я  говорил  вам,  отбросьте  все
невозможное,  то,  что  останется,  и  будет  ответом, каким бы
невероятным он ни казался. Нам известно, что он не мог  попасть
в  комнату ни через дверь, ни через окна, ни через дымовой ход.
Мы знаем также, что он не мог спрятаться в комнате, поскольку в
ней прятаться негде. Как же тогда он проник сюда?
     -- Через крышу! -- воскликнул я.
     -- Без сомнения. Он мог проникнуть в  эту  комнату  только
через  крышу.  Если вы будете добры посветить мне, мы продолжим
наши поиски в тайнике, где был спрятан ларец с сокровищами.
     Холмс поднялся по стремянке к  потолку,  ухватился  обеими
руками  за  балку  и,  подтянувшись,  влез  в отверстие. Затем,
высунув лицо, -- он,  видимо,  распластался  там,  --  протянул
руку, взял у меня лампу и держал ее, пока я поднимался следом.
     Чердак,  на котором мы очутились, был десяти футов в длину
и шести в ширину. Полом служили потолочные балки и тонкий  слой
дранки  со  штукатуркой,  так что ступать с балки на балку надо
было с  осторожностью.  Крыша  была  двускатная,  заканчивалась
коньком.   Потолком   чердака  служила,  по  всей  вероятности,
внутренняя сторона  крыши.  Пол  покрывал  толстый  слой  пыли,
скопившийся  за  многие  годы. Кроме пыли, на чердаке ничего не
было.
     -- Вот, пожалуйста, -- сказал Шерлок Холмс, кладя руку  на
покатую  стену. -- Это слуховое окно ведет наружу. Откройте его
и очутитесь прямо на крыше, а крыша, к счастью, пологая. Именно
этим путем Номер Первый и проник в комнату. Давайте  посмотрим,
не оставил ли он каких-нибудь следов.
     Холмс  опустил лампу к полу, и я второй раз за сегодняшний
вечер увидел на его лице удивленное  и  озадаченное  выражение.
Проследив  его  взгляд, я почувствовал, как мороз подирает меня
по коже: на полу было множество отпечатков босых ног -- четких,
хорошо заметных, но эти следы были чуть не  в  половину  меньше
следов взрослого человека.
     -- Холмс,  --  прошептал  я,  -- выходит, что это страшное
дело сделал ребенок!
     Самообладание уже вернулось к Холмсу.
     -- Я было, признаться, оказался в тупике. Память  подвела.
А   ведь   дело-то  простое.  Я  должен  был  с  самого  начала
догадаться, какие будут следы. Ну что ж,  здесь  больше  делать
нечего. Идемте вниз.
     -- Но   что   это  за  следы?  --  спросил  я,  сгорая  от
любопытства.
     -- Дорогой Уотсон, проанализируйте факты, -- сказал  он  с
легким  раздражением.  --  Вы  знаете мой метод. Примените его,
будет интересно сравнить результаты.
     -- Нет, я ничего не понимаю, -- отвечал я.
     -- Скоро все поймете, --  рассеянно  бросил  Холмс.  --  Я
думаю,  что  ничего  интересного здесь больше нет. И все-таки я
проверю еще раз.
     Быстрым движением он вынул из кармана лупу и сантиметр  и,
приблизив   свой  острый  тонкий  нос  к  самой  обшивке,  стал
внимательно изучать каждый  миллиметр.  Его  глаза,  блестящие,
глубоко  посаженные,  напоминали  мне  глаза  хищной птицы. Так
быстры, неслышны и вкрадчивы были его движения, точь-в-точь как
у ищейки, взявшей след, что я вдруг подумал, каким бы  страшным
преступником  он  мог  бы  быть, если бы направил свой талант и
свою энергию не в защиту закона, а против него.
     Осматривая чердак, он все время что-то шептал себе под нос
и вдруг радостно вскрикнул.
     -- Вот уж, можно сказать, повезло, -- сказал  он.  --  Это
сэкономит  нам  много  времени  и  трудов.  Номер  Первый  имел
неосторожность вступить в креозот.  Видите,  с  правой  стороны
этой  вязкой,  вонючей лужи отпечатался краешек маленькой ноги.
Бутыль с креозотом, по-видимому, треснула, и жидкость потекла.
     -- Ну и что?
     -- А то, что теперь мы  его  очень  быстро  поймаем.  Есть
собака,  которая  по следу, пахнущему креозотом, пойдет хоть на
край света. Если обычная ищейка будет  держать  след  до  самых
границ  графства,  как  вы  думаете, куда может уйти специально
натренированная собака? Обычная  пропорциональная  зависимость,
неизвестный  член  которой  равен...  Стоп!  Я  слышу, на место
прибыли полномочные представители закона.
     Внизу послышались тяжелые шаги и  громкие  голоса,  сильно
хлопнула входная дверь.
     -- Пока  они  еще не пришли, -- сказал Холмс, -- коснитесь
ладонью руки и ноги этого бедняги. Что вы чувствуете?
     -- Мускулы затвердели, как дерево, -- ответил я.
     -- Вот именно. Они сведены сильнейшей  судорогой.  Это  не
простое  трупное  окоченение.  На  какую  мысль наводит вас эта
гиппократовская,  или,  как  любили  писать  старые   писатели,
сардоническая улыбка и это окостенение?
     -- Смерть   наступила   в  результате  действия  какого-то
сильного алкалоида растительного происхождения, --  отвечал  я,
-- наподобие стрихнина, вызывающего столбняк.
     -- Это   первое,   о  чем  я  подумал,  когда  увидел  это
перекошенное лицо. Войдя в комнату, я сразу же стал искать, чем
был введен яд. И, как  помните,  обнаружил  шип,  который  едва
наколол  кожу.  Обратите  внимание,  что  шип  поразил ту часть
головы, которая обращена к отверстию  в  потолке,  если  сидеть
прямо на этом стуле. А теперь давайте осмотрим самый шип.
     Я  осторожно  взял  шил и поднес к фонарю. Он был длинный,
острый и  черный,  у  самого  острия  блестел  засохший  подтек
какой-то  густой  жидкости.  Тупой  конец имел овальную форму и
носил следы ножа.
     -- Это от дерева, растущего в Англии?
     -- Разумеется,  нет.  Так  вот,  Уотсон,  имея   в   своем
распоряжении  столько  фактов,  вы  должны  прийти к правильное
заключению.  А   вот   и   представители   регулярных   частей;
вспомогательные силы должны уступить им место.
     Шаги  были слышны все громче, наконец, они зазвучали прямо
за дверью, и в комнату вошел, тяжело ступая,  грузный,  большой
мужчина в сером. У него было красной, мясистое лицо, с которого
хитро  поглядывали  на  нас  из-под  припухших, одутловатых век
маленькие блестящие глазки. За ним вошел  инспектор  полиции  в
мундире и следом все еще не переставший дрожать Таддеуш Шолто.
     -- Ну  и  дельце!  --  воскликнул вошедший глухим, хриплым
голосом. -- Хорошенькое дельце! Кто это здесь?  Почему  в  доме
людей, как в садке кроликов?..
     -- Вы,  должно быть, помните меня, мистер Этелни Джонс? --
спокойно проговорил Холмс.
     -- Ясное дело, помню, -- прохрипел в  ответ  тот.  ---  Вы
мистер  Холмс, Шерлок Холмс, теоретик. Я никогда не забуду, как
вы  поучали  нас,   объясняя,   куда   девались   бишопгейтские
бриллианты.  Справедливость  требует  заметить, что вы показали
нам верный путь, но теперь-то уж вы можете признать, что в  тот
раз вам помог просто счастливый случай.
     -- Мне помогла в тот раз простая логика.
     -- Ну  будет,  будет. Никогда не стыдитесь правды. Так что
же здесь произошло? Скверное дело! Скверное! Факты, к  счастью,
налицо,  так  что всякие там теории ни к чему. К счастью, я как
раз оказался в Норвуде, по поводу другого  дела.  И  вдруг  эта
смерть в Пондишери-Лодж. Как вы думаете, отчего она наступила?
     -- Теории здесь ни к чему, -- сухо заметил Холмс.
     -- Конечно, конечно. Но мы ведь не отрицаем, что вы иногда
удивительно  попадаете  в  точку. Господи помилуй! Дверь, как я
понимаю, заперта. Хм, хм... Исчезли драгоценности стоимостью  в
полмиллиона. А как насчет окна?
     -- Тоже на запоре, но на подоконнике есть следы.
     -- Отлично,  отлично,  но  если  оно  заперто, то следы не
имеют никакого  отношения  к  делу.  Это  подсказывает  здравый
смысл.  Человек  может  умереть  от  удара. Да, но ведь исчезли
драгоценности. Ага! У  меня  есть  версия.  Иногда  и  на  меня
находят  озарения.  Пожалуйста,  отойдите в сторону, сержант, и
вы, мистер Шолто. Ваш друг может остаться, где стоит. Что вы об
этом думаете, Холмс? Шолто, как он  сам  признался,  был  вчера
весь  вечер со своим братом. С братом случился удар, после чего
Шолто ушел и унес с собой все драгоценности. Ну, что скажете?
     -- После чего мертвый хозяин очень предусмотрительно встал
и заперся изнутри.
     -- Гм, гм! В этом слабое место моей  версии.  Призовем  на
помощь  здравый  смысл.  Этот  Таддеуш  Шолто  пришел  к брату.
Завязалась ссора. Это нам известно. Брат  мертв,  драгоценности
исчезли  -- это тоже известно. Никто не видел брата после ухода
Таддеуша. Постель его не  тронута.  Таддеуш  явно  пребывает  в
большом  смятении. Как вы видите, я плету сеть вокруг Таддеуша.
И сеть затягивается.
     -- Но вам еще неизвестны все факты, -- заметил  Холмс.  --
Видите  этот  шип;  у  меня есть все основания полагать, что он
отравлен. Его нашли вонзенным в  голову  убитого.  Там  остался
след.  На столе лежала вот эта записка, прочтите ее. Рядом было
вот это странное оружие  с  наконечником  из  камня.  Как  ваша
версия объясняет эти факты?
     -- Замечательно  объясняет,  --  напыщенно  ответил жирный
детектив. -- Дом полон индийских редкостей.  И  Таддеуш  принес
эту  штуку  сюда.  А  если  шип был отравлен, то ему было проще
простого использовать его как орудие убийства. Эта  записка  --
ловкий  трюк для отвода глаз. Одно только неясно -- каким путем
он вышел отсюда? Ага, в потолке  отверстие!  Разумеется,  через
него.
     С неожиданной для его тучности ловкостью он полез вверх по
лестнице  и  нырнул в отверстие. В ту же минуту мы услыхали его
торжествующий голос. Он кричал, что с чердака  на  крышу  ведет
слуховое окно.
     -- Он,  пожалуй,  найдет там еще что-нибудь, -- проговорил
Холмс, пожав  плечами.  --  Иногда  в  нем  как  будто  заметны
проблески  разума. Il n'y a pas des sots si incommodes que ceux
qui ont de l'esprit3.
     --Вот  видите!  --  сказал  Этелни  Джонс,  спускаясь   по
лестнице.   --   Факты   надежнее  всякой  теории.  Моя  версия
подтверждается полностью. На чердаке есть дверь на крышу. И она
даже приоткрыта.
     -- Это я ее открыл.
     -- В самом деле? Так, значит, вы тоже ее видели?
     Джонс был явно обескуражен, услыхав слова Холмса.
     -- Неважно,  кто  первый  ее   заметил,   --   сказал   он
примирительно,  --  важно  то, что теперь ясно, как он выбрался
отсюда. Инспектор!
     -- Да, сэр! -- Голос из коридора.
     -- Пригласи сюда мистера Шолто. Мистер  Шолто,  мой  долг,
предупредить вас, что все ваши слова могут быть обращены против
вас.  Я  арестую  вас  именем  королевы  как лицо, причастное к
смерти вашего брата.
     -- Ну вот! Я говорил вам! -- воскликнул  плачущим  голосом
маленький человечек, протягивая к нам руки.
     -- Не расстраивайтесь, мистер Шолто, -- сказал Холмс. -- Я
думаю, что сумею снять с вас это обвинение.
     -- Не   обещайте   слишком   много,  мистер  Теоретик,  не
обещайте! -- воскликнул детектив. --  Это  может  оказаться  не
таким простым делом.
     -- Я  не  только  сниму  с мистера Шолто обвинение, мистер
Джонс, но я еще и сделаю вам  подарок:  назову  имя  и  приметы
одного  из  двоих  людей,  которые  были в этой комнате прошлой
ночью. У меня  есть  все  основания  утверждать,  что  его  имя
Джонатан   Смолл.   Он  почти  неграмотный,  невысокого  роста,
подвижный, у него нет  правой  ноги,  он  ходит  на  стоптанной
внутрь  деревяшке.  Левая его нога обута в грубый, с квадратным
носом башмак на железной подковке. Это  бывший  каторжник,  лет
ему  около  сорока,  он  очень загорелый. Вот несколько примет,
которые могут помочь  вам,  тем  более,  что  на  этой  веревке
имеется кровь: он вчера ночью ободрал здесь ладони. Другой...
     -- Ах,  есть  и  другой,  --  насмешливо проговорил Этелни
Джонс, но было заметно, что уверенность, с какой Холмс описывал
преступника, произвела на него впечатление.
     -- Это довольно  любопытная  личность,  --  сказал  Холмс,
поворачиваясь  на пятках. -- Я надеюсь, что очень скоро передам
эту парочку в ваши руки. Уотсон, мне надо сказать вам несколько
слов.
     Он вывел меня на площадку лестницы.
     -- Неожиданный поворот событий, -- сказал он, --  заставил
нас забыть о первоначальной цели нашего путешествия.
     -- Я  тоже  как  раз  об  этом  подумал,  -- ответил я. --
Нельзя, чтобы мисс Морстен дольше находилась в этом злосчастном
доме.
     -- Нельзя. Вы должны отвезти ее домой. Она живет у  миссис
Сесил  Форрестер в Лоуэр-Камберуэлле. Это не так далеко отсюда.
Если вы решите вернуться, я вас здесь подожду. Но, может  быть,
вы очень устали?
     -- Нисколько.  Я  не смогу уснуть, пока эта фантастическая
история не станет для меня более или  менее  ясной.  Я  не  раз
попадал  в  чрезвычайно  сложные  и острые ситуации, но, должен
признаться, сегодняшнее нагромождение этих поистине невероятных
происшествий вывело меня из равновесия. Но раз уж я оказался  в
самой гуще событий, я останусь с вами до конца.
     -- Ваше  присутствие мне будет очень необходимо, -- сказал
Холмс. -- Мы поведем это дело  самостоятельно.  И  пусть  Джонс
тешит  себя  своими фантазиями. Когда вы отвезете мисс Морстен,
поезжайте, пожалуйста, в Ламбет, улица Пинчин-лейн, 3.  Это  на
самом  берегу. В третьем доме по правую руку живет чучельник по
имени Шерман, он набивает чучела птиц. В его  окне  вы  увидите
ласку,  держащую  крольчонка.  Разбудите  Шермана, передайте от
меня привет и скажите  ему,  что  мне  немедленно  нужен  Тоби.
Возьмите Тоби и привезите его сюда.
     -- Это собака?
     -- Да,   забавный   такой   пес,  не  чистокровный,  но  с
поразительным  нюхом.  Я  предпочитаю  воспользоваться  помощью
Тоби, чем всеми сыскными силами Лондона.
     -- Я  привезу  его вам, -- ответил я. -- Обратно я вернусь
около трех, если найду свежую лошадь.
     -- А я, -- сказал Холмс, -- попробую узнать  что-нибудь  у
миссис  Берстон  и  слуги-индуса,  который,  как  сказал мистер
Таддеуш, спит в чулане на чердаке. Затем я примусь за  изучение
методов  великого  мистера  Джонса и послушаю его иронические и
малоделикатные замечания, "Wir sind gewohnt, class die Menschen
verhonen was sie nicht verstehen"4. Гете, как всегда, глубок  и
краток.

     ГЛАВА VII. ЭПИЗОД С БОЧКОЙ

     Полицейские приехали в двух кэбах, одним я воспользовался,
чтобы  отвезти  мисс Морстен домой. Обладавшая в высшей степени
чувством сострадания, мисс  Морстен  весь  этот  ужасный  вечер
держала  себя  стойко,  пока рядом было существо, нуждавшееся в
поддержке. Когда я спустился вниз, она  ласково  и  невозмутимо
разговаривала с перепуганной экономкой. Когда же мы очутились с
ней  вдвоем  в  кэбе,  она  вдруг  совсем  обессилела,  а потом
безутешно  разрыдалась  --  так  сильно  подействовали  на  нее
события  этого  вечера.  Впоследствии  она говорила мне, что во
время этого путешествия в кэбе я показался ей чужим и холодным.
Она и не подозревала, какая во мне происходила борьба и сколько
мне стоило усилий сдержать себя. Я  был  так  же  полон  к  ней
сострадания  и нежности, как там, в саду, когда мы держались за
руки. Я понимал, что за многие  годы  безмятежной  жизни  я  не
узнал  бы  лучше ее доброго и храброго сердца, чем за один этот
невероятный день. Но  два  соображения  мешали  мне  что-нибудь
сказать.  Она  была  беззащитна  и  слаба,  нервы  у нее сильно
расстроились.  Говорить  ей  сейчас  о  своей   любви   значило
воспользоваться ее беспомощностью. Но еще хуже было то, что она
была  богата. Если поиски Холмса увенчаются успехом, она станет
наследницей найденных сокровищ, по крайней  мере  половины  их.
Будет  ли  справедливо,  будет  ли  благородно,  если отставной
хирург на половинном жалованье воспользуется минутой  близости,
которую  подарил  ему случай? Не отнесется ли она ко мне, как к
обычному искателю богатых невест? Я не  могу  допустить,  чтобы
она  так  обо мне подумала. Эти сокровища Агры легли между нами
непреодолимым барьером.
     Было около двух часов, когда мы добрались до  дома  миссис
Сесил  Форрестер.  Слуги  уже  давно  легли  спать,  но  миссис
Форрестер еще не ложилась, а ждала возвращения мисс Морстен  --
так   заинтересовало   ее   странное   письмо,   полученное  ее
компаньонкой. Она  сама  открыла  нам  дверь.  Это  была  очень
приятная  средних  лет  дама; я с радостью заметил, как ласково
она обняла мисс Морстен и голос ее звучал  по-матерински.  Было
ясно,  что мисс Морстен не просто живет в услужении, но она еще
и друг. Она представила меня миссис Форрестер, и та  предложила
мне  войти в дом, несмотря на поздний час, и рассказать о наших
приключениях. Но я объяснил ей всю важность поручения Холмса  и
твердо  обещал в скором времени заехать к ним и рассказать, как
подвинулось дело. Когда кэб отъехал немного, я оглянулся, и  до
сих  пор  передо мной эта картинах две изящных женских фигурки,
тесно прижавшиеся друг к другу на ступеньках крыльца,  открытая
входная  дверь,  прихожая,  освещенная  сквозь  матовое  стекло
внутренней  двери,   барометр   на   стене,   ярко   начищенные
металлические    прутья    на   лестнице.   Как   умиротворяюще
подействовал на меня спокойный уют  английского  дома!  Я  даже
забыл на секунду это ужасное, загадочное дело.
     И  чем  больше я о нем думал, тем загадочнее и ужаснее оно
мне казалось. Пока кэб громыхал по тихим,  освещенным  газовыми
фонарями ночным улицам, я вспомнил всю цепь невероятных событий
прошлого  дня  и  ночи.  Начальная проблема вполне прояснилась.
Смерть капитана Морстена, посылки с жемчужинами,  объявление  в
газете,  письмо  --  все это больше не было тайной, но зато нам
открылась еще одна тайна, куда более загадочная и  трагическая.
Индийские  сокровища,  непонятный  план,  найденный среди вещей
капитана Морстена, странные события, приведшие к смерти  майора
Шолто, открытие тайника и убийство того, кто этот тайник нашел,
исключительные   обстоятельства   убийства,   странные   следы,
странное оружие, слова, нацарапанные на клочке  бумаги,  те  же
самые,  что  были  на  плане  Морстена,  --  это  был настоящий
лабиринт,   в   котором   человек,   не    наделенный    такими
исключительными  способностями,  как  мой  друг  Шерлок  Холмс,
непременно бы заблудился, потеряв всякую  надежду  когда-нибудь
найти выход.
     Пинчин-лейн  была рядом старых двухэтажных кирпичных домов
в нижней части Ламбета. Я долго  стучал  в  двери  дома  No  3.
Наконец за ставнем блеснул огонек свечи, и в окне второго этажа
появилось лицо.
     -- Убирайся  отсюда  сейчас же, пьяная тварь! -- раздалось
сверху. -- Если ты не перестанешь колотить, я  отопру  двери  и
выпущу на тебя сорок три собаки.
     -- Мне нужно только одну, я за тем и приехал.
     -- Убирайся!  --  вопил  тот  же  голос. -- У меня здесь в
корзине гадюка! Если ты не уйдешь, я брошу ее тебе на голову!
     -- Мне нужна собака, а не змея! -- кричал я в ответ.
     -- Надоело мне с тобой пререкаться. Считаю до  трех.  Если
не уйдешь, бросаю гадюку!
     -- Мистер Шерлок Холмс... -- начал я.
     Имя  Шерлока Холмса возымело магическое действие, ибо рама
немедленно опустилась, а не  прошло  и  минуты,  как  загремели
ключи,  и  дверь  отворилась.  Мистер  Шерман оказался длинным,
худым стариком, с сутулыми плечами, жилистой  шеей  и  в  синих
очках.
     -- Друг  Шерлока Холмса всегда желанный гость в этом доме,
-- сказал он. -- Входите, сэр. Держитесь подальше  от  барсука,
он кусается. Фу, как стыдно! Ты хочешь укусить этого господина?
-- Эти слова были обращены к горностаю, который просовывал свою
хищную мордочку с красными глазками между прутьев клетки. -- Не
обращайте  на эту змею внимания. Это всего-навсего веретенница.
Она  не  ядовитая,  и  я  пускаю  ее  бегать  по  комнате.  Она
уничтожает жуков. Вы не сердитесь на меня за то, что я поначалу
был  несколько  груб.  Спасения нет от мальчишек. Любят торчать
под моими окнами. Чем я  могу  быть  полезным  мистеру  Шерлоку
Холмсу, сэр?
     -- Ему нужна ваша собака.
     -- А-а! Ему нужен Тоби!
     -- Да, именно Тоби.
     -- Тоби живет здесь в номере седьмом по левую руку.
     Он   медленно   побрел   со   свечой   в  руках  по  этому
уди