запущенный, и если деревья  крымс-
кие искривились уродливо, то распрямлять их я не стану. Я буду  вырубать
их, как Петр Великий рубил стрельцам их глупые головы... Мои планы тако-
вы, что Крыму пора выбираться из грязных овчарен и кибиток на  проспекты
европейские. Чингисхан с Тамерланом еще не  ведали  такой  славы,  какую
обещаю вам я, укрепленный сенедом с Россией; мы превратим наше захудалое
ханство в великое и несравненное татарское королевство...
   А из множества карет, подъезжавших ко дворцу одна за другою,  горохом
сыпали лакеи, живописцы, землемеры, садовники, повара, архитекторы, гео-
логи и артистки. Почтенным мурзам и кадиям было так противно глядеть  на
этих ничтожных гяуров, что они плюнули разом и разбрелись  по  кофейням,
желая обсудить насущный вопрос: как расколдовать калгу, племянника вели-
кого Крым-Гирея, если его заколдовала в Петербурге злая волшебница?
   Сагиб-Гирей сказал брату Шагин-Гирею:
   - Ты погубишь себя и меня. Девлет-Гирей лежит у Порога Счастья,  лоб-
зая ноги падишаха, оба они ждут восстания татар.
   - Пусть Девлет и валяется во прахе, как бездомная собака,  -  я  буду
стоять выше султанского Порога! - ответил калга брату. - Но почему в ме-
четях Крыма каждую пятницу возглашают молитвы за  султана?  Я  не  желаю
служить ему. Турецкий халифат - это камень над нашими головами, он  сва-
лится и раздавит всех нас...
   Не только татары, но даже ногаи испугались таких  перемен.  Шагин-Ги-
рей, как скакун в шорах, видел только то, что впереди, не оглядываясь по
сторонам. Собрав во дворце совет старейшин и духовенства, он сказал  им,
что извещен о недовольстве:
   - Встаньте же те, кто против меня и моих реформ!
   Но все молчали, хитрые, поглаживали бороды. Шагин-Гирей  сказал,  что
он презирает их подлое трусливое безмолвие:
   - Крым выбор сделал! Разорение нашей страны идет не из  Петербурга  -
его готовят нам у Порога Счастья. А ваше поведение столь несносно, что я
могу оставить вас на произвол судьбы!
   И тогда улсмы, кадии, муллы, дервиши, муфтии закричали:
   - Сделай милость - оставь нас! Мы не держим тебя...
   Расшвыривая ногами подушки, калга стал угрожать, что  позовет  Долго-
рук-пашу с пушками и тогда разговор случится иной. Лучше бы  он  промол-
чал: дервиши первыми кинулись на  калгу,  разрывая  на  нем  европейские
одежды. Шагин-Гирей выскочил из дворца, вслед  ему,  проклиная,  неслись
правоверные, забрасывая реформатора камнями и  собачьим  дерьмом...  Его
спасло появление Александра Прозоровского.
   - Дайте мне войско для подавления мятежа! - попросил он.
   - Этого не дадим, - отказал Прозоровский. - Мы пришли не бить  татар,
а лишь ради защиты татар от гнева турецкого...
   Под конвоем калгу отправили в Полтаву, где князь  Василий  Михайлович
Долгорукий-Крымский принял его за самоваром:
   - Молодой человек, ну кто ж так делает, чтобы, не отведав похлебки  и
жаркого, сразу за десерты хвататься?
   - Но ваш-то царь Петр Первый...
   - Сравнил ты русских со своими татарами!
   Шагин-Гирею давали по тысяче рублей в месяц, но он не желал  остаться
полтавским помещиком. Он тревожил Панина и Екатерину письмами: утвердить
дружбу Крыма с Россией, доказывал он, можно лишь в том случае,  когда  я
стану самостоятельным ханом. Это было верное решение, но  сейчас  Петер-
бург не мог поддержать сокола в полете, чтобы не нарушать условий мира с
татарами.
   - Я сам напишу ему, - рассудил Панин, - чтобы сидел в Полтаве и ждал,
когда политические обстоятельства переменятся. А это случится не раньше,
чем мир с Турцией заключим. По всему видно, что дороги наши в Бахчисарай
не скоро еще от крапивы и чертополоха избавятся... Полоть нам да полоть!
   Будущая Таврида пока оставалась диким ханским Кырымом,


   2. ГОРЬКАЯ СЛАВА

   Один и тот же странный сон одолевал Потемкина: с моря плывет  большая
галера с золотыми бортами, выгребая из волн серебряными веслами; над нею
полощутся сатанинские паруса из пурпурной парчи, и некто, голый и страш-
ный, заросший непотребными волосами, окликает его с галеры  по  имени  -
голосом тонким, женским, знакомым, после чего Потемкин просыпался в ужа-
се:
   "К чему бы эта галера и кому надобен я?.."
   Потемкин уже не раз побывал за Дунаем - как партизан:  набежал,  уда-
рил, разбил, вернулся! Ранней весной Григорий  Александрович  удостоился
чина генерал-поручика. Война сделала его ближайшим соратником Румянцева,
который без жалости посылал камергера в самые гиблые места, заведомо ве-
ря, что Потемкин извернется, а викторию добудет. Румянцевская школа была
жестокой, но полезной. Не имея поддержки при дворе, Потемкин делал блес-
тящую карьеру зрело, настойчиво и доблестно, не  раз  подставляя  голову
под пули, а шею под ятаганы. Слава приходила к нему с другой стороны Ду-
ная, занятой турками, которые в минуты затишья  не  раз  подскакивали  к
русскому бивуаку, а драгобаш их кричал через реку:
   - Пусть этот кривой делибаш с длинными, как у бабы, волосами не дума-
ет, что живым останется. Мы и второй глаз ему выколем...
   Приятно знать, что противник побаивается тебя! Весна застала  конницу
Потемкина возле Силистрии; над широкими дунайскими поймами тучами вились
комары; правее, напротив Журжи, стояли войска графа Ивана Салтыкова (сы-
на покойного фельдмаршала); Румянцев из Фокшан доругивался с Петербургом
и лично бранился с Екатериной, настаивавшей, чтобы в этом  году  Рубикон
был перейден. Дунай - как сочная зеленая ветка, которую  турки  обвешали
тяжелыми гроздьями крепостей; по мнению многих генералов, мысливших оди-
наково с фельдмаршалом, надо было думать не о форсировании Дуная, а  за-
ботиться о том, как бы сами турки не перешли Дунай, чтобы изгнать  русс-
кие армии из Валахии... Но Петербург настаивал, и Румянцев  приступил  к
делу, наказав Потемкину:
   - Первый удар делать твоей бригаде.
   Потемкин отвечал, что от его дивизий останутся яйца всмятку,  но  Ру-
мянцев утешил: мол, Суворов поддержит с фланга  поиском  на  Туртукай...
Здесь, под зыканьс пуль и под гудение комаров, встретились два человека,
которым суждено было до конца быть вместе, деля взаимную любовь и  осле-
пительную вражду! При знакомстве Суворов с интересом обозрел Потемкина -
храброго кавалериста с замашками  беспечного  сибарита.  Потемкин  же  с
большим любопытством приглядывался к Суворову, о котором  на  Дунае  уже
зн