ин:
   - Перестаньте шуметь, панове, иначе я тоже подниму шум,  но  мой  шум
будет сильнее вашего.
   Понятовский пытался вызвать сочувствие посла:
   - Скажите, как мне властвовать в таких условиях?..
   Новая - коронная! - конфедерация заседала в Радоме  близ  Варшавы,  и
Радзивилл начал нескончаемое застолье. Кару он доказывал:
   - Трезвый я не умнее пьяного, это уж так! Дай мне напиться, и ты уви-
дишь, какой я верный союзник Екатерины.
   С трудом он выклянчил у Кара один куфель:
   - Бывали у меня и  лучшие  времена.  Вот,  помню,  в  литовской  пуще
повстречал я медведя... ростом он был со слона! Ружья при мне  не  было,
но разве я растеряюсь? Я открыл табакерку с албанской махоркой. Дал  по-
нюхать. Медведь чихнул раз, чихнул два и не мог остановиться. На  чихаю-
щего я накинул петлю и...
   Замолчал. Кар спросил: что было дальше?
   - Налей мне еще куфель, тогда узнаешь.
   Выпив, он вытер длинные усы.
   - После этого я привел медведя в Варшаву, и там наш  "теленок"  Стась
научил его танцевать мазурку с пани Грабовской.
   Два куфеля - мало. Радзивилл начал новый рассказ:
   - А то вот еще случай. Однажды в лесу я напоил  шампанским  громадное
стадо диких свиней. А в соседней деревне был такой голод, что холопы уже
бросали жребий, кого из вдовушек съесть первой. Они натерли  хрену  пок-
репче, уже вода кипела в котле, самая красивая вдова  в  деревне  начала
раздеваться, чтобы нырнуть в кипяток, но тут...
   Он замолчал. Кар спросил: что дальше было?
   - Ничего не было! Дай мне напиться, чтобы не до конца погибла моя со-
весть, - отвечал раше Кослапки и вдруг заплакал...
   Репнин арестовал епископа Солтыка, выслал его за Вислу, и после этого
православные получили одинаковые права с католиками. Радзивилл  завершил
сейм маскарадом, но танцевать, конечно, не стал, сказав Репнину:
   - Я счастлив, что снова могу пить сколько  влезет.  Но  знай,  посол:
сейчас в наши дела вмешается Версаль, герцог Шуазель обязательно толкнет
султана, алчная Вена давно сторожит вас.
   - Французами здесь и не пахнет, - засмеялся князь...
   Но Изабелла Чарторыжская уже проснулась в объятиях французского  гер-
цога де Лозена, она проявила бурную страсть:
   - Не спи, негодяй! Хоть ты спаси Польшу...
   Лозен был тайным агентом Шуазеля. Екатерина (как и Репнин) еще не по-
нимала, что все свершаемое сейчас в Варшаве вызовет войну с Турцией.  Но
это очень хорошо понял литовский "барон  Мюнхгаузен",  пьяница  и  враль
Радзивилл, который после сейма снова удалился в эмиграцию.
   Глухов просыпался, дымки печей сладко запахли  на  окраинах  малорос-
сийской столицы. По снегу скрипели санные обозы - чумаки ехали в Крым за
солью. Петр Александрович Румянцев подтянул пудовые  ботфорты,  прицепил
шпагу.
   - Поехали за орехами, - сказал он секретарям...
   Бурая лошаденка влекла саночки с Румянцевым, на запятках  стояли  два
секретаря - Петя Завадовский да Санька Безбородко, о которых генерал-гу-
бернатор отзывался так: "Один прямо Адонис,  но  с  придурью,  а  второй
умен, но любая жаба его краше..." Румянцев был крут. И когда в заседании
коллегии Малороссийской по одной стороне стола сели русские, по другой -
украинцы, он гаркнул:
   - Опять! Опять по разным шесткам расселись?
   Генеральный есаул Иван Скоропадский сказал:
   - Тако уж испокон веку завелось, чтобы мы, шляхетство украинское, си-
дели розно от чинов москальских.
   Румянцев кулаком по столу - тресь, велел батально:
   - А ну! Пересесть вперемешку. Желаю хохлов видеть с москалями за сто-
лом дружественным, да глядеть всем поласковей...
   Он управлял из Глухова указно-без апелляций:
   - Живете в мазанках, а лес на винокурение изводите. После вас, своло-
чей, Украина степью голой останется. Указываю: винокурением  кто  занят,
пущай лес сажает. Без этого вина пить не дам! Заборов высоких  не  горо-
дить - плетнями обойдетесь: это тоже для сбережения леса. А  бунчуковых,
писарей генеральных, обозных не будет на Украине - всех в ранги  переве-
ду, как и в России заведено...
   Канцелярию он обставил 148 фолиантами по тысяче страниц  в  каждом  -
это была первая Украинская Энциклопедия, им созданная. В ней содержалась
подробная опись городов и ярмарок, сел и местечек,  доходов  и  податей,
ремесел и здравия жителей, перечень скотины и растений, дубрав,  сеноко-
сов, шинков и винокурен, рыбных ловлей и рудней  железных.  Он  завлекал
старшину в полки, но старшина упрямилась, присылая справки от лекарей  -
мол, недужат. Румянцев бушевал:
   - Сало жрать да горилку хлестать - здоровы, а служить - больны?
   Неисправимых сажал в лютый мороз верхом на бронзовые  пушки,  как  на
лошадей, и в окна коллегии поглядывал: как  сидят?  не  окочурились  ли?
Екатерина прислала ему письмо, с прискорбием сообщая, что отошел в  луч-
ший мир фельдмаршал Мнннх. Звякая шпорами, Румянцев ходил  по  комнатам,
диктуя секретарям:
   - От Миниха покойного осталась в степях кордонная защита противу  та-
тар... Таковая система, хотя и в Европах одобрена, нам в обузу.  Дозволь
высказаться...
   Румянцев ей писал (уже в какой раз!), что кордоны, бесполезные в сте-
пях, татары обойдут стороною, благо дорог там нету и гуляй где хочешь. А
вместо кордонов предлагал создать подвижные отряды - корволанты; от обо-
ронительной тактики он советовал переходить к активной-заведомо наступа-
тельной...
   Взяв конвой и походную канцелярию,  Румянцев  совершил  инспекционную
поездку по Украине; ночь застала генерал-губернатора на степном  хуторе,
ночлеговал в мазанке. Старый дед в белых портах,  уже  слепой,  сказывал
ему так, словно любимую песню пел:
   - У Сечи гарно живется! Прийде було до их чоловик голый та  босый,  а
воны ево уберут, як пана, бо у запорожцив сукон тих, бархатов, грошей  -
так скнль завгодно. Воны и детей по базарам  хапают:  примане  гостинчи-
ком-та и ухопе до Сечи...
   Сечь как и гайдамаки, Румянцева заботила; утром он выехал  к  Днепру,
на правом берегу догорало зарево - это опять подпалили усадьбу  панскую.
В жестокости непримиримой уже разгоралось пламя народной войны - колиив-
щины (от слова "колий" - повстанец).
   Интуицией солдата Румянцев ощущал близость битвы.
   - Кажется, - сказал король Репнину, - вы хотите, чтобы я жил с пожар-
ною трубою в руках, заливая возникающие пожары.
   Вот вам расплата за вашу дерзость: в могилевском Баре возникла  новая
конфедерация, и в ней - Мариан Потоцкий, Иосиф  Пулавский  с  сыновьями,
Алоизий Пац и еще тысячи других крикунов. Лучшие красавицы страны снима-
ют со своих шеек ожерелья, вынимают из ушей бриллиантовые серьги  и  все
складывают на алтарь восстания.
   Будь проклят тот день, когда я стал королем...
   Растерянность посла не укрылась от взора Якова Булгакова,  который  и
подсказал ему - не мешкать:
   - Прежде всего, князь, надобно срочно известить  Обрескова  о  затеях
барских конфедератов.
   - Садись и пиши - Обрескову, затем Панину... А  вечером  будет  ужин,
надо пригласить коронного маршала Браницкого.
   Франциск Ксаверий Браницкий усердно поддерживал тесный союз Варшавы с
Петербургом. Маршал подбривал  лоб  и  затылок,  не  изменял  и  костюму
польскому.
   - Посол, - сказал он Репнину, - безумцы в Баре все драгоценности, что
собраны с красавиц наших, уже послали в дар  султану  турецкому,  жаждая
призвать на Подолию крымских татар. В ослеплении своем не видят из Бара,
что землю нашу в какой уж раз вытопчет конница Гиреев крымских, а жен  и
дочерей Подолии татары на базарах Кафы, как цыплят, расторгуют...
   Стол русского посла сверкал от изобилия хрусталя  и  золота,  вина  и
яства были отличными. Репнин заговорил: трудно жить в стране, где  Бахус
и Венера суть главные советники в политике, а чувство  здравого  патрио-
тизма заменяет католический фанатизм.
   При этом он добавил, что султан Мустафа III достаточно благоразумен:
   - И повода к войне у Турции ведь нету!
   Эту тираду посла тут же оспорил легационс-секретарь Булгаков:
   - Повод к войне, князь, может возникнуть нечаянно.
   - Пожалуй, - согласился с ним Браницкий...
   Его родная сестра, княгиня Элиза Сапега, была любовницей  Понятовско-
го. Николай Васильевич это учитывал; притушив свечи, он сказал в  полум-
раке, что Элизу Сапегу отблагодарит:
   - Если ваша ясновельможная сестра внушит его королевскому величеству,
что спасение страны - в помощи русской армии.
   - Я надеюсь, - отвечал ему Браницкий, - что Стась не будет возражать,
если я возьму под свои хоругви компутовос (регулярное) войско. Я разобью
конфедерацию Бара! - поклялся коронный маршал. - Но за это вы,  русские,
дадите мне право наказать разбойников-гайдамаков, тревожащих пределы Ре-
чи Посполитой.
   Договорились. Репнин велел генерал-майору  Кречетникову  примкнуть  к
Браницкому. Русско-польские отряды двинулись в Брацлавское воеводство  -
на Бар! Страшные картины встречались им в пути: горели храмы  православ-
ные, лежали мертвые младенцы и матери, на  придорожных  деревьях  висели
казненные в таком порядке: гайдамак, крестьянин, собака. Над ними конфе-
дераты писали: два лайдака и собака - вера однако. Проскакивая на арабс-
ком скакуне, Браницкий своим высоким султаном не раз уже  задевал  пятки
висельников:
   - Трупы, трупы, трупы... Кто же пахать будет?
   - Об этом в Баре не думают, - отвечал Кречетников...
   Браницкий с компутовым войском примчался под стены Бара,  и  началась
безумная сеча - ляха с ляхом. Бар был взят. Пулавский с остатками конфе-
дератов бежал в Молдавию, где отдался под власть  султана  турецкого.  А
князь Мариан Потоцкий сумел прошмыгнуть в пределы Австрии, где Мария-Те-
резия,  плача  навзрыд,  расцеловала  вешателя  гайдамаков,   украинских
крестьян и дворовых собак.
   - Ваше величество, спасите вольности шляхетские!
   - Это мой христианский долг, - уверила его императрица.
   Коронованная хапуга, она потихоньку уже вводила свои войска в Ципское
графство, принадлежавшее Польше. В сумятице событий никто в Европе  даже
не заметил подлой агрессии. Это был первый шаг к разделу Польши.


   2. ОСПА - БИЧ БОЖИЙ

   Канун войны совпал со зловещим шествием оспы по Европе, и эта  зараза
не щадила ни хижин, ни дворцов королей. Совсем недавно  умерла  от  оспы
невестка Марии-Терсзии, а сейчас "маменька"  спешно  устраивала  счастье
своих дочерей... Руки старшей дочери Иоганны просил Фердинанд IV, король
Сицилии и Неаполя, но перед свадьбой мать заставила Иоганну молиться над
прахом усопших предков. Надышавшись миазмами мертвечины, невеста сконча-
лась от оспы, а Мария-Терезия, горестно рыдая, утешила жениха:
   - Такова воля божия! Но уже подросла Юзефа... Однако ты не  думай,  -
сказала она Юзефе, - что покинешь Вену ради Неаполя, прежде  не  покаяв-
шись на гробах достославных предков.
   Бедная девушка упала в ноги матери:
   - Пощадите меня, я не в силах исполнить ваших желаний! Там лежат  эти
страшные мерзкие трупы... избавьте, умоляю вас!
   - Нет, до свадьбы ты должна покаяться.
   - Безгрешна я, в чем же каяться?
   - Тащите ее, - распорядилась императрица.
   Невесту силой завлекли в подземелье церкви Святых капуцинов, где мать
заставила ее лобызать оскаленные черепа пращуров; тут же лежала и недав-
но умершая от оспы невеста, которую болезнь изуродовала до такой  степе-
ни, что ее тело не поддалось даже самому  интенсивному  бальзамированию.
Едва выбравшись из склепа, Юзефа вскоре ощутила боль  в  крестце,  врачи
определили - оспа! Вместо беззаботной жизни под солнцем Неаполя  девушка
погрузилась в мерзкую усыпальницу своих достославных предков...
   Бравый король Сицилии выразил недовольство:
   - Видит Бог, как я терпелив, но снова объявлен траур в  славном  доме
Габсбургов. Вы звали меня в Вену ради веселья, а я уже второй раз тащусь
за погребальными колесницами.
   - Потерпи, король. У меня есть еще Каролина...
   Дни траура, чтобы не скучать, Фердинанд IV скрасил  шутовским  йредс-
тавлением похорон Юзефы; своего пажа нарядил покойницей, Доложил в гроб,
а лицо его обкапал горячим бразильским шоколадом, Имитируя оспенные  яз-
вы. "Не хватает лишь гноя и зловония!" - веселился король.  В  церемонии
похорон шутовские соболезнования принимал высокообразованный  английский
посол сэр Уильям Гамильтон...
   - Каролина счастлива быть твоей женой, - сказала  королю  Мария-Тере-
зия. - Но прежде я заставлю ее покаяться на гробах  своих  предков,  как
положено в древнем доме благочестивых Габсбургов.
   Тут воспротивилась сама Каролина.
   - Нет, - заявила она. - Лучше я выброшусь в окно, но не полезу в  эту
вонючую яму, чтобы потом сгнить в ней заживо.
   Ее страстно поддержала юная сестра Мария-Антуанетта (будущая королева
Франции, которой суждено погибнуть под ножом гильотины). Императрица об-
ругала дочерей безбожными еретичками, сказав при этом, что в старые доб-
рые времена таких "лечили" на кострах.
   - Ладно! Я сама замолю ваши грехи...
   Она забралась в склеп и сидела там на родимых трупах, плача о заблуд-
ших душах юного поколения. "Маменьку" сам черт не брал -  она  выбралась
оттуда жива и невредима. Молодецкий весельчак Фердинанд  IV  женился  на
Каролине и восстав с ложа Гименея, отправился на рыбную ловлю.
   Обо всем этом русский двор был извещен через донесения  своего  посла
князя Дмитрия Голицына. Скромный человек, он не стал  писать  Екатерине,
что в разгар оспы при дворе Габсбургов ему посчастливилось спасти  семью
одного музыканта, в которой оспа выжгла глаза мальчику и все думали, что
он ослепнет...
   Звали этого мальчика - Вольфганг Амадей Моцарт! Петербург долго выра-
жал презрительное возмущение:
   - Какое беспримерное ханжество, какая дикость!  Впрочем,  всему  миру
известно, что племя Габсбургов состоит из одних ненормальных. У нас  та-
кого изуверства никогда не может случиться...
   Брейгель на картине "Слепые" увековечил ужас Европы: глаза его  слеп-
цов, падающих один за другим в канаву, выжрала оспа. Россия  тоже  знала
скорбные вереницы людей с поводырями: оспа сделала их  слепыми,  жалкими
нищими. Екатерина не могла скрыть своего страха. "С детства, - депеширо-
вала она Фридриху II, - меня приучили к ужасу перед  оспой...  в  каждом
болезненном проявлении я уже видела оспу. Весной я бегала из дома в дом,
изгнанная из города. Я была так поражена гнусностью подобного положения,
что считала слабостью не выйти из него". Оспенный мартиролог XVIII  века
был страшен: едва ли один человек из тысячи не  переболел  оспою!  Каза-
лось, человечество покорилось року, а могучая зараза обгладывала  заживо
сотни, тысячи и миллионы людей. Оспа уже гнездилась в Зимнем  дворце,  и
знакомые императрицы, молодые цветущие и веселые женщины, переболев  ос-
пою, снова появлялись на балах, но уже покрытые  рубцами,  изъязвленные,
несчастные...
   Куда же делась их былая живость и красота?
   В один из вечеров, заступая на придворное дежурство, Григорий  Потем-
кин застал императрицу в состоянии встревоженном. Камерлакей держал  пе-
ред нею на подносе рюмку мадеры и стакан теплой воды с черной смородиной
- это было "снотворное" царицы, но сейчас она от него отмахнулась.  Ска-
зала так:
   - Проводите до фрейлинских. Там что-то нехорошо с невестою графа  Ни-
киты Панина-с Анютою Шереметевой, и я боюсь...
   За больною фрейлиной ухаживал врач Джон Роджерсон, молодой шотландец,
лишь недавно принятый на русскую службу.
   - Что с нею? - шепотом спросила Екатерина.
   - Жар. Но пока неясно, в чем дело...
   В жирандолях коптили быстро догоравшие свечи.  Потемкин  поднял  свой
шандал повыше, отчего на лицо фрейлины легли глубокие тени.
   - Уйдем отсюда! - быстро сказала императрица.
   При резкой перемене освещения лицо девушки покрылось лиловыми  пятна-
ми: сомнений не было - оспа. Екатерина в ту же  ночь  покинула  столицу,
затаилась в опустевших дворцах Царского Села, на каждого входящего к ней
смотрела с большим подозрением. Потемкину  она  честно  призналась,  что
ждет не дождется Фому Димсдаля. Шереметеву пышно  хоронили  на  кладбище
АлександроНевской лавры, старый Никита Панин плакал, а Гришка Орлов  был
ужасно пьян.
   - Такого удобного случая больше не будет, - сдерзил он Панину. - Твой
обоз на тот свет уже  отправлен:  глаза  плохо  видят,  зубы  выпали.  А
тут-гляди! Архиереи собраны, колесница готова, сам ты при полном  параде
- ложись и поезжай вослед за невестою.
   Что взять с пьяного? Панин отвечал куртизану:
   - Буду иметь большое счастие отвезти раньше вас...
   Потемкин намекнул ему, что, очевидно, понадобится приличная  эпитафия
на смерть Анюточки, а у него на примете имеется человек стихотворящий  -
по прозванию Василий Рубан! Панин сказал:
   - Такого не знаю! Пущай пишет сам великий Сумароков...
   Пьяный Сумароков ломился в покои императрицы.
   - Гоните в шею! - велела Екатерина. - У него две дочери в оспе лежат,
а он ко мне в кабинеты лезет... О Боже! Ну когда же  приедет  из  Англии
Фома Димсдаль?
   Слухи о приезде Фомы Димсдаля с сыном Нафанаилом взволновали  столич-
ное общество. Врачи шумели, что прививки - это  наглое  шарлатанство,  а
духовенство Петербурга осуждало борьбу с оспою, яко бесполезную, ибо на-
казание от всевышнего следует воспринимать  со  смирением.  Димсдаль  не
сразу рискнул на вариоляцию, боясь осложнений из-за возраста  императри-
цы, он проводил долгие опыты. По его подсчетам, Россия  ежегодно  теряла
от оспы около двух миллионов человек - целую голландскую армию. Екатери-
на в эту цифру не поверила:
   - У нас-то, дай бог, всего семнадцать миллионов!
   - Не верите? - усмехнулся Димсдаль. - Но если у вас от оспы  погибает
каждый четвертый младенец, вот и считайте сами...
   Сначала он дал императрице ртутный порошок.
   - Примите и будьте готовы, - велел он.
   В эту ночь над Петербургом и его окрестностями  разыгралась  пурга  с
обжигающим морозом. Раненько утром Фома Димсдаль с сыном Нафанаилом зае-
хали в домик на Коломне, где проживала семья мастерового Маркова, в  ко-
торой болел оспою, мальчик - именно от него решили брать  свежую  "мате-
рию" для прививки. Но мать отказалась дать  ребенка,  суеверно  полагая,
что в этом случае смерть неизбежна для ее чада. Напрасно  врач  говорил,
что Екатерина обещает Саше Маркову дворянскую фамилию Оспин, а  в  гербе
его потомства навеки закрепится рука человека со следами вариоляции.
   - Не надо нам дворянства! - кричала несчастная женщина. - Не хочу ни-
каких гербов, оставьте нас...
   Все сомнения разрешил отец семейства - Марков: он взял больного сына,
замотал его в тулуп и протянул Нафанаилу Димсдалю.
   - Держи! - сказал. - Вы ведь приплыли из далекой страны, и не за  тем
же, чтобы сыночка нашего угробить... А даже и умрет сыночек, так, может,
другим большая польза станется...
   Нитку, зараженную оспою, протянули под кожей на руке Екатерины.
   - Поздравляю, ваше величество, - сказал Димсдаль.
   - Я счастлива, что буду первой в стране.
   - Увы, - разочаровал ее врач. - Вчера поздно вечером  ко  мне  явился
Григорий Орлов, велев привить ему оспу как можно  скорее,  так  как  его
ждали друзья, чтобы ехать на медвежью охоту...  Но  ваша  Академия  наук
предварила меня: крестьянки Воронежской губернии издревле прививают  де-
тям своим оспу, а вот от кого они переняли сей способ - об этом Академия
ваша не дозналась!
   Орлов вернулся с охоты как ни в чем не бывало: могучий  организм  его
никак не реагировал на прививку. Павел тоже подвергся  вариоляции  -  от
матери, а потом Екатерина уговорила сына и фаворита дать  "материю"  для
других людей. Постепенно вокруг престола образовался некий  барьер,  уже
недоступный оспенным атакам. Поздравляя с прививкой Платона, женщина ве-
лела митрополиту:
   - Духовенству столичному в наказание за то, что много умничали,  при-
казываю привить оспу - как бы ни сопротивлялись!
   Вскоре в стране были открыты "оспенные" дома, а врачи разъехались  по
провинциям спасать от оспы детей, насколько это было возможн