?
   Со шведской свитой императрица беседовала, высовываясь из  окна,  как
бабка старая, охочая до уличных сплетен, и причиной тому было запрещение
Густава своим офицерам появляться в комнатах царицы. Многие из них  сра-
жались в Америке за французские колонии,  во  Фридрихсгам  они  приехали
прямо из Парижа. Однажды, затворив окно и шлепнув на себе комара, Екате-
рина сказала Безбородко, что, по ее мнению, это свидание во Фридрихсгаме
добром для короля не кончится: наверняка из Версаля он получит  выговор.
В письме к Потемкину императрица сообщала, что ее братец полюбил  красо-
ваться с перевязью на руке, будто побывал в сражении. "Он  крайне  занят
своим костюмом и очень любит вертеться перед зеркалом, как женщина".  Не
от имени России, а как сестра брату Екатерина подарила Густаву ничтожную
для его величества сумму - 200 тысяч рублей. Столько же она давала и Ша-
гин-Гирею, но крымский хан денег не взял, а шведский король  от  подачки
не отказался... Самые сильные слова Екатерина приберегла для сцены расс-
тавания с королем.
   - Мы еще богаты проектами! - сказала она Густаву, забираясь в карету.
- Говорят, вы хотели бы отнять у датчан Норвегию? Это,  наверное,  такая
же сплетня, как и то, что вы желали бы вырезать мои слабые  гарнизоны  в
Финляндии, чтобы, позавтракав в Тавастгусте, обедать во Фридрихсгаме,  а
ужинать в Петербурге... Если так, милости прошу! - улыбнулась из  окошка
Екатерина. - Гостям мы всегда рады...
   Подобрав шлейф платья, она плюхнулась  на  диван  подле  неразлучного
Безбородко, который держал при себе портфель со старанием  нищего,  вце-
пившегося в свою торбу. Лошади понесли.
   - Brat напрасно плутует! Когда я вступила на престол, у меня на  Бал-
тике было лишь одиннадцать полусгнивших линейных кораблей и четыре дрях-
леньких фрегата. Теперь же я могу выставить эскадры... Через месяц свет-
лейший спустит в Херсоне первый линейный корабль - с дурацким  названием
"Слава Екатерины". Если мы не станем сейчас же отсьшать на  Черное  море
опытные команды, они не успеют приноровиться к тамошним условиям.
   - Не волнуйтесь: первые команды выступили.
   - Кто их повел? - спросила Екатерина.
   - Федор Ушаков.
   - Говорят, с ним трудно ужиться. Это правда?
   - Я не знаю, каков он в обществе, но  по  формуляру  Ушаков  выглядит
вполне благопристойно.
   - А-а, теперь вспомнила! О нем хлопотал светлейший.
   - Светлейший имеет глаз на людей хороших.
   - Верно! Кстати, Александр Андреич, не забудь напомнить, чтобы  клад-
бища Петербурга полиция выносила подалее от города. Чем черт  не  шутит,
но в Месопотамии чума уже была...
   Вдали показались башни древнего Выборга,  где  комендантствовал  брат
великой княгини - принц  Фридрих  Вюртембергский.  Жена  его,  принцесса
Зельмира, выложила перед императрицей России  выбитый  зуб  и  вырванный
клок волос:
   - Прошу защиты у вашего величества от мужа.
   Молодая женщина, плача, обнажила руки и плечи, сплошь покрытые крово-
подтеками. Зельмира сказала, что муж привязывает е"е к кровати и  хлещет
шпицрутенами:
   - А я ведь снова беременна от злодея этого.
   Безбородко сказал: если принц жены не щадит, каково же  солдатам  при
нем служится? Екатерина велела женщине:
   - Ступайте в мою карсту, вы поедете со мною...
   Фридрих явился на ее зов. Екатерина, распалясь в брани, с французско-
го языка перешла на немецкий (Монбсльяр называла Момпельгардтом).
   - Все вы таковы, нахлебники! - кричала она. - Очень уж вам, выскочкам
вюртембергским, желательно, чтобы жены сапоги с вас снимали да ноги  вам
мыли... Марш отсюда, скотина!
   - Куда же мне? - оторопел негодяй.
   - Хоть в Херсон! И делать там, что велят.
   - Верните мне жену мою.
   - Для вас хватит общения с маркитантками,  -  отвечала  Екатерина.  -
Каштаны в Момпельгардтс уже созрели. Вот и жарьте их на  сковородке,  не
забыв прежде солью присыпать...
   В столице она встретила Марию Федоровну:
   - Вижу, опять живот до носа растет, будет государству  прибыль  вели-
кая. Но вот братец ваш живота своей жены не бережет. Я ради чего пустила
его сюда? Чтобы он хлеб наш пожирал? Да  меня  позорил?  Я  ваше  гнездо
проклятое разорю...
   Несчастную Зельмиру она нежно приласкала:
   - Вы поживете при "малом" дворе моего сына, докладывая мне о разгово-
рах, которые там ведутся. За это вы всегда можете располагать моим  пок-
ровительством. Если ваша семейная жизнь не сложится, я подарю вам  замок
Лоде в Лифляндии... Вы поняли, надеюсь, чего именно я от вас требую?
   - Как не понять, я благодарна вам...
   Екатерину пожелал видеть Спренгпортен - тайно. Он сказал, что  король
Густав уже подкупил принца Фридриха Вюртембергского, который и стал  его
платным шпионом:
   - Из патриотизма я вручил вам планы крепостей шведских. А он  передал
королю за деньги планы вашей крепости Выборга.
   - Насколько авторитетен источник этих сведений?
   - Я назову его: Мориц Армфельд, близкий друг короля...
   Екатерина долго думала. И позвала Безбородко:
   - Не пора ли нам ставить нового посла в Швеции?..
   Георг Магнус Спренгпортен был одержим идеей самостоятельности Финлян-
дии. Есть и его заслуга в том, что финский народ обрел автономное  прав-
ление и страна Суоми стала "Великим княжеством Финляндским".  Его  много
порицали - как предателя! - историки Стокгольма, историки Гельсингфорса,
и только потом, уже после второй мировой войны, когда знаменитая  "линия
Паасикиви" выпрямила все искривления прошлого, Спренгпортена стали назы-
вать не предателем, а - патриотом. В русской же истории  он,  генерал  и
дипломат, остался с русским именем - Егор Максимович!
 
 
   10. ПЕРВЫЕ УРОКИ
 
   Во субботу, день ненастный, маменька родненькая мужиков секла. Заодно
уж, пока розги свежие, учила уму-разуму и первенца своего  -  Алешеньку.
При посеканциях над чадом изрекались вслух афоризмы благотворящие: "Каз-
ни сына своего от юности его, и покоит тя на старость твою"; "Не  ослаб-
ляй, бия младенца: аще бо жезлом биеши его, не  умрет,  но  здравее  бу-
дет...". Алешенька к сечениям приобвыкся: с лавки соскочив, он розгу ма-
теринскую с чувством лобызал:
   Розга ум вострит, память возбуждает...
   Целуйте розгу, бич и жезл лобзайте!
   Папенька его, запселый помещик Бежецкого уезда, пребывал в  отставке:
с 1762 года и до 1782-го глядел на двор из окошка:  вот  белье  несут  к
речке, свинья поросяток в лужу зовет, а  петух  (экий  срамник!),  через
плетень перемахнув, чужой гарем навещает. Каждую осень помещик  заготов-
лял "снулых" мух, собирая их в бутылки, - лучшее лекарство от  простуды.
Какой там еще "гриб"? Это все ученые навыдумывали. А кто водку с  мухами
пьет, тот никогда не "сгрибится". Алешеньке исполнилось четырнадцать го-
дочков. После святок продали двух коров, хлеб на базар свезли. В деньгах
захудалые дворяне нуждались лишь для поездок. Решили ехать в  Петербург,
чтобы отрока в кадеты определить. Дорогою до столицы отец поучал сына:
   - Ежели кто из господ учнет пытать, какое образование у тебя,  ты  не
ври, отвечай правдиво, что очень хорошее, потому как за  науку  твою  мы
дьячку три четверти жита отвесили.
   Был январь. В столице сняли угол за перегородкой. Корпус же назывался
так: Артиллерийский и инженерный шляхетный. А в корпусе Сухопутном  учи-
лись детки побогаче, знатные.
   - Умных людей, - изрек опытный батюшка, - надобно в трактирах  сыски-
вать, где они почасту вино пьют...
   В кабаке скучал солдат полка Архангслогородского по имени Кузьма  Мо-
хов, утомленный трезвостью. Взялся он за косушку водки  прошение  соста-
вить, для чего батюшка загодя купил гербовый лист (в две копейки  ценою)
и просил солдата писать аккуратнее, чтобы на второй лист не тратиться.
   - Тады сам и пиши! Стану я за косушку стараться.
   - Да уж смилуйся. Мы не шибко грамотны.
   - Эх, вы! А еще дворяне, - сказал солдат, кроша черный хлеб в миску с
водкою, и ложкой стал кушать.
   Наевшись водки с хлебом, составил прошение как надо:  "Всепресветлей-
шая Державнейшая Великая Государыня Императрица Екатерина Алексеевна Са-
модержица Всероссийская Государыня Всемилостивейшая. Бьет челом Тебе не-
доросль из дворян..." С этим прошением тронулись дворяне до корпуса.  На
морозе закоченели. А кадеты были прямо  загляденье:  мундирчики  на  них
красные, как грудки у снегирей, лацканы из бархата черного. Писец в кан-
целярии встретил провинциалов приветливо:
   - Извольте, мигом прошеньице составлю. И возьму недорого:  всего  три
рубли... Уж больно мальчик у вас хорош, быть ему генералом! -  Когда  же
услышал, что прошение уже имеется, а три рубля в чужой карман  отлетело,
писарь батюшку со стула погнал. - Зайди завтрева... расселись тут! - го-
ворил он.
   На следующий день было сказано - через неделю:
   - Может, директор Мелиссино и заявится...
   Петр Иванович Мелиссино над корпусом директорствовал.  Но  промчались
мимо горячие кони, в окне кареты мелькнул  греческий  профиль  генерала,
откатившего к девам блудным или на выпивку в ложе масонской. С той  поры
и начались маетности. Каждодневно ходили отец с сыном до корпуса, мерзли
у подъезда, чтобы поклониться в ноги директору, чтобы не забыл их...  Но
мимо пылила шуба генерала, пахнущая порохом и духами:
   - Сей день не могу! Вы уж в канцелярию ступайте...
   А в канцелярии прошение даже в руки брать не  хотели.  Воротились  от
него в сторону, будто им жабу дохлую показывали:
   - Много тут вас таких... наезжих-то! Да и отрок ваш с лица плох. Неш-
то масла на него жалели? Идите с Богом...
   Миновала весна, вот и лето. Не стало денег. Из угла  за  перегородкой
выгнали. Ночевали где придется. На Ямском дворе наблюдал отрок, как  су-
ровые ямщики поедают ботвинью с - луком, ложкой валят икру на хлеб,  та-
щат с подносов громадные ломти ситного. "Мне бы вот так, - думал  отрок,
в чужие рты заглядевшись. - Неужто придет срок и я  ботвинью  есть  ста-
ну?.."
   Однажды утром сказал отец:
   - Сбирайся, сынок.
   И тронулись в Александро-Невскую лавру, где митрополит Гавриил разда-
вал нищим милостыню. Тоже встали в ряд, клянчили:
   - Ссудите дворян оскудевших...
   Монашек-раздавальщик дал им рубль, сказав:
   - А боле сюды не шляться. Церковь - не банк!
   "Когда мы вышли на улицу, - писал потом отрок, - батюшка поднес рубль
к глазам и горько заплакал; я тоже плакал, на него глядя..." Но Мелисси-
но оставался по-прежнему неуловим, как масонский дух.  Рубля  быстро  не
стало. Знакомых ни души. Все чужие, бегут по своим делам,  каждый  собой
занят. Делать нечего. Пошли стоять на паперть церковную:
   - Подайте Христа ради, кто сколько может...
   Потом на базаре требухи отварной наелись. На  следующий  день  (ровно
через полгода после приезда) опять выжидали Мелиссино у  подъезда,  мая-
лись у дверей дома его. Пить отроку хотелось, да спросить у лакеев бояз-
но: уж больно важные!
   Наконец кучер подогнал карету генеральскую.
   Голод и жажда придали мальчику смелости. Увидев генерала в дверях, он
подбежал к нему и стал на батюшку показывать, говоря, что давно не  ели,
а матушка в деревне по ним изнылась.
   - Хорошо, - сказал Мелиссино, тронутый слезами, и, взбежав по  ступе-
ням обратно, вскоре вынес записку, в которой было начертано:  "Принять".
С датою - 19 июля 1783 года...
   В канцелярии писец глядел уже милостиво:
   - Как фамилия твоя будет, сыне дворянской?
   - Аракчеев, - сказал отрок, снова заплакав.
   ...Первый урок жизни! Аракчеев всегда его помнил и,  достигнув  могу-
щества, на любую просьбу отвечал в тот же день, в какой она им получена.
Все равно что - отказать или уважить, но ответ давался  им  моментально!
Есть ли душа в машине? Наверное, иногда водится, как водятся и черти  на
болоте.
   Екатерина смолоду учла жестокие уроки прежних царствований, не  желая
повторять горьких ошибок прошлого:
   - Я поставила себе правилом - немцев,  тем  более  родственников,  на
Русь не допускать! Прожорливы и наглы, а пользы с  них  -  с  воробьиный
хвостик. Даже гостями не хочу их видеть...
   Родной брат ее, Фридрих-Август, влачил жалкое существование то в  Ба-
зеле" то в Люксембурге, побирался крохами по дворам Германии,  но  между
братом и сестрой не возникло даже переписки. Один только раз принц  про-
сил у сестры денег для голодающих в Ангальт-Цербсте, но императрица  де-
нег не дала, а на всю просимую сумму закупила для своих земляков  хлеба.
И отправила с обозом: пусть едят! "Знаю я, как деньги в руки давать этим
принцам, - говорила она. - Жена моего братца туфель да тряпья себе наку-
пит, а обыватели хлеб только во сне увидят...". Однако с  помощью  Марии
Федоровны ее немецкие родственники, тихо и незаметно, как вода  в  кора-
бельные трюмы, просачивались в Россию через всякие щели и дырочки. После
путешествия по Европе великокняжеская чета затихла в Павловске, подальше
от императрицы, а друзей Павел с Марией отвадили от себя, чтобы не  пов-
торилось истории с Бибиковым (умершим в Астрахани)  и  князем  Куракиным
(сосланным прозябать в деревню). А ведь Екатерина еще не все о них  зна-
ла! Не знала и того, что ее невестка наделала колоссальных долгов, желая
обеспечить многочисленную родню в Монбельяре... "Малый" двор все  больше
запутывался в долгах. Конечно, и Павел и Мария надеялись расплатиться  с
кредиторами только в том случае, если Екатерина вытянется в гробу, а они
будут коронованы на престоле. Однако, судя по очень  бодрому  настроению
императрицы, о смерти она не помышляла, напротив,  похвалялась  железным
здоровьем, отличной памятью и неустанными заботами...  Павел  между  тем
изнывал от нетерпения, жаждая  кипучей  государственной  деятельности  и
большой власти. Жене он жаловался:
   - Ну что мне этот Павловск, строенный близ  большой  дороги,  по  со-
седству с резиденцией матери! Ах, как бы я хотел  укрыться  подальше  от
нее-за лесами, за болотами...
   По чину генерал-адмирала цесаревич имел лишь две караульные  команды,
набранные из морской пехоты Балтийского флота. Муштруя их  с  тростью  в
руках на своем дворе, Павел не испытывал удовольствия, раздражался:
   - Если б у меня было много денег, я бы оставил этих чурбанов в  покое
и закупил солдат в германских княжествах. Что взять с  этих  русских?  А
наемники служат отлично...
   Наконец-то, после рождения дочери Александры, он получил в подарок от
матери Гатчину, выкупленную ею у братьев Орловых.  Тихие  озера,  густые
леса, вокруг тишина и безлюдье.
   - Как раз то что надо! - обрадовался цесаревич...
   Из караульных команд  он  образовал  здесь  батальон  в  80  человек.
"Мунстр" по всем правилам прусской науки производили поручик Мей и капи-
тан Штейнвейер - экзерцирмейстеры! Откуда они взялись  на  святой  Руси,
теперь сам черт не рцзберст. Но явились в Гатчине, будто  из-под  земли.
Зато и мунстровали исправно. Так зарождалась  будущая  "Гатчинская"  ар-
мия...
   Екатерина отлично знала, что вокруг нее, внутри двора и вдали от дво-
ра, царит злостное грабительство, но даже  взяточники,  строя  особняки,
украшают фронтоны их надписями: "ЩЕДРОТАМИ ЕКАТЕРИНЫ ВЕЛИК1Я". Ход  мыс-
лей императрицы складывался в необычном порядке: "Большое  воровство,  в
отличие от воровства малого, есть прямое доказательство тому, что  казна
моя неисчерпаема".
   - Пусть колеса империи крутятся и дальше, - говорила она, -  лишь  бы
скрип их не мешал мне спать...
   Ум холодный, черствый, практичный. Всегда занят поисками слов,  реше-
ний, комбинаций. Даже перлюстрацию она сумела  использовать  в  обратном
направлении. Зная, что ее письма тоже вскрываются за границей, Екатерина
в частной переписке не раз излагала важные проблемы в политике, заведомо
уверенная, что ее мысли отразятся в политике Версаля или Стокгольма. Ча-
ще всего она прибегала к услугам берлинской почты:
   - Зачем мне ссориться со старым "Иродом"? Лучше я напишу доктору Цим-
мерману, что здоровье мое отличное, но оно еще больше окрепнет, если по-
сол Герц не будет раздражать мои нервы. И уверена, что от Герца в Петер-
бурге духу не останется...
   Наверное, в политике так и надо - левой рукой чесать правое  ухо.  Но
при всем практицизме Екатерина не заметила угрозы от "Гатчинской" армии:
она увидела в ней лишь забаву своего сына и не сообразила, что в Гатчине
зарождалась новая идеология, новейшая политика, чуждая не только ей лич-
но, но и противная русскому государству... Допустив оплошность с  Гатчи-
ной, императрица проглядела и шашни Безбородко...
   Голосистая авантюристка Анна Берну цци-Давиа, побрав с урода деньги и
драгоценности, запросила у него в подарок еще и... земли! Екатерина хва-
тилась, но было уже поздно: внутри России образовалась, пусть небольшая,
территория, принадлежавшая иностранной подданной. [33]
   Екатерина пробила тревогу - через полицию.
   - Эту шарлатанку, - наказала она, - выставить вон из России  в  двад-
цать четыре часа и более не пускать обратно! -  Затем,  призвав  к  себе
разжиревшего селадона, она сказала, что с ним деликатничать не станет: -
Люди мы свои, а потому... Затвори-ка двери покрепче!
   Безбородко закрыл двери кабинета, и Екатерина - раз, два, три!  -  от
чистого сердца надавала ему оглушительных затрещин.
   - Лучше бы ты в Коломну бегал, - заключила она.
   Коломна была окраиной Петербурга - в глухом конце Садовой улицы,  где
размещались всякие непотребные дома. Совет дала хороший, но  запоздалый:
Безбородко там уже побывал!
 
 
   11. ЧЕРЕЗ ВСЮ РОССИЮ
 
   Давайте подумаем над тем, над чем мы никогда не задумывались: когда в
веке восемнадцатом люди русские просыпались, когда спать  ложились?  Ка-
лендарный вопрос во все времена истории был насущен, ибо от него во мно-
гом зависят успехи и благополучие человеческой жизни. Сигналом к пробуж-
дению предков всегда были петухи и восход солнца - летом; зимою же вста-
вали при свечах (баре) и при лучинах (подневольные). Ужинали  на  закате
солнца, чтобы с последними лучами его все убрать со стола. Оставлять  же
стол неприбранным на ночь - домового кормить!
   Засиживаться в гостях долго считалось  неприличием,  такое  поведение
осуждалось старыми людьми.
   - Всему свой час, - ворчали они. - Душою сберегай плоть,  а  здоровою
плотью сохраняй в спокойствии дух свой.
   На режим дня воздействовала, конечно, и церковь - с ее  заутренями  и
обеднями. Деловая жизнь государства начиналась спозаранку.  Раннее  про-
буждение императрицы не было ее личной заслугой. Военные являлись к пол-
кам в шестом часу утра, когда солдаты уже встали. Гражданские чины  отк-
рывали доступ в канцелярии около семи. Многие  ничем  не  занимались,  а
только присутствовали, служебное помещение в те времена называлось "при-
сутствием". В служебных формулярах так и  писалось,  допустим:  "В  чине
коллежского секретаря присутствовал четыре года в Соляной конторе". Сле-
дуя регламенту, в час пополудни всякая служба прекращалась. В гости  хо-
дили обычно к шести часам вечера. Если кто опаздывал, получал замечание:
   - Что же это вы - на ночь-то глядя?
   Модницы, подражавшие аристократкам, или девицы на выданье,  берегущие
красоту для женихов, иногда позволяли себе еще понежиться в постели пос-
ле всеобщего пробуждения.
   Но это тоже осуждалось, о таких говорили:
   - Вылупится - и к зеркалу. Какая ж из нее хозяйка будет?
   Обедали точно в полдень. Ужинали рано. ("В летние долгие, дни почита-
лось даже и у дворян стыдом при огне ужинать".) Врачи  времен  Екатерины
следили за дневным распорядком, нарушению  его  приписывали  болезни,  в
книгах и лекциях проповедовали, что даже три часа дня для  обеда  -  уже
поздно, а после трех - вредно. В режиме суток изменения начались не сни-
зу, не от народа, а сверху-от разгульной гвардии, от картежной игры,  от
повадок аристократии, от привычек придворных.  Странно,  но  так:  режим
русского народа был круто нарушен в Отечественную войну 1812 года,  ритм
жизни поколебался в 1825 году-возникли большие социальные перемены,  это
был го