адеюсь,  вы чувствуете себя не так уж
плохо?
     Последнее замечание  было  адресовано  самому  фон  Борку,
который  сперва  долго  ловил  воздух  ртом,  задыхался и часто
мигал, но теперь лежал неподвижно и слушал то, что  рассказывал
Холмс.
     Вдруг  его  лицо  исказилось  яростью, и тут полился целый
поток  немецких  ругательств.  Пока  пленник  бранился,   Холмс
продолжал быстро и деловито просматривать документы.
     -- Немецкий  язык,  хотя  и  лишенный музыкальности, самый
выразительный из всех языков, -- заметил Холмс, когда фон  Борк
умолк,  очевидно,  выдохшись.  -- Эге, кажется, еще одна птичка
попадает в клетку! -- воскликнул он, внимательно вглядевшись  в
кальку  какого-то  чертежа.  -- Я давно держу этого казначея на
примете, но все же не думал, что он до такой  степени  негодяй.
Мистер фон Борк, нам придется ответить за очень многое.
     Пленник  с трудом приподнялся и смотрел на своего врага со
странной смесью изумления и ненависти.
     -- Я  с  вами  сквитаюсь,  Олтемонт,  --   проговорил   он
медленно,  отчеканивая  слова.  --  Пусть  на это уйдет вся моя
жизнь, но я с вами сквитаюсь.
     -- Милая старая песенка, -- сказал Холмс. --  Сколько  раз
слышал  я  ее  в  былые  годы!  Любимый  мотив блаженной памяти
профессора Мориарти. И полковник Себастьян Моран, как известно,
тоже любил ее напевать. А я вот жив по сей день и развожу  пчел
в Суссексе.
     -- Будь  ты  проклят,  дважды  изменник! -- крикнул немец,
делая  усилия  освободиться  от  ремней  и   испепеляя   Холмса
ненавидящим взглядом.
     -- Нет-нет,  дело  обстоит  не  так  ужасно,  -- улыбнулся
Холмс. -- Как вам  доказывает  моя  речь,  мистер  Олтемонт  из
Чикаго -- это, по существу, миф. Я использовал его, и он исчез.
     -- Тогда кто же вы?
     -- В   общем,   это  несущественно,  но  если  вы  уж  так
интересуетесь, мистер фон Борк, могу сказать, что я не  впервые
встречаюсь  с  членами вашей семьи. В прошлом я распутал немало
дел в Германии, и мое имя, возможно, вам небезызвестно.
     -- Хотел бы я его узнать, -- сказал пруссак угрюмо.
     -- Это я способствовал тому,  чтобы  распался  союз  между
Ирэн  Адлер  и покойным королем Богемии, когда ваш кузен Генрих
был посланником. Это я спас графа  фон  Графенштейна,  старшего
брата  вашей матери, когда ему грозила смерть от руки нигилиста
Копмана. Это я...
     Фон Борк привстал, изумленный.
     -- Есть только один человек, который...
     -- Именно, -- сказал Холмс.
     Фон Борк застонал и снова упал на диван.
     --- И почти вся информация шла от вас! --  воскликнул  он.
-- Чего  же  она стоит? Что я наделал! Я уничтожен, моя карьера
погибла без возврата!
     -- Материал у вас, конечно, не совсем надежный, --  сказал
Холмс. -- Он требует проверки, но времени у вас на то мало. Ваш
адмирал  обнаружит,  что новые пушки крупнее, а крейсеры ходят,
пожалуй, несколько быстрей, чем он ожидал.
     В отчаянии фон Борк вцепился в собственное горло.
     -- В свое  время  обнаружится,  несомненно,  и  еще  много
неточностей,  --  продолжал  Холмс.  --  Но  у  вас  есть  одно
качество, редкое среди немцев: вы спортсмен. Вы  не  будете  на
меня  в претензии, когда поймете, что, одурачив столько народу,
вы оказались наконец одурачены  сами.  Вы  старались  на  благо
своей   страны,   а  я  --  на  благо  своей.  Что  может  быть
естественнее? И кроме того, -- добавил он отнюдь  не  злобно  и
положив  руку  на плечо фон Борка, -- все же лучше погибнуть от
руки благородного врага. Бумаги все просмотрены,  Уотсон.  Если
вы  поможете  мне поднять пленника, я думаю, нам следует тотчас
же отправиться в Лондон.
     Сдвинуть фон Борка с  места  оказалось  нелегкой  задачей.
Отчаяние  удвоило  его  силы.  Наконец,  ухватив  немца с обеих
сторон за локти, два  друга  медленно  повели  его  по  садовой
дорожке -- той самой, по которой он всего несколько часов назад
шагал  с  такой горделивой уверенностью, выслушивая комплименты
знаменитого  дипломата.  После  непродолжительной  борьбы   фон
Борка,  все  еще  связанного  по  рукам  и  ногам,  усадили  на
свободное сиденье маленького "форда". Его  драгоценный  чемодан
втиснули рядом с ним.
     -- Надеюсь,    вам    удобно,   насколько   то   позволяют
обстоятельства? -- сказал Холмс, когда все было готово.  --  Вы
не  сочтете за вольность, если я разожгу сигару и суну ее вам в
рот?
     Но  все  эти  любезности  были   растрачены   впустую   на
взбешенного немца.
     -- Я  полагаю,  вы отдаете себе отчет в том, мистер Холмс,
что если ваше правительство одобрит ваши действия  в  отношении
меня, это означает войну?
     -- А  как  насчет  вашего правительства и его действий? --
спросил Холмс, похлопывая по чемодану.
     -- Вы частное лицо. У вас нет ордера  на  мой  арест.  Все
ваше поведение абсолютно противозаконно и возмутительно.
     -- Абсолютно, -- согласился Холмс.
     -- Похищение германского подданного...
     -- И кража его личных бумаг.
     -- В  общем,  вам  ясно,  в  каком  вы положении, вы и ваш
сообщник. Если я вздумаю позвать  на  помощь,  когда  мы  будем
проезжать деревню...
     -- Дорогой   сэр,   если  вы  вздумаете  сделать  подобную
глупость, вы, несомненно, нарушите  однообразие  вывесок  наших
гостиниц  и  трактиров,  прибавив  к  ним еще одну: "Пруссак на
веревке". Англичанин  --  создание  терпеливое,  но  сейчас  он
несколько  ощерился,  и  лучше не вводить его в искушение. Нет,
мистер фон Борк, вы тихо и спокойно проследуете вместе с нами в
Скотленд-Ярд, и оттуда, если желаете, посылайте за вашим другом
бароном фон Херлингом: как знать,  быть  может,  еще  сохранено
числящееся  за  вами  место  в  личном  составе посольства. Что
касается вас, Уотсон, вы, насколько я понял,  возвращаетесь  на
военную  службу,  так  что  Лондон  будет  вам по пути. Давайте
постоим вон там на террасе -- может,  это  последняя  спокойная
беседа, которой нам с вами суждено насладиться.
     Несколько минут друзья беседовали, вспоминая минувшие дни,
а их пленник тщетно старался высвободиться из держащих его пут.
Когда  они подошли к автомобилю, Холмс указал на залитое лунным
светом море и задумчиво покачал головой.
     -- Скоро подует восточный ветер, Уотсон.
     -- Не думаю, Холмс. Очень тепло.
     -- Эх, старина Уотсон! В этом переменчивом веке вы один не
меняетесь. Да, скоро поднимется такой  восточный  ветер,  какой
никогда  еще не дул на Англию. Холодный, колючий ветер, Уотсон,
и, может, многие из нас погибнут от его  ледяного  дыхания.  Но
все  же  он будет ниспослан Богом, и когда буря утихнет, страна
под солнечным  небом  станет  чище,  лучше,  сильнее.  Пускайте
машину,  Уотсон,  пора ехать. У меня тут чек на пятьсот фунтов,
нужно завтра предъявить его как можно раньше, а  то  еще,  чего
доброго, тот, кто мне его выдал, приостановит платеж.

     Примечания

     1  Огромный  (площадью около 3 га) павильон в Лондоне, где
устраиваются выставки, спортивные состязания и пр.
     2 Имеется в виду движение суфражисток.
     3 Английская военно-морская база в Шотландии.
     4  Дом  N  9  по  Карлтон-Террас   --   здание   немецкого
посольства.
     5  Памятник  герцогу Йоркскому (брату Георга IV) находится
рядом со зданием немецкого посольства.
     6 Главное произведение (лат.). 7 Шекспир, "Кориолан",  акт
V, сцена 6.
     8 Город на юге Ирландии.

     Перевод Н. Дехтеревой




     Артур Конан-Дойль. Алое кольцо

     I

     -- По-моему,  миссис  Уоррен,  у  вас нет серьезных причин
беспокоиться, -- сказал Шерлок Холмс, -- а мне,  человеку,  чье
время  в  какой-то  степени ценно, нет смысла ввязываться в эту
историю. Право же, у меня достаточно других занятий.  --  И  он
снова  взялся  за  свой  огромный альбом с газетными вырезками,
намереваясь вклеить в него и вписать в указатель какие-то новые
материалы.
     Но миссис Уоррен, упрямая и лукавая, как  всякая  женщина,
твердо стояла на своем.
     -- В  прошлом  году вы распутали дело одного моего жильца,
-- сказала она. -- Мистера Фэрдела Хоббса.
     -- О да, пустяковое дело.
     -- Но он, не переставая,  говорил  об  этом  --  про  вашу
доброту, сэр, про то, как вы сумели раскрыть тайну. Я вспомнила
его  слова  теперь,  когда  сама  брожу  в  потемках и окружена
тайной. Я уверена, вы найдете время, если только захотите.
     Холмс   поддавался   на   лесть   и,   надо   отдать   ему
справедливость, был человеком отзывчивым. Эти две силы побудили
его, вздохнув, безропотно положить на место кисточку для клея и
отодвинуться от стола вместе со своим креслом.
     -- Ну   что   ж,  миссис  Уоррен,  рассказывайте.  Вам  не
помешает, если я закурю? Спасибо. Уотсон, -- спички!  Насколько
я  понимаю,  вы обеспокоены тем, что ваш новый жилец не выходит
из своих комнат и вы никогда его не  видите?  Простите,  миссис
Уоррен,  но будь я вашим постояльцем, вы частенько не видели бы
меня неделями.
     -- Вы правы, сэр, только тут совсем другое.  Мне  страшно,
мистер  Холмс.  Я  не  сплю по ночам от страха. Слушать, как он
ходит там взад и вперед, с раннего утра и до позднего вечера, и
никогда его не  видеть  --  такого  мне  не  вынести.  Мой  муж
нервничает,  как  и  я,  но  он весь день на службе, а мне куда
деваться? Почему он прячется? Что он натворил? Кроме  служанки,
я одна с ним в доме, и мои нервы больше не выдерживают.
     Холмс  наклонился  к  женщине  и  положил ей на плечо свои
длинные, тонкие пальцы. Он, когда хотел, проявлял  чуть  ли  не
гипнотическую  способность  успокаивать. Взгляд женщины утратил
выражение  испуга,  а  черты  ее  взбудораженного  лица  обрели
присущую им обыденность. Она села в указанное Холмсом кресло.
     -- Если   я  берусь  распутать  загадку,  я  должен  знать
мельчайшие подробности, -- сказал он. -- Соберитесь с  мыслями.
Самая незначительная деталь может оказаться самой существенной.
Вы  говорите,  этот человек явился десять дней назад и заплатил
вам за квартиру и стол вперед за две недели?
     -- Он спросил, какие будут мои условия, сэр. Я ответила --
пятьдесят шиллингов в неделю. На верхнем этаже у меня небольшая
гостиная и спальня -- обособленная квартирка.
     -- Дальше?
     -- Он сказал: "Я буду платить вам  вдвое  больше  --  пять
фунтов в неделю, если вы согласитесь на мои условия". Я женщина
небогатая, сэр, мистер Уоррен зарабатывает мало, и такие деньги
для  меня  большое  подспорье.  Он тут же достал десятифунтовый
кредитный билет. "Вы будете  получать  столько  же  каждые  две
недели  в  течение долгого времени, если согласитесь, -- сказал
он, -- а нет -- так я с вами никаких дел больше не имею".
     -- И какие же он поставил условия?
     -- Так вот, сэр, он хотел  иметь  ключ  от  дома.  В  этом
ничего  удивительного  нет.  Жильцы  нередко имеют свой ключ. А
также, чтоб его предоставили самому себе,  и  никогда,  ни  при
каких обстоятельствах не тревожили.
     -- Но ведь и в этом нет ничего особенного.
     -- Так-то оно так, сэр, да надо меру знать. А тут какая уж
мера.  Он  у  нас  десять  дней,  и  ни я, ни мистер Уоррен, ни
служанка ни разу его не видели. Мы слышим, как он там  ходит  и
ходит  --  ночью,  утром,  днем, но из дому он выходил только в
первый вечер.
     -- О, значит, в первый вечер он выходил?
     -- Да, сэр, и вернулся очень поздно -- мы  все  уже  легли
спать.  Он предупредил, что придет поздно, и просил не запирать
дверь на задвижку. Я слышала, как он  поднимался  по  лестнице,
это было уже после полуночи.
     -- А как насчет еды?
     -- Он  особо  наказал,  чтоб  еду  ставили  на стул за его
дверью после того, как он  позвонит.  Когда  поест,  он  звонит
опять,  и  мы  забираем поднос с того же стула. А если ему надо
что-нибудь еще, он оставляет клочок бумаги, на котором написано
печатными буквами.
     -- Печатными буквами?
     -- Да, сэр, карандашом. Только одно слово и ничего больше.
Я принесла вам показать, вот: МЫЛО.  А  вот  еще:  СПИЧКА.  Эту
записку  --  "ДЕЙЛИ  ГАЗЕТТ"  --  он  положил  в первое утро. Я
оставляю  ему  эту  газету  на  стуле  каждое  утро  вместе   с
завтраком.
     -- Вот  как!  --  сказал Холмс, с любопытством разглядывая
клочки  бумаги,  протянутые   ему   миссис   Уоррен.   --   Это
действительно  не  совсем обычно. Желание отгородиться от людей
мне понятно, но зачем печатные буквы? Писать печатными  буквами
-- утомительное  занятие. Почему он не пишет просто? Как вы это
объясните, Уотсон?
     -- Он хочет скрыть свой почерк?
     -- Но зачем? Что ему  до  того,  если  квартирная  хозяйка
получит  бумажку,  написанную  его  рукой? Впрочем, может, вы и
правы... Ну, а почему такие лаконичные записки?
     -- Понятия не имею.
     -- Это открывает перед  нами  интересные  возможности  для
умозаключений.  Написано  плохо  отточенным,  фиолетового света
карандашом  весьма  обычного  образца.  Обратите  внимание,   у
записки  оборвали  уголок  после того, как она была напечатана,
недостает  кусочка  буквы  "м"  в  слове  "мыло".  Наводит   на
размышления, Уотсон, а?
     -- Он чего-то опасается?
     -- Безусловно.  На  бумажке,  по-видимому,  остался  след,
отпечаток пальца или что-нибудь  еще,  по  чему  его  могли  бы
опознать.  Так  вы  говорите,  миссисУоррен,  что  человек этот
среднего роста, брюнет и носит бороду. А сколько ему лет?
     -- Молодой, сэр, не больше тридцати.
     -- На что вы еще обратили внимание?
     -- Он правильно говорил  по-английски,  сэр,  и  все-таки,
судя по произношению, я подумала, что он иностранец.
     -- И он был хорошо одет?
     -- Очень  хорошо, сэр, настоящий джентльмен. Черный костюм
-- ничего такого, что бросалось бы в глаза.
     -- Он не назвался?
     -- Нет, сэр.
     -- Не получал писем, и никто не навещал его?
     -- Нет.
     -- Но вы или служанка, разумеется, входите по утрам в  его
комнату?
     -- Нет, сэр, он сам себя обслуживает.
     -- Неужели!  Поистине  удивительно. Ну, а какой у него был
багаж?
     -- Один большой коричневый чемодан -- и только.
     -- М-да, не сказал бы, что у  нас  много  данных.  Так  вы
говорите, что из комнаты ничего не выносили, совсем ничего?
     Миссис  Уоррен извлекла из сумочки конверт и вытряхнула из
него на стол две использованные спички и окурок сигареты,
     -- Это было нынче утром на подносе. Я  принесла,  так  как
слышала, что даже из мелочей вы умеете делать серьезные выводы.
     Холмс пожал плечами.
     -- Из   этого   никаких  серьезных  выводов  не  сделаешь.
Спичками, разумеется, зажигали  сигареты,  судя  по  тому,  что
обгорел  только  кончик.  Когда  зажигают  сигару  или  трубку,
сгорает  половина  спички.  Э,  а  вот   окурок   действительно
представляет  интерес.  Вы  говорите, у этого джентльмена усы и
борода?
     -- Да, сэр.
     -- Тогда не понимаю. Эту сигарету,  по-моему,  мог  курить
только  гладко  выбритый  человек. Ведь даже ваши скромные усы,
Уотсон, нельзя было бы не опалить.
     -- Мундштук? -- предположил я.
     -- Ни в коем случае: примят кончик. А может быть, у вас  в
доме живут два человека, миссис Уоррен?
     -- Нет,  сэр.  Он ест так мало, что я порой удивляюсь, как
одному-то хватает.
     -- Что ж, придется ждать еще материала. В конце концов вам
не на что  жаловаться.  Квартирную  плату  вы  получили,  и  он
спокойный жилец, хотя, безусловно, не совсем обычный. Он хорошо
вам   платит,   а   если   предпочитает  не  показываться,  то,
собственно, вас это не касается. У нас нет причин нарушать  его
уединение,  пока  нет  оснований полагать, что он скрывается от
закона. Я берусь за это дело и буду о  нем  помнить.  Сообщите,
если  произойдет что-либо новое, и рассчитывайте на мою помощь,
если она понадобится.
     -- В  этом  деле,  несомненно,  есть  кой-какие   занятные
особенности, Уотсон, -- сказал он после того, как миссис Уоррен
ушла.  --  Оно  может  оказаться  пустяковым -- допустим, жилец
просто оригинал; возможно, однако, что оно  гораздо  серьезнее,
чем  выглядит  поначалу.  Прежде всего приходит в голову, что в
комнатах миссис Уоррен живет вовсе не тот человек,  который  их
снимал.
     -- Почему вы так думаете?
     -- На  такую  мысль наводит окурок, и потом, разве не было
установлено, что жилец выходил один раз и в тот  же  день,  как
снял  квартиру?  Он  -- или кто-то другой -- возвратился, когда
никто  в  доме  не  мог  его  видеть.   У   нас   нет   никаких
доказательств,  что  вернувшийся  -- тот самый человек, который
уходил. Далее,  человек,  снявший  комнаты,  правильно  говорил
по-английски. Этот же пишет печатными буквами и "спичка" вместо
"спичкл".  По-видимому,  он нашел слово в словаре, ведь словарь
дает существительное только в  единственном  числе.  Краткость,
возможно,  ему  нужна, чтобы скрыть незнание английского языка.
Да, Уотсон, у нас достаточно  оснований  подозревать,  что  тут
произошла замена.
     -- Но с какой целью?
     -- Наша  задача  в том и заключается, чтобы это разгадать.
Один очевидный путь к разгадке у  нас,  пожалуй,  есть.  --  Он
достал  свой  огромный  альбом,  куда  изо  дня в день вклеивал
вырезанные из лондонских газет объявления о розыске  пропавших,
о  месте встреч и тому подобное. -- Боже мой! -- воскликнул он,
листая страницы. -- Какая разноголосица стонов, криков,  нытья!
Какой  короб  необычайных  происшествий! А ведь именно из этого
короба человек, изучающий необычное, может выудить самые ценные
сведения! Жилец миссис Уоррен уединился, и ему не шлют писем из
опасения, что раскроется тайна, которую  так  хотят  сохранить.
Каким  же  путем  сообщать ему о том, что происходит за стенами
дома? Разумеется, через газеты.  По-видимому,  другого  способа
нет,  и,  по  счастью  для нас, мы можем ограничиться изучением
одной газеты.
     Вот вырезки из "Дейли газетт"  за  последние  две  недели.
"Дама  в  черном  боа  в  Конькобежном  Клубе  Принса"  --  это
пропустим. "Неужели Джимми разобьет сердце своей матери!" --  и
это  вряд  ли  имеет к нам отношение: "Если женщина, потерявшая
сознание в Брикстонском омнибусе..." -- меня она не интересует.
"Душа моя тоскует по тебе..." -- нытье, Уотсон, самое настоящее
нытье! А вот это подходит больше.  Слушайте:  "Терпение.  Найду
какой-нибудь  верный способ общаться. А пока этот столбец. Дж."
Напечатано через два дня после  того,  как  жилец  поселился  у
миссис  Уоррен. Вполне годится, верно? Таинственный незнакомец,
возможно,  читает  по-английски,  хотя  и  не   умеет   писать.
Попытаемся  снова  напасть  на этот след. Ну вот, так и есть --
три дня спустя. "Дело идет на  лад.  Терпение  и  благоразумие.
Тучи  рассеются. Дж." Потом -- ничего целую неделю. А вот нечто
более определенное. "Путь расчищается. Если  найду  возможность
сообщить,  помни  условленный код -- один А, два Б и так далее.
Узнаешь вскорости.  Дж."  Напечатано  во  вчерашней  газете,  в
сегодняшней  --  ничего.  Все  это  весьма  подходит к случаю с
жильцом миссис Уоррен. Ждать недолго,  Уотсон,  я  уверен,  что
положение прояснится.
     Мой  друг  оказался  прав.  Утром  я застал его стоящим на
коврике  перед  камином,  спиной  к  огню,  с  улыбкой  полного
удовлетворения на лице.
     -- Ну,  что  вы теперь скажете, Уотсон! -- воскликнул он и
взял со стола газету. "Высокий красный дом с  белыми  каменными
карнизами.  Четвертый  этаж. Второе окно слева. Когда стемнеет.
Дж." Это уже вполне определенно. После  завтрака  мы,  пожалуй,
произведем   небольшую  разведку  в  окрестностях  дома  миссис
Уоррен... А-а, миссис Уоррен! Какие у вас новости?
     Стремительность, с какой наша клиентка влетела в  комнату,
говорила о том, что произошло что-то очень важное.
     -- С  меня хватит, мистер Холмс! -- вскричала она. -- Надо
сообщить в полицию! Пусть укладывает чемодан и убирается. Я  бы
сразу поднялась к нему и так ему и сказала бы, да подумала, что
сперва  надо  посоветоваться с вами. Но терпение мое кончилос