ь каторга... - Умевший тонко льстить, он бывал  и
бестактным. - Ну угодно ли вашему величеству, чтобы явил я  вам  с  того
света супруга вашего покойного?
   Он представил ей каторжника - рябого мужичка лет  под  сорок,  с  жи-
денькой бороденкой и тощими посиневшими ногами.
   - Вот, самозванно нарек себя Петром Третьим.
   Екатерина с отвращением оглядела своего "мужа":
   - Ну, понравилось тебе императором быть?
   - Есть-пить надо, - отвечал "император". - За што меня тута держат? Я
ж не убивал никого. Нс шумствовал. Я тиха-ай...
   - Все вы тихие. - Екатерина раскрыла кошелек. - Вот тебе... на водку.
Теперь ступай прочь, дурачок противный.
   Миних сказал, что у него отбывают каторгу еще два мнимых императора -
Петр II с Иоанном Антоновичем и сын покойной Елизаветы,  якобы  прижитый
ею от принца Морица Саксонского.
   - А меня еще нету на каторге? - спросила Екатерина.
   - Не теряю надежды, - с юмором отвечал Миних.
   На берегу моря стояла развалюха-хибара. Они вошли в нее, сели на лав-
ку. Беседовали по-немецки.
   - Для продолжения трудов в Рогервике недавно вы просили еще полмилли-
она от казны. А где их взять, граф?
   - Введите новый налог.
   - На что наложить? Вы знаете?
   - Придумайте. На квас, на собак, на бубенчики.
   Екатерина послушала, как заунывно шумит морс.
   - Ведь это вы строили Ладожский канал?
   - Имел честь докопать эту канаву.
   - А зачем вы копали? - спросила Екатерина.
   Вопрос был странным. Миних объяснил:
   - Чтобы корабли проходили каналом в безопасности.
   - А разве они прямо по озеру плыть не могли?
   - Корабли плохие, и в Ладоге тонули.
   - А если бы корабли были хорошие?
   - Тогда и канала не нужно?
   - То-то и оно! - подхватила Екатерина. -  Миллионы  рублей  и  тысячи
жизней вложены в предприятие ничтожное. Если  бы  половину  сих  средств
истратили на постройку кораблей хороших, тогда незачем было бы  двадцать
лет в земле ковыряться... А теперь честно ответьте: на что мне  вам  еще
полмиллиона давать?
   - Чтобы я закончил гавань в Рогервике.
   - А вы подумали - зачем мне Рогервик?
   - Корабли наши строятся из сырого дерева и потому сразу же  загнивают
в пресных водах на рейдах Кронштадта. Петр Великий рассудил за благо пе-
ренести стоянку флота вот сюда, в Рогервик, где в соленой  воде  корабли
гниют медленней.
   Екатерина прищелкнула пальцами, словно кастаньетами.
   - Так, - сказала она. - Значит, если корабли строить из сухого  дере-
ва, то и надобность в создании Рогервика отпадет?
   - Истинно говорите, ваше величество.
   Тяжелым ботфортом он растер под собой сороконожку.
   - Теперь я построю вопрос таким образом: к чему выбрасывать  миллионы
рублей на создание гавани в Рогервике, если отсюда рукой подать до  ста-
ринной и удобной гавани - Ревеля?
   - Вот этого я не знаю. Но так завещано от Петра Великого, чтобы стро-
ить именно в Рогервике... пока не выстроим.
   - Петра-то давно нет. А где гавань в Рогервике?
   - Гавани тоже нет. Штормы все губят...
   Екатерина поднялась с грязной лавки:
   - Странные дела творятся на Руси - делают люди, стараются, и никто не
думает: зачем делают? Кончайте идиотский сизифов труд...
   Они вышли из хибары. Екатерина еще раз  огляделась:  кресты,  кресты,
кресты - под ними навеки успокоились тысячи солдат, матросов и каторжни-
ков, погибших из-за чужой глупости. И может быть, глядя на  эти  кресты,
женщина вспомнила и французского маркиза Мирабо и русского мужика  Ломо-
носова: на фоне гигантского кладбища рабов их научные теории об  умноже-
нии населения виделись совсем в ином свете.
   Старый Миних, с трудом выгребая ноги из глубоких песков, проводил им-
ператрицу до кареты, снял треуголку:
   - Вы из Ревеля куда путь держите?
   - Мне надо побывать еще в Митаве у герцога.
   - Пожелайте ему от меня поскорее сдохнуть...
   Дверцы со стуком захлопнулись, лошади тронули.  Екатерина  расправила
по дивану свое панье и сказала:
   - Сам бес в наших делах не разберется!


   12. "ШЛИССЕЛЬБУРЖСКАЯ НЕЛЕПА"

   День обещал быть жарким. Лифляндский генерал-губернатор Юрий  Юрьевич
Броун помнил, как двадцать лет назад через Ригу на Петербург проследова-
ла девочка, маленькая принцесса Фике, и потому  относился  к  Екатерине,
как отец к дочери. Даже погрозил пальцем:
   - Помни, что не велю в Риге вечернюю зорю бить и никто спать  не  ля-
жет, пока ты из Митавы не обернешься...
   Поехали. Екатерина сказала князю Репнину:
   - Три встречи подряд с мужиками: граф Миних из крестьян вестфальских,
генерал Броун из крестьян латышских, а едем к третьему мужику -  Бирону,
мать которого шишки в лесу собирала... Чудеса, как подумаю! Вот уж прав-
да: судьба играет людьми.
   Репнин ответил, что люди тоже играют судьбою, и не только своей, но и
многими чужими. Екатерина тут же отчитала его:
   - Благодарю, князь, за назидание, но карета наша  так  устроена,  что
нам до самой Митавы сидеть друг против друга, и потому  будем  любезнее.
Именно ваш врожденный аристократизм, которым вы переполнены, я  намерена
использовать в Варшаве, куда скоро и отправитесь - моим послом!
   Сразу за Двиною начиналось  Курляндское  герцогство.  Рыцари  в  жел-
то-черных плащах составили почетный эскорт, на въезде в Митаву  высилась
триумфальная арка, семья Бирона встретила Екатерину по-рабски - на коле-
нях, хором исполняя в ее честь канты, старый герцог поднес памятную  ме-
даль, в народ бросали курляндские талеры, на которых  был  отчеканен  ее
(!) профиль. Екатерина повела себя как покровительница Курляндии, а гер-
цог, обязанный ей возвращением престола, клялся до гробовой  доски  слу-
жить России верным лакеем. Екатерина дала Бирону понять, что ему отведе-
на лишь скромная роль управляющего курляндским  хозяйством...  Митавский
дворец был осмотрен рассеянно:
   - Он похож на Зимний! А это правда ли, герцог, что у вас есть в замке
комната, паркет которой составлен из золотых червонцев, сложенных один к
другому ребрышками кверху?
   - Была, - смущенно отвечал Бирон.
   - Жаль, что нету сейчас, - усмехнулась Екатерина. - А с какой осадкой
корабли способны заходить в Либаву?.. Так, так. Надеюсь, вы  не  станете
возражать, если мои корабли будут навещать ваши гавани? Подарите  нам  в
Либаве один причал...
   Бирон прижал руки к сердцу. Екатерина заторопилась обратно, вся  гер-
цогская семья снова пала перед ней на колени:
   - Мы умоляем ночевать у нас... Лучшая спальня! Мы наполним ее  арома-
тами, всю ночь будет играть убаюкивающая музыка.
   - В другой раз. Меня ждут в Риге...
   Едва усевшись в карету, она велела гнать лошадей. Был второй час  но-
чи, когда кони отбили дробную чечетку по доскам наплавного моста.  Толпы
рижан стояли на улицах, ожидая музыкальной  зори.  Екатерина  из  кареты
почти выпала.
   - Ох, как я устала сегодня, - сказала она Броуну.
   Трубачи заиграли зорю. Броун увлек  императрицу  в  комнаты  рижского
замка, на лестнице предупредил:
   - Государыня, есть известия из Шлиссельбурга...
   В комнатах ее поджидал кабинет-курьер Гринев:
   - Ваше величество, пакет-от Панина.
   Прочтя доношение, Екатерина поняла: отныне у нее только один соперник
в делах престольных - Павел, ее сын...
   В ночь на 5 июля Шлиссельбург затянуло туманом.  Собираясь  почивать,
комендант крепости полковник Бередников сменил мундир на халат.  Но  тут
со двора раздался громкий стук заряжаемых ружей. Не понимая причин  тре-
воги, Бередников выбежал на галерею комендантского дома и, увидев  Миро-
вича, спросил его:
   - Ты на што ж это тревогу нам учиняешь?
   Мирович прикладом его по лбу - хрясь!
   - А доколе государя нашего томить будешь?
   Выстроив солдат, Мирович увлекал их за собой - на форт, внутри  кото-
рого содержался император Иоанн Антонович. Солдаты повиновались  механи-
чески, плохо соображая, что делают и во имя чего делают?.. Секретная ко-
манда секретного форта запросила у  идущих  пароль.  Мирович  пароля  не
знал.
   - Идем вас брать! - отвечал он истошно.
   Приставы Лука Чекин и Данила Власьев многие годы, что охраняли  Иоан-
на, жили за стенами форта, как живут звери в клетке. Им прибавляли жало-
ванье, сулили приятное отдохновение в будущем и велели всегда помнить  о
тайной инструкции: живым императора никому в руки не отдавать! О  госпо-
ди, никак фортуна смилостивилась над ними? Неужто  кончится  сейчас  эта
каторга?
   - Что делать учнем? - спросил Чекин.
   - Стрельнем, Лука... для порядку!
   Под их пулями солдаты гуртом сбежались в укрытие, где  хранились  по-
жарные ведра и насосы. Мировича спрашивали:
   - Где вид у тебя на такие поступки? Ох, беда наша тяжкая: сами-то  мы
неграмотны, люди подневольные. Но - боимся: как бы нам за тебя, поручик,
несчастными всем не сделаться...
   Мирович выхватил из-за обшлага подложный  манифест,  составленный  от
имени Иоанна, и, завывая, начал читать. Не вняв высокой риторике, солда-
ты слушали его не ахти как понятливо. Мирович велел прикатить с бастиона
пушку, сам затолкал в нее ядро, суетливо сыпанул побольше пороху. Угова-
ривал:
   - Вот государя вызволим, он всем деньгами отвалит, домой вернемся бо-
гатеньки... хорошо заживем, миленькие!
   При виде пушки Чекин и Власьев перекрестились:
   - Пора тайную инструкцию сполнять...
   Узник, облаченный в длинную рубаху, давно не стиранную, проснулся  от
шума в крепости и сидел на постели. Увидев вбегающих стражей, резко отп-
рянул в угол, и клинки скользнули мимо, а шпага в руке Власьева  перело-
милась, уткнувшись в каменную стенку. Власьев схватил узника  в  охапку,
крича:
   - Язви его, Лука! Язви скоряе...
   Первый удар распорол плечевые мышцы, но Иоанн, проявив силу, какой от
него не ждали, опрокинул Власьева навзничь. Голыми руками  стал  хватать
длинный клинок Чекина.
   - Э, не умеешь ты! - сказал Власьев. - Дай-ка я...
   Лезвие с хрустом вошло в тело. Иоанн закричал.
   - Глубже сунь... глубже, - советовал Чекин.
   Власьев вторично погрузил клинок. Иоанн, медленно оседая на пол, хва-
тал своих убийц за ноги. Собачья тоска по этой проклятой жизни светилась
в затухающих глазах императора. Чекин треснул его ногою по голове:
   - Добей! Добей, и по домам разъедемся...
   Мертв! Офицеры дружно обратились к иконе:
   - Господи, на все воля Твоя...
   После этого сдались. Мирович расплакался:
   - За что же вы, звери, душу-то невинную погубили?
   - По долгу присяжному. А ты кто таков?
   - Я сам по себе, - отвечал Мирович, опускаясь  на  колени.  Поцеловав
ногу убитого, он велел класть мертвеца на кровать и нести во двор вместе
с кроватью.
   Сырой туман еще покрывал двери Шлиссельбурга; в этом  гиблом  тумане,
будто привидения, медленно выступали солдаты, воздев над собой кровать с
убитым императором. За ними шел Мирович, салютуя шпагой, следом, как те-
ни, двигались и сами убийцы. Кровать поставили на землю, а Мирович перед
фронтом объявил:
   - Вот, братцы, император ваш. Вы не виноваты, ибо не  ведали,  что  я
умыслил. Один за всех и отвечу...
   На галерею выбрался окровавленный комендант Бередников:
   - Да что вы тут лижетесь с ним? Он же вас, братцы, погубил!  Спасайте
честь свою - хватайте его, пока не поздно...
   Туман распался. Из города прибыл в крепость генерал  РимскийКорсаков,
он сразу же накинул на мертвеца офицерскую епанчу, велел оттащить его  в
тень под стенку, а Мировичу сказал:
   - Сволочь! Если своя башка не дорога, так хотя бы о солдатских  поду-
мал: им-то каково под палки идти?..
   ...По указанию Никиты Панина императора закопали на крепостном дворе,
выбрав местечко неприметное, где не слишком пекло солнце, где росла кра-
пива погуще. Власьева и Чекина он наделил каждого по семь тысяч  рублей,
наказав строжайше:
   - Теперь скройтесь, чтобы и духу вашего не было. А что  видели,  даже
детям и внукам своим не сказывать. Бывать в городах  не  можете.  Встре-
чаться меж собою вам тоже нельзя. Лучше  будет,  если  сразу  монашеское
пострижение примете. Пошли вон!..
   В окне - страшное зарево: всю ночь пылал Кронштадт.
   Утром пришла в столицу галера, осыпанная  пеплом,  офицеры  доложили,
что пожар уничтожил 1300 зданий:
   - Кронштадта нет! Все надо строить заново.
   Хорошо, что отказала Миниху в деньгах для Рогервика.
   - Эти полмиллиона дать морякам, - распорядилась Екатерина.
   Кронштадт сгорел на пятый день после ее  возвращения  из  Прибалтики.
Следствие о "шлиссельбуржской нелепе" было уже  закончено.  В  подложном
манифесте Мировича она прочла о себе, что мужа извела  ("опоен  смертным
ядом"), что родственникам в Германии отправила 25  миллионов  золотом  и
"чрез свои природные слабости желала взять  в  мужья  подданного  своего
Григория Орлова, за что она конечно пред Страшным Судом никак не  оправ-
даетца".
   - Как-нибудь оправдаюсь... не твоя забота!
   Духовенство предложило подвергнуть Мировича самой жестокой пытке,  но
Екатерина яростно воспротивилась:
   - При пытке Мирович скажет не то, что было, а то,  что  вам  от  него
слышать хочется. К тому же, - добавила она, - мученье дела не ускорит, а
напротив, замедлит. Пытаемый должен лечиться долго, чтобы на  эшафоте  в
целостном виде предстать...
   Мирович и без пыток ничего не утаивал. Его спросили: кто надоумил по-
куситься на возмущение в Шлиссельбурге? Подпоручик сразу  же  указал  на
гетмана Кирилла Разумовского:
   - Вот его сиятельство сидит... с него и началось!
   Разумовского это потрясло:
   - Ах ты, ехиднин сын! Одумайся, паршивец...
   - А не ты ли, граф, совет мне дал, чтобы я, с других молодцов примеры
беря, фортуну за чупрыну хватал покрепче?
   О причинах, побудивших его к "нелепе", Мирович четко ответил в  четы-
рех пунктах. Первый: хотел бывать в комнатах, где жила  императрица,  но
его туда не пускали. Второй: хотел танцевать во дворце и оперы  слушать,
какие знатным персонам доступны, но в театр придворный  тоже  не  попал.
Третий: не имел в обществе желанного почтения. Четвертый: по челобитьям,
поданным царице о нуждах своих, получал отказы с "наддранием", а это ему
обидно... Вяземский распорядился о приискании палача:
   - Надобно конкурс устроить: кто ссечет разом голову с барана, того  в
палачи и возьмем...
   Место для казни выбрали на Обжорном рынке; старики в Петербурге поми-
нали лихое время кровавой Анны Иоанновны.
   - Быть того не может, чтобы внове людям  башки  срубали!  -  говорили
они. - Драть - пожалуйста, а рубить - не...
   22 года никто в России не видел публичной казни, и народ потянулся на
Обжорный рынок, высказываясь по дороге, что на эшафоте топором для стра-
ху побалуются, потом кликнут помилование и выдерут голубчика, как  поло-
жено. Рыночной площади не хватило для  собравшихся,  зрители  сидели  на
крышах домов, толпились на мосту столь тесно, что там перила потрескива-
ли. Мировича привезли в карете, он был в епанче  голубого  цвета,  низко
кланялся народу, легко и весело взбежал на эшафот. Склонив голову,  вни-
мательно прослушал сентенцию о своих винах, затем крикнул:
   - Все верно! Спасибо, что лишнего на меня не навешали...
   Палач не заставил его страдать, обезглавив с одного  удара.  А  когда
подхватил голову за длинные волосы, предъявляя ее для всеобщего  обозре-
ния, площадь содрогнулась в едином движении массы народной. Единым  сто-
ном отвечала толпа на казнь и разом повернулась, чтобы  бежать  прочь...
Стихийный порыв был настолько внезапен и силен, что мост задрожал, пери-
ла обрушились, а народ посыпался в реку. В самой гуще  этой  обезумевшей
толпы бежал молодой солдат с раскрытым в ужасе ртом - Гаврила  Державин!
Когда же парень оглянулся, то увидел громадный столб черного дыма - эша-
фот уже горел, а вместе с ним навеки исчезло и тело казненного.


   13. ВЕСЕЛЫЕ СВЯТКИ

   Исподволь, незаметно и тихо, русский Кабинет начал  заманивать  евро-
пейцев на свои пустыри. По Европе  уже  разъезжали  расторопные  люди  с
большими кошельками и хорошо подвешенными языками. На постоялых  дворах,
в трактирах и на почтовых станциях они рассказывали невероятное:
   - Россия - это совсем не то, что вы тут думаете. На Волге климат, как
в Бургундии или Провансе. Весной из Сибири прилетают уральские канарейки
величиной с ворону, они пьют росу из татарских тюльпанов, каждый из  ко-
торых никак не меньше вот этой тарелки... Волга-это рай!  Русская  импе-
ратрица обещает вам полную свободу, никаких налогов и притеснений в  ре-
лигии, она дает каждому на дорогу до Саратова по восемь шиллингов в сут-
ки... Такое счастье выпадает раз в жизни!
   А осенью 1764 года элекционный сейм  утвердил  на  польском  престоле
Станислава Понятовского, в гербе которого  красовался  "золотой  телец",
отчего поляки прозвали его "теленком". Он был первым из королей, короно-
вавшимся не в Кракове, а в Варшаве, и явился на элекцию не  в  рыцарском
панцире с мечом, а в обычном платье французского покроя. Древняя  корона
Пястов оказалась слишком велика для его головы, пытались так и сяк укре-
пить ее на Понятовском, но стальной обод кувыркался,  делая  корону  шу-
товской. Догадливее всех оказался сам король:
   - Я становлюсь смешон! Скорее дайте мне ваты...
   Корону на его голове укрепили с помощью ваты.
   - Вот только сейчас, - призналась Екатерина Панину,  -  мой  роман  с
этим человеком подошел к финишу, и продолжения никогда не последует. Но,
боже мой, сколько отдано чувств...
   Всегда сдержанная, она разрыдалась. Панин был поражен таким  открове-
нием. Ему казалось, что в сердце императрицы уже не осталось  места  для
лирики, а все прошлое она умеет посыпать золой и прахом. Однако  женщина
еще тосковала, и, может быть, даже не по Станиславу, а вообще по настоя-
щей большой любви, - это обрадовало Панина, ибо затеплилась надежда, что
"орлов шине" все же придет конец... Кичливый аристократ князь Репнин от-
бывал в Варшаву, чтобы управлять Понятовским на правах строгого референ-
та. Екатерина, опечаленная, проводила его словами:
   - Король похож на красивую куклу. Не спорю, он умен, начитан  и  мно-
гознающ, его речь блестяща, человек он добрый, но слабый, и за ним необ-
ходим присмотр, как за ребенком...
   По безлюдным дорогам скрипели санные обозы, ехавшие в  Речь  Посполи-
тую: Россия щедро одаривала  поляков  амуницией  и  порохом,  пушками  и
ружьями. Петербургский кабинет желал видеть Польшу соседкой сильною,  но
обязательно  дружественною.  Петербург  сам  предложил  Варшаве,   чтобы
польская армия отныне была увеличена в два раза...
   Вице-канцлер Голицын привел к Екатерине полузамсрзшсго и  оборванного
музыканта ее оркестра - Генрика Новицкого, и она встретила бедняка  при-
ветливо:
   - Весьма сожалею, что вы не стали королем польским, хотя и уверена  в
ваших высоких достоинствах. Ну что ж! Если не удалось в этот раз,  попы-
тайте счастья в иную конвокацию...
   Новицкого накормили, приодели, и вечером он уже  сидел  в  придворном
оркестре, играя на мандолине - с вдохновением!
   Генерал-прокурор Вяземский, входя в большую силу, порою даже не заме-
чал, что для Екатерины он вроде удобного веретена, на котором императри-
ца скручивала угодную ей пряжу. Впрочем, она всегда беседовала с  князем
вполне радушно, доверительно:
   - Не скрою, мне очень жаль, что давно не имею общества  Разумовского,
но, думаю, он скучает по моему тоже. И хотя с гетманом мы друзья старые,
но самовластия на Украине не потерплю.
   Переживая разлад, на компромиссы не шла, отлично понимая, что Кирилла
Разумовский в глубине души неисправимый придворный и скорее булаву  гет-
мана к ее ногам сложит, нежели расстанется с ключом камергера.  Запреще-
нием являться ко двору она сознательно его оскорбляла.
   - Пусть помучается... Кстати, - напомнила Екатерина, - Петра Румянце-
ва вызвать до особы моей, и чтобы не мешкал сборами.
   Вяземский сказал, что Разумовского, который любим на Украине,  Румян-
цев, с его характером, никак заменить не может.
   - Так не в гетманы же его прочу! А крутой характер