разных котлах.
   Отец невесты требовал от  Екатерины,  чтобы  ему  дали  чин  русского
фельдмаршала, как Румянцеву, он хотел получить в свое владение Курляндию
с Лифляндией (почти всю Прибалтику), где  собирался  держать  гессенский
полк в 4000 штыков. Екатерину даже передернуло от подобной наглости:
   - Если ландграф сошел с ума, то я-то еще не рехнулась, чтобы за  одну
тряпичную куклу отдавать провинции своей империи...
   Она не была расположена затягивать смотрины, поставив  сыну  условие,
что дает ему для выбора лишь три дня сроку.  Екатерина  имела  основания
торопиться, ибо Григорий Орлов начал  серьезно  увиваться  за  смазливой
принцессой Луизой, которая, присмотрсвшись к жизни "русс-бояр",  очевид-
но, практично рассудила, что быть княгиней Орловой гораздо сытнее, неже-
ли остаться в Европе в роли герцогини. Из Петергофа гости и свита переб-
рались в столицу. Павел предложил руку и сердце Вильгельмине. Он  позвал
Разумовского, объединив три руки в едином пожатье:
   - Прошу, граф, по-прежнему быть настойчивым в исправлении  моего  ха-
рактера и полюбите не только меня, но и ее.
   - Полюбите вы нас! - взмолилась Вильгельмина...
   Екатерина всегда была очень далека от подобной лирики.
   В эти дни она призвала своих лейб-медиков:
   - Вы, господа, провели осмотр невесты?
   - Насколько возможно, ваше величество.
   - Отчего такая неуверенность в вашем ответе?
   - Августейшая невеста Вильгельмина рыдала, не  даваясь  осмотру.  Она
всячески скрывала от нас естество свое... стыдясь!
   Екатерина почесала нос. Неуверенно хмыкнула:
   - За что ж я вам, господа, деньги плачу?..
   Впрочем, она была абсолютно равнодушна к  будущему  счастью  сына,  и
случись, лейб-медики высказали бы свои подозрения, наверняка бы отмахну-
лась от них: "Что за беда?" Но, беседуя с  невестой,  Екатерина  внушила
ей, что главное условие добрых отношений между ними - скорейшее познание
русского языка:
   - Без этого вы не будете иметь моей дружбы, а русский народ - помните
об этом всегда - народ гордый, и ему есть чем гордиться... Вы  попали  в
удивительную страну. Поздравляю вас!
   Она одарила невесту парюрой из дивных бриллиантов.
   С первых же шагов по русской земле Вильгельмина стала  открыто  выра-
жать презрение к русскому народу и его  обычаям,  на  что,  очевидно,  и
рассчитывал Фридрих II, желавший иметь в Петербурге своего агента, кото-
рый бы воздействовал на Павла в должном духе. Выраженные на портрете не-
померное высокомерие и расчетливый, почти циничный эгоизм подтвердились.
   Французский посол Дюран сообщал в Версаль: "Она задает несколько  по-
верхностных вопросов и даже не дожидается на них ответов. Русские  мстят
ей тем, что находят ее весьма недалекой и очень плохо  сложенной".  Зато
наследник престола таял от любви, не покидая невесту ни на  шаг,  а  все
ласки и нежности Павла невеста воспринимала с холодным видом...  На  ба-
лах, среди множества танцующих, Вильгельмина выискивала стройную  фигуру
загорелого и подвижного капитан-лейтенанта. Вот его она любила! Однажды,
в шуме пышного празднества, невеста цесаревича, улучив минуту, свободную
от внимания навязчивого жениха, властно потребовала от Андрея  Разумовс-
кого: когда он сможет проделать с нею все то, что уже проделал  в  каюте
флагманского фрегата "Святой Марк"?
   - Да хоть сейчас, - со смехом отвечал тот...
   А вечером в Аничковом дворце его навестили послы.  Послы  двух  могу-
щественных католических держав - Испании и  Австрии,  решивших  доломать
"Северный аккорд", придуманный Паниным.
   - Нам известно, какое место занимаете вы в сердце будущей русской им-
ператрицы, - сказали они согласно. - Или вы будете услужать политике на-
ших дворов, чтобы оторвать Россию от прежних ее союзов, или... Или  уго-
дите под кнут Степана Шешковского!
   Разумовский был человеком очень дерзким:
   - Если я сейчас свистну, из подвалов дворца прибегут мои верные запо-
рожцы, и никакая полиция никогда не сыщет даже ваших костей. Но я прини-
маю ваш вызов. Сколько станете мне платить?
   Послы были поражены его беспардонностью:
   - Но вы же, граф, и без того человек очень богатый!
   - Потому и брать с вас я буду не как бедный...
   В действие вступал извечный закон всех монархических правлений: любой
придворный вывих мог отразиться на делах внешней  политики  государства.
Так что граф Андрей Разумовский, лучший друг Павла, вел опасную  игру  с
огнем.


   4. ЧЕРНОМОРСКОМУ ФЛОТУ - БЫТЬ!

   Изгнав Шагин-Гирея, татары с нетерпением ожидали турецкий  флот,  но,
сколько ни вглядывались в синеву Черного моря, горизонт оставался пусты-
нен. Только в июне Крым радостно оживился - издалека плыли белые паруса;
татары в радости бегали по берегу, воздавая хвалу Аллаху. Но вот корабли
подошли ближе, и вмиг опустел берег, все, подобрав полы халатов,  разбе-
жались...
   Черноморского флота мать-Россия еще не имела.
   Это шел не флот-это шла Черноморская эскадра!
   Старые верфи в Таврове, Воронеже и Павловске строили корабли, в Азове
их ремонтировали, килевали с борта на  борт,  словно  переворачивая  не-
объемные туши китов, смоляными факелами прожигали обнаженные днища, дабы
замедлить неизбежное гниение.
   Прошка Курносов представил рапорт адмиралу Сенявину:
   - Днища кораблей надо бы обшивать листами медными.
   - А где взять меди? - спросил Алексей Наумович.
   Весною шкипер получил распоряжение от Сенявина - собрать походную ар-
тель корабельных плотников, комендоров и парусников.
   Прошке, честно говоря, жаль было покидать свою юную Камертаб, ставшую
для него Аксиньей: растрогавшись, глядел он, как  турчанка  тащит  домой
громадный мешок со стружками - для растопки печи.
   - Плохо тебе со мной, - сказал он грустно. - Небось у янычара  своего
жила, как у Аллаха за пазухой, только ногти красила... Понимаешь ли, что
я говорю-то?
   Аксинья уже понимала, но привыкала к русской речи с  трудом,  слушать
ее ответы было смешно. Прошка оставил ей денег  на  проживание,  указал,
как хозяйство вести, и ушел в море. Капитан второго ранга Кинсберген был
единственным иностранцем среди черноморцев. Он сам просил адмирала Сеня-
вина, чтобы при нем находился шкипер Курносов, благо голландец  русского
языка не мог быстро освоить.  Кинсберген  объявил  по  команде,  что  он
"впервые в своей жизни плавает на таких плохих кораблях, но с такими чу-
десными моряками, каковы есть русские!" Под его флагом два  суденышка  -
"Корона" и "Таганрог", несущие на себе по 16 пушек малого  калибра.  Они
крейсировали между Кафой и Балаклавой, чтобы не допустить высадки в Кры-
му турецких десантов; если же  враг  умудрится  проскочить,  его  должны
сбросить обратно в морс войска под управлением безвестного капитана  Ми-
хаила Илларионовича Голенищева-Кутузова...
   В один из дней, когда Прошка отсыпался, дежурный кают-вахтер  потащил
его за ногу с койки:
   - Раздрай очи свои, десанты идут... быстро!
   С моря ползли два линейных "султана" и две шебеки, настолько перегру-
женные войсками, что еле двигались. Кинсберген  закончил  подсчет:  "178
турецких пушек противу 32 русских".
   Противник уверенно лежал на устойчивом курсе.
   - На Балаклаву! - определил Прошка по компасу.
   Кинсберген велел объявить комендорам, чтобы не увлекались пальбой  по
рангоуту, а целились в гущу пехоты на палубах. Последовал крутой  разво-
рот при упругом ветре! Два маленьких вертких  корабля  оказались  внутри
чужого строя, ловко галсируя, они зашибали картечь по верху палуб,  без-
жалостно калеча турецкую пехоту и кавалерию. Лошади рвались с коновязей,
красивые кони прыгали в море, со ржаньем, щемящим душу, уплывали к бере-
гу. На "султанах" началась суматоха. Прошка помогал комендорам  заряжать
пушки, из ведра оплескивал их стволы уксусом, чтобы не раскалились.  Во-
нища стояла страшная - от пороховой гари с  уксусом.  Внутренним  чутьем
шкипер слышал, как застревают в бортах турецкие ядра, но плотники не по-
кидали глубины трюмов, готовые заглушить пробоины, а  корабли,  осиянные
залпами, крушили вокруг себя стеньги и реи, паруса "султанов" лопались с
гулом. Турки отвернули, а догнать их не под силу.
   - С такими молодцами, - орал Кинсберген, - я бы самого  черта  выгнал
из ада, но разве ж это корабли? Корыта-белье стирать!
   Под его диктовку Прошка составлял рапорт для Сенявина: "Легче было бы
мне поймать Луну, нежели догнать парусные судп с моими двумя  плоскодон-
ными машинами. Ах, - восклицал Кинсберген, - если бы у меня был еще фре-
гат!" Но фрегат "Первый" адмирал Сенявин придерживал у  Керчи-на  случай
подмоги...
   Прошка надеялся, что Кинсберген отпустит его на  жену  поглядеть,  но
началось новое крейсерство. В одну из лунных ночей вдалеке возникли  бе-
лые горы - это Кавказ воздевал свои пики над морем. Был уже конец авгус-
та, когда эскадра вышла на траверз Суджук-Кале, здесь ее  отыскал  сеня-
винский адъютант Муравьев с новым приказанием. Прошка сам переводил раз-
говор Муравьева с Кинсбергеном, еще не догадываясь,  что  этот  разговор
сделается историческим:
   - Адмирал извещает, что вскоре здесь пройдет турецкая эскадра,  чтобы
от крепости Суджук-Кале развернуться на Крым, где корабли султана  выса-
дят сразу шесть тыщ войска.
   Кинсберген лакомился крупным и чистым виноградом.
   - Спроси: сколько наших войск в Крыму?
   - Тыщи три, не больше. Продолжаю, - говорил Муравьев, - адмирал  про-
сит вашу милость спешно отойти от Суджук-Кале, ибо  неприятель  силен  и
вам с ним не совладать. Сенявин уже собрал корабли у Керчи, но их задер-
живают противные ветры.
   По трапу спустился капитан-лейтенант Басов:
   - С южных румбов-эскадра! Восемнадцать вымпелов.
   Итак, приказано отходить на Керчь, но дорога туда  и  обратно  займет
несколько дней. Тем временем турецкая эскадра десантируст войска в Кафе,
а русская армия в Крыму будет разгромлена.
   Кинсберген угостил виноградом Муравьева:
   - Есть у вас письменное распоряжение от Сенявина?
   - Лишь словесное! Ибо писать адмиралу некогда...
   Вдали вытягивалась линия эскадры противника.
   - Словесное еще не письменное, - произнес Кинсберген.  -  Могло  слу-
читься, что вы, адъютант, что-либо нечаянно и перепутали.  Не  смею  ду-
мать, что вы изменник. На всякий, случай, во избежание роковой ошибки, я
на время сражения вас арестую...
   Муравьев разгадал мысли капитана и, не протестуя,  сложил  кортик  на
стол. Офицеры и экипажи разбежались. По палубам, по мачтам,  по  плутон-
гам. Впереди турецкой эскадры плыли сразу четыре  "султана",  фрегаты  и
шебеки, за ними десантные корабли под конвоем судов бомбардирских. Побе-
дить эту эскадру обычным путем невозможно. Но остановить было  необходи-
мо!
   Кинсберген послал один из кораблей забежать в голову  колонны,  чтобы
рассеять внимание турок. Остальными судами он сразу атаковал линию  про-
тивника. При этом сказал: "Не ручаюсь за корабли, но ручаюсь за  их  ко-
манды". Первый удар был впечатляющ! Русские  смяли  вражеский  авангард.
Турки стремились выдержать линию, но Черноморская эскадра ее  разрушила.
Корабли противника сбились в неряшливую  кучу,  обкладываемые  ядрами  и
брандскугелями. Два ядра, связанные обрывком цепи, когда они выскочат из
пушки, летят, вращаясь и стукаясь, неразрывные одно от другого, а потом,
угодив в рангоут, начинают крушить все подряд, ломая мачты и реи,  прев-
ращая паруса в горящие тряпки. Однако ружейным огнем  турки  успели  пе-
рестрелять всех рулевых, и Прошка Курносов, вовремя подоспев, взялся  за
рукоятку штурвала. В грохоте боя он улавливал порывы ветра, который  ни-
как нельзя потерять. Иначе - гибель!
   Кинсберген кричал по-голландски:
   - Так держи... молодец, мой мальчик! Теперь правее...
   Никто не ожидал, что ветер вдруг переменится сразу на три румба,  на-
полняя паруса уже не русские, а турецкие. Потом штурвал окрасило кровью.
Прошка увидел свои пальцы. Это его пальцы лежали на палубе, жалко  скрю-
ченные. Не было сил взглянуть на свою левую руку.
   - Прощай, топоры... отмахался! - сказал он себе.
   Но тут в спину вонзилось что-то безжалостно-острое, и с гневным  кри-
ком, теряя сознание, он покатился по наклонной палубе. Ему не дано  было
видеть, как турецкие "султаны", пользуясь выигрышем в ветре, быстро  от-
бегали под защиту батарей Суджук-Кале, где Кинсберген не мог их  пресле-
довать, после чего корабли Черноморской эскадры, вздрогнув разом,  будто
птицы перед полетом, изменили курс на другие румбы и, забирая  в  пазухи
парусов как можно больше нужного ветра, с креном уходили - на Керчь.
   Только сейчас вступили в исполнение приказа адмирала.
   Муравьеву был возвращен кортик.
   Шкипер очнулся. Кинсберген дал ему хлебнуть рому.
   - Больно, - пожаловался Прошка по-голландски. - Очень больно, - доба-
вил на английском. Потом выругался по-испански я закрепил тираду крепкою
русскою бранью...
   Искалеченную руку замотали в тряпицу. По спине текла кровь. Он просил
матросов посмотреть - что там за беда? Дюжий плотник взял кузнечные кле-
щи для выдергивания гвоздей и вырвал из мяса острую щепу от мачты. Прош-
ка баюкал свою несчастную руку.
   Синие прохладные вихри несло за бортами кораблей.
   - Ой, как схватило... больно. Вот уж не повезло!
   Матросы убирали палубы после боя. Вместе с мусором и  осколками  ядер
полетели за борт и его оторванные пальцы. Обычная корабельная жизнь про-
должалась как ни в чем не бывало. И никто ведь еще не думал, что сегодня
произошло важное для страны событие...
   Новая Россия обрела новый героический флот.
   Суджук-Кале - это будущий славный Новороссийск!
   Первые подвиги первых черноморцев нуждались в достойном  награждении.
Кинсберген и все его офицеры сделались кавалерами. В числе прочих  Кинс-
берген представил к ордену Анны и шкипера, но Адмиралтейств-коллегия имя
П. А. Курносова в списках похерила на том основании, что  негоже  людей,
из плотников происшедших, в кавалерство производить. Екатерина сама под-
писывала указы. Она вспомнила  непорочный  лес  из  Казани,  праздничный
спуск фрегатов на Неве - и восстановила имя парня, выговорив адмиралам:
   - Вы его не знаете, так я знаю. Зачем же с самого начала обижать  че-
ловека старавшегося? Что заслужил, пусть и получит!
   Вместо Аннинского ордена она утвердила за ним Георгиевский  четвертой
степени. Прошка ничего не знал (об орденах он вообще не думал). На левой
руке остались только большой и указательный пальцы - жить можно! Полгода
парень не видел дома, беспокоясь за свою женушку. Намучился в керченском
флотском лазарете, спасибо Феде Ушакову - тот иногда навещал.
   Ушаков и поздравил Прошку с высокой наградой:
   - Теперь ты рыцарь славного Георгиевского ордена! А с таким орденом в
дворяне тебе выходить со всем потомством.
   - Да не смеши ты меня, Феденька!
   - Чего доброго, - продолжал лейтенант, - под конец службы  на  верфях
намаявшись, и мужиками с деревеньками обрастешь.
   Прошка послушал, как за окнами шумит море.
   - Нет, Федя, я в воле родился, живу вольно и на чужую волю покушаться
не стану. У нас, средь поморов, таких губительных порядков  не  водится.
Мы и собак-то на цепи не держим...
   Лишь поздней осенью из лазарета выбрался он в Азов; шагал от пристани
мимо мастерских, бережно неся свою руку, и заметил, что рабочие и матро-
сы глядят на него что-то уж больно сочувственно. "Уж не случилось ли че-
го дома?.." Аксинья встретила его возле землянки - худенькая, тихонькая,
ласковая, смущенная.
   - Ну, принимай меня, - сказал ей Прошка. - Вишь, пальцевто не  стало.
В море похоронены. На животе сплю, а на спине больно.
   Новая мебель - колыбель: в ней лежат два младенца и  пузыри  пускают,
рты разинув, ножками суча. Прошка на пороге и сел.
   - Крестила ль? - спросил после долгого молчания.
   - Да. Петром и Павлом нарекли.
   - Попу-то сколько за крестины дала?
   - Рупь...
   - Петр и Павел - имена толковые, - сообразил Прошка. - Что-либо  одно
сосункам нашим выпадет: или в Петропавловске на Камчатке навоюются,  или
в Петропавловской крепости насидятся... Куда ни кинь, а нам с тобой  за-
бот теперь хватит до скончания веку. Игрушек нету - хоть бы кота  завес-
ти, детишкам в забаву!
   Ночью проснулся от боли; тускло горела свеча на блюдечке;  прекрасная
Камертаб сидела возле постели, одна рука покоилась на мужней груди,  ле-
вою она дремотно покачивала колыбель с двойняшками. Прошка здоровой  ла-
донью тихо погладил "янычарку" по черным волосам. Впервые подумалось: "А
что бы я без тебя делал?" Только сейчас освоил он в сознании все  проис-
шедшее - и жестокий бой у Суджук-Кале, и свое орденское  кавалерство,  и
то чувство отцовства, которое ко  многому  обязывало...  Очень  хотелось
жить! Чтобы не только в мечтах обшить  корабельные  днища  медью.  Чтобы
создать стопушечный корабль с той продольной прочностью, какой судостро-
ение еще не знало. А в конце жизни пусть в утеху душевную останется  ми-
лая, заросшая травкой Соломбала, пусть в зимние вечера кружится  снег  -
мягонький, пушистенький...
   Боль пришла и ушла. Прошка заснул.
   Спокойной ночи вам, господин кавалер Курносов!


   5. ПРИЗНАКИ ГРОЗЫ

   Энциклопедия была закончена. Поездка в Санкт-Петербург стала для  до-
моседа Дидро его единственным в жизни путешествием. Прощаясь в Париже  с
друзьями, он заверил их, что увидит Екатерину лишь дважды: в день приез-
да и в день отъезда. Сознательно минуя Берлин, чтобы Фридрих II не  вов-
лек его в свои политические интриги, ученый ехал в удобной карете камер-
гера Семена Нарышкина, чудака и щеголя, создателя шумных роговых оркест-
ров в России...
   Нарышкин за Ригою сознался Дидро:
   - Давным-давно я этой же дорогой вез из-за границы маленькую принцес-
су Фике с ее матерью, а теперь везу вас к этой девочке, ставшей  великой
императрицей.
   - Вы, наверное, хорошо ее знаете?
   - А кто ее хорошо знает? - резко отвечал камергер. - Но смею заверить
вас, что не было в мире актрисы более гениальной.
   - Говорят, ей сильно докучают разные самозванцы?
   - О нет! Екатерина - не леди Макбет...
   Когда Дидро спрашивали о цели его визита в Петербург, он отвечал, что
не имеет иной цели, кроме желания отблагодарить императрицу за поддержку
в издании его Энциклопедии. В пути он дважды перемог болезни, приехав  в
русскую столицу поздней осенью. Нарышкин  от  чистого  сердца  предложил
ученому остановиться в его  доме.  Но  Дидро  не  хотел  обидеть  Этьена
Фальконе, еще раньше предложившего ему свое гостеприимство:
   - Мы ведь с ним старые друзья, еще по Парижу...
   Однако скульптор, едва завидев на пороге своей мастерской  парижского
друга, сразу же раскричался:
   - Зачем вы впутали меня в политические дрязги?  Я  приехал  в  Россию
только работать, а не заниматься хлопотами императрицы, которая  спит  и
видит, как бы уничтожить на кострах скандальную книжку этого  проходимца
Рюльера...
   Дидро стало не по себе. И он даже испугался, увидев над собой  вздер-
нутые копыта жеребца... Фальконе небрежно пояснил:
   - Это еще заготовка: всадник пока не медный, глиняный...
   В приюте ученому мастер отказал очень резко, и больной  энциклопедист
был растерян. Он спросил Фальконе:
   - Но я не много и прошу - только постель.
   - Нет у меня постели. Ваша постель уже занята.
   - Может, вы женились на своей ученице Колло?
   - Хуже! - воскликнул Фальконе, чуть не плача. - Ко  мне  приехал  мой
шалопай-сын и женился на ней...
   Дидро выручил Нарышкин, приславший за ним карету,  которая  и  увезла
ученого на Исаакиевскую площадь, в тепло и уют старинного барского дома.
Сонм лакеев охотно услужал гостю, сразу же был вызван лейб-медик Роджер-
сон. Дидро не успевал благодарить любезных хозяев. Утром он был разбужен
ошеломляющим грохотом артиллерийских салютов и по наивности  решил,  что
пушки стреляют в честь его прибытия...
   Семен Кириллович Нарышкин взахлеб смеялся.
   - Почти так! - сказал он. - Лишь маленькая поправка: