лая капля русской крови была.
   - Павлика! Павлика-то мы все забыли...
   Нашлись и горячие головы - призывали:
   - Пошли, все заново пересобачим! Изберем кого ни на есть другого, за-
одно уж и похмелимся... после вчерашнего-то!
   В ту памятную ночь долго не могли уснуть  дипломаты.  Прусский  посол
фон дер Гольц объяснял происшедшее в России так:
   - Вот что бывает, когда жена не слушается мужа.
   Екатерина уже приказала русской армии отделиться от армии Фридриха, и
это привело Гольца в отчаяние. Заодно с ним переживал британец Кейт, жа-
луясь на обострение процесса в печени:
   - Интересно, кто вернет мне здоровье, утерянное в общении  с  русским
императором? Полгода непрерывных возлияний, ради укрепления  англо-русс-
кой торговли, требует серьезного лечения.
   Датский посол Гакстгаузен возразил Гольцу:
   - Разве император наказан женою? Его покарал сам всевышний за намере-
ние похитить у Дании земли Шлезвига.
   Французский посол Брейтель был в Варшаве - его заменял Беранже:
   - Екатерина процарствует дня два-три, не больше. У нее ведь нет ника-
ких прав для занятия русского престола.
   - В самом деле, - добавил шведский посланник  Горн,  -  положение  ее
чревато опасностями: она попросту лишняя.
   - Как это лишняя? - удивился австрияк.
   - Вене пора бы знать, - пояснили ему, - что в России  уже  два  само-
держца: один вывезен в Кексгольм, другой отвезен в Ропшу,  готовясь  за-
нять камеры в Шлиссельбурге. О чем думает Екатерина? Нельзя же  царство-
вать, имея сразу двух претендентов на корону!
   - Трех, а не двух, - поправил собрание француз.
   - Простите, кто же третий? - удивился швед.
   - Вы забыли о сыне этой женщины - о Павле...
   Больше всех огорчался Кейт: на днях он отправил  в  Лондон  депешу  о
русских делах, имея неосторожность выделить в ней фразу: "Влияние Екате-
рины на дела в стране совершенно ничтожно".


   9. ПЕРВЫЕ ДЕЛА И ДЕЛИШКИ

   Сидя на постели, Екатерина натягивала длинные чулки на стройные, мус-
кулистые ноги. Орлов, дремотно наблюдая за нею, сказал,  что  хорошо  бы
завести на Руси чулочные фабрики.
   - Без чулок вам, бабам, все равно не прожить.
   - Вот и займись этим, друг, - Екатерина зевнула.
   Она не выспалась, но пора приниматься за дела. У фаворита же  дел  не
было, и, отворачиваясь к стене, Гришка буркнул:
   - Допреж чулок надо бы часовое дело наладить. Чуть подалее от  города
отъедешь, и на одних петухов надежда...
   Пусть Орлов спит - на здоровье. Екатерина вызвала барона Корфа, спра-
вилась о базарных ценах на хлеб и мясо.
   - Куль ржаной муки идет за три рубля, а пуд пшеничной за един  рубль.
Бараны тоже по рублю, ваше императорское величество.  Курица  же,  самая
жирная, стоит пятнадцать копеек.
   Екатерина поняла: дороговизна царит страшная!
   - А что самое дорогое? - спросила она.
   - Кофе. Фунт бразильского - сорок копеек.
   - А что самое дешевое?
   - Сено! За целый воз берут гривенник...
   - Благодарю, барон. И каждый день, включая и воскресенья,  в  это  же
самое время докладывать мне о базарных ценах на хлеб и мясо, а в  зимнюю
пору-о том, сколько дрова стоят. Идите...
   Она сама вывела на улицу погулять собачонку. У  лакейского  подъезда,
стоя на коленях, ее поджидал крестьянин. Будто закрываясь от  дождя,  он
держал поверх головы прошение.
   - Ведаешь ли, - спросила Екатерина, - что подавать челобитья  в  руки
самодержавные всем жителям наистрожайше заказано?
   - Ведаю. Но все едино нам погибать...
   Назвался он конюхом Ермолаем Ильиным из села Троицкого, что под Моск-
вою, а в столицу бежал тайно еще в апреле.
   - Чего же ранее бумагу не подал?
   - Не подступиться было. Да и дверей не знал твоих...
   Екатерина сняла с головы мужика челобитную.
   - О чем просишь тут власть вышнюю?
   - Трех жен в могилу закопал... уж ты помоги!
   - Отчего лишился ты жен? Умерли?
   - Помещица замытарила... Аксютку зимой в пруд загнала - та  померзла.
Катеринку поленом дубасила нещадно, кипятком крутым ее шпарила, ажно мя-
со от костей отлипло, а Фсдосьюшку щипцами кузнечными жгла, от боли  она
младенчика выкинула, так и робсночка тово помещица на  огороды  заброси-
ла... Пошел я ночью подбирать его, а там, гляжу, свиньи его до  косточек
обожрали.
   С другой стороны Мойки, из распахнутых окон дворца графа  Строганова,
донесся сладчайший голос итальянского певца Бонифаццо - он пел, встречая
новый день, о любви и радости жизни. Тоскливо и безнадежно Ильин расска-
зывал, что его помещица отправила на погост 193 невинные душеньки.
   - Хоть беги! Да ведь дале Руси не убегаешь...
   Екатерина спросила, обращались ли крестьяне с  жалобою  к  чиновникам
московской юстиц-коллегии; на это конюх Ильин отвечал ей храбро,  что  в
судах царских правды не сыщешь:
   - Чиновники твои у душегубицы нашей гостят почасту, она им  телят  да
моды на Москву шлет. Уж сколь из деревни нашей народу пропало за то, что
осмелились на нее, кровопивицу, жалиться!
   Сладкий тенор страдал от наплыва любовных чувств.
   - Как зовут твою барыню, назови мне ее.
   - Салтычихой, а по-людски - Дарья Николавна.
   Екатерина отвела мужика на кухни, велела накормить, потом десять руб-
лей ему подарила и велела скрыться.
   - Затаись от судей моих! А я сама разберусь...
   ...Дело о Салтычихе разбиралось шесть долгих лет.
   Государственную деятельность начала с того, что просила Сенат размес-
титься в Летнем дворце, - там  прохладнее.  При  ее  появлении  сенаторы
встали, она велела им сесть, а сама продолжала  вразвалочку  похаживать.
Наугад задала пустяковый вопрос:
   - Сколь городов имеется в империи нашей?
   Возникло неловкое молчание, и, пока оно длилось,  Екатерина  осмотре-
лась. Спору нет, в Сенате заседали не лучшие персоны. Она  многих  знала
как самых низких сикофантов прц ее муже, а иные - мошенники и спекулято-
ры, с глазами завидущими и руками загребущими. Молчание стало  невыноси-
мо, и Екатерина его  прервала.  Из  своего  кошелька  дала  пять  рублей
курьеру сенатскому:
   - Сбегай, дружочек мой, до Академии научной, купи там в лавке книжной
атлас господина Кирилова... Чем же  ныне  занимается  высокий  Сенат?  -
спросила затем построже.
   - Апелляцией.
   - О чем же?
   Генерал-прокурор Глебов отвечал с усердием:
   - Да жалуются мещане города Масальска, что скотинку им некуда из  го-
рода на выпас гнать... Вот и чтим дело сие.
   - А велико ли дело о выпасах в Масальске?
   - На телеге привезли. Сорок лет бумагами обрастало.
   Екатерину трудно было вывести из терпения:
   - Надо полагать, не все же бумаги читаете?
   Выяснилось, что читают все подряд - вслух!
   - Дело  ли  это  сенаторское?  Впредь  судить  о  каверзных  материях
экстратно, дабы времени понапрасну не терять. А жителям Масальска  пове-
леваю пустые выгоны за городом и нарезать.
   Дело решено (телегу бумаг можно везти в архив).
   Прибежал курьер, принес Российский атлас Кирилова.
   - Писатели и литература, - изрекла Екатерина, - тоже ведь для чего-то
существуют. Дарю вашей милости генеральное толкование об империи  нашей.
Пять рублей - не велики деньги, могли бы и сами истратиться, не такие уж
вы здесь бедные все... Кстати, а сколько в России живет людей ныне?
   Помялись, но ответа не дали - по незнанию того.
   - А великое государство не может без учета населения жить...  Этак-то
устойчивых финансов у нас и не будет, ибо копейка от человека исходит, к
нему же она и возвращается. Как же мне, женщине слабой, государством уп-
равлять, ежели даже в Сенате не ведают, сколь душ у меня верноподданных?
- Спросила и сама же ответила: - Нужна ревизия населения!
   Трубецкой сказал, что народ переписей не любит.
   - Так ведь ревизия не пытка. Что ж тут любить или не любить?  Запишут
каждого и отпустят с миром... Не понимаю!
   Все соглашались, что перепись населения необходима.
   - Но обойдется она государству, - вставил граф Александр  Шувалов,  -
не менее одного миллиона рублей. А где взять их?
   Пришло время удивиться Екатерине:
   - Отчего такая сумма гомерическая?
   Глебов растолковал ей, что при известии о начале  переписи  население
начинает разбегаться - в страхе Божием!
   - Уже было так, - добавил Ушаков, - целые волости снимались таборами,
с детками и скотинкою спасались за рубежи, на Дон и на  Ветку,  а  госу-
дарство оттого еще больше безлюдело и нищало...
   Выяснилось: для проведения ревизии сначала в провинции  засылают  ко-
манды воинские, которые силой удерживают людей на местах, а уж потом на-
езжают чиновники и начинают перепись.
   - Очевидно, - догадалась Екатерина, - оттого и бежит народ,  что  ко-
манды воинские да чиновники умучивают людей поборами да побоями... Я  бы
на их месте тоже бежала!
   Внутри России было неспокойно ("Заводские и монастырские крестьяне, -
писала Екатерина, - почти все были в явном непослушании властей, и к ним
начинали присоединяться местами и помещичьи...").  Понапрасну  волновать
народ ревизией она не хотела.
   - Через публикации оповестить власть в губерниях и провинциях,  дабы,
без посылки воинских команд и без разведения страхов напрасных, с каждой
деревни собрали в письменном виде о наличном числе жителей, реестры  эти
слать в канцелярии воевод, воеводы - в губернские, а губернаторы - в Се-
нат, где вы, господа высокие сенаторы, общую калькуляцию для меня и  вы-
ведите...
   Вот как просто. И не надо миллион тратить, и войска на прежних  квар-
тирах останутся, и лишнего ропота не будет. Она спросила:
   - Хлеб на базарах дорог, а его за границу вывозят ли?
   - Корабли иноземные плывут за хлебушком непрестанно.
   - Basta! - сказала Екатерина. - Пока цены на хлеб внутри  государства
не собьем, ни единого кулечка муки Европа проклятая от нас не  увидит...
Такова воля моя!
   Все грехи прошлого надо было на себя возложить. А  наследство  доста-
лось тяжелое: Россия взлетала на гребне кризисов - политического, финан-
сового, социального. Не было в обращении даже денег как таковых.  Счита-
лось, что со времен царя "тишайшего" Алексея начеканено  100  миллионов,
но 40 миллионов ушли за рубежи, а другие 60 миллионов бесследно  раство-
рились в житейском морс. Годовой доход России определяли в 16 миллионов,
а статс-контора одних только указов к выплате  имела  на  17  миллионов.
Иначе говоря, само же государство всюду было должно самому государству!
   - Вот и живи как знаешь, - огорчилась Екатерина.
   Сенаторы решили задобрить ее указом: "Принятием престола ея величест-
во излияла столь немало щедрот матерних... и оттого Сенат за рабскую по-
винность признавает ради славы бессмертной монумент ей сделать".  Бецкой
предложил исполнить еще и живописную панораму из картин (наподобие  тех,
в которых Рубенс восславил Марию Медичи). К созданию монумента привлекли
Ломоносова, он и составил проект памятника императрице.
   Екатерина устроила Бецкому хорошую головомойку:
   - Я не так уж глупа, чтобы самой себе  памятники  ставить.  Займитесь
лучше делом. - Она поручила ему хлопоты по ее коронации в Москве. -  Со-
ветую использовать талант актера Федора Волкова, от него буду ждать  ис-
кусной символики, чтобы, отобразив пороки людские, не забыл  показать  и
достоинства гражданские...
   Никита Иванович Панин испортил ей настроение поднесением  проекта,  в
коем живо описал власть "куртизанов и ласкателей",  делающих  из  своего
положения кормушки для своих прихотей. Екатерина поняла, что автор  про-
екта колотит ее, как женщину, по самому больному месту - по фаворитизму!
Хитрая, она сделала вид, что подобные упреки к ней не относятся.  Панину
сказала:
   - Вы умрете, если когда-нибудь поторопитесь. На этот раз вы тоже пос-
пешили, но, слава богу, остались живы и здоровы...
   Ладно! В будущем, очевидно, предстоит прощать и не такое. Но как быть
с Глебовым? Интуиция не обманывала государыню, что генерал-прокурор  им-
перии грешен... да, грешен, еще как грешен! Пока же беседовала с ним ми-
лостиво, как хозяйка с приказчиком.
   - У меня голова кругом идет, стоит лишь коснуться финансов, коими  на
Руси ведают сразу три учреждения... Скажи, Александр Иваныч, какие такие
шиши в Камер-коллегии пересчитывают?
   - Доходные, - пояснил Глебов.
   - А в статс-конторе?
   - Расходы чтут.
   - А что делает Ревизион-коллегия?
   - Эта, аки Цербер, следит за двумя первыми, как бы они,  ко  грабежам
привычные, государственный интерес не обманули.
   - Хороша система! - фыркнула Екатерина. - Когда три собаки  грызутся,
так и то, наверное, наблюдать приятнее, нежели видеть устройство  колле-
гий наших. Впредь одному делу в трех руках не  бывать!  -  распорядилась
Екатерина. - Надобно полностью обновить все устарелое, дополнить  недос-
тающее, а лишнее - уничтожить! Отчего же доход России только шестнадцать
миллионов? Не есть ли это число, взятое с потолка  только  затем,  чтобы
неизвестное заменить известным?
   Глебов сделал отвлеченное лицо мыслителя:
   - Таков доход, государыня, уже много лет пишут.
   - Пишут... а кто проверял подлинность этой суммы?
   - Да никто! Ведь в Христа тоже верят люди, не проверяя - был ли такой
на свете? Вот и эти шестнадцать миллионов...
   - Не богохульствуй, - отвечала Екатерина.
   Курьер из Ропши доставил ей "слезницу" от мужа:
   "ВАШЕ ВЕЛИЧЕСТВО, я ищо прошу меня которой Ваше воле изполнал во всем
отпустит меня в чужие край стеми котори я Ваше Величество прежде  просил
и надеюсь на великодушие что не оставите без пропитания. Верный - ПЕТР".
   - Ума не приложу, что с ним делать! Самое лучшее, если бы он помер...
Естественно, как умирают все люди на свете. Понимаю  тебя,  Катенька,  -
согласился Орлов.
   Петр был еще жив, а Екатерина уже решила показать двору, что она жен-
щина свободная. На большом приеме во дворе, следуя к престолу, она  пуб-
лично указала Нарышкину:
   - Левушка, а где кресло для Григория Орлова?
   Кресло для фаворита поставили подле трона...
   Вечером он ужинал в узком кругу  приближенных  императрицы  и  с  на-
хальством, ему присущим, при всех ляпнул:
   - Мы тебя, матушка, возвели на престол, но ежели не угодна станешь, и
сковырнем с горушки за милую душу... Опыт у нас уже имеется -  так  дело
спроворим, что только покатишься!
   У женщины достало терпения промолчать. Но такой  хвастливой  наглости
не стерпел гетман Кирилла Разумовский.
   - Только попробуй! - сказал он Гришке. - Не пройдет, сударик,  и  не-
дельки, как мы распнем тебя на первом же заборе...


   10. С ДЕРЖАВОЙ И СКИПЕТРОМ

   Екатерина пригласила "овдовевшего" Шувалова:
   - Иван Иваныч, а кто такой Авраам Шаме?
   - Подлец, торговавший в Москве уксусом, потом был  домашним  учителем
детей Олсуфьевых, но они изгнали его, яко неуча. Шаме вернулся в  Париж,
где сочинил донос на Дидро и д'Аламбера, после чего король запретил  из-
дание Энциклопедии, почитая ее авторов достойными  виселицы.  Несчастный
Дидро, поправ ученую гордыню, был вынужден обратиться даже  к...  стыдно
сказать!
   - Со мною не стыдитесь, - улыбнулась Екатерина.
   - Он умолял вступиться за него мадам Помпадур.
   - И что ответила эта грязная потаскуха?
   - Помпадур писала: если правда, что Энциклопедия начинена порохом для
взрыва церкви, то эту книгу надобно сжечь, если же это неправда, то надо
послать на костер Авраама Шаме.
   - Ответ хорош! - Екатерина собрала губы в яркую точку. - А  я  напишу
господину Дидро, чтобы ехал в Россию и заканчивал  издание  Энциклопедии
на русские деньги. Обещаю ему чины, уважение, славу,  богатство,  свобо-
ды...
   Екатерина сделала первый реверанс пред новейшей философией XVIII  ве-
ка. Европа заговорила, что "свет идет с Востока", а Вольтер стал главным
бардом русской императрицы. "В какое время живем мы? - восклицал мудрец.
- Франция преследует философию, а Скифы ей покровительствуют...  пощечи-
на, данная из Скифии нашим глупцам и бездельникам, доставила  мне  вели-
чайшее удовольствие". Просвещенному абсолютизму Екатерина принесла  пер-
вую дань. Заручаясь самой авторитетной поддержкой в Европе - вольтеровс-
кой, императрица укрепляла свое положение на русском престоле...
   Екатерину беспокоило, как бы не разлакомился приехать на русские хле-
ба какой-либо ее родственничек! Она-то ведь знала, что у себя дома  гер-
манские князья охотно доедают вчерашний прокисший суп, но зато, попав  в
Россию, делаются ненасытны, как шакалы.
   - Из Коллегии иностранной, - распорядилась она, - надобно послать че-
ловека ловкого, чтобы объехал моих сородичей и дал понять каждому:  Рос-
сия для них навсегда закрыта...
   Сознательно разрывая связи с отечеством,  она  выгадывала  во  мнении
русского общества. Сейчас все оправдывало низложение Петра, но ничто  не
оправдывало восшествие Екатерины: ссылки в манифестах на  "промысел  Бо-
жий", на "избрание всенародное" были наивны, - императрица понимала, что
заняла чужой стул, но ничего умнее придумать не могла!  Потому-то  щедро
задаривала всех улыбками и подачками, наклоняя рог изобилия над головами
тех, кто помогал ей добыть престол...
   Просматривая списки Конного полка, Екатерина увидела,  что  Потемкина
предлагают произвести в корнеты.
   - Для него этого мало... - Своей рукой начертала: "Быть в  подпоручи-
ках". - Гришенька, - ласково спросила она Орлова, -  не  подскажешь  ли,
чего желать может Потемкин?
   - Какой еще там Потемкин? - сладко потянулся фаворит.
   - Конный! Волосы у него такие курчавые.
   - Не тот ли, что в Ропше сейчас с Алеханом? Так этот тезка мой бедно-
ват... так и быть-отсыпь ему!
   Екатерина хотела дать Потемкину 3000 рублей.
   - Не балуй, - не позволил фаворит.
   - Ну, тыщу дам. И ссрвизик добавлю.
   - А этого мало. Станет рожу кривить...
   Потемкин получил две тысячи рублей с сервизом: на кота широко, на со-
баку узко. Ладно, и на том спасибо. Но долга митрополиту  Амвросию  Зер-
тис-Каменскому он, конечно же, не вернул...
   Петра не торопились увозить из Ропши, и он даже просил доставить  ему
кровать из Ораниенбаума. Стража возмущалась:
   - Вот еще! Таскайся по лесам и болотам с мебелью...
   Среди охраны зрело недовольство: в Петербурге сейчас балы и  гулянки,
там раздают награды, делят мужиков и деньги, там пляшут,  а  ты  сиди  в
этой Ропше, где с болот тянет туманом, квакают лягухи и тучей вьются не-
истребимые комары... Когда Петра бросало в очередной обморок, караульные
только радовались:
   - Даст Бог, и окочурится, тогда уедем...
   Петр был заперт в комнатах, окна которых задрапировали плотными  што-
рами. Он просился гулять по берегу пруда, в котором рыбы  были  приучены
всплывать при звоне колокольчика.
   - Хочу поймать рыбку, - говорил он.
   - Окажите рыбке милость, - соглашался Алехан.
   Но в дверях часовые скрещивали багинеты ружей.
   - Ах, до чего же строгие! Я бы и пустил вас до прудочка,  но  часовые
не дозволяют. Не лучше ли нам еще выпить и поспать?..
   3 июля в Ропшу силком доставили лекаря Лидерса.
   - Чего зубами стучишь? - спросил Алехан. - Поставь бывшему царю клис-
тир с опилками - и дело с концом.
   - Знаю я, какие концы бывают в России: вы его в крепость  запрете,  и
меня туда же, - верно рассудила медицина.
   - Делай свое дело. Больно много ты знаешь.
   Лидере, осмотрев Петра, сказал Орлову:
   - Зачем меня тревожили? Он нетрезв, но здоров.
   Алехан предупредил Екатерину: "Я опасен, чтоб  урод  наш  севоднишную
ночь не умер, а больше опасаюсь, чтоб не ожил." Догадливая женщина поня-
ла, что не сегодня, так завтра она овдовеет!
   6 июля (именно в день ее обращения к Дени Дидро)  понаехали  в  Ропшу
гости - актер Федор Волков и капитан Шванвич;  князь  Барятинский  сразу
распечатал бутылки с вином, шлепнул на стол измызганные картишки; зажгли
свечи для раскуривания трубок...
   Алехан, проходя мимо, указал Потемкину [6]:
   - Гришенька, постой-ка в дверях... Никого к нам не пущай, а кто выбе-
гать станет, того без лишних слов лупи прямо в соску!
   Пока они там играли и бесновались, Пот