водку.
   В конце августа турки стали поджигать траву вокруг Очакова, ветер нес
на лагерь раскаленную золу, вихри опрокидывали палатки, по  ночам  гори-
зонт становился красным. Полтысячи медных пушек,  расставленных  турками
по фасам крепости, время от времени  исколачивали  осаждающих,  в  ответ
"стенолом ные" орудия России стучались в нерушимые стены. Отрезанные го-
ловы сморщились от жара, турки заменили их новыми, свежеотрубленными,  и
русские, стоя под стенами, узнавали своих друзей:
   - Никак, Петр, что канониром-то был?
   - Он! За водой к лиману пошел, тока ведро нашли.
   - А эвон ишо глядит... вчерась водку с им пили!
   Скрипели колеса фур, везли раненых. Очевидец пишет:  "Воздушные  дуги
летящих бомб устилались искрами, свист ядер заставлял стонать лежащую на
море нижнюю полосу воздуха, верхняя часть онаго сопротивлялась  прорезы-
ванию вылетавших из пушек шаров". В сентябре начались холода.  Екатерина
прислала в ставку дюжину золотых шпаг с алмазами, чтобы светлейший  раз-
дал их самым достойным. В шатре князя  собрались  завидущие  карьеристы,
жадно оглядывая убранство именного оружия.
   Принц Нассау-Зигсн примерил к бедру шпагу.
   - Положи обратно и не тронь! - велел Потемкин.
   - Почту этот намек за тягчайшее оскорбление...
   - Пошли все вон! - мрачно ответил Потемкин.
   Турецкие корабли блуждали в море, крейсируя между Берсзанью и  Очако-
вом, бросая иногда в гущу русского лагеря не ядра, а громадные  булыжни-
ки, калечившие по нескольку человек.
   - Не взяв Березани, - рассуждал Репнин, - вряд ли можно распоряжаться
на водах и двигаться далее - к Гаджибсю.
   - Сам знаю. Но Гасан-то - вот он!
   - Так пошлите флот Черноморский из Севастополя...
   Потемкин послал эскадру Сенявина к берегам Лсванта, чтобы бомбардиро-
вать крепость Синопа и тем маневром отманить Гасана от Очакова. Но капу-
дан-паша разгадал хитрость Потемкина и ответил ему  канонадою  со  своих
кораблей. Вечером Потемкин из прически Браницкой выдернул розовую  ленту
и завил ее в пышный бантик.
   - Это ты для меня, дядюшка? А куда прицепить его?
   - Не твоего ума дело. Я сам прицеплю...
   Поверх банта он укрепил орден Владимира и велел в таком виде  отвезти
Сенявину - в награду. Не с той ли поры в России и появилось новое воинс-
кое отличие - "с бантом"! (Нс будем винить  Потемкина:  знаменитый  анг-
лийский орден Подвязки имеет аналогичную предысторию, но  в  девизе  его
начертано: "Да будет стыдно тому, кто дурно об этом подумает".)
   Был конец сентября. Бело-красными флагами турки украсили весь Очаков,
два дня их эскадра и крепость палили из пушек. Пленные сказали, что  там
празднуют победу...
   - В чем дело? - спросил Потемкин де Линя. - Я не верю, что турки мог-
ли разбить Румянцева. Не ваш ли это грех?
   - Дождемся курьера из Вены, - ответил атташе...
   Курьер прибыл, и де Линь не скрыл от Потемкина истины. Турки постоян-
но избивали австрийскую армию, великий визирь форсировал Дунай,  приведя
жителей Вены в паническое бегство. Иосиф II решился на генеральные  сра-
жения у Слатины и был вдребезги разгромлен. Это еще не все! Ночью лагерь
императора сдвинулся с места животным страхом: вся армия бежала,  остав-
ляя туркам гигантский вагенбург с припасами, арсеналы с пушками. В  тем-
ноте возник хаос: войска Австрии, приняв свои же полки за  турецкие,  до
рассвета занимались самоистреблением, беспощадно расстреливая друг друга
в упор. Иосиф II чуть не погиб в этой кромешной свалке,  свита  покинула
императора, который случайно уцелел, спрятавшись в какой-то деревне.
   - К этому добавлю, - сказал де Линь, - что  революция  в  Австрийских
Нидерландах уже перекинулась в Венгрию и мадьяры восстали... Теперь  вам
понятно, почему салютуют турки?
   Настал октябрь с ветрами и бурями.  Пророчество  Суворова  сбывалось:
изнурение к русской армии пришло ранее, нежели изнурился  гарнизон  оча-
ковской твердыни. Теперь и сам Потемкин заговорил о штурме.
   - Но не раньше, чем лиман замерзнет и капудан-паша уберется в  Босфор
для зимования кораблей в краях теплых...
   Принц Нассау-Зиген уехал в Мадрид, де Линь остался.
   21 октября Очаков запорошило первым снегом,  на  бивуаках  солдаты  и
офицеры сжигали на кострах старые  телеги.  Генералы,  чтобы  согреться,
платили по 2-3 рубля за верстовой столб. В стене Очакова,  как  ни  была
крепка, артиллерия все-таки пробила первую брешь, из зияния которой выг-
лядывали озлобленные янычары. Потемкин  раздавал  шпаги  "за  храбрость"
только достойным, а многих офицеров разжаловал в солдаты.
   Однажды знатный сераскир без боязни вышел из ворот крепости,  вступив
в разговор с русскими офицерами. Говорил по-русски без запинки, и первый
вопрос турка был таков:
   - Вы еще долго будете страдать тут?
   - Пока не возьмем Очаков.
   Турок угостил офицеров хорошим табаком-латакия.
   - Султан не для того строит крепости, чтобы сдавать их каждому прохо-
жему... Гуссейн-паша удивлен: чего вы медлите? Можете приступать к штур-
му хоть завтра: сабли у нас отточены, пушки заряжены, а жены в  безопас-
ности, упрятанные под землей в теплых подвалах...
   Для светлейшего и его свиты были выкопаны землянки. Солдаты, чтобы не
зимовать в голом поле, околевая на ветру, тоже копали для  себя  ямы.  6
ноября к Потемкину явился де Рибас, которого князь  использовал  в  роли
курьера; де Рибас жаловался, что седлом натер мозоли на ягодицах.
   - Так чего ты хочешь? - спросил светлейший.
   - Хочу плавать, как раньше, а ездить надоело.
   - Коли так, бери запорожцев и отвоюй Березань...
   Берсзань взяли; все что там было, переломали и даже приволокли  плен-
ных. Добра на острове сыскалось много: запорожцы саблями рубили  свертки
шелка и бархата, папахами черпали россыпи жемчуга. Потемкин поспешил об-
радовать Суворова:
   "Мой друг сердешной, любезной друг. Лодки бьют корабли, пушки заграж-
дают течения рек. Христос посреде нас... Прости, друг сердешной.  Я  без
ума от радости. Всем благодарность. И солдатам скажите.  Верной  друг  и
слуга твои кн. П. Т.".
   Тонкий ледок уже появился в лимане, и Гасан отправил корабли  на  зи-
мовку. Пленные показывали, что капудан-паша перед своим отплытием привел
гарнизон Очакова к присяге на Коране: всем погибнуть с детьми и  женами,
но крепость прахоподобным не сдавать. Бежавший к русским поляк  сообщил,
что в Очакове хлеба осталось на две недели, не более, лошадей турки  уже
съели и даже сам Гуссейн-паша склоняется к сдаче:
   - Но его знамсносцы-байрактары противятся, сказывая: нет хлеба и  мя-
са, так мы всех кошек  переловим,  всех  собак  передушим,  станем  крыс
жрать, но Очаков не сдадим...
   В ночь на 27 ноября в землянку светлейшего привели златокудрую  хрис-
тианку родом из Подолии, жену убитого янычара. Потемкин поил ее  чаем  с
пастилой, разговаривая по-польски.
   - Отчего пани бежала, кого шукаст?
   - Паша всех христианок велел отправить на ночь в траншеи... Он  поже-
лал воодушевить агарян своих к отбитию штурма...
   Задували метели. По утрам собирали замерзших. Живые с трудом  откапы-
вались от снега. "Сколько в сии дни померзло людей и пало скота. Где  ни
посмотришь, везде завернуты в рогожи человеки, везде палый скот. Там ро-
ют яму, здесь лежит нагой мертвец, в другом месте  просят  милостыню  на
погребение".
   - Пошли на штурм! - требовали солдаты.
   Турки сделали вылазку на батареи генерала Степана Максимовича, "пере-
резав люден, от холоду уснувших... Максимович, разбудя солдат, пошел сам
вперед отбивать пушки, но был сильно порубан, повержен на землю; в кото-
рое время турки отрубили ему голову". Пушки удалось отбить, но множество
голов янычары утащили в Очаков и, "взоткнув их на штыках, разставили  по
валу крепости; между сими головами примечена и голова генерала  Максимо-
вича". Об этом доложили Потемкину, который голову своего приятеля  долго
разглядывал через трубу.
   - Время истекло... Штурм! - возвестил он.
   И весь лагерь, будто его сбрызнули живою водой, вдруг разом поднялся,
ликующий, возбужденный, радостный.
   - Штурм, штурм... хотим штурма! - кричали люди.
   Начались объятия, целования. От охотников идти на смерть не стало от-
боя, даже кавалеристы бросали лошадей, желая вместе с пехотою  лезть  на
стены. Метель еще два дня покружила, потом ударил мороз.
   - Хотим штурма! - орали солдаты. - Ведите нас...
   Офицеры давали клятву: взойти на стены раньше солдат! В гвалте  голо-
сов затерялись оркестровые выкрутасы Сарти на слова  канона  "Тебе  Бога
хвалим".
 
 
   ЗАНАВЕС
 
   6 декабря 1788 года турецкая твердыня не устояла...
   Самый важный стратегический узел был развязан!
   Зима эта осталась в народной памяти - очаковской.
   Штурм крепости, начатый и проведенный с большой решимостью,  обошелся
русскому воинству в 3 тысячи человек. Турки потеряли около 10 тысяч. При
сильном ветре стояли жгучие морозы, и тяжелораненые замерзали. Под конец
штурма, когда солдаты уже вламывались в жилища города, турки резали  се-
бя, янычары резали жен своих, матери убивали детей своих. Русским воинам
пришлось спасать детей от матерей, а жен отрывать от мужей - и  турецкие
семьи оказались разобщенными. Потемкин указал сгонять пленных в "таборы"
- отдельно военных, отдельно обывателей. Примечательно: в ушах  турчанок
сохранились драгоценные серьги, на их руках остались браслеты и алмазные
перстни, - русские не мародерничали!
   Но общая картина была ужасна. Еще лилась кровь, еще убивали  людей  в
переулках, душили в подвалах и кидали с крыш, а через Бендерские  ворота
уже выбегали рыдающие от страха женщины, за ними с плачем бежали дети. В
плен с остатками гарнизона, с бунчуками и пушками попал и  трехбунчужный
старик Гусссйнпаша. На его же глазах янычары побросали ятаганы  к  ногам
победителей, чиновники сложили в костер бухгалтерские книги...  Потемкин
повидался с трехбунчужным:
   - Не стыдно ли тебе, старче, упорствовать столь жестокосердно? Ты сам
видишь, каковы жертвы фанатизма твоего.
   На что Гусссйн-паша отвечал светлейшему:
   - Ты имел указ от своей кралицы, я имел фирман своего султана. Каждый
исполнял свой долг. За кровь мусульманскую я дам ответ Аллаху,  а  ты  -
Христу. Если ты добрый человек, вели слугам отыскать мою чалму,  которую
я потерял в бою с вами. Я уже не молод, и голова сильно мерзнет.
   Затоптанную в рукопашной схватке чалму отыскали, паша с удовольствием
накрыл ею голову. Янычар сразу заставили разделять трупы  на  "ваших"  и
"наших", мертвых стаскивали на лед лимана. Пленным было  объявлено,  что
здесь они не останутся: всех отправяет на  галеры  Балтийского  флота  -
гребцами.
   На депешу Потемкина о взятии Очакова императрица  быстро  отвечала  с
кабинет-фурьером: "За уши взяв тебя обеими руками, мысленно тебя  целую,
друг мой сердечный... С величайшим признанием принимаю рвение и  усердие
предводимых вами войск, от высшего до нижних чинов. Жалею весьма о  уби-
тых храбрых мужах; болезни и раны раненых мне чувствительны; желаю и Бо-
га молю о излечении их. Всем прошу сказать от меня признание мое и  спа-
сибо..."
   Оставив гарнизон в Очакове, светлейший стронул армию на  винтер-квар-
тиры, а сам отправился в Петербург - к славе!
   Слава была велика. Вся дорога от  Херсона  до  Петербурга  освещалась
кострами, к приезду светлейшего на площади городов выходили  губернаторы
с женами, чиновники с дочерьми. Он пролетал  мимо,  едва  успев  махнуть
ручкою. Бубенцы звенели под дугами,  напоминая  бубны  цыганские,  удаль
прошлую - молодецкую. А народ, стоя  на  обочинах,  кричал:  "Ура,  Оча-
ков!.."
   Чтобы не скучать в дороге, Потемкин из мучных лабазов Калуги  похитил
от старого мужа молодую, но весьма дородную  купчиху,  ублажал  ее  слух
"кабацкими" стихами Державина:
   - "В убранстве козырбацком, с ямщиком-нахалом, на  пноходе  хватском,
под белым покрывалом... кати, кума драгая, в  шубсночке  атласной,  чтоб
осень, баба злая, на астраханский красный не шлендала кабак и не  бузила
драк..." Ну, целуйся!
   Голубые снега России вихрило за окошками кареты.
   К его приезду Екатерина достроила Таврический дворец, зодчий Кваренги
и живописцы подготовили для светлейшего праздничное убранство в комнатах
Эрмитажа. Императрица с Безбородко подсчитывали колоссальные издержки на
войну.
   - Александр Андреич, - сказала Екатерина, - второй военной  кампании,
как эта, не выдержим: обанкрутимся!
   Ее фаворит Дмитриев-Мамонов завел речь на рискованную тему: все герои
получили арки и обелиски, одному Потемкину даже камня на земле  не  пос-
тавлено:
   - Может, князю Григорию тоже хочется?
   Екатерина распорядилась: ворота триумфальные в честь светлейшего  ук-
расить арматурой с иллюминацией, а надпись сделать из новой оды Петрова:
ТЫ В ПЛЕСКАХ ВНИДЕШЬ В ХРАМ СОФИИ...
   В седьмом часу вечера 4 февраля 1789 года в Зимнем дворце начался пе-
реполох, придворные кинулись к окнам:
   - Едет светлейший! Едет... уже подъехал! Чествование его  началось  в
Тронной зале дворца. Задумчивый (и даже грустный), он  спокойно  принял:
драгоценный жезл генерал-фельдмаршала,  орден  Георгия  первой  степени,
грамоту из Сената с перечнем своих заслуг, золотую медаль, выбитую в его
честь, редкостный солитер к ордену Александра Невского, шпагу с алмазами
на золотом блюде, сто тысяч рублей на "карманные" расходы.
   - А теперь, - объявила Екатерина, - я сознаюсь,  что  в  честь  героя
очаковского сочинила стихи. Вот, послушайте:
   О пала, пали-с звуком, с треском -
   Пешей, и всадник, конь и флог!
   И сам со громким верных плеском
   Очаков, силы их оплот!
   Расторглись крепи днесь заклеппы,
   Сам Буг и Днепр хвалу рекут;
   Струи Днепра великолепны
   Шумняе в море потекут.
   Потемкин принял все как должное и сказал:
   - Где хочешь сыщи, матушка, а к весне вынь да положь на  пенек  шесть
миллионов золотом... Я войну начинаю!
   Екатерина ответила, что ресурсов нет - исчерпаны:
   - А маленькая принцесса Фике состарилась, и никто ей больше в долг не
верит... Знай, что войну пора заканчивать.
   - Начинать ее, - сказал Потемкин, взмахнув жезлом фельдмаршала.  -  И
тогда ты "в плесках внидешь в храм Софии", древнейший на Босфоре, еще от
Византии царственной...
   Гарольды расступились, а музыканты вскинули валторны.
   - Гром победы, раздавайся! - призвал их Потемкин.
 
 
   ДЕЙСТВИЕ ШЕСТНАДЦАТОЕ
   Гром победы, раздавайся!
 
   Здесь был рубеж исполинского ешл шествия к немерцающей славе.
   А.Н. Симойлов Жизнь и деяния князя Потемкина-Таврического
 
   Имя странного Потемкина будет отмечено рукою истории.
   А.С. Пушкин
 
 
   1. АВТОРСКОЕ ОТСТУПЛЕНИЕ
 
   Близ старинной границы между  литовской  Жмудью  и  герцогством  Кур-
ляндским с XV века существовало местечко Янишки (ныне Ионишки),  считав-
шееся "гусиной столицей" всей Прибалтики, как когда-то и Арзамас считал-
ся "гусиной столицей" всей России... Сейчас по шоссе Елгава-Шяуляй вере-
ницей мчатся такси и личные машины: среди рижан принято ездить в Ионишки
- закупать гусей для праздничного стола.
   Я тоже бывал на этой колхозной ярмарке, где можно приобрести  кустар-
ную копилку для денег или воз сена для своей  любимой  коровы.  Но  меня
привлекало в этом городишке иное... Вероника (ныне покойная)  уже  звала
меня в такси, чтобы ехать обратно в Ригу, но я сказал ей:
   - Погоди, я еще не осмотрелся как следует...
   Впрочем, кроме здания величественного костела, я не отыскал здесь су-
щественных примет прошлого: через древний городишко прокатились две  ми-
ровые войны.
   - Что ты здесь потерял? - торопила меня Вероника.
   - Я хочу найти дух...
   - Чей?
   - Того негодяя, который стал последним фаворитом старой  Екатерины  и
который уничтожил моего героя-Потемкина...
   Да, именно здесь была резиденция князя Платона Зубова, здесь и догни-
вал он в неправедной жизни, а все вокруг, насколько  хватает  глаз,  все
эти деревни, замки, фольварки и гусиные пастбища принадлежали ему, одно-
му ему.
   Старая граница литовской Жмуди осталась позади, а для  Вероники  было
неожиданно услышать мои слова:
   - Так ему и надо.
   - Кому? - спросила она...
   Я жил тогда как раз 1789 годом. На всякий случай, чтобы проверить се-
бя, я еще раз глянул в книгу Константина Грюнвальда "Франко-русские сою-
зы". Грюнвальд подтверждает: появление при дворе Сегюра все-таки сближа-
ло Версаль с Петербургом, а торговый трактат, зарожденный на водах озера
Ильмень, подготовил почву для заключения альянса; Безбородко уже  хлопо-
тал о создании коалиции Франции, Испании, Австрии и России, направленной
своим острием против агрессивной Англии. "Впрочем,  сообщает  Грюнвальд,
этот договор не мог иметь больших последствий, поскольку вскоре в Париже
произошли потрясающие события!" Екатерина оказалась слепа: не сумев пре-
дугадать будущих бурь, она с милым кокетством говорила Сегюру:
   - Я не разделяю мнения тех, кто думает, что Европа пребывает накануне
большой революции... Когда сапожникам нечего есть, их кормят, и,  сытые,
они ложатся спать!
   Перед Сегюром она была вполне откровенна:
   - Я всегда не терпела Францию и не любила французов. Догадайтесь, кто
заставил меня взглянуть на Францию иначе?
   Сегюр перечислил: Вольтер? Дидро? Де Линь?
   - Нет, это был гениальный Фальконс, который первым донес до меня  все
обаяние французской новизны, французской талантливости и  красноречия...
хотя мне крепко от него доставалось! Но я благодарна этому сердитому че-
ловеку за многое.
   Сегюр не раз говорил, что ее царствование сохранится  в  истории  под
именем "екатеринианства":
   - Но что важнее для вашего величества - мнение современников или пос-
мертное мнение потомков?
   Он и сам не ожидал, что Екатерина разволнуется.
   - Все-таки мнение истории для меня важнее, - созналась она.  -  Петра
при жизни ненавидели и проклинали, однако в памяти потомства он  остался
с титулом "Великий". Я знаю, что обо мне говорят... все знаю! Но был  ли
хоть один день в моей жизни, в который бы я не подумала прежде  всего  о
славе и величии России? Пусть будет суд, - сказала Екатерина. - Я  верю,
что пороки мои забудутся, а дела останутся...
   В конце беседы она предупредила Сегюра: исторических лиц надобно  су-
дить, примеряя их деяния не ко временам будущим, их потребно  судить  по
условиям времени, в котором они жили:
   - Тогда не так уж грешна покажусь и я... грешная!
   Но суд истории сыграл с ней нелепую шутку: при имени Екатерины снача-
ла вспоминают любвеобильную женщину, а уж потом, перечислив всех ее  фа-
воритов, припоминают и те громкие дела, которые свершила при ней великая
мать-Россия. Страсть императрицы с годами не утихала,  но  Потемкин  сам
регулировал ее движение, уверенный в том, что Екатерина будет  ему  пос-
лушна, получая фаворитов только из его рук. В  этом  и  таилась  роковая
ошибка: светлейший никогда не думал, что при дворе  сыщется  иная  сила,
ему враждебная, способная выдвинуть своего фаворита, чтобы устранить По-
темкина и восторжествовать на его унижении... С  давних  пор  при  дворе
состоял Николай Иванович Салтыков, омерзительный  эгоист,  сгоравший  от
зависти ко всем, кто был важнее его и богаче. Под стать мужу была и ста-
рая карга Наталья Владимировна Салтыкова, обвешанная  с  ног  до  головы
амулетами образков, за что ее прозвали "чудотворной иконой". О появлении
этой гадины во дворце узнавали по неистовым воплям: "Сгинь... сгинь, са-
тана!" Перед Салтыковой,  выкрикивающей  такие  заклинания,  безобразные
карлики жгли перья и старые мочалки, дабы дурным запахом отвести в  сто-
рону нечистую силу. Вот эта ханжеская чета, алчная и зловредная,  решила
уничтожить Потемкина! А... как?
   Очень просто. С помощью пригретого в доме своем Платона  Зубова,  что
служил в Конной гвардии  секунд-ротмистром,  ничем  не  выделяясь  среди
гвардейской молодежи. Но он был смазлив лицом, брови имел дугами,  ходил
на цыпочках, чтобы казаться выше ростом, и Салтыкова оценила