лать
его   в  сумасшедший  дом,  либо  у  него  обнаружили  болезнь,
требовавшую изоляции. Иных приемлемых объяснений я придумать не
мог. Таким  образом,  предстояло  сравнить  и  проанализировать
каждый из этих трех вариантов.
     Версия  о  преступлении не выдерживала серьезной проверки.
Нераскрытых преступлений в этом районе не было.  Я  это  твердо
знал.  Если  же  речь  шла  о  не  раскрытом пока преступлении,
интересы семьи, несомненно, потребовали бы поскорее  отделаться
от  виновника  и отправить его за границу, а не прятать в доме.
Поведение семьи казалось мне необъяснимым.
     Более  правдоподобной  выглядела  версия  о  сумасшествии.
Присутствие   второго   человека   во   флигеле   давало  повод
предполагать, что вместе с Годфри живет санитар. Тот факт, что,
выходя, он закрыл за собой дверь на  замок,  лишь  подтверждало
подобную    возможность    и   свидетельствовало   о   каких-то
ограничениях,  наложенных  на  больного.  Вместе  с   тем   эти
ограничения,  видимо. не носили слишком строгий характер, иначе
молодой человек не мог бы выйти из флигеля, чтобы взглянуть  на
своего  приятеля.  Вы  помните, мистер Додд, меня интересовало,
какую газету или журнал читал мистер Кент. Я  утвердился  бы  в
своем   предположении,   если  бы  это  оказался  "Ланцет"  или
"Британский   медицинский   журнал".    Душевнобольной    может
оставаться   в   частном   доме,   если  за  ним  присматривает
медицинский работник и предупреждены соответствующие власти. Но
тогда к чему вся  эта  таинственность  в  поведении  Эмсвортов?
Объяснения я не находил.
     Оставалась   третья  версия,  почти  невероятная,  но  все
ставившая  на  свои  места.  Проказа  в  Южной   Африке   очень
распространена,  и  вполне  возможно, что в результате какой-то
нелепой случайности  юноша  заразился  страшной  болезнью.  Это
поставило  его родителей в исключительно трудное положение, так
как они, естественно, не хотели,  чтобы  их  сына  изолировали.
Оставался  один  выход:  постараться  сохранить постигшее семью
несчастье в тайне, не допустить возникновения слухов и избежать
вмешательства  властей.   Не   представляло   трудности   найти
надежного  медицинского  работника, готового за соответствующее
вознаграждение взять на себя уход за больным. Наконец, не  было
никаких  оснований  отказывать  больному  в  некоторой  свободе
передвижения с наступлением темноты. Что касается  белого  лица
юноши,  то  именно побеление кожи является одним из последствий
заболевания проказой.
     Это предположение показалось мне  настолько  убедительным,
что  я решил действовать так, словно оно уже подтвердилось. Мои
последние сомнения рассеялись, когда я заметил, что Ральф носил
еду в перчатках, пропитанных дезинфицирующим  средством.  Всего
лишь  одним  словом,  сэр,  я  дал  вам  понять, что ваш секрет
раскрыт. Я мог бы произнести это слово, но предпочел
     написать, так  как  хотел  показать  вам,  что  мне  можно
довериться.
     Я  уже заканчивал свое краткое сообщение, когда раскрылась
дверь  и  в  ней   появилась   аскетическая   фигура   великого
дерматолога.  На  этот  раз  черты  его  лица,  напоминавшего в
обычное время  лик  сфинкса,  не  казались  суровыми,  а  глаза
светились теплотой. Он не спеша подошел к полковнику Эмсворту и
пожал ему руку.
     -- Чаще  всего я приношу плохие вести, -- сказал он, -- но
на этот раз пришел с хорошей новостью. Это не проказа. -- Что?!
     -- Бесспорный случай псевдопроказы,  или  ихтиоза,  иногда
еще  называемого "рыбьей чешуей". Это вызывающее отвращение и с
трудом поддающееся излечению заболевание кожи,  к  счастью,  не
заразно.  Да, мистер Холме, сходство поразительное! Но можно ли
его назвать случайным? Разве нельзя предположить,  что  нервное
потрясение,    которое    пережил    молодой    человек   после
соприкосновения с прокаженными, как раз и вызвало подобие того,
чего  он  так  боялся?  Во  всяком  случае   гарантирую   своей
профессиональной   репутацией...  Что  это?  Дама  в  обмороке!
Побудьте с ней, мистер Кент, пока она не придет в себя. Это  от
радости.


     Артур Конан-Дойль.
     Морской договор


     Июль того года, когда  я  женился,  памятен  мне  по  трем
интересным   делам.   Я   имел   честь  присутствовать  при  их
расследовании. В моих дневниках они называются: "Второе пятно",
"Морской договор" и  "Усталый  капитан".  Первое  из  этих  дел
связано  с  интересами  высокопоставленных  лиц, в нем замешаны
самые знатные семейства королевства, так что долгие  годы  было
невозможно  предать  его гласности. Но именно оно наиболее ясно
иллюстрирует  аналитический  метод  Холмса,  который   произвел
глубочайшее   впечатление  на  всех,  кто  принимал  участие  в
расследовании. У меня  до  сих  пор  хранится  почти  дословная
запись  беседы,  во  время  которой  Холме  рассказал  все, что
доподлинно произошло, месье Дюбюку из парижской полиции и Фрицу
фон Вальдбауму,  известному  специалисту  из  Данцига,  которые
потратили   немало   энергии,   распутывая   нити,  оказавшиеся
второстепенными. Но только когда наступит новый век, рас-
     сказать этот случай можно будет безо всякого ущерба 1  для
кого бы то ни было. А сейчас мне хотелось бы рассказать историю
с   морским  договором.  Это  дело  в  свое  время  тоже  имело
государственное значение, и  в  нем  есть  несколько  моментов,
придающих ему совершенно уникальный характер.
     Еще  в  школьные годы я сдружился с Перси Фелпсом, который
был почти что моим ровесником, но опередил меня на два  класса.
У  него  были  блестящие  способности  --  он получал почти все
школьные премии и за выдающиеся успехи был удостоен  стипендии,
которая позволила ему добиться триумфа и в Кембридже. Помнится,
у  него были большие родственные связи. Еще в ^ школе мы знали,
что  брат  его  матери  лорд  Холдхэрст  --   крупный   деятель
консервативной  партии.  Но тогда это знатное родство приносило
ему мало пользы; напротив, было очень забавно  вывалять  его  в
пыли  на  спортивной  площадке или ударить ракеткой ниже спины.
Другое дело, когда он ступил  на  путь  самостоятельной  жизни.
Краем  уха  я  слышал,  что  благодаря  своим  способностям ' и
влиянию  дяди  он  получил   хорошее   место   в   министерстве
иностранных  дел.  Но  затем  я совершенно забыл о нем, пока не
получил следующего письма:
     Брайарбрэ, Уокинг.
     Дорогой  Уотсон,  я  не   сомневаюсь,   что   вы   помните
"Головастика"  Фелпса,  который учился в пятом классе, когда вы
бы- ; ли в третьем. Возможно даже. вы  слышали,  что  благодаря
влиянию  моего  дяди я получил хорошую должность в министерстве
иностранных дел и был в доверии  и  чести,  пока.  на  меня  не
обрушилось ужасное несчастье, погубившее мою карьеру.
     Нет   надобности   писать   обо  всех  подробностях  этого
кошмарного происшествия. Если вы снизойдете  до  моей  просьбы,
мне все равно придется вам рассказать все от начала до конца.
     Я только что оправился от нервной горячки, которая длилась
два месяца,  и  я  все  еще слаб. Не могли бы вы навестить меня
вместе с  вашим  другом,  мистером  Холмсом?  Мне  бы  хотелось
услышать  его  мнение  об  этом  деле,  хотя  авторитетные лица
утверждают, что  ничего  больше  поделать  нельзя.  Пожалуйста,
приезжайте с ним как. можно скорее. Пока я живу в этом. ужасном
неведении, мне каждая минута кажется часом.
     Объясните  ему,  что если я не обратится к нему прежде, то
не потому, что я не ценил его таланта, а потому, что, с тех пор
лак на меня обрушился  этот  удар,  я  все  время  находился  в
беспамятстве.  Теперь  сознание  вернулось ко мне, хотя я и. не
слишком уверенно чувствую себя, так как боюсь рецидива.  Я  еще
так  слаб,  что  могу,  как вы видите, только диктовать. Прошу
вас, приходите вместе с вашим другом.
     Ваш школьный товарищ Перси Фелпс.
     Что-то в его письме тронуло меня, было что-то жалостное  в
его   повторяющихся   просьбах   привезти  Холмса.  Попроси  он
что-нибудь неисполнимое, я и тогда постарался бы все  для  него
сделать,  но  я знал, как Холме любит свое искусство, знал, что
он всегда готов прийти на помощь тому, кто в нем нуждается. Моя
жена согласилась со мной, что нельзя терять ни минуты, и вот  я
тотчас  после  завтрака оказался еще раз в моей старой квартире
на Бейкер-стрит.
     Холме сидел  в  халате  за  приставным  столом  и  усердно
занимался какими-то химическими исследованиями. Над голубоватым
пламенем  бунзеновской  горелки  в  большой  изогнутой  реторте
неистово  кипела  какая-то  жидкость,  дистиллированные   капли
которой падали в двухлитровую мензурку. Когда я вошел, мой друг
даже  не  поднял  головы, и я, видя, что он занят важным делом,
сел в кресло и принялся ждать.
     Он окунал стеклянную пипетку  то  в  одну  бутылку,  то  в
другую,  набирая  по  нескольку  капель  жидкости  из каждой, и
наконец перенес пробирку со смесью на письменный стол. В правой
руке он держал полоску лакмусовой бумаги.
     -- Вы пришли в  самый  ответственный  момент,  Уотсон,  --
сказал  Холме.  -- Если эта бумага останется синей, все хорошо.
Если она станет красной, то это будет стоить человеку жизни.
     Он окунул полоску в пробирку, и она мгновенно окрасилась в
ровный грязновато-алый цвет.
     -- Гм, я так и думал! -- воскликнул он. -- Уотсон, я  буду
к  вашим  услугам  через  минуту. Табак вы найдете в персидской
туфле.
     Он повернулся  к  столу  и  написал  несколько  телеграмм,
которые  тут  же  вручил  мальчику-слуге.  Затем  сел  на стул,
стоявший против моего кресла, поднял колени и,  сцепив  длинные
пальцы, обхватил руками худые, длинные ноги.
     -- Самое   обыкновенное   убийство,   --   сказал  он.  --
Догадываюсь,  что  вы  принесли  кое-что  получше.  Вы  вестник
преступлений, Уотсон. Что у вас?
     Я  дал  ему  письмо,  которое он прочел самым внимательным
образом.
     -- В нем сообщается не слишком много,  верно?  --  заметил
он,  отдавая  письмо.  --  Почти  ничего.  --  И  все же почерк
интересный. -- Но это не его почерк. -- Верно. Писала  женщина!
-- Да нет, это мужской почерк!
     -- Нет,   писала   женщина,  и  притом  обладающая  редким
характером. Видите ли, знать в начале  расследования,  что  ваш
клиент,   к   счастью  или  на  свою  беду,  тесно  общается  с
незаурядной личностью, -- это уже много. Если вы готовы, то  мы
тотчас  отправимся в Уокинг и встретимся с этим попавшим в беду
дипломатом и с дамой, которой он диктует свои письма.
     На Ватерлоо мы удачно сели на ранний поезд  и  меньше  чем
через  час  оказались среди хвойных лесов и вересковых зарослей
Уокинга. Усадьба Брайарбрэ находилась в нескольких минутах ходу
от станции. Мы послали свои визитные карточки, и нас провели  в
гостиную, обставленную элегантной мебелью, куда через несколько
минут  вошел  довольно  полный  человек,  принявший  нас  очень
радушно. Ему было уже лет за  тридцать  пять,  но  из-за  очень
румяных  щек  и веселых глаз он производил впечатление пухлого,
озорного мальчугана.
     -- Я рад, что  вы  приехали,  --  сказал  он,  экспансивно
.пожимая  наши  руки.  --  Перси  все  утро  спрашивает  о вас.
Бедняга, он цепляется за любую соломинку. Его  отец  с  матерью
просили   меня   встретить  вас,  потому  что  им  больно  даже
упоминание об этом деле.
     -- Мы пока еще ничего не знаем, -- заметил Холме. -- Как я
догадываюсь, вы не член этой семьи.
     Наш  новый  знакомый   удивился,   но,   посмотрев   вниз,
рассмеялся.  --  Вы,  разумеется, увидели монограмму "Дж. Г." у
меня на брелоке, -- сказал он. -- А я уже было поразился  вашей
проницательности. Я Джозеф Гаррисон, н так как Перси собирается
жениться  на  моей  сестре  Энни,  то буду его родственником по
крайней мере со стороны жены.  Сестру  мою  вы  увидите  в  его
комнате  --  последние  два месяца она нянчит его, как ребенка.
Пожалуй, нам  лучше  пройти  к  нему  тотчас:  он  ждет  вас  с
нетерпением.
     Комната,  в которую нас провели, была на том же этаже, что
и гостиная. Это  была  полугостиная-полуспаль-ня,  в  ней  было
много   цветов.   Теплый   летний  воздух,  напоенный  садовыми
ароматами, вливался в раскрытое окно,  у  которого  на  кушетке
лежал очень бледный и изможденный молодой человек.
     Когда мы вошли, сидевшая рядом с ним женщина встала.
     -- Я пойду. Перси? -- спросила она. Он схватил ее за руку,
чтобы удержать. -- Здравствуйте, Уотсон, -- сказал он сердечно.
-- Вы  отпустили  усы -- я бы ни за что не узнал вас, да и меня
узнать мудрено. А это, наверно, ваш знаменитый друг  --  мистер
Шерлок Холме?
     Я  коротко  представил  Холмса,  и  мы  оба  сели. Толстый
молодой человек  вышел,  но  его  сестра  осталась  с  больным,
который  не  выпускал  ее руки. Это была женщина примечательной
внешности --  с  красивым  смугловатым  цветом  лица,  большими
черными миндалевидными глазами и копной иссиня-черных волос, но
для  своего  небольшого  роста  она  была,  пожалуй,  несколько
полновата. По контрасту с ее яркими красками  бледное  лицо  ее
жениха казалось еще более осунувшимся, изможденным.
     -- Я  нс  хочу,  чтобы  вы  теряли  время,  --  сказал он,
приподнявшись на кушетке, -- и сразу  перейду  к  делу.  Я  был
счастливым   и   преуспевающим  человеком,  мистер  Холме.  Уже
готовилась моя свадьба, как вдруг ужасная  беда  разрушила  все
мои жизненные планы.
     Уотсон,  наверно, говорил вам, что я служил в министерстве
иностранных  дел  и  благодаря  влиянию   моего   дяди,   лорда
Холдхэрста,   быстро  получил  ответственную  должность.  Когда
дядюшка   стал   министром   иностранных   дел    в    нынешнем
правительстве,  он  стал давать мне ответственные поручения, и,
так как я выполнял их с неизменным успехом, он в  конце  концов
совершенно  уверился  в  моих  способностях  н  дипломатическом
такте.
     Примерно десять недель назад, а точнее, двадцать  третьего
мая,  он  вызвал меня к себе в кабинет н, похвалив за старание,
сказал, что хочет поручить мне новое ответственное дело.
     "Вот это, -- сказал он, беря серый свиток бумаги со стола,
-- -оригинал тайного договора между Англией и Италией, сведения
о котором уже просочились, к сожалению, в  печать.  Чрезвычайно
важно,  чтобы  в  дальнейшем никакой утечки информации не было.
Французское  или  русское  посольства  заплатили  бы   огромные
деньги, чтобы узнать содержание этого документа. Я бы предпочел
не  вынимать  его  из ящика моего письменного стола, если бы не
было настоятельной необходимостью снять с него копию.  В  вашем
кабинете есть сейф?" "Да, сэр".
     "Тогда  возьмите  договор  и  заприте  его  в сейфе. Я дам
указание, чтобы вам разрешили остаться, когда все уйдут,  и  вы
сможете  снять  копию,  не  спеша и не боясь, что за вами будут
подглядывать. Когда вы все кончите, заприте и оригинал и  копию
в  сейф  и  завтра утром вручите их мне лично". Я взял документ
и...
     -- Простите, -- перебил его Холме,  --  вы  были  один  во
время  разговора?  -- Совершенно один. -- В большой комнате? --
Футов тридцать на тридцать. -- Посередине ее? -- Да,  примерно.
-- И говорили тихо?
     -- Дядя  всегда  говорит  очень  тихо. А я почти ничего не
говорил.
     -- Спасибо,  --   сказал   Холме,   закрывая   глаза.   --
Пожалуйста, продолжайте.
     -- Я  сделал точно так, как он мне велел, и подождал, пока
уйдут клерки. Один из  клерков,  работавших  со  мной  г  одной
комнате,  Чарльз Горо, не управился вовремя со (всей работой, и
поэтому я решил сходить пообедать. Когда  я  вернулся,  он  уже
ушел.  Мне не терпелось по-скорее закончить работу: я знал, что
Джозеф -- мистер Гаррисон, которого вы только что видели, --  в
городе и что он поедет в Уокинг одиннадцатичасовым поездом. И я
тоже хотел поспеть на этот поезд.
     С  первого  же  взгляда  я  понял,  что  дядя нисколько не
преувеличил значения договора. Не вдаваясь в подробности,  могу
сказать,   что   им   определялась  позиция  Великобритании  по
отношению к  Тройственному  союзу  и  предопределялась  будущая
политика  нашей  страны па тот случай, если французский флот по
своей боевой мощи превзойдет  в  Средиземном  море  итальянский
флот. В договоре трактовались вопросы, имеющие отношение только
к   военно-морским   делам.  В  конце  стояли  подписи  высоких
договаривающихся сторон. Я  пробежал  глазами  договор  и  стал
переписывать его.
     Это  был  пространный  документ, написанный на французском
языке и насчитывающий двадцать  шесть  статей.  Я  писал  очень
быстро, но к девяти часам одолел всего лишь девять статей и уже
потерял  надежду  попасть  на  поезд.  Я  хотел  спать  и плохо
соображал, потому что плотно пообедал, да  и  сказывался  целый
день  работы.  Чашка  кофе  взбодрила  бы  меня.  Швейцар у нас
дежурит всю ночь в маленькой комнате возле  лестницы  и  обычно
варит  на  спиртовке кофе для тех сотрудников, которые остаются
работать в неурочное время. И я звонком вызвал его.
     К моему удивлению,  на  звонок  пришла  высокая,  плотная,
пожилая женщина в фартуке. Это была жена швейцара, работающая у
нас уборщицей, и я попросил ее сварить кофе.
     Переписав  еще  две  статьи,  я  почувствовал,  что совсем
засыпаю, встал и прошелся по комнате, чтобы размять ноги.  Кофе
мне  еще  не принесли, и я решил узнать, в чем там дело. Открыв
дверь, я вышел в коридор. Из  комнаты,  где  я  работал,  можно
пройти к выходу только плохо освещенным коридором. Он кончается
изогнутой  лестницей, спускающейся в вестибюль, где находится к
комнатка  швейцара.  Посередине  лестницы  есть  площадка,   от
которой  под  прямым  углом  отходит еще один коридор. По нему,
минуя  небольшую  лестницу,  можно  пройти  к  боковому  входу,
которым  пользуются  слуги  и клерки, когда они идут со стороны
Чарльз-стрит  и  хотят  сократить  путь.  Вот  примерный   план
помещения:
     -- Спасибо.  Я  внимательно  слушаю  вас, -- сказал Шерлок
Холме.
     -- Вот  что  очень  важно.  Я  спустился  по  лестнице   в
вестибюль,   где   нашел  швейцара,  который  крепко  спал.  На
спиртовке,  брызгая  водой  на  пол,  бешено  кипел  чайник.  Я
протянул  было  руку, чтобы разбудить швейцара, который все еще
крепко спал, как вдруг над его головой громко зазвонил  звонок.
Швейцар, вздрогнув, проснулся.
     "Это  вы,  мистер  Фелпс!" -- сказал он, смущенно глядя на
меня.
     "Я сошел вниз, чтобы узнать, готов ли кофе". "Я варил кофе
и уснул, сэр, -- сказал он, взглянул на меня и уставился на все
еще раскачивающийся   звонок.   Лицо   его   выражало   крайнее
изумление.  --  Сэр, если вы здесь, то кто же тогда звонил?" --
спросил он.
     "Звонил? -- переспросил я. -- Что вы имели в виду? Что это
значит?"
     "Этот звонок из той комнаты, где вы работаете". Мое сердце
словно  сжала  ледяная  рука.  Значит,  сейчас  кто-то  есть  в
комнате,  где  лежит на столе мой драгоценный договор. Что было
духу я понесся вверх по лестнице, по коридору.  В  коридоре  не
было  никого,  мистер  Холме.  Не  было никого и в комнате. Все
лежало на своих местах, кроме доверенного мне документа, --  он
исчез со стола. Копия была на столе, а оригинал пропал.
     Холме откинулся на спинку стула и потер руки. Я видел, что
дело это захватило его.
     -- Скажите, пожалуйста, а что вы сделали потом? -- спросил
он.
     -- Я   мигом   сообразил,   что  похититель,  по-видимому,
поднялся наверх,  войдя  в  дом  с  переулка.  Я  бы,  наверно,
встретился с ним, если бы он шел другим путем.
     -- А  вы  убеждены,  что  он  не  прятался все это время в
комнате или в коридоре, который, по  вашим  словам,  был  плохо
освещен?
     -- Это  совершенно  исключено.  В  комнате или коридоре не
спрячется и мышь. Там просто негде прятаться. -- Благодарю вас.
Пожалуйста,  продолжайте.   --   Швейцар,   увидев   по   моему
побледневшему  лицу, что случилась какая-то беда, тоже поднялся
наверх. Мы оба бросились вон из комнат