церкви и деспотии, тор-
говый агент Екатерины по закупке произведений искусства  для  столичного
Эрмитажа.
   Русский посол князь Дмитрий Алексеевич  Голицын  уселся  поудобнее  и
спросил Дидро, где же его библиотека.
   - Она выше - на пятом этаже.
   - Не тяжело ли в ваши годы бегать наверх?
   - Врачи говорят, что тяжело...
   Дмитрий Алексеевич извинился перед ученым за столь долгую задержку  с
высылкой из Петербурга пенсии:
   - Очевидно, государыня занята.
   - О! Пусть она не волнуется напрасно...
   Голицын сказал: императрица спрашивает, каковы  причины,  заставившие
остановить выбор на Фальконе.
   - Фальконе я ставлю выше Пигаля, - был ответ.
   - Так! - сказал дипломат. - Но вот у меня в руках ваша же  статья,  в
которой вы браните Фальконе за декоративность манеры, за отсутствие вку-
са и банальность темы, за склонность к драпировкам и никчемной  символи-
ке... Сможет ли этот человек выковать торжественный монумент,  достойный
величия России?
   - Вы все сказали? - спросил Дидро.
   - Да, - Голицын откачнулся в глубину кресла.
   Дидро извлек из буфета бутылку с вином. Посол выждал,  когда  философ
выпил три рюмки подряд, потом запечатал вино и спрятал бутылку обратно в
буфет, заперев дверцу на ключик.
   - Итак, - бодрее заговорил Дидро, -  Пигаль  достиг  совершенства,  а
Фальконе еще не достиг его. Но для России  я  рекомендую  не  Пигаля,  а
именно Фальконе, ибо этот человек способен к взлетам небывалым. Он  груб
и нежен, он суров и мягок, деликатен  и  жесток.  В  нем  бездна  ума  и
чувства пропорции... Давно зная Фальконе, я уверен, что он способен соз-
дать нечто великое!
   - С вашего изволения, так и отпишу в Петербург.
   - Пожалуйста, - отвечал Дидро. - Но должен предварить вас (а вы пред-
варите Петербург), что Фальконе - человек сложный, упрямый и  капризный,
как положено быть гению. С ним трудно иметь дело! Он равнодушен к  приз-
нанию в потомстве, зато страшно ревнив к мнению современников...  Добрый
отец, но сын от него сбежал. До безумия любил женщину,  но  заморил  ее.
Бедняжке Мари Колло нелегко с этим старым ворчуном. Но зато  Фальконе  -
честности удивительной. Я спрашивал многих мастеров Парижа,  во  сколько
они оценили бы создание монумента для Петербурга, и они,  словно  сгово-
рившись, запрашивали полмиллиона франков. Фальконе же  сказал,  что  все
сделает за двести тысяч - такова его скромность.
   - Чувствую, - сказал Голицын, поднимаясь из кресла,  -  мне  осталось
самое трудное: уговорить мадмуазель Колло.
   - А мы навестим Фальконе вместе, - ответил Дидро...
   Фальконе чем-то напоминал Вольтера, особенно улыбкою тонких губ, сло-
женных в саркастическую складку. Голицын и Дидро сразу же стали  просить
мастера брать за работу дороже:
   - Императрица даст вам и триста тысяч франков.
   - Никогда! - отвечал Фальконе, взмахивая молотком.  -  Остальные  сто
тысяч пусть выплатят мне тем, что не станут мешаться  в  мою  работу,  а
невмешательство для казны ничего не стоит.
   Голицын предъявил ему контракт:
   - Вы согласны закрепить его сразу?
   - Да! Но... - И Фальконе показал глазами на двери.
   В соседней комнате плакала худенькая женщина в черном  платье;  Голи-
цын, как опытный сердцевед, красноречиво  высказал  массу  аргументов  в
пользу того, чтобы девушка ехала в Россию:
   - Поверьте, Петербург засыплет вас заказами...
   Он понял, что Колло (на вид несчастная, замученная жизнью) не рискнет
покинуть мастера в его одиночестве. Вернувшись к Фальконе, посол спросил
его, имеется ли у него план.
   - Распростертая над бездной рука царя - и больше ничего! Но эта  рука
пришла мне в голову сразу... я уже измучен ею.
   Голицын обратил внимание на два бюста Дидро: один из них  сделал  сам
Фальконе, другой исполнила Колло.
   - Оба они прекрасны! - высказался Голицын.
   - Со мною не надо быть дипломатом, - ответил скульптор...
   Дидро заговорил, что простертой руки мало:
   - Вы покажите Петра, который гонит перед собой варварство с  полураз-
метанными волосами, накрытое звериными шкурами.  Варварство,  оборачива-
ясь, еще грозит герою, но уже попрано копытами его коня. Пусть  я  увижу
любовь народов, простерших длани к Петру, осыпая его благословениями.  А
сбоку пусть лежит могучая фигура, олицетворяющая Россию, которая наслаж-
дается спокойствием и довольством. А потоки  светлой  воды  струятся  из
расщелин камня...
   Фальконе, орудуя молотком, быстро и ловко в куски раздробил бюст Дид-
ро, ударяя его по голове. Голицын закрыл лицо руками:
   - Боже, зачем вы это сделали?
   - Я разбил свой, худший, оставив лучший - Колло!
   Затем он резко обратился к Дидро с выговором:
   - Я же просил - не мешать! Петр сам по себе - сюжет, и он не нуждает-
ся в атрибутах, объясняющих его дела потомству. Не  надейтесь,  дружище,
что я окружу памятник решеткой, ибо не желаю видеть героя сидящим  будто
хищник в клетке. А если надо будет защитить монумент от врагов  или  су-
масшедших, то я надеюсь, что в Петербурге всегда найдутся бравые часовые
с ружьями...
   Контракт был обговорен за четверть часа. За стеною плакала несчастная
женщина, без которой Фальконе был бы совсем одинок.
   - Пусть хоть ничтожная слава, но она была у меня в Париже.  Сейчас  я
похож на Курция, кидающегося в пропасть... В русской  столице  я  обрету
одно из двух - позор или бессмертие!
   С этими словами Фальконе подписал контракт.
   На улице Дидро спросил князя Голицына:
   - Вы убедились, какой это сложный человек?
   - Я этого не заметил. Самый обыкновенный гений...
   В конце 1766 года Фальконе с Колло прибыли в Петербург; мастер ожидал
встретить здесь нечто вроде дымного кочевья варваров, а перед ним возник
красивейший город Европы. Было уже холодно, падал снег, тонкие сиреневые
дымы струились в небе. Передавая императрице корреспонденцию из  Европы,
скульптор сказал, что желал бы, по поручению Дени Дидро, говорить с  нею
наедине:
   - Мое известие будет касаться лично вас...


   8. РАЗРУШЕНИЕ МИРА

   Павлу было уже двенадцать лет, ум ребенка проснулся,  глаза  смотрели
на мать чересчур серьезно. В долгие зимние вечера, наслушавшись разгово-
ров об отце, которого братья Панины сознательно окружали ореолом рыцарс-
кого мученичества, Павел подолгу стоял у окон... Что мерещилось ему там,
в снежных буревых вихрях? Может быть, мстительная тень Петра III в белом
плаще прусского офицера, подобная той, что в мрачных галереях  Эльсинора
являлась и принцу Гамлету? Никита Иванович уделял великому князю  внима-
ние лишь во время обеда, да и то в веселой компании, где мужчины напере-
бой обсуждали придворных женщин, рассказывали пикантные анекдоты, от ко-
торых мальчик катался по коврам, а однажды был застигнут  над  листанием
Энциклопедии, в которой он силился найти объяснение слову "любовь"...
   Недавно возникла сцена между сыном и матерью. Павел отказался ужинать
в ее кругу, где преобладали громкие голоса Орловых; Екатерина прикрикну-
ла, что лишит его прав на престол.
   - И не надо мне его! - ответил сын. - Я уеду в  Голштинию,  где  меня
все любят и где я стану герцогом... как и мой отец!
   Когда утром Панин пришел с докладом, она сказала ему:
   - Вот как вы замечательно воспитали мне сына...
   Панин отделался поклоном. Екатерина, отойдя к зеркалу, исправила злое
выражение лица на доброе. Потом спросила: правда ли, что в театре Варша-
вы спектакля не начинают, пока в ложе не появится князь Репнин?
   - К сожалению, так, - ответил Панин.
   - Значит, тетива натянута... Аристократ кичливый, его поведение недо-
пустимо, оно может оказаться губительным и для нашей гибкой политики  на
Босфоре...
   Панин затих в кресле, давая ей выговориться.
   - Что-то у нас не так, - переживала императрица. - Мы же  не  ковыря-
лись еще в голове Фридриха и не знаем, какой там суп  варится.  Кажется,
князь Репнин уже допустил ошибку в делах варшавских, и я  теперь  боюсь,
как бы она не стала непоправимой...
   Панин тяжко вздыхал. Екатерина думала: так ли  уж  надобен  "Северный
аккорд" с опорою на страны лютеранские?
   - Ближе всех нам Пруссия, да и той веры мало. Я подписала  договор  с
Англией, но только торговый. Возникни война с турками - и мы останемся в
изоляции, а значит, весь "Аккорд" летит к чертям, не имея никакого прак-
тического смысла... Сознайся, Никита Иваныч: кто надоумил тебя на созда-
ние этой комбинации?
   Панин, сильно покраснев, напрягся в кресле:
   - Государыня! Не ломайте с трудом созданное.
   - Сломать можно, что сделано, а коли не сделано, так и ломать нечего.
"Аккорд" реальной силы иметь не может, и вот тебе подтверждение: случись
беда на юге, на севере Швеция подымется - тогда как?  Два  фронта  -  не
один фронт. Дурные предчувствия у меня, Румянцев пишет, что Украина дав-
но неспокойна... Разве могу я догадаться, откуда грянут первые выстрелы?
   Иногда ей бывало очень неуютно на русском престоле. Все пути-дороги в
Германию отрезаны, порою она даже задумывалась: правильно ли отказала  в
чувствах  Понятовскому?  На  худой  конец,  могла  бы  стать   королевой
Польши... Она заговорила снова:
   - Я вот о чем спрошу, Никита Иваныч: прилично ли великой державе Рос-
сийской крохоборствовать в Германии, имея под  эгидой  своей  Голштинию,
которая нам славы никакой не прибавит?
   - Но это же наследственное владение вашего  сына!  Король  английский
Георг не брезгует, владея Англией, иметь Ганноверское княжество на мате-
рике... Одумайтесь, ваше величество!
   Екатерина указала отдать Голштинию Дании:
   - За это пусть Дания подарит нам десять кораблей...
   Этим широким жестом она лишила сына последних связей с Германией,  из
суверена Голштинии она превращала Павла в своего верноподданного,  кото-
рый целиком зависел от ее самодержавной власти. Панин это понял. В  при-
емной он повидал Чичерина.
   - Ну, как она сей день? - спросил полицмейстер.
   - Злая... По причине отказа Руссо поселиться в Гатчине.  Ему,  видишь
ли, климат наш не по нраву. Мне он тоже не нравится, но  я  смирился-жи-
ву... Мы, русские, не от климата помираем!
   В окна дворца сыпануло крепким морозным снегом.
   Страшная метель бушевала и над Потсдамом...
   - Как все мертво, безжизненно и призрачно! Сан-Суси даже не узнать  -
это, скорее, кладбище, заметенное сугробами.
   Трепетно дымили свечи в шандалах, освещая глубину королевской библио-
теки. Король спросил Финка фон Финкенштейна:
   - Вы ничего не слышали о русских домнах на Урале? Англичане уже  пос-
лали туда шпионов, но они безвестно пропали в лесах.
   Друг детства короля Финк был теперь его министром.
   - Обращаю ваше внимание: Екатерина своего посла Репнина купает в  зо-
лоте, а наш варшавский посол Бенуа хуже нищего и лишь по великим  празд-
никам ездит за один грош на дохлых клячах.
   - Пусть так останется, - сказал король. - И  пусть  другие  кидают  в
польский котел все больше мешков с золотом, а мы, Финк, отделались орде-
ном Черного Орла...
   На столе лежало письмо Екатерины, украшенное оттиском ее личной печа-
ти: розовый куст, вдали виден улей с девизом: полезное, Фридрих  загово-
рил о Понятовском: ученый мир потерял в нем мужа просвещенного, но  зато
Польша обрела посредственного короля. Финк сказал, что русские, кажется,
зовут Радзивилла из эмиграции, чтобы он оказал сопротивление антирусским
конфедерациям. Фридрих задул свечи. В потемках проступил узкий, как бой-
ница крепости, софит высокого окна, заметенного снегом.
   - Слушайте меня внимательно, Финк: мой союз с Екатериною -  тактичес-
кая передышка, а Никита Панин отъявленный фантазер:  его  "Северный  ак-
корд" - наивная утопия. Наш альянс - вынужденная мера  как  для  России,
так и для меня. Но в дальнейшем весь ход прусской  истории  следует  пе-
рестроить фронтом к югу.
   - Уж не собираетесь ли вы?..
   - Собираюсь! Правда, пока жива Мария-Терезия, союз с Веною  для  меня
нереален. Эта старая воровка еще продолжает рыдать от моих колотушек.  Я
бил Австрию и могу бить дальше! Зато вот ее сын -  Иосиф...  Впрочем,  -
сказал король, - не будем его идеализировать. Он такой же ворюга, как  и
его матушка, только желающий казаться  философом.  Времена  переменчивы,
Финк: раньше королям доставало умения много жрать, пить  и  охотиться  -
теперь они, явно вырождаясь, склонны пофилософствовать. И  яркий  пример
тому - Наказ русской императрицы!
   - У вас какие-либо претензии к полякам?
   - Только не сейчас! Потом мы станем обдирать Польшу, как кочан гнилой
капусты: лист за листом, город за городом - до тех пор, пока от  нее  не
останется голая кочерыжка. Но будьте уверены, Финк: мы и кочерыжку сгры-
зем с аппетитом...
   Фридрих II пустил о Екатерине крылатое выражение:
   - Екатеринизированная ангальтская принцесса!
   Еще никто в Европе не отказывал ему в остроумии.
   Новый день начинался над Варшавой, когда Репнин проснулся  в  постели
Изабеллы Чарторыжской. В кабинете его поджидал легационс-секретарь  Яков
Булгаков.
   - Ночью был курьер, - доложил он. - Из коллегии от Панина пишет,  что
в ближайшие дни возможны образования новых шляхетских конфедераций.
   - Князь Радзивилл еще в Дрездене?
   - Да. Пьет страшно. Куфель за куфелем.
   - Приставим к нему полковника Кара, который в  нужный  момент  скажет
из-за спины: "Раше Коспапки, больше ни капли!" Нет такого условия, кото-
рое бы виленский воевода счел для себя  унизительным,  настолько  велико
желание его посрамить Чарторыжских и лично короля  за  свое  вынужденное
пребывание в эмиграции...
   Бурный сейм открылся речью епископа Каэтана Солтыка, который  заявил,
что православные украинцы и белорусы на  вечные  времена  лишаются  всех
гражданских и политических прав:
   - Думающие иначе да будут прокляты святою церковью! А верных псов Ри-
ма не приучить носить чужие ошейники.
   И трижды одобрили его речь депутаты сейма криком:
   - Дозволям, дозволям, дозволям!
   Понятовский в блистательной импровизации,  точной  и  умной,  сначала
похвалил епископа  за  верность  католицизму,  но  заметил,  что  решать
что-либо на вечные времена никак нельзя, ведь даже на кольце  мудрейшего
царя Соломона было вырезано: "И это пройдет".
   Репнин выпалил в ярости:
   - Сильные своими раздорами, будьте же хоть раз сильны  единством!  Вы
здесь все сыты и пьяны не мощью голосовых связок, а как раз  трудом  тех
самых православных, кои впряжены вами в плуги. Рабам своим,  пребывающим
в кабале вашей, вы отказываете даже в праве молиться, как они хотят...
   Перед ним взметнулся частокол сабель Пановых:
   - Разве мы не хозяева в своем доме?
   Понятовский, разрыдавшись, выбежал вон, а прусский посол  Бенуа  сла-
дострастно нашептал в ухо князю Репнину:
   - Мой великий король будет счастлив от этого хаоса. О Боже, как раду-
ется мое сердце.
   - И как скорбит мое, - тихо ответил Репнин...
   Мария-Терезия неизменно считала себя обиженной и обманутой  всеми  на
свете. Европа в ее глазах представляла собой сборище  коронованных  уго-
ловников, которые только и ждут темного часа, чтобы накинуться на нее  и
обобрать до последней нитки. Дабы опередить намерения этих жуликов, мат-
рона заранее спешила обглодать всех соседей до костей, так что они потом
долго ходили перевязанные. Но при этом  ограбленной  продолжала  считать
себя...
   Кауниц закончил доклад о варшавских событиях.
   - А чем занята распутная тварь? - спросила она.
   Понятно, что речь шла о Екатерине.
   - Эта тварь только и думает, как бы досадить вашему  величеству.  Она
присылает в Средиземное море корабли, вроде плавучих ярмарок,  и  теперь
русские купцы с их ужасными бородами торгуют  икрой,  кусками  уральской
слюды, сибирскими соболями, кожей и брусникой, воском и канатами. А боч-
ка с клюквой была в Неаполе распродана нарасхват - как дорогой  варварс-
кий деликатес.
   - Нам бы все это! - сказала Мария-Терезия, обладавшая  природной  за-
вистью ко всему, что принадлежало другим. - Везет же России...
   Австрия не забывала, куда течет Дунай и кто живет в его устье. Кауниц
желал бы все это поскорее сделать австрийским!
   - Но теперь, - сказал он, - после проникновения русских в море Среди-
земное, надо остерегаться, как бы Россия не спустила свои дикие  орды  к
берегам Черного моря, и тогда Дунай изменит историческое  русло  свое...
Вы даже не представляете, какое ужасное зрелище являет сейчас двор  Ека-
терины: там крутятся македонцы, сербы, валахи, молдаване, болгары, кроа-
ты...
   - А-а-а! - воскликнула Мария-Терезия. - Я давно уже догадываюсь,  что
этим бездельникам не живется под моим  добрым  скипетром  и  под  мудрым
правлением Мустафы турецкого.
   - Да, да, - печально поник Кауниц, - сейчас на Балканах в  любой  ла-
вочке можно купить портрет Екатерины, изображенной в штанах гусара,  си-
дящей на лошади в бесстыдной позе, раскинув ноги  по-татарски.  Греки  и
сербы изучают уставы русской армии...
   - Хватит! - решилась Мария-Терезия. - Пишите моему послу  Броньяру  в
Турцию, чтобы, сдружась с маркизом Всрженом, вместе с ним волновал визи-
ря мыслью о безнадежной слаоости России, пусть они внушат  султану,  что
положение Екатерины шаткое и чтобы войны с Россией не боялись... Ах, ка-
кая мерзкая тварь! И откуда он берет деньги? Граф  Брюль  перед  смертью
предлагал мне свою картинную галерею. Но, я обремененная семьей, не мог-
ла позволить себе таких расходов, а Екатерина купила... Для  этой  твари
выложить миллион так же легко, как мне высморкаться!
   ...Екатерина прозвала ее "маменькой".
   Фальконе передал Екатерине предупреждение ее парижских друзей: бывший
атташе в Петербурге Клод до Рюльер сочинил книгу о "революции" 1762  го-
да, в которой о самой императрице рассказывал чересчур откровенно, и те-
перь книга читается Рюльсром на  сборищах  парижских  салонов...  "Опять
басни!" Екатерина указала посольству в Париже купить книгу  у  автора  и
чтобы он поклялся не оставлять для себя ни единой  копии.  Она  еще  раз
пробежала глазами последнее донесение князя Голицына, убеждавшего ее  не
избегать попыток к сближению с Францией ("поелику Россия нужду имеет  во
французских товарах"). Напротив этой фразы посла  государыня  начертала:
"А штоб их совсем не было!"
   Весь день у нее было дурное настроение, и лишь вечером  ее  повеселил
Потемкин, рассказав о новом романе Никиты Панина,  влюбившегося  в  юную
фрейлину Анечку Шереметеву:
   - "И бысть стар царь Давид, и ризы многия не согреваши его, и сыскали
царю Давиду девиц юных, и буде лежащи с ним да греющи его, господина ца-
ря нашего..."
   На улицах русской столицы все чаще попадались дроги, везущие покойни-
ков. Причина смерти - оспа!


   9. НЮАНСЫ ЖИЗНИ

   Год заканчивался - надоел он и ничего не принес,  кроме  усталости...
Мокрый снег косо летел за окнами дворца, лепился к подоконникам,  Екате-
рина работала при свечах. Из протоколов Сената вычитала,  что  вчерашнее
заседание было посвящено разбору дела о колдовстве: старая бабка из  го-
рода Яранска заставляла червей земляных летать по воздуху, отчего воево-
да, испугавшись, умер. Екатерина колокольчиком пробила тревогу.
   - Захар, - сказала вбежавшему камердинеру, - разбуди скорохода: живо-
го иль мертвого генерал-прокурора сюда.
   Вяземского она разбранила:
   - Россия в пожарах и бунтах, вокруг все воруют,  на  дорогах  разбои,
хлеб дорожает, а мои сенаторы, деньги от  казны  получая,  червяками  да
глупыми бабками развлекают себя. Ну, помер воевода Яранска - вечная  ему
память! Сенаторов же за пустое провождение времени штрафую в сто  рублев
каждого. Вот пусть вынут из кармана и положат: умнее станут.
   Пришел Панин, и она выслушала, что с отозванием Никифорова  из  Крыма
татары нового русского консула не принимают.
   - А французский барон де Тотт еще у татар живет?
   - Да. Надо бы написать Обрескову для передачи султану: нельзя же один
яд пить, иногда не лишне и противоядие  принять.  Ежели  консул  Франции
клевещет на Россию, то Россия в