Потемкин мешком вывалился из седла на траву.
   - Вот и конец... Но, Боже, как я устал!
   Чужая лошадь, признав нового хозяина, покорно стояла над ним.  Григо-
рий Александрович пошарил в саквах, желая сыскать краюху хлеба, - увы! А
его верная кобыла оставила свои кости на берегах Ларги, уже  вписавшейся
в летопись новой российской славы. Опираясь на иззубренный палаш, Потем-
кин повел коня в поводу.
   Бой завершился, вдали угасали крики победителей:
   - Виват Катерина Великая... виват матка наша!
   "Что они знают о ней? А вот я, да, я-то знаю..."
   Гонцы от Бендер, осажденных Паниным, не  возвращались,  и  дальнейшее
продвижение армии Румянцева с каждым шагом становилось опаснее: вклинив-
шись между двумя армиями, турки могли отрезать Румянцева от его коммуни-
каций и магазинов. Разбитые войска Абды-паши бежали  в  сторону  Кагула,
усеивая свой путь носами и ушами, которые с большой  ловкостью  отрезали
им военные палачи - за трусость! Трофеи достались  русским  небывалые...
Из-за полога шатра зычно разносило рявкающий бас Румянцева:
   - Что мне этот Абды-паша? Такого дурня  бить  жалко  -  мне  сам  Ха-
лиль-бей, визирь великий надобен, тогда и войне конец...
   Халиль-бей как раз в это время маневрировал близ озера Кагул; все ду-
мали, что визирь прямо с марша навалится на армию Румянцева. Но визирь у
Кагула и задержался... Румянцев, повстречав Потемкина, вдруг  озлобленно
сказал, что отдаст его под суд:
   - И не посмотрю, что вы при дворе отплясывали!
   - За что под суд? - обомлел Потемкин.
   Обвинение было таково: противника не преследовали.
   - А на что вам, господа, кавалерия дадена? Чтобы по  боярыням  молда-
ванским разъезжать, да вино в деревнях сыскивать? Будь  такое  дело  при
Минихе, царствие ему небесное, так он не стал бы лясы точить, а сразу бы
задрал оглобли полковой фуры и повесил тебя на оглоблях за шею -  вот  и
болтайся там!
   Потемкин ожидал, что за Ларгу-то уж обязательно станет кавалером  ге-
оргиевским, а вместо ордена ему оглобли с петлею сулят. Однако он не по-
лез на рожон, вежливо объясняя Румянцеву, что кавалерия после атаки едва
ноги таскает:
   - Нам конницу подвижную не догнать было б!
   - Конницу? А пехоту на двух ногах - тоже не догнать было?  Ездить  не
умеете, господа хорошие...
   Надсадно визжали колеса - Румянцев отгонял прочь обозы, составляя  их
в обширный вагенбург, чтобы лишние грузы не сковывали маневренность  ар-
мии.
   Вместе со штабом Потемкин участвовал в рекогносцировке Румянцева, ко-
торый взлетел на жеребце к подножию Траянова вала, подле  него  крутился
на лошади молодой и шустрый капитан Михаила Голенищев-Кутузов, отмахива-
ясь от жалящих слепней.
   - Вас ждут великие дела, - шепнул он Потемкину.
   - Зачем пугать меня? - Потемкин на шенкелях стронул  лошадь  ближе  к
Безбородко: - Сколько Халиль привел войска?
   - Сто пятьдесят тыщ.
   - А татар за нами сколько собралось?
   - Восемьдесят тыщ.
   - Опять  наши  силы  неисчислимы,  -  засмеялся  Потемкин.  -  Бедная
мать-Россия: никак солдат нарожать вдоволь не может...
   Румянцев через подзорную трубу оглядел турецкий лагерь.
   - А пушек у них много, - обратился он к Мелиссино.
   - Я вижу. Вагенбург, считайте, уже отрезан.
   - Это кто ж отрежет? - удивился Румянцев и трубою показал в гущу про-
тивника. - Утром оставлю от них рожки да ножки...
   От своей ничтожно маленькой армии он оторвал еще 6000 солдат и  велел
Потемкину взять их для охраны вагенбурга.
   - Вам предстоит обрести честь и славу, - мрачно изрек он.  -  Пока  я
бью турок, вы должны сберечь мне обозы. От вашей  бдительности,  сударь,
зависит все: быть армии или не быть.
   Один глаз Потемкина был мертв, другой источал слезу.
   - За что обижаете меня? - спросил он. - Почто в великий час битвы ли-
шаете случая отличиться? Вы ведь знаете, каков я:  смерти  не  страшусь,
хотя и от жизни не отказываюсь.
   - Исполнять! - гаркнул Румянцев.
   Михаила Илларионович Голенищев-Кутузов тихо засмеялся:
   - Я ведь предупреждал, что вас ждут великие дела.
   - Помолчи хоть ты... капитанишко!
   Потемкин отъехал к обозам. Ночью разожгли костры, в пикетах  покрики-
вали часовые, кони фыркали устало. Было неприятно тихо, но даже в тишине
угадывалось присутствие многотысячной орды татарских  всадников,  сторо-
живших огни русского вагенбурга, чтобы утром наброситься на него и,  оп-
рокинув, вломиться в тылы румянцевской армии. Потемкин  открыл  флягу  с
вином... Чу! - вытянулся он от костра, напрягаясь. В отдалении слышались
первые громы битвы при Кагуле. Потемкин видел молнии битвы и всей  душой
понимал, что сейчас (увы, без него!) свершается там нечто такое, что ре-
шит многое - раз и навсегда!
   Это был момент, когда Румянцев перешел Траянов вал, а его войска -  в
суровейшем молчании - выстроились к баталии. Турки проснулись, с  удиви-
тельной бодростью накинулись своей конницей. Но уже миновали времена Ми-
ниха, который создавал гигантское каре, еле ползущее со своими  обозами,
пушками и стадами живности внутри его, - Румянцев, избавясь от вагенбур-
га, расчленил армию на несколько подвижных малых каре,  ограждая  их  не
рогатками, а массированным огнем артиллерии, и пушки Мелиссино, встречая
этот день, день небывалой славы, прямо с колес (!) дали башибузукам жес-
токий отпор... Румянцев обернулся к штабу:
   - Виватов не надо! Скажем "хоп", когда выскочим...
   Каре князя Репнина уже трещало под натиском турок, выскочивших из ло-
щины. Румянцев бросил резерв в эту лощину, дабы пресечь врагу пути к ре-
тираде. Бой охватил всю линию войск. Румянцеву доложили, что  взято  уже
девяносто орудий.
   Румянцев хвалить за геройство никого не стал:
   - Девяносто? Почему так мало, черт вас побери?..
   За главным ретрашементом открылись мощные  батареи  великого  визиря.
Под свирепым огнем, в двух каре, шагали полки  -  Бутырский,  Муромский,
Астраханский и прочие (всего четыре тысячи штыков). Вдруг, будто  из-под
земли, выросла перед ними десятитысячная толпа отборных янычар.
   Никаких ружей и пистолей-одни лишь сабли.
   - Ля-илъ-Алла! - дружно закричали они.
   Румянцев прикрыл глаза. Потом открыл их: двух каре уже не было. Русс-
кие знамена перешли в руки янычар, а  великое  воинство  великой  России
спасалось постыдным бегством - под защиту соседних каре. Румянцев дернул
давно не бритой щекой.
   - Коня! - повелел он. Конь вынес его перед панически бегущими войска-
ми. Румянцев вздыбил под собой жеребца, раскинул руки вширь: - Да посты-
дитесь, робяты... вы же ведь - русские!
   Это не был приказ - лишь сердечный призыв. Не полководца к  солдатам,
а отца - к сыновьям своим. Вокруг него собирались  разбитые,  растоптан-
ные, изувеченные, посеченные саблями  бутырцы,  московцы,  астраханцы  и
прочие. Над ними возвышался сам Румянцев без парика - с  открытою  голо-
вой, кое-как обстриженной ножницами:
   - Очухались? Тогда за отечество, с Богом... арш!
   Спасибо Мелиссино, вот молодец: сверхточно уложил он ядра прямо в за-
рядные фуры, отбитые турками у русских. Порох есть порох, и с ним не шу-
ти: фуры - одна за другой - взрывались, погребая янычарские  толпы.  Ха-
лиль-бею протянули подзорную трубу, но величавым жестом визирь отвел  ее
от себя:
   - И без нее видно, что пора убирать шатер...
   Его шатер уже пронзали визжащие пули - это в тыл янычарам продралась,
вся в крови, дивизия князя Репнина. Напрасно великий визирь пытался  ос-
тановить бегущих.
   - Мы не виноваты, - кричали ему в ответ, - поди-ка сам побывай у  Ка-
гула, где сверкают молнии и грохочут громы...
   Разгром турецкой армии довершила турецкая же дивизия "Анатолия", сос-
тавленная из курдов. Выступив на подмогу  Халиль-бею,  они  поняли,  что
битва проиграна, и всех убегавших грабили и убивали без жалости. На  це-
лых семь верст дорога турецкого отступления покрылась  голыми  обезобра-
женными трупами. Каплан-Гирей поспешно увел своих татар прочь от  Кагула
- в дунайские плавни, под защиту стен Измаила...
   Был уже полдень, когда Потемкин привел вагенбург  к  месту  сражения.
Голова кружилась от множества трофеев: палатки, скотина, посуда, верблю-
ды с тюками, ковры, экипажи, фуры с припасами и аптеки достались русским
заодно с главным казначеем турецкой армии, которого Безбородко уже  тряс
за бороду:
   - Пес паршивый! Куда твоя казна подевалась?
   От казны визиря нашли только мулов, клейменных особым тавром  султана
Мустафы III, но пиастров и дукатов  -  ни  единого.  Безбородке  надоело
драть сераскира за бороду, он сказал:
   - Собирай гарем да скажи бабам своим, чтобы не  ревели.  Сейчас  всех
вас отправим на житье в Саратов...
   Гигантская армия Халиль-бея перестала существовать. Нет, всю ее,  ко-
нечно, не выбили - она попросту разбежалась.
   Это случилось 21 июля 1770 года. Виват!
   Мародеры того времени знали: только тряхни мертвого турка - он зазве-
нит от награбленного золота, а  с  русского  солдата  поживы  не  будет.
Иностранные волонтеры при ставке Румянцева писали с насмешкою, что рядо-
вой воин России плохо знает, как выглядит серебро и злато ("они не умели
различать их по цвету"). Солдат ведал два ценных металла - свинец в  пу-
лях да медь в пятаках, которыми казна платила  ему  за  ратные  подвиги.
Русский воин был бескорыстен и жил малым: хлебом и чесноком, чаркой вод-
ки и куском мяса. Он любил ходить в сапогах, но иногда бегал в атаки бо-
сиком, оставляя обувь в обозе. Простые дети крестьянской Руси, они боси-
ком-то бывали еще проворнее...
   Торжество Кагула имело продолжение: вскоре пал Измаил, Потемкин поко-
рил Килию, русская армия разворачивала победные стяги в  долинах  Дуная.
Петр Александрович, рапортуя Екатерине, не забыл, конечно, перечислить и
свои "старческие" немощи: тут болит, здесь покалывает, снизу ноет, свер-
ху дергает. "Ох, притворщик! - смеялась Екатерина. - Да  я-то  всего  на
четыре годочка его моложе, а разве кто скажет, что я старуха?" Она прис-
воила Румянцеву чин генерал-фельдмаршала, написав в рескрипте: "Вы  зай-
мете в моем веке несумненно превосходное место  предводителя  разумного,
искусного и усердного. За долг свой почитаю Вам  отдать  сию  справедли-
вость..." Петр Александрович первый в России удостоился  ордена  Георгия
первой степени. Наградами осыпали и офицеров его армии. Румянцев поздра-
вил Потемкина с третьей степенью долгожданного Георгия.
   - Это не за Кагул - за Ларгу! - сказал он.
   Потемкин прямо-таки осатанел от бешенства:
   - Помнится, за Ларгу-то вы меня вешать желали.
   - Дождись случая - повешу, - был ответ без улыбки...
   А рядовые победители при Кагуле получили в награду невиданное для них
чудо из чудес - шерстяные носки. Памятники той величавой  битвы  до  сей
поры гордо высятся близ молдавского колхоза Вулканешти; прохожий и  сей-
час, через два столетия, читает отлитые из чугуна вещие слова  фельдмар-
шала Румянцева:
   "СЛАВА И ДОСТОИНСТВО ВОИНСТВА РОССИЙСКОГО  НЕ  ТЕРПЯТ,  ДАБЫ  СНОСИТЬ
ПРИСУТСТВИЕ НЕПРИЯТЕЛЯ, НЕ НАСТУПАЯ НА НЕГО..."
   О громкий век военных споров -
   Свидетель славы россиян!


   6. СИТУАЦИИ

   Крымский хан Каплан-Гирей, застигнутый бурей войны далеко от Бахчиса-
рая, долго отлеживался в камышах, пока сабельный шрам на его  голове  не
покрылся спасительным струпом. Тогда, опираясь на плечо муфтия, хан выб-
рался из дунайских плавней и повелел:
   - Всем татарам скакать за мною... в Кырым!
   Раскол между татарами в Крыму, подвластными султану, и ногаями, подв-
ластными крымским ханам, уже произошел. Если представить Крым кувшином с
узеньким горлышком (Перекопом), то именно в этом горле "кувшина" сталки-
вались два вихревых потока, уже становившиеся  враждебны  один  другому:
ногаи рвались к степным кибиткам, чтобы отдаться под покровительство мо-
гучей России, а татары спасались от поражений за Перекопом, чтобы  отси-
деться в Крыму под защитою кораблей и гарнизонов турецкого султана. Буд-
жайская и Едисанская орды первыми изъявили покорность, и русское  коман-
дование великодушно пропустило их через линию фронта.  Каплан-Гирей  был
уже в пути к Бахчисараю, когда ему повстречались еще две орды -  Джамбу-
лакская и Едичкульская.
   - Куда вы спешите, люди? - окликнул их хан.
   Ему отвечали: сейчас важнее сохранить то, что осталось, нежели терять
головы ради того, что желает получить султан Мустафа. Каплан-Гирей нико-
го из них не удерживал... Наконец он добрался до Бахчисарая, в дворцовом
саду его встретил Селим-Гирей и резким жестом набросил  на  плечо  брата
черную косынку.
   - Это тебе от султана! - Косынка означала отречение  от  престола.  -
Милостию его в Крыму новый хан - я!
   Каплан-Гирей указательным пальцем смахнул с боков лошади пенистый пот
и этим потом увлажнил струп заживающего на  голове  шрама.  Он  напомнил
брату тот самый случай, когда голый цыган плясал на морозе от холода,  а
жена дала ему веревку со словами: "Опояшися как следует,  и  тебе  сразу
станет теплее".
   - Не так ли и ты, Селим, вроде этой веревки, которой  султан  опоясал
чресла свои, но теплее ему разве станет?
   Сбежались улемы, муфтии, мурзы и кадии. На  земле  валялось  длинное,
тяжеленное бревно. Сверженный хан силился поднять его. Возьмет  за  один
конец - бросит, за другой конец - тоже бросит. Каплан-Гирей ухватился за
середину бревна - не поднять.
   - Вы поняли меня, о мудрейшие? - спросил он.
   - Прости, не поняли, - отвечали знатные татары.
   - Один конец столба - наше прошлое, другой - наше  будущее.  Середина
же - настоящее. Взялся я за прошлое  Крыма  -  будущее  не  поднимается.
Взялся за будущее - прошлое на земле осталось. Схватился за день настоя-
щий - сил не хватает. А вы думайте...
   Его поняли с большим беспокойством.
   Громадное бревно лежало возле их ног как зловещий символ безвыходнос-
ти судеб Крымского ханства. Селим-Гирей, почуяв недоброе в  этой  притче
своего брата, окликнул ясыря Федора, дюжего  русского  раба,  служившего
водоливом в розовых садах.
   - Возьми это бревно и унеси, - велел он ему.
   Ясырь, наклонясь сразу взялся за его середину.
   - Эх, бездельники... - выругался мужик, и  неподъемное  бревно  вдруг
взлетело на его широкое плечо. - Куда нести? - спросил Федор  по-татарс-
ки.
   - Прочь отсюда... как можно дальше.
   Стражники растворили перед ясырем дворцовые ворота. Знатные мурзы ви-
дели, как русский раб вышел на улицу и направился куда-то твердой, нето-
ропливой поступью... Больше в Бахчисарае не видели ни этого  бревна,  ни
самого ясыря. Одному Аллаху известно, как далеко ушагал Федор и  где  он
сбросил это бревно.
   Петр Иванович Панин, обложив Бендеры, все время пугал Бендерского па-
шу Абдулл-Джалиль-заде, пересылая ему рапорты о победах Румянцева.  Паша
никак не реагировал. Но известие о Кагуле  встрепенуло  его;  он  сделал
дерзкую вылазку - перебил в траншеях много народу, поголовно вырезал це-
лые роты, причем среди офицеров погиб и  генерал-инженер  Лебедь.  После
чего паша в халате и при тюрбане выбрался на фас крепости, громким  кри-
ком прося позвать Панина... Петр Иванович предстал - в серебристом шлаф-
роке, в ночном французском колпаке, украшенном ленточками и бантиками, -
барин! С высоты неприступной  крепости  АбдуллДжалиль-заде  крикнул  ему
вниз по-немецки:
   - Не досаждай мне реляциями о чужих победах. Лучше осмелься сам взять
меня - тогда и хвастай. Но помни, что Аллах всемогущ: от Бендер ни одно-
го гвоздя, ни одной доски не получишь!
   Зловонно разбухая, под стенами Бендер долго разлагались трупы.  Нако-
нец турки средь бела дня вышли из цитадели, русские выбрались  из  тран-
шей, сообща стали хоронить убитых, миролюбиво переругиваясь и даже помо-
гая друг другу. Один из бендерских мортусов сдался в плен. Панин  допро-
сил перебежчика, и тот сказал, что вчера зарезали помощника паши со всей
его канцелярией за то, что он хотел сдать русским Бендеры.
   - Плохо у вас? - обрадовался граф Панин.
   - Но у вас тоже плохо, - здраво отвечал турок...
   Это верно: армия Панина каждодневно теряла в перестрелках 40-50 чело-
век, она просто таяла. В окопах грязи было  до  колена,  раненые,  упав,
захлебывались в слякоти. Были роты, в которых осталось лишь 19 рядовых и
ни одного офицера. Пора сказать правду: Румянцева  солдаты  боялись,  но
любили, Панина они боялись и не любили, - солдат всегда чует, кто  бере-
жет его кровушку, а кто льет понапрасну. Петр Иванович рядовых  вроде  и
не замечал - редко слово им буркнет; с аккуратностью, перенятой от прус-
саков, Панин награждал солдат после  схваток  каждого  по  25  копеечек,
только обижая людей.
   - Будто милостыньку подал... надо же, а?
   Бендеры не сдавались! Вокруг крепости шла подземная война: русские  и
турки, как кроты, неустанно копали глубокие галереи,  в  ответ  на  мину
подводили контрмину (в результате днями и ночами гремели взрывы,  погре-
бая в туннелях саперов и инженеров). Русские мужики-землекопы, нанятые в
Калуге и Рязани, погибали заодно с солдатами в могилах, которые сами  же
для себя и отрыли.
   Наконец граф Панин снова появился в траншеях.
   - Эй, правоверные! - крикнул он. - Передайте своему паше,  что  князь
Прозоровский разбил под Очаковом все ваше войско, которое вы ждете  себе
в подкрепление... Сдавайтесь!
   Рядом с ним рухнул барон Корф, которому турецкая пуля  прошила  наск-
возь обе щеки, разорвав во рту язык и выбив зубы. Панин шагнул  в  гале-
рею, где саперы уже сложили 400 пудов пороха  -  для  взрыва  "Globe  de
compression", чтобы обрушить крепостную стену. Полковник Протасов  через
трубку слушал землю.
   - Пока тихо. Вроде турки и не ведут под нас сапу...
   Только осенью Панин решился. Гренадеры подтащили штурмовые  лестницы,
залегли. Полтысячи крестьян с лопатами не покидали их - помощники! Ближе
к ночи "сотргеххюп" был взорван, но ворота Бендер лишь дрогнули на могу-
чих петлях. Общий поток людей ринулся в ров, люди  букашками  ползли  по
стенам, падавшие с лестниц увлекали за собой живых, которые  калечились.
Перемахнув через стены, русские приняли бой в самой кромешной обстановке
- в незнакомых улицах незнакомого города! Бендеры охватило  пожарами.  В
подвалах кричали заживо сгоревшие люди, но янычарский ага лишь под  утро
поднял над гласисом белое знамя, после чего  турки  стали  кидать  через
стену свое оружие, признав поражение. Но при это кричали:
   - Выпускайте нас за Дунай - домой!
   - Какой там Дунай? Всех вас ведено в Киев везти...
   Турки потеряли в этом пекле около 4000 человек, а русская армия - бо-
лее 4000. Правда, пленных взяли, вместе с детьми и  женщинами  ужасающее
количество-длиннющим обозом все они потянулись на  новое,  киевское  жи-
тельство. Потом армия отошла на зимние квартиры, а граф  Панин  подал  в
отставку. Его самолюбие страдало: Румянцев  стал  генерал-фельдмаршалом,
его подвиги восхищали мир, а взятие Бендер никто не праздновал.  Скрывая
уязвление гордыни, Петр Иванович объяснял душевную досаду невниманием  к
своей многострадальной армии:
   - Я представил к производству  в  кавалеры  сто  господ  офицеров,  а
Кригс-коллегия утвердила лишь тридцать пять. Уверен, что  такой  неспра-
ведливости в армии Фридриха Великого не допустили бы...
   Перед отъездом из армии обходя лагерь, он задержался возле костра, на
котором варилась каша; вокруг покатывались от хохота донские казаки. Па-
нин спросил, с чего они так веселятся.
   - Да эвон, Емелька-то саблю у сераскира отнял богатую, а теперь  бре-
шет, собака, будто сам государь Петр Первый ему крестным отцом доводится
- от него, мол, и сабля наследная.
   - А ну, дай нагайку! - сказал Панин; что есть сил отлупцевал  "крест-
ника" вдоль спины и спросил потом: - Какой станицы?
   - Зимовейской.
   - Зовут-то как?
   - Емелькой Пугачевым.
   - Ступай... тебя каша заждалась.
   Это была их первая встреча. Петр  Иванович  удалился  в  подмосковную
усадьбу Михалкове, где стал возводить... Бендеры! Да, да. Копию турец