емкин отдал  себя  на  съедение
ропшинским комарам. В комнатах государя "вдруг послышалась возня,  будто
передвигали тяжелую мебель, потом на крыльцо выскочил Алехан - с  вилкой
в руке, вилка была в крови.
   - Вот и все, - сказал, - фараона не стало...
   Перегнувшись через перила, Орлов начал громко блевать, нечаянно  заб-
рызгав Потемкина. Вытерев рот, изуродованный чудовищным шрамом, он дале-
ко в кусты забросил вилку:
   - Ты мне нужен - в Петербург надо скакать...
   Потемкин шагнул в комнаты. Император валялся на полу, шея его была  в
рваных ранах, возле головы лежала окровавленная подушка. Шванвич  бинто-
вал свой громадный кулак,  укушенный  императором,  Барятинский  веником
подметал с полу осколки бутылок.
   - Кто ж его так? - Потемкин кивнул на мертвеца.
   Князь Федор треснул его веником по лицу:
   - Кто, кто! Дурак такой, еще спрашивает... Вот укажем, что твоя рабо-
та. Эвон свидетелей сколько - все подтвердят...
   Потемкин затих. Шванвич поднес ему вина:
   - За помин души... хвати, вахмистр!
   Со двора вошел Алехан, уже протрезвевший. Присел к столу. Писал  лег-
ко, не думая, брызгая пером.
   - Вези, - передал написанное Потемкину. - Ты - конный, доскачешь лег-
ко. Вручи лично матушке...
   Потемкин снова предстал перед Екатериной; стройная и гибкая, она  еще
не сняла черных одежд, которые очень шли ей.
   - Из Ропши - от Орлова! Вашему величеству.
   Она извлекла из пакета лист серой бумаги: "...Сам не  знаю,  как  эта
беда случилась. Погибли мы, когда ты не помилуешь. Матушка - его нет  на
свете... Повинную тебе принес, и розыскивать нечего".
   Екатерина отправила курьера в Кексгольм, чтобы Иоанна везли обратно в
Шлиссельбург, но обязательно сделали остановку в деревне  Мурзинке.  По-
темкину велела:
   - О том, что привезли, прошу молчать до  публикации  манифеста,  а  о
том, что знаете, прошу молчать до смерти...
   Императрица депешировала  Станиславу  Понятовскому  о  кончине  мужа:
"Страх причинил ему диарею. Он ужасно много пил, геморроидальная  колика
возобновилась с воспалением в мозгу, два дня он был в этом положении, и,
несмотря на помощь  докторов,  скончался...  апоплексический  удар  убил
его!" Мнимые геморроидальные колики перекочевали и в манифест  о  смерти
Петра III.
   Потемкин возымел надежду, что теперь Екатерина даст ему золотой  ключ
камергера, но получил только 400 крепостных душ. Парня, как видного  же-
ниха, стали зазывать в гости; бывая в свете, он удивительно точно имити-
ровал походку императрицы, мастерски передразнивал ее немецкий акцент...
Федор Волков уговаривал его бросить двор и гвардию:
   - Иди в театр! Великий актер в тебе пропадает...
   Страшная буря разметала в щепки корабли, на которых  были  отправлены
из России в Голштинию войска бывшего императора.
   - Хоть один человек спасся? - спросила Екатерина.
   - Ни единого, - ответил Панин, крестясь...
   Она перечитала доношения Данилы Власьева и Луки Чекина, которые нахо-
дились при царе Иоанне неотлучно, клятвой обязанные  умертвить  его  при
любой попытке к освобождению.
   "...Арестант по постеле ерзгает и необычно пышыт  стал  ему  говорить
што ета у тебя за шарканья и пышанья такое идет никак ты  на  ком  ездиш
лутчеб етова вставши да молился Богу, он указал на  поручика  и  говорил
етат человек на меня кричал што ты ерзгаешь и пышыш как на чертовке  ез-
дишь и я сказал арестанту он слышал што ты шалиш за то на тебя и  кричал
а тебе етак делать негодитца надобно быть кротку теперь же ища ночь  так
пади ложися... он пошел к кровати и закричал буть  ты  проклят  и  потом
легша на постелю говорил што ета последней самой афицеришка меня  толка-
ет."
   Понять эту писанину глазами невозможно. Екатерина прочла рапорт вслух
- и лишь тогда услышала живые голоса узника и его  стражей.  Императрице
очень хотелось бы, чтобы Иоанн Антонович выглядел поврежденным в уме,  -
в этом случае вполне законно отречение его от  престола.  Но  в  рапорте
приставов Власьева и Чекина она усмотрела  лишь  возбужденное  состояние
узника.
   Тем временем мертвого императора уже доставили из  Ропши  в  столицу,
где его удачно подштукатурили и загримировали. Тело  выставили  в  Алек-
сандро-Невской лавре для всеобщего обозрения, а желающих  посмотреть  на
чудака было - хоть отбавляй! Чтобы покойника не слишком-то разглядывали,
у гроба его дневали бравые капралы, которые на зазевавшихся покрикивали:
   - Проходи давай! Чего ты тут залюбовался?
   Двери храма были открыты, сквозняк забирался под треуголку  мертвеца,
шевеля редкие пряди бесцветных волос.  Руки  Петра,  обвитые  громадными
крагами образца Карла XII, были скрещены на груди;  мундир  на  нем  был
прусский-голубой, с серебряным позументом; израненная шея туго  обмотана
широким шарфом.
   - Проходи, - слышалось. - Или царей не видывал?..
   Все думали, что Екатерина не явится к погребению, но она пришла и ве-
ла себя как ни в чем не бывало. Для приличия даже  всплакнула.  Петр  не
удостоился погребения в соборе Петропавловской крепости - он  был  зарыт
по ритуалу как рядовой офицер. Следуя к  карете,  Екатерина  повстречала
мордастого старца Миниха:
   - А, фельдмаршал! Вот рада... Слышала я, что в Ораниенбауме  учил  ты
мужа моего, как со мною вернее расправиться.
   Припав на колено, Миних облобызал края ее платья.
   - Езжай-ка в Рогервик, покомандуй... каторгой!
   Миних задержал императрицу словами:
   - Еще в ссылке будучи, из Сибири подавал я в Сенат проект о заведении
бумажных денег в России, но сенаторы ответили, что нельзя того, иначе  в
народе худые суждения возникнут.
   - Об этом стоит подумать, - ответила Екатерина.
   Шлейф траурного платья выскользнул из цепких дланей  фельдмаршала  и,
словно большая змея, поблескивая чешуей, медленно втянулся в глубину ка-
реты. Лошади рванули с места, следом тронулся бравурный и красочный  эс-
корт кавалер-гвардии. Сидя на мягких диванах, обтянутых лионским  барха-
том, Екатерина сказала Орлову:
   - Я не повторю ошибки моего покойного, вечная ему память, который  на
советы короля Фридриха скорее короноваться отвечал, что "корона не гото-
ва"... У меня она всегда будет готова!
   С коронацией Екатерина явно торопилась, ибо этот акт юридически  зак-
реплял ее на престоле российском.
   - А если Позье в срок не управится? - спросил Гришка.
   - Горшком накроюсь и горшком коронуюсь...
   В новой короне оказалось шесть фунтов весу, и Жером Позье долго изви-
нялся, что, несмотря на все старания, никак не мог облегчить ее тяжесть.
Екатерина, примеряя корону, сказала:
   - Ничего. У меня шея крепкая...
   В середине августа она секретно выехала в деревню Мурзинку, где пови-
далась с императором Иоанном Антоновичем. Осталось навеки неизвестно,  о
чем они беседовали, но, вернувшись в Петербург, государыня с  огорчением
призналась фавориту:
   - Иоанна кормят как свинью на убой, но только в этой  животной  нена-
сытности и проявляется его ненормальность. К сожалению, он отлично  зна-
ет, кто он такой... Чтобы не возбуждать в нем  мужских  чувств,  я  была
одета в костюм офицера. Но, кажется, он все равно догадался, что  я  су-
щество другого пола...
   Бецкой представил ей на усмотрение  списки  лиц,  которым  предстояло
праздновать коронацию в Москве; императрица заметила, что имя  Потемкина
кем-то грубейше замазано.
   - Это я вычеркнул, - сознался Гришка Орлов.
   - А зачем?
   - Не нравится мне, как он глядит на тебя.
   - А как глядит? - пококетничала Екатерина.
   - Потемкин, вроде этого дурачка царя Иванушки, тоже, видать, уже  до-
гадался, что ты у нас существо иного пола...
   Екатерина отправила Потемкина в Стокгольм - для  извещения  шведского
двора о своем благополучном воцарении.  Инструкции  она  вручила  ему  в
Царском Селе, потом попросила покатать ее на лодке. Потемкин греб весла-
ми, а она говорила:
   - Там моим послом граф Остерман, привезите от него блистательную  ат-
тестацию, дабы я могла вас ко двору приблизить.
   Потемкин в несколько могучих гребков разогнал лодку на середину  озе-
ра, бурно заговорил, что как никто не знает истоков Нила, так  не  знает
она истоков его любви... Екатерина зачерпнула воды с левого борта  лодки
и поднесла ладонь к его губам.
   - Выпей, смешной, - сказала она.
   Потемкин выпил. Она зачерпнула воды с другого  борта  лодки  и  снова
поднесла ладонь к его губам.
   - Выпей, глупый, - снова велела она.
   Потемкин выпил. Екатерина рассмеялась:
   - Какая же разница? Да никакой... вода везде  одинакова.  Так  и  мы,
женщины. Не обольщайся в этом заблуждении: что императрица, что солдатка
- все мы из одного теста!
   Вечером Потемкина поманил к себе Алехан.
   - Во! - показал он ему кулак. - Не крой чужую  крышу,  тогда  и  своя
протекать не будет. Понюхай, чем пахнет...
   От кулака исходило нежное благовоние пачулей -  самых  дорогих  духов
Парижа, настоянных на травах заморского Цейлона.


   11. ТОРЖЕСТВУЮЩАЯ МИНЕРВА

   Швейцарец Пиктэ - гигант с руками гориллы, имевший лицо мрачного зло-
дея, - прятал под кафтаном острую испанскую наваху. Никто не  догадывал-
ся, что, будучи секретарем Орловых, Пиктэ - тайный телохранитель  Екате-
рины, а заодно ее соглядатай за плутнями  тех  же  Орловых...  Екатерина
частенько была очень откровенна с Пиктэ, и сегодня в его присутствии она
разорвала письмо, составленное для ублажения Версаля:
   - Конечно, неотправленные письма всегда честнее и содержательнее отп-
равленных. Но пока версальской политикой ведает герцог Шуазсль,  мутящий
турок, нам дружбы с Францией не видать. Кстати, если барон Бретейль вер-
нулся из Варшавы, я его приму...
   Нуждаясь в русской боевой мощи, Версаль и Вена на время войны с Фрид-
рихом притворились, будто допускают русских в семью европейских народов.
Но теперь вчерашние союзники хотели бы загнать  Россию  в  дальний  угол
международной политики. Франция утвердила императорский титул  лично  за
Елизаветой, но герцог Шуазель не признавал титулатуры имперской за  Ека-
териной...
   Бретейля она встретила почти игриво:
   - Однако, друг мой, Россия не такова, чтобы, в театр идучи, на галер-
ке сиживать, - уготована нам ложа имперская... Правда ли, что вы  надее-
тесь дожить до революции в России, а день возникновения ее  сочтете  для
себя днем счастливейшим?
   - Да, революция в России неизбежна.
   - Я буду счастлива видеть ее сначала во Франции.
   - Сначала пронаблюдаем ее в России.
   - Не будем ссориться, - ответила Екатерина. - Вам известно,  что  все
эти годы, с первого же дня моего пребывания в России, я только и делала,
что стремилась к занятию престола?
   - Вы слишком доверительны, - усмехнулся Бретейль.
   - Благодарите меня за это! А зачем скрывать, что я счастлива? Моя им-
перия велика и могуча, она обладает всем, что надо для  занятия  первого
ранга в Европе.
   - О, как вы скромны! - уколол ее посол Версаля.
   - Пусть герцог Шуазель и дальше бубнит в салонах Парижа, что  я  выс-
кочка. Но для тех, кто разгадал мой характер (как разгадали его вы, Бре-
тейль!), все происшедшее в России должно  казаться  явлением  закономер-
ным... Так и быть, - сказала она, - открою маленькую  тайну:  мне  нужно
хотя бы пять лет мира.
   - Забавно! А потом станете воевать?
   - Я не вижу достойных противников. Правда, мой супруг за шесть  меся-
цев правления своего порядком извратил политику кабинета, и мне предсто-
ит многое усердно исправлять...
   Бретейль вернулся в посольство, созвал секретарей:
   - Милые Рюльср и Беранже, срочно запросите у  герцога  Шуазеля  новые
шифры. Екатерина сейчас слово в слово процитировала мое  высказывание  о
скорой революции в России... Я много бы дал, чтобы узнать, кто из  русс-
ких академиков расшифровал нас?
   - Может, Ломоносов? - подсказали атташе.
   - Вряд ли. Он сейчас много болеет...
   Екатерина пригласила вице-канцлера Голицына:
   - Михайлыч, желательно наблюдать за кознями не только бретейлевскими,
но и его секретарей, которые, чую, не зря по домам вельможным тут шляют-
ся, всякие шкоды вынюхивают, а потом, чего доброго, вранье свое  опубли-
куют. Глаз да глаз!
   Екатерина перебирала на столе бумаги с таким же усердием, с каким ра-
чительная хозяйка на кухне переставляет посуду. В политике она  симпати-
зировала Англии, Фридриха II называла Иродом, а Панин внушал  императри-
це, что союз с Пруссией сейчас все-таки важнее, нежели вражда с нею:
   - Оставим Пруссию - яко стрелу, торчащую из окровавленного сердца Ма-
рии-Терезии: цесарцы венские тоже враги нам немалые...
   Теплые дожди обмывали медные крыши вельможных домов столицы,  каскады
воды бушевали в трубах и водостоках, плотники  набивали  обручи  на  но-
венькие бочки, казначеи сыпали в каждую по 5000 рублей  серебром  -  для
метания в народ московский, народ строптивый и  непокорный...  Близилась
осень. Екатерина часто спрашивала Бецкого - что пишет ему Федор Волков?
   - Феденька уже в Москве, сбирается представить вас в  мистерии  "Тор-
жествующая Минерва", и для сей Минервы уже подобрал  девку  пригожую  из
крепостных графа Шереметева...
   Сенату она велела тоже ехать на коронацию:
   - Дабы веселье перемежалось заботами государственными.
   Перед дипломатами Екатерина всячески афишировала свою активность:
   - У меня здоровье молодой ослицы, и с пяти утра  до  шести  вечера  я
принадлежу моим подданным. Пусть в Европе все ведают, от королей до  ни-
щих, что престол  российский  восприяла  я  не  ради  персональных  удо-
вольствий...
   В канун отъезда на  коронацию  Панин  доложил  императрице,  что  хан
Крым-Гирей поднял свою конницу и прошел через степи, как  черный  смерч.
Это известие ошеломило Екатерину:
   - Неужели прошел по нашим владениям?
   - Да! А при хане-разбойнике состоял ради консультаций военных  прусс-
кий резидент Боскамп - вот что для россиян несносно.
   Екатерина заварила для себя кофе покрепче:
   - Этого болтуна фон дер Гольца - ко мне!
   Берлинский посол еще от порога распетушился для  целования  руки,  но
рука Екатерины убралась за спину.
   - Учинилось, нам ведомо, что при войске хана крымского  и  ногайского
обретается атташе ваш Боскамп, а - нужда тому какова? Ведь  вы  извещены
достаточно, как я генералов своих за фалды хватала,  чтобы  они  сгоряча
Берлин вторично не отнимали. Но я могу и волю дать гневу своих  армий  -
пускай наступают, и завтра же мы снова будем костры палить  на  площадях
берлинских, а казаки наши всех курят ваших пережарят на саблях своих...
   Впервые прорезался голос Екатерины - ее резкий диктат в делах полити-
ки. Гольцу стало дурно. Екатерина указала вывести  его  прочь.  И  сразу
поскакали курьеры посольские - в Берлин, оттуда понеслись курьеры  коро-
левские - в Крым, и татарский хан мгновенно распустил свою орду  по  ки-
биткам. Лишь тогда Екатерина тронулась  в  дорогу,  проезжая  по  четыре
станции в день, на каждой плотно закусывая. Григорий Орлов  подлаживался
к ней с ласкою:
   - Едешь под корону, а когда под венец уведу тебя?  Гляди,  Катя,  жи-
вем-то невенчаны... Хорошо ли так?
   - Оставь, - морщилась женщина.
   - Грех такую, как ты, во вдовстве оставлять. Эвон, и тетка  твоя  по-
койная, она ведь венчалась с Разумовским-то.
   - Не было того! Не было... слухи одни.
   Сытые кони резво увлекали кареты в гущу желтеющих берез,  по  зеленым
елочкам прыгали рыженькие белки. Кони мчали  на  Москву;  внутри  кареты
часто позванивал колокольчик верстомера: вот еще одна верста миновала...
вперед, вперед.
   - Ты не слушай, что тебе Панин с гетманом наговаривать станут, ты нас
слушайся, - внушал всю дорогу Григорий Орлов,  осыпая  ее  поцелуями.  -
Вслед за короной, Катя, готовься брачный венец принять... Уж как  любить
буду - всем чертям тошно станет! Верь. Я таков. Горяч. Верно. Потому что
мила. Ух, зацелую...
   Часто звонил всрстомер - близилась Москва.
   Первопрестольная встретила ее колокольным набатом, коврами персидски-
ми на мостовых, шалями китайскими на подоконниках. Все  унылые  места  и
заборы подгнившие были замаскированы ельником и  можжевельником.  Войска
равнялись шеренгами, а пушки выпаливали столь звончайше, что в ушах воз-
никала нестерпимая ломота. Екатерина, стоя в открытой карете,  кланялась
народу на все четыре стороны. Кланялась недаром:  народ  встретил  ее  с
унизительным равнодушием, и это сразу заметили  послы  иноземные.  Ночью
кто-то сорвал портрет Екатерины с триумфальной арки, утром  полиция  по-
добрала его из грязи, он был разорван и растоптан.
   Екатерина просыпалась от криков под окнами:
   - Виват император Павел, ура - Петровичу!
   Разве это сын? Это - соперник...
   Театральными подмостками стала для Федора Волкова вся Москва...
   Народ оповестили заранее, чтобы шел на Басманные, Мясницкую и Покров-
ку, где в машкерадном действе узрят люди русские всю гнусность пороков и
усмотрят признаки добродетели. Из афишек печатных москвичи сведали,  что
после явления "Торжествующей Минервы" будут  "разные  игралища,  комедии
кукольные, гокус-покус и разные телодвижения..." Старики молодых спраши-
вали:
   - Мил человек, а кто така Минерва-то будет?
   - Минерва-стерва. Гляди сам... видать, баба.
   На целые две версты растянулась многотысячная  процессия  пересмешни-
ков, дударей и комиков. Первой протащилась хромающая на костылях Правда,
затасканная по судам, где ей глаз подбили, и эта несчастная  Правда  во-
локла на себе разломанные в тяжбах весы Фемиды. А за Правдою ехали сытые
и веселые судьи-взяткобравцы, бодрыми  голосами  они  восхваляли  пользу
взятокакциденций:
   Пусть мошенник шарит - не велико дело!
   Срезана мошонка - государство цело!
   Герольды, идущие подле, внятно объясняли народу, что акциденции  суть
взятки, а из яиц гнилостных, на которых сидят неправедные судьи,  сейчас
вылупятся зловредные гарпии (сиречь - гады).
   Ехали чиновники-крючкотворцы, жрали ветчину, бужениной ее  закусывая.
Они сыпали в народ семя злое - семя крапивное!
   А те, кого они обжулили себе в прибыль, двигались  следом,  показывая
народу свои кошельки опустевшие:
   - Зрите, человецы российски: во как в судах обирают!
   Важные бюрократы пронесли знамена с надписями:
   СЕЙ ДЕНЬ ПРИНЯТЬ НЕ МОГУ -
   ЗАЙДИ ЗАВТРЕВА
   Оголтело плясали на морозе рогатые сатиры:
   Шум блистает, дурь летает,
   Хмель шатает, разум тает,
   Наглы враки, сплетни, драки -
   Все грызутся как собаки.
   По-ми-ри-тесь!
   Рыла пьяны пожалейте -
   Не де-ри-тесь!
   Невежество ехало на ослах, а фурии на верблюдах.
   Явилась символика раздоров и семейных несогласий:  ястреб,  терзающий
голубицу, паук, сидящий на жабе, голова кошки с мышью в  зубах,  лисица,
давящая курочку. Явилась новая надпись:
   ЭТО ДЕЙСТВИЕ ЗЛЫХ СЕРДЕЦ
   Хор исполнял слова "Ко Превратному Свету":
   Который на пример недавно был в заплатах,
   Но, став откупщиком, живет теперь в палатах.
   В карете сидя, он не смотрит на людей,
   Сам будучи своих глупее лошадей.
   На козлах и свиньях прокатились румяные Бахусы, они играли на бряцал-
ках и тамбуринах, везли корзины с виноградом. Винные откупщики (все, как
на подбор, краснорожие) выглядывали из бочек, которые катили  по  Москве
пьяницы.
   Пьяницы были с синими носами, пели гнусно:
   Отечеству служим мы более всех!
   И более всех мы достойны утех.
   А вы оцените нашу тягу к вину -
   Мы пополняем пьянством казну!
   В громадной люльке провезли Глупость Старую. Глупость играла в  куклы
и сосала из рожка манную кашку, а шустрая девочка стегала старую  розга-
ми.
   - Так ей, дуре! - смеялся народ московский.
   Шли продувшиеся картежники, проповедуя мораль:
   Картежные игры тревожат наши дни,
   Отъемлют нужных слуг от общества они.
   Наконец из переулка выехали натуральные добродетели:  Аполлон,  играя
на лире, беседовал с Музами, шествовали старцы в белых хитонах,  венчан-
ные лаврами... Везли на колеснице крепостную девку Агафью,  изображавшую
Минерву Торжествующую