, матерью, и королем  Густавом;  наконец,  в  письме  к
прусскому королю Фридриху II цесаревич подробно извещал его о сути бесед
с королем Швеции. Екатерина сказала Безбородко:
   - Запечатайте пакеты, как они были, и отсылайте по адресам. Но...  за
что я кормлю врага в своем же доме?
   Мария Федоровна, потупясь, сделала императрице доклад о благополучном
ходе своей первой беременности. Екатерина надела очки и велела  невестке
поддернуть юбки повыше:
   - Ба! Что я вижу? Знакомые мне туфли.
   - Туфли вашей прежней невестки мне как раз впору.
   - Крохоборы... вокруг меня одни крохоборы!
   Потемкин спросил: дала ли она денег Густаву?
   - Конечно. Король тоже босяк хороший...


   6. НЕУДОБНЫЕ РУССКИЕ СТУЛЬЯ

   Девлет-Гирей, ободренный подарками от султана, собирал силы, турецкие
и татарские, чтобы внезапно обрушиться на пределы Новой России,  размять
конницей слабые и разрозненные гарнизоны.  Опять  заполыхают  пожары,  с
петлями на шеях потащат на продажу в Кафу растрепанных баб, детей малых,
стыдливых девушек... О, Боже! Сколько потеряла Русь людей своих  за  эти
кромешные столетия? Миллионы. Потемкин присел к столу.  В  углу  комнаты
котятки пили молочко, их тонкие хвостики мелко  вздрагивали.  Светлейший
снова обратился к жуткой статистике прошлого. Бывало и так, что караваны
русских, украинцев и поляков двигались через  ворота  Ор-Капу  (Перекоп)
день за днем, ночь за ночью, и один иностранец даже спросил татар: "Ска-
жите честно, остались ли еще люди в той стране, в  которой  вы,  татары,
сейчас побывали?.."
   Григорий Александрович вытер впадину мертвого глаза, источавшего сле-
зу, и стал писать. Он писал Суворову, он писал и Румянцеву, а в переводе
на военный язык все его слова обозначали четкий и бодрый  призыв:  "Впе-
ред!"
   Древняя сова, вырубленная генуэзцами из камня, все  так  же  нелюдимо
глядела с высоты ворот Ор-Капу в желтые ногайские степи. Суворов настег-
нул коня, вступившего на мост, связующий степи со  зловредным  ханством.
Пожилой янычар без порток, в одной рубахе, поднял ружье, целясь...  Шпа-
гой его-раз!
   - Вперед, чудо-богатыри... не отставай, ребятки!
   За ним сухо и дробно, будто камни, попавшие  в  молотилку,  громыхали
устои моста, через который потоком вливалась в Крым прославленная в боях
конница, двигалась, торча штыками, неутомимая пехота. За армянскими  де-
ревнями, зловонными от множества замоченных кож, Суворов  собрал  офице-
ров:
   - Стараться нам бить противника не столько оружием, сколько  маневром
искусным, дабы войны не учалось во гневе...
   Перекоп остался позади. Из придорожной кибитки вылез татарин,  поднес
Суворову блюдечко с медом, жестами показывая на кибитку,  где  прятались
его жена и дочь, просил:
   - Бурда аврэт кыз... аман, аман, не обижай!
   Суворов вернул пустое блюдце хозяину, поблагодарил:
   - Лэзэти, Адам, шюкурлер! - И дал шенкелей лошади...
   А вот и сам Девлет-Гирей: масса его  конницы  забегала  слева,  топча
кусты и тюльпаны. Суворов указал плетью:
   - Отсечь дерзкого от гор! Казаков - в лаву...
   Хищно блеснули шашки. Но, смирив боевое рвение, казаки  убрали  их  в
ножны. Гнали татар нагайками, без жалости  дубася  по  согнутым  спинам,
пропахшим полынью, кумысом и потом. Ураганом  пронеслась  через  Тавриду
кавалерия, и сразу притихла ненавистная, проклятая Кафа,  главный  рынок
по продаже рабов. А на горизонте едва виднелись турецкие корабли  -  это
удирал из Крыма Девлет-Гирей...
   Шагин-Гирей, в нарядном халате, с чалмою на голове,  въехал  в  улицы
Кафы на арабском скакуне. Величаво  спешился  и,  сохраняя  достоинство,
приблизился к Суворову. Тот широким жестом обвел панораму будущей Феодо-
сии:
   - Здесь все ваше, и отныне вы - хан!
   Кончиками пальцев Шагин-Гирей коснулся крымской земли, а  разгибаясь,
поднес пальцы к своим губам.
   - Это значит, что я целую прах ваших  ног,  -  пояснил  он  Суворову,
прикладывая затем руку ко лбу. - Это значит, что буду помнить вас вечно!
И наконец, - хан приложил ладонь к своей груди, - вы навсегда останетесь
в сердце моем...
   Шагин-Гирей, не в пример иным ханам, был образован в античных Салони-
ках и Венеции, владел итальянским, греческим, арабским. А во власти  его
была и строптивая ногайская орда. Все это учитывал Потемкин, писавший  в
те дни: "Шагин-Гирей, прямой потомок Чингисхана, хотя и не чужд  азиатс-
кой пышности, но к войне сроден, и лучше не придумать, как  сделать  его
офицером нашим". Суворов поздравил хана с чином капитан-поручика бомбар-
дирской роты лейб-гвардии Преображенского полка.
   - Неужели я, хан, недостоин высшего чина?
   - Выше и быть не может, - сказал ему Суворов, - ибо капитаном в  роте
бомбардирской сама императрица.
   - Вот как... якши эйи! - покорился хан.
   Он перенес столицу ханства из Бахчисарая в  Кафу,  просил  Потемкина,
чтобы Петербург не выводил своих войск из Крыма, пока не будет проведена
реформа по обновлению крымских порядков. Немало татар желали того же,  а
присутствие русских в Крыму даже вносило спокойствие: не надо страшиться
перемен, которые всегда кончались разорением  с  пролитием  крови...  Из
России в Кафу потянулись обозы: везли сукно для пошива формы новой армии
Крыма, серебро и медь - для чеканки крымской монеты, а турецкую сгребали
в кучи, как негодный хлам.
   В конце марта Суворов доложил Потемкину, что весь  Крым  исхожен  его
солдатами вдоль и поперек, Бахчисарай и Ак-Мечеть суть квартиры военные,
откуда будет удобно действовать в любом направлении  полуострова.  Летом
Шагин-Гирей выехал со свитою в степи, в шатрах устроил татарский  празд-
ник, пригласив и Суворова. К столу подавали благоуханный рис с орехами и
шафраном, маслины и каперсы, яркие гранаты и прозрачный виноград. Хан не
смел прикоснуться к вину, как правоверный мусульманин, но по чину  капи-
тан-поручика гвардии великороссийской позволил себе напиться шампанским.
   - Нас в Европе, - сказал он Суворову, -  считают  еще  варварами,  но
разве есть в Европе такие мудрые правила для избрания  девочек  в  жены,
какие есть у нас в Крыму?
   Суворову показали старинный татарский прием: девочек выводили в  поле
и сильно пугали. Когда они бросались бежать, вслед  им  летели  мохнатые
татарские шапки. Удар шапкой в спину не был силен, но многие  падали.  А
годной для любви считалась устоявшая на ногах... Суворову  подвели  одну
из девочек, и хан сказал:
   - Твоя жена далеко, я дарю тебе другую... бери!
   Суворов подержал в руке тонкие, нежные пальчики:
   - Скажи, дитя, кто ты, откуда ты?
   - Бесполезно спрашивать, - отвечал за нее Шагин-Гирей. - Она не знает
ни русского, ни польского, ни грузинского, и мы сами  не  знаем,  откуда
взялась эта будущая красавица.
   Вечером Суворов вызвал к себе офицера Прокудина:
   - Лошади накормлены, коляска запряжена. Езжай с этой вот  девочкой  в
село Рождествено, где я недавно батюшку похоронил.  Моим  именем  накажи
старосте, чтобы поместил сироту в доме господском  и  баловал  ее  всем,
угождая ей...
   Добр был человек. А где она, эта сирота, которую татары  не  сбили  с
ног своими шапками? Может, и выросла сказочной  принцессой  среди  берез
русских, полян пахучих и навсегда растворилась в жизни-новой, красочной,
дивной...
   Шагин-Гирей получал от Екатерины деньги  немалые.  Если  бы  к  таким
деньгам да приложить хорошо устроенную голову, то и забот лишних не ста-
ло бы. Но хан, достигнув власти, принялся  "европеизировать"  ханство  с
такой поразительной скоростью, с какой Петр I не успевал  стричь  бороды
боярам. Однако плач боярский никак не схож с визгом татарским! Из турец-
кой Кафы хан решил создать нечто вроде нового Петергофа,  надолго  пора-
зившего его воображение. Бронзовые Нсптуны и мраморные Наяды, беззаботно
разливающие во" все стороны драгоценную питьевую жидкость,  должны  были
направить умозрение татар в иное эстетическое русло. Денег (русских) для
этого хан не жалел. В конце-то концов, Россия не так бедна, чтобы не оп-
латить торжественный пуск фонтанов в Кафе, но... где взять рабочие руки?
Татарин никогда землю не копал и копать не  станет,  ибо  на  протяжении
многих веков все грязные работы исполняли его рабы-христиане.  Это  пер-
вое. Вот и второе: Петербург не по щучьему велению строился, а Шагин-Ги-
рей одновременно разбивал на голых камнях "Летний сад", наподобие петер-
бургского, возводил казармы с арсеналами,  затеял  Адмиралтейство  тата-
ро-ногайское, и, наконец, самое страшное, что только можно себе предста-
вить, хан указал приближенным своим сидеть... на стульях!  Ему  простили
бы и кафтан парижский, и туфли с пряжками, и то, как прятал он свою  бо-
роду под пышное жабо из кружев, но сидеть на стульях -  что  может  быть
гаже?..
   Пока все складывалось хорошо. Александр Васильевич просил  подсказать
лучшие бухты на Крымском побережье, и Шагин-Гирей сразу указал на Балак-
лаву и Ахтиарскую бухту.
   В море часто встречались подозрительные корабли,  бросавшие  якоря  в
незаметных бухтах: турки общались с татарами, готовя  их  к  возмущению.
Румянцев в грозных письмах напоминал, чтобы турок в Крым не  пускать,  а
воевать с ними не надо... Осенью турецкая  эскадра  вошла  в  Ахтиарскую
бухту. Шлюпки с матросами направились  к  берегу.  Александр  Васильевич
сразу поскакал в Ахтиар, за ним прогромыхали по камням пушки.
   Эскадрою командовал капудан-паша (адмирал).
   - Моим кораблям нужна вода, - кричал он с корабля.
   - Воды здесь нет, - отвечал Суворов с берега.
   - Моим экипажам нужны свежие овощи!
   - Огородов не развели, - отвечал Суворов.
   - Что же вы, гяуры, едите и пьете?
   - Что бог пошлет, - отвечал Суворов...
   Пушки, привезенные им, расположились по берегам бухты, и капудан-паша
догадался, что все разговоры об огурцах и воде могут кончиться для  него
плохо; эскадра, подняв паруса, убралась в море - к Синопу; но  прежде  с
флагманского "Реала" турки побросали в бухту своих мертвецов, и  Суворов
велел все трупы от берега отпихнуть баграми. Он вернулся в Кафу, где его
ожидал молодой полковник Михаил Илларионович Голенищев-Кутузов  с  пере-
вязью, укрывающей отсутствие глаза.
   - По указу светлейшего, возвратясь с теплых вод из Европы,  привел  к
вам Луганский пикинерный полк.
   - Кавалерия легкая? Подчинены светлейшему? Вам всегда легше. А вот я,
пехота, от Румянцева зависим...
   "Фельдмаршала я постоянно боюсь. Мне пишет он будто из облака... пре-
подания его обыкновенно брань, иногда облегченная розами". В поисках за-
щиты Суворов прибегал к Потемкину, просил у него самостоятельный корпус.
Румянцев-Задунайский, не зная, что приказывает Суворову Потемкин из  Пе-
тербурга, обвинял Суворова в своевольстве. А завистников у Суворова было
немало, и они клеветали, будто он добро из Крыма  возами  вывозит,  жену
имея, требует у Шагин-Гирея еще и девочек... Суворов жаловался  Потемки-
ну: "В службе благополучие мое зависит  от  вас,  не  оставьте  покрови-
тельством... Говорят, будто я требовал у хана - стыдно сказать -  краса-
виц, но я, кроме брачного, ничего не разумею. Говорят, будто я требовал:
аргамаков, индейских парчей - а я, право, и не знал, есть ли оне в  Кры-
му!"
   Летом Суворов отъехал в  Полтаву  повидаться  с  женой  и  доченькой.
Крымская лихорадка сразила его, а Румянцев, не принимая никаких резонов,
требовал возвращаться в Кафу, ибо взбунтовалась  армия  Шагин-Гирея,  не
желавшая без жен спать в казармах и шагать в ногу, подобно гяурам.
   - Варюточка, свет мой, неужто ехать мне?
   - Лежите, друг мой. И врачи о том же просят...
   Потемкин издалека распознал обстановку: ежели сейчас не выручить  Су-
ворова, фельдмаршал его зашпыняет. Дабы оторвать  Суворова  от  приказов
штаба Румянцева, светлейший указом Военной  коллегии  направил  Суворова
начальствовать на Кубани, где недавно черкесы с ногаями вырезали целиком
русский отряд. Крым бунтовал, и повинен в этом был сам Шагин-Гирей...
   Потемкин, огорченный, сознался императрице:
   - Первый блин комом. Все сделали, да все не так сделали. Теперь самим
надо выкручиваться, и хана выручать надобно.
   - В чем там дело? Неужто в казармах да стульях?
   - Если бы только стулья... Хан пожелал уравнять в правах греков и ар-
мян с мусульманами, а татарские бей стали христиан резать. Теперь  и  не
знаю, как к этой "бородавке" с бритвою  подступиться.  Бей  визжат,  что
"независимости" им не надобно, и без нее, мол, хорошо жили  под  властью
султана... Кому еще захочется с ярмом на шее ходить?
   - Нет таких на свете, - отвечала Екатерина.
   - Есть - татарские бей с ногайскими закубанскими вкупе. Спят и видят,
чтобы их из Турции заарканили.
   - Чтобы они умнее стали, дадим им звону!..
   В эти неспокойные дни светлейший проводил друга юности поэта  Василия
Петрова в Москву - умирать.
   - Прощай, брат, - сказал он ему, целуя.
   Шлагбаум открылся. Кони понесли. Петров заплакал.
   Недвижим на одре средь тяжкого недуга,
   Я томным оком зрю о мне слезяща друга!
   Грузинский царь Ираклий II прислал в дар Потемкину поэму Шота  Руста-
вели "Витязь в шкуре барса" (так она тогда называлась).
   - Хотя в грузинском и не смыслю, но издано столь добротно,  что  надо
полагать, и стихи в ней добрые. - Потемкин сдал книгу в Академию наук. -
Переводом не утружу, но вы, ученые, хоть скажите мне, о чем речь в  сти-
хах этих?
   - О любви и мужестве, - объяснили ему...
   Возникала новая задача: спасать народ Грузии!


   7. СВОБОДНАЯ СТИХИЯ

   Иван Егорович Старов всегда оставался любимым зодчим Потемкина, и  на
берегу Невы, в чаще старого бурелома, где рычали  медведицы,  он  возвел
Островки - фееричный, загадочный замок. Но и здесь,  вдали  от  столицы,
Потемкину досаждали наезжие; от них скрывался  он  в  Осиновой  Роще,  в
скромной дачке на восемь комнатенок. Для него хватало! Но иногда  Екате-
рина, желая общения с Потемкиным, являлась сюда со всем штатом, и  тогда
в комнатках было не повернуться, камергеры ночевали даже  в  каретах,  а
сам хозяин, тихо матерясь, уходил спать на сеновал. Санечку он забирал с
собою, и девка даже гордилась такой честью перед иными  фрейлинами...  В
одну из ночей, выглянув из-под локтя дядюшки, она шепнула ему в испуге:
   - Кто-то глядит на нас... страшно!
   Ночь была лунная, комариная. В дверном проеме  сеновала  обрисовалась
скорбная женская фигура. Это была Екатерина: она безмолвно  вглядывалась
в потемки, пахнущие скошенными травами, потом надрывно вздохнула и  уда-
лилась тихо, как бесплотная тень. Санька Энгельгардтова перевела дух:
   - Чего надобно этой старой ведьме?..
   Утром граф Андрей Шувалов завел речь о чистоте русского языка, Екате-
рина хвасталась его знанием. Потемкин придвинул к ней бокал, прося импе-
ратрицу именовать его части.
   - Пойло, - назвала Екатерина емкость бокала.
   Потемкин дополнил: тулово, стоян, поддон.
   - А стекло мое, - вдруг похвалился он...
   Недавно светлейший арендовал стекольный заводишко,  расположенный  за
Шлиссельбургом, на утлой лодочке с трудом до него  добрался.  Сенату  он
обещал, что цену посуды для простонародья снизит до сорока  процентов  -
себе в убыток, - но жалованье мастерам оставит прежнее. Фонари  да  ста-
канчики, паникадила да рюмочки - без этого тоже не проживешь. Ничего  не
умел делать вполовину! Гигантомания обуяла его во всем, за что бы Потем-
кин ни брался, и теперь в мыслях лелеял заводище, из цехов которого рас-
ходятся по ярмаркам хрупкие, но красивые чудеса. Екатерине он сообщил:
   - Заводу не место быть в эдакой дали, я уже землю для  него  откупил.
Буду мастеров в Петербурге селить...
   Место для завода он выбрал на берегу Невы (там, где сейчас начинается
Обводный канал). Рубану повелел:
   - Запиши, чтобы не забылось. Для смеху и настроения бодрого пусть де-
лают бокалы с мухами на стекле. Да чтобы мухи живыми казались! В величи-
ну обязательно натуральную. Кто-либо из  мужиков  захочет  пальцем  муху
согнать, ан не тут-то было - не улетает, подлая. Вот и будет людям смеш-
но...
   Потекли осенние дожди, и 9 сентября  1777  года  двор  перебрался  из
Царского Села на теплое столичное житье.
   На шаткое поведение барометров не обратили внимания. Полсотни  фонта-
нов в Летнем саду еще выбрасывали красивые струи, осыпая  водяной  пылью
деревья, подстриженные в форме шаров, трапеций и конусов. Ничто не пред-
вещало беды. Только (как потом вспоминали)  кошки  начали  беспокоиться,
таская своих котят на чердаки, а сторожевые псы громко выли, силясь сор-
ваться с привязи. В городских хлевах мычали коровы...
   Нева текла спокойно, чуть взлохмаченная рябью, едва  накрапывал  дож-
дик. Екатерина писала: "В десять часов вечера ураган с шумом выбил  окно
в моей комнате; с этой минуты дождем посыпались всевозможные предметы  -
черепица, кровельная жесть, стекла, вода, град, снег... Я проснулась  от
грохота, позвонила, и мне объявили, и то вода у дверей". Из своих комнат
к ней поспешил Потемкин, зычно крича:
   - Снимайте часовых с постов! Пока не поздно, снимайте, ведь сами  они
с постов не уйдут...
   Павел с женою на сносях жил во дворце и тоже проснулся от бури.  Ека-
терина слышала его визгливый голос:
   - Это безбожный город! И сама стихия  отмщает  ему  за  все  кровавые
преступления злодеев-царедворцев...
   Было странно видеть кареты, на запятках которых по колено в воде сто-
яли выездные лакеи. Волны с шумом разбивались о стены Зимнего дворца,  с
жалобным звоном вылетали из окон брюссельские стекла,  стоившие  немалых
денег. На глазах Екатерины с Васильевского острова летел - через Неву! -
забор, распадаясь на части. Немецкий корабль из Любека, нагруженный  яб-
локами, вдруг поехал вдоль набережной и завернул за угол дворца,  где  с
треском и разрушился. Ветер толкал через  обвалы  набережной  тяжеленные
барки с зерном и капустой, они сокрушали  береговые  строения;  деревья,
отрываясь от земли, взлетали к небесам, обчищенные ветром  так,  что  ни
единого листочка не оставалось на ветках. С надрывным ревом плыли  коро-
вы, уносимые вдаль, и - тонули. Из Невы вырывало водяные смерчи,  закру-
чивая воду в штопор. Екатерина сказала Потемкину, что  желает  пройти  в
Эрмитаж; там она увидела ужасающий хаос, все украшения  с  каминов  были
сброшены, под каблуками туфель хрустели осколки стекла и фарфора...
   - Боже мой, мы совсем забыли! - воскликнул Потемкин.
   - О чем ты, друг?
   - Забыли о колодниках в подвалах...
   Вдалеке вода ломала роскошный корабль герцогини Кингстон, за ним вид-
нелся поредевший лесок. Нева могуче несла на себе все то, что люди копи-
ли и создавали: избы с окраин, собачьи будки, кровати и курятники, столы
и комоды, а кладбища, раскрыв могилы, отправляли в море гробы с покойни-
ками, и утопающие цеплялись за гробы... В полдень река, словно опомнясь,
разом вобрала всю воду в свое русло и потекла, как обычно.
   Часовые, слава Богу, спаслись. Потемкин спросил:
   - Като, а сколько было в столице колодников?
   - Вон явился Чичерин, спроси у него...
   Генерал-полицмейстер сказал, что из острога унесло в море  300  арес-
тантов, а в самом городе было еще 2000 колодников, чтб с ними -  он  еще
не знает. Екатерина сказала:
   - Не было печали, так черти накачали! Сколько ж теперь денег  понадо-
бится, чтобы восстановить все?..
   Летний сад перестал существовать. За выстоявшей  решеткой  склонились
изуродованные деревья, все фонтаны были истреблены, а центральный  (там,
где ныне пруд) занесло илом и грязью. На Петергофской дороге  только  на
даче Яковлевых с корнем вырвало 2000 мачтовых деревьев, сохраняемых  еще
от петровских времен. Екатерина сказала, что яхту Кингстонши берется от-
ремонтировать за счет казны.
   - Никола Иваныч, а что там наши дипломаты?
   Корберон второпях записывал: "Но где сердце  обливается  кровью,  так
это в предместьях и окрестностях, особенно в Калинкиной деревне: опроки-
нутые дома, трупы мужчин, детей и женщин, всюду мертвый скот со вздутыми
жи