погнута.
     -- А вам не приходила мысль, что ваш  сын  просто  пытался
распрямить ее?
     -- Что  вы!  Я  понимаю,  вы  хотите  оправдать его в моих
глазах. Но это невозможно. Что он делал в моей комнате? Если он
не имел преступных намерений, отчего он молчит?
     -- Все это верно. Но, с другой стороны, если  он  виновен,
то  почему бы ему не попытаться придумать какую-нибудь версию в
свое оправдание? То обстоятельство, что он не  хочет  говорить,
по-моему,  исключает  оба  предположения.  И  вообще  тут  есть
несколько неясных деталей. Что думает полиция о  шуме,  который
вас разбудил?
     -- Они  считают, что Артур, выходя из спальни, неосторожно
стукнул дверью.
     -- Очень похоже! Человек, идущий на преступление,  хлопает
дверью,  чтобы  разбудить  весь дом! А что они думают по поводу
исчезнувших камней?
     -- Они и сейчас еще простукивают стены и обследуют мебель.
     -- А они не пытались искать вне дома?
     -- Они проявили исключительную энергию. Они прочесали весь
сад.
     -- Ну, дорогой мистер Холдер, -- сказал Холмс, -- разве не
очевидно, что все  гораздо  сложнее,  чем  предполагаете  вы  и
полиция?  Вы  считаете  дело  ясным,  а с моей точки зрения это
очень запутанная история. Судите сами, по-вашему,  ход  событий
таков:  Артур  поднимается  с  постели,  пробирается  с большим
риском  в  ту  комнату,  открывает  бюро  и  достает   диадему,
отламывает  с большим трудом зубец, выходит и где-то прячет три
берилла из тридцати девяти, причем с такой ловкостью, что никто
не может их разыскать, затем вновь возвращается в вашу комнату,
подвергая себя огромному риску: ведь  его  могут  застать  там.
Неужели такая версия в самом деле кажется вам правдоподобной?
     -- Но  тогда  я  ума  не  приложу, что могло случиться! --
воскликнул банкир  в  отчаянии.  --  Если  он  не  имел  дурных
намерений, почему он молчит?
     -- А  вот  это  уже  наше  дело  --  разгадать загадку, --
ответил Холмс. -- Теперь, мистер Холдер, мы отправимся вместе с
вами  в  Стритем  и  потратим  часок-другой,  чтобы  на   месте
познакомиться с кое-какими обстоятельствами.
     Мой  друг  настоял,  чтобы  я  сопровождал его. И я охотно
согласился: эта странная  история  вызвала  у  меня  предельное
любопытство  и глубокую симпатию к несчастному мистеру Холдеру.
Говоря откровенно, виновность Артура казалась мне, как и нашему
клиенту, совершенно бесспорной,  и  все  же  я  верил  в  чутье
Холмса:  если  мой друг не удовлетворился объяснениями Холдера,
значит, есть какая-то надежда.
     Пока мы ехали к южной окраине Лондона, Холмс  не  проронил
ни  слова.  Погруженный  в глубокое раздумье, он сидел, опустив
голову на грудь и надвинув шляпу на самые  глаза.  Наш  клиент,
напротив,   казалось,  воспрянул  духом  от  слабого  проблеска
надежды и  даже  пытался  завести  со  мной  разговор  о  своих
банковских  делах.  В  пути  мы были недолго: непродолжительная
поездка по железной дороге, краткая прогулка пешком -- и вот мы
уже в Фэрбенке, скромной резиденции богатого финансиста.
     Фэрбенк  --  большой  квадратный  дом  из  белого   камня,
расположенный недалеко от шоссе, с которым его соединяет только
дорога для экипажей. Сейчас эта дорога, упирающаяся в массивные
железные ворота, была занесена снегом. Направо от нее -- густые
заросли  кустарника,  за ними -- узкая тропинка, по обе стороны
которой живая изгородь; тропинка ведет к кухне, и ею пользуются
главным образом  поставщики  продуктов.  Налево  --  дорожка  к
конюшне. Она, собственно говоря, не входит во владения Фэрбенка
и  является  общественной  собственностью.  Впрочем,  там очень
редко можно встретить посторонних.
     Холмс не вошел в дом вместе с нами; он  медленно  двинулся
вдоль  фасада, по дорожке, ведущей на кухню и дальше через сад,
в сторону конюшни. Мистер Холдер и я так и не дождались Холмса;
войдя в дом, мы молча расположились в  столовой  около  камина.
Внезапно  дверь  отворилась,  и  в  комнату  тихо вошла молодая
девушка. Она была немного  выше  среднего  роста,  стройная,  с
темными  волосами  и  глазами.  Эти  глаза  казались еще темнее
оттого, что в лице ее не было ни кровинки. Мне никогда  еще  не
приходилось  видеть  такой мертвенной бледности. Губы тоже были
совсем  белые,  глаза  заплаканы.  Казалось,  что  она  сильнее
потрясена горем, чем даже мистер Холдер. В то же время черты ее
лица говорили о сильной воле и огромном самообладании.
     Не  обращая  на  меня внимания, она подошла к дяде и нежно
провела рукой по его волосам.
     -- Вы распорядились, чтобы  Артура  освободили,  папа?  --
спросила она.
     -- Нет, моя девочка, дело надо расследовать до конца.
     -- Я  глубоко  убеждена,  что  он  не  виновен. Мне сердце
подсказывает это. Он не мог сделать ничего  дурного.  Вы  потом
сами пожалеете, что обошлись с ним так сурово.
     -- Но почему же он молчит, если не виновен?
     -- Возможно, он обиделся, что вы подозреваете его в краже.
     -- Как  же  не подозревать, если я застал его с диадемой в
руках?
     -- Он взял диадему в  руки,  чтобы  посмотреть.  Поверьте,
папа,  он  не  виновен.  Пожалуйста,  прекратите  это дело. Как
ужасно, что наш дорогой Артур в тюрьме!
     -- Я не прекращу дела, пока не будут найдены  бериллы.  Ты
настолько   привязана   к  Артуру,  что  забываешь  об  ужасных
последствиях. Нет, Мэри, я не отступлюсь, напротив, я пригласил
джентльмена из Лондона для самого тщательного расследования.
     -- Это вы? -- Мэри повернулась ко мне.
     -- Нет, это его друг. Тот джентльмен  попросил,  чтобы  мы
оставили  его одного. Он хотел пройти по дорожке, которая ведет
к конюшне.
     -- К конюшне? -- Ее темные брови удивленно  поднялись.  --
Что  он думает там найти? А вот, очевидно, и он сам. Я надеюсь,
сэр, что вам удастся доказать  непричастность  моего  кузена  к
этому преступлению. Я убеждена в этом.
     -- Я  полностью  разделяю  ваше  мнение,  -- сказал Холмс,
стряхивая у половика снег с ботинок. -- Полагаю, я  имею  честь
говорить  с  мисс  Холдер?  Вы  позволите  задать вам несколько
вопросов?
     -- Ради Бога,  сэр!  Если  б  только  мои  ответы  помогли
распутать это ужасное дело!
     -- Вы ничего не слышали сегодня ночью?
     -- Ничего,  пока  до меня не донесся громкий голос дяди, и
тогда я спустилась вниз.
     -- Накануне вечером вы закрывали окна и двери.  Хорошо  ли
вы их заперли?
     -- Да.
     -- И они были заперты сегодня утром?
     -- Да.
     -- У  вашей  горничной  есть  поклонник.  Вчера вечером вы
говорили дяде, что она выходила к нему?
     -- Да, она подавала нам вчера кофе. Она могла слышать, как
дядя рассказывал о диадеме.
     -- Понимаю. Отсюда вы делаете вывод, что она могла  что-то
сообщить своему поклоннику и они вместе замыслили кражу.
     -- Ну  какой  прок от всех этих туманных предположений? --
нетерпеливо воскликнул мистер Холдер. -- Ведь я же сказал,  что
застал Артура с диадемой в руках.
     -- Не   надо  спешить,  мистер  Холдер.  К  этому  мы  еще
вернемся. Теперь относительно вашей прислуги. Мисс Холдер,  она
вошла в дом через кухню?
     -- Да.  Я  спустилась  посмотреть,  заперта  ли  дверь,  и
увидела Люси у порога. Заметила в темноте и ее поклонника.
     -- Вы знаете его?
     -- Да, он зеленщик, приносит нам овощи. Его зовут  Фрэнсис
Проспер.
     -- И он стоял немного в стороне, не у самой двери?
     -- Да.
     -- И у него деревянная нога?
     Что-то  вроде  испуга  промелькнуло в выразительных черных
глазах девушки.
     -- Вы волшебник, -- сказала она. -- Как вы это узнали?  --
Она  улыбнулась,  но  на  худощавом  энергичном  лице Холмса не
появилось ответной улыбки.
     -- Я хотел бы подняться наверх, -- сказал он. --  Впрочем,
сначала я посмотрю окна.
     Он  быстро  обошел  первый этаж, переходя от одного окна к
другому, затем остановился у большого окна, которое выходило на
дорожку, ведущую к конюшне.  Он  открыл  окно  и  тщательно,  с
помощью  сильной  лупы  осмотрел  подоконник.  -- Что ж, теперь
пойдемте наверх, -- сказал он наконец.
     Комната,  расположенная   рядом   со   спальней   банкира,
выглядела  очень  скромно:  серый ковер, большое бюро и высокое
зеркало. Холмс первым делом подошел к бюро и тщательно осмотрел
замочную скважину.
     -- Каким ключом отперли его? -- спросил он.
     -- Тем самым, о котором говорил мой сын, --  от  буфета  в
чулане.
     -- Где ключ?
     -- Вон он, на туалетном столике.
     Холмс взял ключ и открыл бюро.
     -- Замок  бесшумный,  -- сказал он. -- Не удивительно, что
вы не проснулись.  В  этом  футляре,  я  полагаю,  и  находится
диадема?  Посмотрим...  --  Он  открыл футляр, извлек диадему и
положил на стол.  Это  было  чудесное  произведение  ювелирного
искусства. Таких изумительных камней мне никогда не приходилось
видеть. Один зубец диадемы был отломан.
     -- Вот  этот  зубец  соответствует  отломанному, -- сказал
Холмс. -- Будьте любезны, мистер  Холдер,  попробуйте  отломить
его.
     -- Боже  меня  сохрани!  --  воскликнул  банкир,  в  ужасе
отшатнувшись от Холмса.
     -- Ну, так попробую  я.  --  Холмс  напряг  все  силы,  но
попытка  оказалась  безуспешной.  -- Немного поддается, но мне,
пожалуй, пришлось бы долго  повозиться,  чтоб  отломить  зубец,
хотя  руки  у меня очень сильные. Человеку с обычным физическим
развитием это вообще не под силу. Но допустим,  что  я  все  же
сломал  диадему.  Раздался  бы треск, как выстрел из пистолета.
Неужели вы полагаете, мистер Холдер, что это произошло чуть  ли
не над вашим ухом и вы ничего не услышали?
     -- Уж  не  знаю,  что  и  думать.  Мне  все это совершенно
непонятно.
     -- Как  знать,  может  быть  все  разъяснится.  А  что  вы
думаете, мисс Холдер?
     -- Признаюсь, я разделяю недоумение моего дяди.
     -- Скажите,  мистер  Холдер, были ли в тот момент на ногах
вашего сына ботинки или туфли?
     -- Нет, он был босой, на нем были только брюки и рубашка.
     -- Благодарю вас. Ну что ж, нам просто везет, и если мы не
раскроем тайну, то только по нашей собственной вине.  С  вашего
разрешения, мистер Холдер, я еще раз обойду вокруг дома.
     Холмс  вышел  один:  лишние  следы,  по его словам, только
затрудняют работу.
     Он пропадал около часу, а когда вернулся, ноги у него были
все в снегу, а лицо непроницаемо, как обычно.
     -- Мне кажется, я осмотрел все, что нужно, --  сказал  он,
-- и могу отправиться домой.
     -- Ну,   а  как  же  камни,  мистер  Холмс,  где  они?  --
воскликнул банкир.
     -- Этого я сказать не могу.
     Банкир в отчаянии заломил руки.
     -- Неужели они безвозвратно пропали? -- простонал он. -- А
как же Артур? Дайте хоть самую маленькую надежду!
     -- Мое мнение о вашем сыне не изменилось.
     -- Ради всего святого, что же произошло в моем доме?
     -- Если вы посетите  меня  на  Бейкер-стрит  завтра  утром
между  девятью  и  десятью,  я  думаю,  что  смогу  дать  более
подробные объяснения.  Надеюсь,  вы  предоставите  мне  свободу
действий при условии, разумеется, что камни будут возвращены, и
не постоите за расходами?
     -- Я отдал бы все свое состояние!
     -- Прекрасно.  Я  подумаю  над этой историей. До свидания.
Возможно, я еще загляну сегодня сюда.
     Было совершенно ясно, что Холмс уже что-то надумал,  но  я
даже приблизительно не мог представить себе, к каким выводам он
пришел.  По  дороге  в  Лондон  я несколько раз пытался навести
беседу на эту тему, но  Холмс  всякий  раз  уходил  от  ответа.
Наконец,  отчаявшись,  я  прекратил свои попытки. Не было еще и
трех часов, когда мы возвратились домой. Холмс поспешно ушел  в
свою  комнату  и через несколько минут снова появился. Он успел
переодеться. Потрепанное пальто с поднятым воротником, небрежно
повязанный красный шарф и стоптанные башмаки придавали ему  вид
типичного бродяги.
     -- Ну,  так,  я  думаю,  сойдет,  -- сказал он, взглянув в
зеркало над камином. --  Хотелось  бы  взять  с  собою  и  вас,
Уотсон,  но  это  невозможно.  На  верном пути я или нет, скоро
узнаем. Думаю, что вернусь через несколько часов. -- Он  открыл
буфет,  отрезал кусок говядины, положил его между двумя кусками
хлеба и, засунув сверток в карман, ушел.
     Я только что закончил пить чай, когда Холмс возвратился  в
прекрасном  настроении, размахивая каким-то старым ботинком. Он
швырнул его в угол и налил себе чашку.
     -- Я заглянул на минутку, сейчас отправлюсь дальше.
     -- Куда же?
     -- На другой конец Вест-Энда. Вернусь, возможно, не скоро.
Не ждите меня, если я запоздаю.
     -- Как успехи?
     -- Ничего, пожаловаться не могу. Я был в  Стритеме,  но  в
дом не заходил. Интересное дельце, не хотелось бы упустить его.
Хватит, однако, болтать, надо сбросить это тряпье и снова стать
приличным человеком.
     По   поведению   моего  друга  я  видел,  что  он  доволен
результатами. Глаза у него блестели,  на  бледных  щеках,  даже
появился  слабый румянец. Он поднялся к себе в комнату, и через
несколько минут я услышал, как стукнула  входная  дверь.  Холмс
снова отправился на "охоту".
     Я  ждал  до  полуночи,  но,  видя,  что его все нет и нет,
отправился спать. Холмс имел  обыкновение  исчезать  на  долгое
время,  когда  нападал  на след, так что меня ничуть не удивило
его опоздание. Не знаю, в котором часу он вернулся,  но,  когда
на  следующее  утро я вышел к завтраку, Холмс сидел за столом с
чашкой кофе в одной руке и газетой в другой. Как всегда, он был
бодр и подтянут.
     -- Простите, Уотсон, что  я  начал  завтрак  без  вас,  --
сказал он. -- Но вот-вот явится наш клиент.
     -- Да,  уже десятый час, -- ответил я. -- Кажется, звонят?
Наверное, это он.
     И в самом  деле  это  был  мистер  Холдер.  Меня  поразила
перемена, происшедшая в нем. Обычно массивное и энергичное лицо
его  осунулось  и как-то сморщилось, волосы, казалось, побелели
еще больше. Он вошел усталой походкой, вялый,  измученный,  что
представляло  еще  более  тягостное  зрелище,  чем  его  бурное
отчаяние вчерашним утром. Тяжело опустившись в придвинутое мною
кресло, он проговорил:
     -- Не знаю, за  что  такая  кара!  Два  дня  назад  я  был
счастливым, процветающим человеком, а сейчас опозорен и обречен
на одинокую старость. Беда не приходит одна. Исчезла Мэри.
     -- Исчезла?
     -- Да.  Постель  ее  не тронута, комната пуста, а на столе
вот эта записка. Вчера я сказал ей, что,  выйди  она  замуж  за
Артура, с ним ничего не случилось бы. Я говорил без тени гнева,
просто  был убит горем. Вероятно, так не нужно было говорить. В
записке она немекает на эти слова.

     "Дорогой дядя!
     Я знаю, что причинила вам  много  горя  и  что  поступи  я
иначе,  не  произошло бы это ужасное несчастье. С этой мыслью я
не смогу  быть  счастливой  под  вашей  крышей  и  покидаю  вас
навсегда.  Не  беспокойтесь о моем будущем и, самое главное, не
ищите меня, потому что это бесцельно и может  только  повредить
мне. Всю жизнь до самой смерти
     любящая вас Мэри".

     -- Что  означает эта записка, мистер Холмс? Уж не хочет ли
она покончить самоубийством?
     -- О нет, ничего  подобного.  Может  быть,  это  наилучшим
образом  решает все проблемы. Я уверен, мистер Холдер, что ваши
испытания близятся к концу.
     -- Да, вы так думаете? Вы узнали что-нибудь новое,  мистер
Холмс? Узнали, где бериллы?
     -- Тысячу  фунтов  за каждый камень вы не сочтете чересчур
высокой платой?
     -- Я заплатил бы все десять!
     -- В этом нет необходимости. Трех тысяч вполне достаточно,
если не считать некоторого вознаграждения мне.  Чековая  книжка
при вас? Вот перо. Выпишите чек на четыре тысячи фунтов.
     Банкир   в   изумлении   подписал  чек.  Холмс  подошел  к
письменному столу, достал маленький треугольный кусок золота  с
тремя  бериллами  и  положил на стол. Мистер Холдер с радостным
криком схватил свое сокровище.
     -- Я спасен, спасен! --  повторял  он,  задыхаясь.  --  Вы
нашли их!
     Радость   его  была  столь  же  бурной,  как  и  вчерашнее
отчаяние. Он крепко прижимал к груди найденное сокровище.
     -- За вами еще один долг, мистер Холдер, --  сказал  Холмс
сурово.
     -- Долг?  --  Банкир  схватил перо. -- Назовите сумму, и я
выплачу вам ее немедленно.
     -- Нет, не мне. Вы  должны  попросить  прощения  у  вашего
сына.  Он  держал  себя мужественно и благородно. Имей я такого
сына, я гордился бы им.
     -- Значит, не Артур взял камни?
     -- Да, не он. Я говорил это вчера и повторяю сегодня.
     -- В таком случае поспешим к нему и  сообщим,  что  правда
восторжествовала.
     -- Он  все  знает. Я беседовал с ним, когда распутал дело.
Поняв, что он не хочет говорить, я сам изложил ему всю историю,
и он признал, что я  прав,  и,  в  свою  очередь,  рассказал  о
некоторых  подробностях,  которые  были  неясны  мне.  Новость,
которую вы нам только что сообщили, возможно, заставит его быть
вполне откровенным.
     -- Так раскройте же, ради Бога, эту невероятную тайну!
     -- Сейчас я расскажу, каким путем мне удалось добраться до
истины. Но сначала разрешите сообщить вам тяжелую  весть:  ваша
племянница  Мэри  была  в  сговоре с сэром Джорджем Бэрнвеллом.
Сейчас они оба скрылись.
     -- Мэри? Это невозможно!
     -- К сожалению, это  факт!  Принимая  в  своем  доме  сэра
Джорджа  Бэрнвелла, ни вы, ни ваш сын не знали его как следует.
А между тем он один из опаснейших субъектов, игрок, отъявленный
негодяй, человек  без  сердца  и  совести.  Ваша  племянница  и
понятия не имела, что бывают такие люди. Слушая его признания и
клятвы,  она  думала, что завоевала его любовь. А он говорил то
же самое многим до нее. Одному дьяволу известно, как  он  сумел
поработить  волю Мэри, но так или иначе она сделалась послушным
орудием в его руках. Они виделись почти каждый вечер.
     -- Я не верю, не могу этому верить!  --  вскричал  банкир.
Его лицо стало пепельно-серым.
     -- А  теперь  я расскажу, что произошло в вашем доме вчера
ночью. Когда ваша племянница убедилась, что вы ушли к себе, она
спустилась вниз и, приоткрыв окно над дорожкой, которая ведет в
конюшню, сообщила своему возлюбленному о  диадеме.  Следы  сэра
Джорджа  ясно  отпечатались  на  снегу  под окном. Жажда наживы
охватила сэра Джорджа, он буквально подчинил Мэри своей воле. Я
не сомневаюсь, что Мэри любит вас, но есть категория женщин,  у
которых  любовь к мужчине преодолевает все другие чувства. Мэри
из их числа. Едва она успела договориться  с  ним  о  похищении
драгоценности,  как  услышала,  что вы спускаетесь по лестнице.
Тогда, быстро закрыв окно, она сказала  вам,  что  к  горничной
приходил ее зеленщик. И он в самом деле приходил...
     В  ту ночь Артуру не спалось: его тревожили клубные долги.
Вдруг он услышал, как мимо его  комнаты  прошуршали  осторожные
шаги.  Он  встал,  выглянул  за  дверь  и  с  изумлением увидел
двоюродную сестру -- та крадучись  пробиралась  по  коридору  и
исчезла  в  вашей  комнате. Ошеломленный Артур наскоро оделся и
стал ждать, что произойдет дальше. Скоро Мэри вышла; при  свете
лампы  в  коридоре  ваш  сын  заметил у нее в руках драгоценную
диадему. Мэри спустилась вниз по лестнице.  Трепеща  от  ужаса,
Артур  проскользнул за портьеру около вашей двери: оттуда видно
все, что происходит в гостиной. Мэри потихоньку  открыла  окно,
передала  кому-то  в  темноте  диадему,  а  затем, закрыв окно,
поспешила в свою  комнату,  пройдя  совсем  близко  от  Артура,
застывшего за портьерой.
     Боясь  разоблачить  любимую  девушку,  Артур ничего не мог
предпринять, хотя понимал, каким ударом будет для  вас  пропажа
диадемы  и  как  важно  вернуть  драгоценность.  Но  едва  Мэри
скрылась за дверью своей комнаты, он бросился вниз полуодетый и
босой, распахнул окно, выскочил в сад и  помчался  по  дорожке;
там, вдали, виднелся при свете луны чей-то темный силуэт.
     Сэр Джордж Бэрнвелл попытался бежать, но Артур д