реди  валунов  лежало  что-  то  темное.  Мы
подбежали ближе, и темный предмет принял более ясные очертания.
Это  был  человек,  лежащий  на  земле  лицом  вниз.  Он словно
готовился  сделать  кульбит   --   подвернутая   под   каким-то
невероятным  углом голова, приподнятые плечи, округленная линия
спины.  Нелепость  этой  позы  помешала  мне  в  первую  минуту
осознать,   что   его   стон   был   предсмертным.  Мы  стояли,
наклонившись над ним, и не слышали ни хрипа, не  могли  уловить
ни  шороха.  Холмс тронул неподвижное тело, вскрикнул в ужасе и
тут  же  отдернул   руку.   Зажженная   спичка   осветила   его
окровавленные  пальцы  и страшную лужу, медленно расплывавшуюся
из-под разбитого черепа мертвеца. И сердце у нас замерло -- при
свете спички  мы  увидели,  что  перед  нами  лежит  сэр  Генри
Баскервиль!
     Разве     можно     было     забыть     этот     необычный
красновато-коричневый костюм -- тот самый,  в  котором  баронет
впервые  появился на Бейкер-стрит! Нам достаточно было секунды,
чтобы узнать его, а потом спичка вспыхнула и  погасла  так  же,
как  погасла в нас последняя искра надежды. Холмс застонал, и я
даже в темноте разглядел, какой бледностью покрылось его лицо.
     -- Мерзавец! Мерзавец! -- Руки у меня сами собой сжались в
кулаки. -- Холмс, я никогда не прощу себе, что оставил  его  на
произвол судьбы!
     -- Моя  вина  больше, Уотсон. Я пожертвовал жизнью клиента
только ради того, чтобы подытожить,  так  сказать,  закруглить,
это дело. Я не помню другого такого удара за всю свою практику.
Но  кто  мог  знать,  кто  мог  знать, что, несмотря на все мои
предостережения, он рискнет выйти один на болота!
     -- И мы слышали его крик -- боже мой, какой крик! -- и  не
могли сразу прийти ему на помощь! Но куда делась эта чудовищная
собака  --  виновница  его  смерти?  Может  быть,  она и сейчас
где-нибудь здесь? И где Стэплтон? Он ответит за это!
     -- Да, он ответит за все, об этом я позабочусь. И  дядя  и
племянник-- оба убиты. Один умер от страха, только увидев перед
собой   это  чудовище,  которое  он  считал  сверхъестественным
существом, другой погиб, спасаясь от него бегством.  Но  теперь
нам  надо  доказать,  что  между  этим человеком и собакой есть
связь. Мы слышали ее вой, но это еще не доказательство, так как
сэр Генри, вероятно, разбился при падении. И все  же,  клянусь,
как ни хитер наш противник, а завтра он будет у меня в руках!
     Потрясенные внезапной непоправимой бедой, положившей столь
грустный  конец нашим долгим и нелегким трудам, мы стояли возле
изуродованного тела. Потом, когда из-за  туч  показалась  луна,
поднялись  на  каменную  гряду,  с  которой упал наш несчастный
друг, и оглядели оттуда серебрившиеся в  лунном  свете  болота.
Вдали,  где-то  около  Гримпена, виднелся желтый огонек. Он мог
гореть только в уединенном жилище Стэплтонов.  Я  с  проклятием
погрозил в ту сторону кулаком:
     -- Чего мы ждем? Надо схватить его немедленно!
     -- Дело еще не закончено, а он человек осторожный, хитрый.
Мало ли  что  мы  знаем,  а  вот  попробуйте доказать это. Один
неосторожный шаг -- и негодяй ускользнет от нас.
     -- Так что же тогда делать?
     -- На завтра забот у нас хватит. А  сегодня  нам  остается
только оказать последнюю услугу несчастному сэру Генри.
     Мы  спустились  по крутому откосу и подошли к бесформенной
черной груде, лежавшей на посеребренных луной камнях. При  виде
этого мучительно скорченного тела сердце у меня сжалось от боли
и глаза заволокло слезами.
     -- Придется  послать  за помощью, Холмс. Мы не донесем его
до дому... Боже мой, что с вами? Вы сошли с ума!
     Холмс вскрикнут и наклонился над телом сэра Генри. И вдруг
начал приплясывать, с хохотом тряся мне руку. Неужели  это  мой
строгий,  всегда  такой  сдержанный друг? Вот что бывает, когда
скрытое пламя прорывается наружу!
     -- Борода! У него борода!
     -- Борода?
     -- Это  не  сэр  Генри!..  Боже,  да  это  мой  сосед   --
каторжник!
     Мы   с   лихорадочной   быстротой   перевернули   тело,  и
окровавленная борода уставилась теперь прямо в  холодный  яркий
лик луны. Сомнений быть не могло! Низкий лоб, глубоко запавшие,
как  у  обезьяны, глаза. Это было то же лицо, которое при свете
свечи  мелькнуло  передо  мной  в  расселине,  --  лицо  убийцы
Селдена!
     И  тут  я  понял  все.  Я  вспомнил,  что  баронет подарил
Бэрримору  чуть  ли  не  весь  свой  старый  гардероб.  Значит,
Бэрримор  отдал  его  Селдену,  чтобы тот переоделся к отъезду.
Башмаки, рубашка, кепи -- все носил когда-то сэр Генри. Правда,
трагедия оставалась трагедией, но ведь  этот  человек  так  или
иначе  заслужил  смерть по законам нашей страны. Сам не свой от
радости, я объяснил Холмсу, как все это получилось.
     -- Значит, несчастный погиб из-за костюма, --  сказал  он.
-- Собаке,  конечно, дали понюхать какую-нибудь вещь сэра Генри
-- по всей вероятности, тот самый башмак, который был украден в
отеле,--  и  пустили  ее   по   следам   каторжника.   Остается
невыясненным   только  одно:  каким  образом  Селден  увидел  в
темноте, что за ним кто-то гонится?
     -- Наверно, услышал.
     -- Услышал, что по болотам бегает собака, и стал звать  на
помощь,   рискуя   быть  пойманным?  Нет,  каторжника  этим  не
напугаешь. Так вот: как Селден мог увидеть, что за ним  гонится
собака?
     -- А  по-моему,  есть  вещи  более  странные.  Почему  эту
собаку... предполагая, что наши догадки правильны...
     -- Я ничего такого не предполагаю.
     -- Хорошо. Почему эту собаку выпустили на  болота  сегодня
ночью?  Вряд ли она всегда пользуется такой свободой. Стэплтон,
вероятно, ждал, что сэр Генри придет сюда.
     -- Моя загадка труднее. На вашу мы скоро получим ответ,  а
моя,  вероятно, так и останется неразгаданной. А теперь давайте
решим, что нам делать с этим несчастным.  Нельзя  же  оставлять
его здесь на съедение лисицам и коршунам.
     -- Пусть полежит в какой-нибудь пещере, пока мы не сообщим
в полицию.
     -- Правильно.  Туда-то  мы  его  во всяком случае донесем.
Смотрите,  Уотсон!  Что  это?  Неужели  он  сам?  Нет,   какова
дерзость!..  Ни слова о наших подозрениях, ни единого слова! Не
то все мои планы рухнут.
     Из глубины болот  к  нам  приближался  человек.  Он  курил
сигару,  огонек которой тускло мерцал вдали. Луна ярко освещала
его, и я сразу узнал щуплую фигуру  и  быструю,  подпрыгивающую
походку  натуралиста.  Увидев  нас, он остановился, потом снова
зашагаю вперед.
     -- Доктор Уотсон! Нежели это вы? Вот  уж  никак  не  думал
встретить   вас  ночью  на  болотах!  Боже  мой  что  это?  Что
случилось? Нет, не может быть! Неужели это наш друг, сэр Генри?
     Стэплтон пробежал мимо меня и нагнулся над трупом...
     Я услышал прерывистый вздох, сигара выпала из его руки  на
землю.
     -- Кто...  кто  это?  --  запинаясь, пробормотал он -- Это
Селден, каторжник, сбежавший из принстаунской тюрьмы.
     Стэплтон повернул к нам мертвенно-бледное лицо. Ему стоило
громадного усилия воли овладеть собой и ничем не выдать  своего
удивления  и  разочарования. Его пристальный взгляд остановился
сначала на Холмсе, потом на мне.
     -- Боже мой, какой ужас! Как это случилось?
     -- Должно быть, свалился вон с того откоса и  сломал  себе
шею. Мы с приятелем гуляли по болотам и услышали чей-то крик.
     -- А  я  на  этот крик и вышел из дому. Меня беспокоил сэр
Генри.
     -- Почему именно сэр Генри? -- не удержался я.
     -- Он должен был  зайти  к  нам  сегодня  и  почему-то  не
пришел,  что  меня  очень удивило. А когда я услышал на болотах
крики,  то,  естественно,  встревожился  за  него.  Кстати,  --
Стэплтон  снова  перевел  взгляд  с меня на Холмса,--кроме этих
криков, вы ничего не слышали?
     -- Нет, -- сказал Холмс. -- А вы?
     -- Тоже нет.
     -- Тогда зачем об этом спрашивать?
     -- Ах,  вы  же  знаете,  что  у  нас  тут  рассказывают  о
призрачной  собаке  и  тому  подобных  чудесах! Здешние фермеры
говорят, будто бы она бегает каждую ночь по болотам.  Вот  я  и
интересуюсь: может быть, вы слышали ее?
     -- Нет, мы ничего такого не слышали, -- сказал я.
     -- А как вы объясните гибель этого несчастного?
     -- Я  уверен,  что у него помутился рассудок от страха, от
постоянной опасности быть пойманным. Вероятно, бегал по болотам
в припадке сумасшествия и в  конце  концов  упал  под  откос  и
сломал себе шею.
     -- Да,  это  вполне  правдоподобно,  --  сказал Стэплтон и
вздохнул с явным облегчением. -- А  что  об  этом  думаете  вы,
мистер Шерлок Холмс?
     -- Какая  догадливость!  --  сказал  мой друг, отвесив ему
низкий поклон.
     -- Мы давно вас поджидаем, с  тех  самых  пор,  как  здесь
появился  доктор  Уотсон.  И  вы  вовремя приехали -- как раз к
трагедии.
     -- Да, в самом деле!  Я  уверен,  что  мой  друг  даст  ей
правильное  объяснение.  А  я уеду завтра в Лондон с неприятным
осадком в душе.
     -- Как! Вы завтра уезжаете?
     -- Собираюсь.
     -- Но  ваш  приезд,  конечно,  прольет  свет  на  все  эти
события, которые поставили нас буквально в тупик.
     Холмс пожал плечами:
     -- Успех  не  всегда  дается нам в руки. При расследовании
надо опираться на факты, а не на легенды и слухи. У меня что-то
ничего не получается из этого дела.
     Мой друг говорил  самым  естественным  и  самым  спокойным
тоном. Стэплтон взглянул на него внимательно, пристально. Потом
обратился ко мне:
     -- Я  охотно  предложил  бы перенести тело к нам в дом, но
моя сестра так  перепугается,  что,  пожалуй,  лучше  этого  не
делать.  Давайте  прикроем ему чем-нибудь лицо и оставим здесь.
До утра с ним ничего не случится.
     Так и было сделано. Мы  с  Холмсом  отклонили  предложение
Стэплтона зайти в Меррипит-хаус и, предоставив ему возвращаться
домой в одиночестве, пошли к Баскервиль-холлу. Пройдя несколько
шагов, мы оглянулись и увидели его фигуру, медленно удаляющуюся
в  глубь болот, а дальше, позади нее, единственное черное пятно
на посеребренном луной склоне -- там, где лежал погибший  такой
страшной смертью человек.
     -- Наконец-то  мы схватились врукопашную! -- сказал Холмс,
шагая рядом со мной.-- Но какая выдержка! Как быстро он овладел
собой! А ведь удар был поистине ошеломляющий  --  увидеть,  что
твоей  жертвой  пал совсем не тот человек, которого ты намечал.
Я, Уотсон, говорил вам об этом в Лондоне и повторяю сейчас: нам
еще  не  приходилось  скрещивать  рапиры  с   более   достойным
противником.
     -- Все-таки жалко, что он нас увидел!
     -- Я  сначала сам об этом пожалел! Но, в конце концов, что
ж поделаешь!
     -- А как вы думаете,  встреча  с  вами  отразится  на  его
планах?
     -- Да,  он  будет  действовать с еще большей осторожностью
или же решится на какой-нибудь отчаянный шаг. Как и большинство
незаурядных   преступников,   Стэплтон,    вероятно,    слишком
полагается  на свою хитрость и воображает, что обвел нас вокруг
пальца.
     -- Почему же вы не хотите арестовать его?
     -- Мой дорогой Уотсон! Вы человек действия. Ваши инстинкты
толкают вас на самые решительные меры. Ну хорошо, допустим, что
ночью он будет арестован. А что это  даст  нам?  Мы  ничего  не
сможем  доказать. Вот в чем дьявольская хитрость этого замысла!
Если б  пособником  Стэплтона  был  человек,  мы  бы  раздобыли
кое-какие улики, но попробуйте вытащить на свет божий огромного
пса! Разве это поможет нам затянуть петлю на шее его хозяина?
     -- Но ведь состав преступления налицо?
     -- Ничего подобного! Всё это одни догадки и предположения.
Нас поднимут  на  смех  в  суде,  если  мы  явимся туда с такой
фантастической историей и подкрепим ее такими уликами.
     -- А сэр Чарльз?
     -- Найден  мертвым,  следов   насильственной   смерти   не
обнаружено. Мы-то с вами знаем, что он умер от страха, и знаем,
что  его  напугало. Но как убедить в этом тех двенадцать тупиц,
которые  будут  присяжными  заседателями?   На   чем   основано
предположение,  что  тут замешана какая-то собака? Где следы ее
укусов? Мы с  вами  опять-таки  знаем,  что  собаки  не  кусают
мертвых  и  что  сэр  Чарльз  умер  до  того,  как  она на него
кинулась. Но ведь это надо доказать, а доказывать нам нечем.
     -- Ну, а сегодняшняя ночь?
     -- Она ничего  особенного  не  дала.  Прямой  связи  между
собакой и гибелью каторжника все-таки нет. Никто этой собаки не
видел.  Правда,  мы ее слышали, но у нас нет доказательств, что
она гналась за каторжником. Полное отсутствие мотивировки! Нет,
друг  мой,  факт  остается  фактом:  состава  преступления   мы
установить  не  можем,  но,  чтобы  сделать это, стоит пойти на
любой риск.
     -- Что же вы намерены предпринять?
     -- Я возлагаю большие  надежды  на  миссис  Лауру  Лайонс.
Когда истинное положение дел станет ей известно, она окажет нам
серьезную  помощь. Кроме того, у меня есть и другой план. Но не
надо загадывать вперед, хотя я  все-таки  надеюсь,  что  завтра
победа будет за мной.
     Больше  мне  ничего  не  удалось  выведать от Холмса, и до
самых ворот Баскервиль-холла он шел молча, погруженный  в  свои
думы.
     -- Вы зайдете?
     -- Да.  Теперь  уж не имеет смысла скрываться. Но еще одно
слово,  Уотсон.  Не  говорите  сэру  Генри  о   собаке.   Пусть
приписывает  смерть  Селдена  тем же причинам, которые старался
подсказать нам Стэплтон.  Так  ему  будет  легче  перенести  то
испытание,  что  ждет  его  завтра,  когда  он пойдет обедать в
Меррипит-хаус, если я правильно цитирую ваш последний отчет.
     -- Но меня тоже туда звали.
     -- Тогда вам придется  отказаться  от  приглашения.  Пусть
идет  один,  это  легко  устроить...  Ну-с,  так.  К  обеду мы,
наверно, опоздали, но к ужину пришли в самый раз.

     Глава XIII. СЕТИ РАССТАВЛЕНЫ

     Сэр Генри не столько удивился, сколько обрадовался  своему
новому  гостю,  так  как  был  уверен,  что,  узнав  о событиях
последних дней, Шерлок Холмс не усидит в Лондоне. Тем не  менее
баронет  изумленно поднял брови, когда выяснилось, что мой друг
явился без багажа и даже  не  дает  себе  труда  объяснить  его
отсутствие.  Холмса  тут  же  снабдили  всем  необходимым, и за
поздним ужином мы поведали баронету ту часть своих приключений,
которую ему следовало знать. Но до этого мне пришлось выполнить
одну тяжкую обязанность -- сообщить  Бэрримору  и  его  жене  о
гибели  Селдена.  Дворецкий  принял это известие с нескрываемым
чувством облегчения, но миссис Бэрримор горько плакала,  закрыв
лицо   передником.   В   глазах  всего  мира  этот  Селден  был
преступником, чем-то средним между дьяволом  и  зверем,  а  она
по-прежнему   видела   в   нем  озорного  мальчугана,  ребенка,
цеплявшегося в детстве за ее руку.  Поистине  чудовищем  должен
быть  человек,  если  не  найдется женщины, которая оплачет его
смерть!
     -- С тех пор как вы уехали, Уотсон,  я  все  сижу  дома  и
пропадаю   с   тоски,   --  сказал  баронет.--  Надеюсь,  такое
послушание мне зачтется? Если б не данное вам слово не выходить
на болота, я  бы  провел  вечер  гораздо  веселее,  потому  что
Стэплтон прислал мне записку с приглашением.
     -- Да,  вы  провели  бы вечер гораздо веселее, я в этом не
сомневаюсь, -- сухо сказал Холмс. -- Кстати, вы,  вероятно,  не
цените, что, глядя на человека со сломанной шеей, мы оплакивали
вас?
     Сэр Генри широко открыл глаза:
     -- Это почему же?
     -- Потому,  что  злосчастный  каторжник  был  в  костюме с
вашего плеча. Он получил его от  Бэрримора,  у  которого  могут
быть из-за этого серьезные неприятности с полицией.
     -- Нет,  вряд  ли.  Насколько я помню, там не было никаких
меток.
     -- Ну что ж, его счастье, да и ваше тоже, поскольку вы все
замешаны в противозаконных деяниях. В сущности говоря, мне  как
добросовестному  сыщику  следовало бы немедленно арестовать всю
вашу компанию. Обличающим  документом  могут  послужить  письма
Уотсона.
     -- Расскажите  лучше,  как  обстоит  наше дело? -- спросил
баронет. -- Удалось ли вам разобраться в этой  путанице?  Мы  с
Уотсоном с чем приехали, с тем и сидим -- ничего не разузнали.
     -- Я   думаю,   что   в  самом  ближайшем  будущем  многое
выяснится. Дело на редкость  трудное  и  запутанное.  Для  меня
некоторые  пункты до сих пор покрыты мраком... Но он рассеется,
непременно рассеется.
     -- Уотсон, вероятно, уже рассказывал вам  о  том,  что  мы
слышали  на болотах. Так что это не пустое суеверие. Мне а свое
время  приходилось  иметь  дело  с  собаками,  и  тут  меня  не
проведешь  --  собачий  вой  нельзя не узнать. Если вам удастся
надеть намордник на этого пса и посадить его на цепь, то я буду
считать вас величайшим сыщиком в мире.
     -- Будет он и  в  наморднике,  будет  и  на  цепи,  только
помогите мне.
     -- Я сделаю все, что вы прикажете.
     -- Прекрасно! Но я потребую слепого повиновения без всяких
"зачем" и "почему".
     -- Как вам будет угодно.
     -- Если  вы  соглашаетесь  на  это, тогда мы разрешим нашу
задачу. Я не сомневаюсь, что...
     Холмс осекся на полуслове и  устремил  пристальный  взгляд
куда-то  поверх  моей головы. Лампа светила ему прямо в лицо --
неподвижное, застывшее, словно лицо  классической  статуи.  Оно
было олицетворением тревоги и настороженности.
     -- Что  случилось?  -- в один голос воскликнули мы с сэром
Генри.
     Холмс перевел взгляд на нас,  и  я  почувствовал,  что  он
старается  подавить  свое волнение. Его лицо по-прежнему ничего
не выражало, но глаза светились торжеством.
     -- Простите меня, но я не мог сдержать  свой  восторг,  --
сказал  он,  показывая на портреты, висевшие на противоположной
стене. -- Уотсон утверждает, что я ничего не смыслю в живописи,
но  это  в  нем  говорит  чувство  соперничества,  так  как  мы
расходимся  в  своих оценках произведений искусства. А портреты
на самом деле великолепные.
     -- Рад слышать, -- сказал сэр Генри, с удивлением глядя на
моего друга. -- Я в картинах мало что понимаю. Вот  лошадь  или
бычок  --  другое  дело. Но кто бы мог подумать, что у вас есть
время интересоваться искусством !
     -- Не беспокойтесь, хорошую вещь я всегда замечу. Бьюсь об
заклад, что вон та дама в  голубом  шелковом  платье  --  кисти
Неллера.  А  толстый  джентльмен  в парике, безусловно, написан
Рейнольдсом. Это, вероятно, фамильные портреты?
     -- Да, все до одного.
     -- И вы знаете их по именам?
     -- Бэрримор долго натаскивал меня по этому предмету, и  я,
кажется, могу ответить свой урок без запинки.
     -- Кто этот джентльмен с подзорной трубой?
     -- Это контр-адмирал Баскервиль, служивший в Вест-Индии. А
вот тот,  в  синем  сюртуке  и  со  свитком в руках, сэр Вильям
Баскервиль, председатель комиссии Палаты общин при Питте16.
     -- А  этот  кавалер  напротив  меня,  в  черном  бархатном
камзоле с кружевами?
     -- О!  С  ним вы должны познакомиться. Это и есть виновник
всех бед -- злодей Гуго, положивший  начало  легенде  о  собаке
Баскервилей. Мы его, вероятно, не скоро забудем.
     Я смотрел на портрет с интересом и некоторым недоумением.
     -- Боже  мой!  -- сказал Холмс. -- А ведь по виду он такой
спокойный, тихонький. Правда, в глазах есть  что-то  бесовское.
Но  я  представлял  себе  вашего  Гуго  эдаким дюжим молодцом с
разбойничьей физиономией.
     -- Портрет подлинный, в этом не  может  быть  ни  малейших
сомнений.  Сзади  на  полотне написано его имя и дата -- тысяча
шестьсот сорок седьмой год.
     Весь  остальной  вечер  Холмс  говорил  мало,  но  портрет
беспутного  Гуго  словно  приковывал его к себе, и за ужином он
почти не отрывал от него глаз. Однако ход  мыслей  моего  друга
стал  ясен мне только тогда, когда сэр Генри ушел к себе. Холмс
захватил свечу со своего ночного столика и,  вернувшись  вместе
со  мной  в  пиршественный  зал,  поднес  ее  к потемневшему от
времени портрету.
     -- Вы ничего особенного не зам