есть узкий проход. Смотрите! Смотрите! Что это?
     Мы ступили на вьющуюся черной лентой тропинку. По самой ее
середине,   на   сырой   земле,   четко   виднелись   отпечатки
велосипедных  колес.  -- Ура! -- крикнул я. -- Вот и велосипед!
Но Холме покачал головой, и  выражение  лица  у  него  было  не
столько радостное, сколько удивленное и настороженное.
     -- Велосипед-то велосипед, да не тот, -- сказал он. -- Мне
известны  сорок  два различных отпечатка велосипедных шин. Эти,
как видите, фирмы "Данлоп", да еще  с  заплатой.  У  Хайдеггера
были  палмеровские,  с  продольными  полосками.  Это мне сказал
учитель математики  Эвелинг.  Следовательно,  проезжал  тут  не
Хайдеггер, а кто-то другой. -- Значит, мальчик?
     -- Ах,   если  бы  мы  могли  доказать,  что  у  него  был
велосипед! Но нас уверяют, что велосипеда у него не  было.  Эти
следы, как вы сами можете убедиться, ведут от школы.
     -- Или по направлению к школе. -- Нет, мой дорогой Уотсон.
Отпечаток  заднего  колеса  всегда  глубже,  потому что на него
приходится большая тяжесть. Вот видите? В нескольких местах  он
совпал с менее ясным отпечатком переднего и уничтожил его. Нет,
велосипедист  несомненно ехал от школы. Может быть, он не имеет
никакого отношения к нашим розыскам,  но  все  же  прежде,  чем
продолжать их, давайте пойдем обратно по этому следу.
     Так  мы  и  сделали,  и через двести-триста ярдов там, где
тропинка   свернула   с   заболоченного   участка,    отпечаток
велосипедных  колес исчез. Но дальше тропинку пересекал ручеек,
и за ним  следы  снова  появились,  хотя  их  успели  затоптать
коровы. Потом тропинка углубилась в Косой клин -- рощу, которая
примыкала  почти к самому зданию школы. Велосипедист, очевидно,
выехал из этой рощи. Холме сел на  валун  и  подпер  подбородок
руками.  Пока  он  сидел  так,  в полной неподвижности, я успел
выкурить две сигареты.
     -- Ну  что   ж,   --   сказал   наконец   мой   друг,   --
предусмотрительный  человек,  разумеется,  может сменить шины у
своего велосипеда,  чтобы  запутать  следы.  Но  иметь  дело  с
преступником,  обладающим  таким даром предвидения, было бы для
меня  большой  честью.  Оставим  этот  вопрос  неразрешенным  и
вернемся к болоту, потому что там еще не все обследовано.
     Мы продолжили свой тщательный осмотр заболоченного участка
равнины  и  вскоре были вознаграждены по заслугам. Холме увидел
еще одну грязную тропинку и, подойдя к ней, радостно вскрикнул.
По самой ее середине тянулись тонкие, как телеграфные  провода,
полоски. Это были отпечатки палмеровских велосипедных шин.
     -- Вот  где  проезжал  герр5  Хайдеггер!  --  взволнованно
проговорил Холме. -- Мои умозаключения, были не так  уж  плохи,
Уотсон! -- С чем вас и поздравляю.
     -- Но  до  конца  еще  далеко.  Прошу  вас, не ступайте на
тропинку. Пойдемте по этому следу. Он, верно, скоро оборвется.
     Однако в этой части равнины то и  дело  попадались  топкие
места,  и  хотя  велосипедный след часто терялся, мы каждый раз
находили его.
     -- Вы  замечаете,  --   сказал   Холме,   --   что   здесь
велосипедист   нажал   на   педали?  Это  совершенно  очевидно.
Взгляните вот сюда, где сохранились следы и переднего и заднего
колеса. Они одинаково четкие. А это можно объяснить только тем,
что велосипедист перенес центр  тяжести  на  руль,  как  делают
гонщики. Боже мой, он упал!
     На  грязной  тропинке  был  широкий  длинный мазок. Дальше
виднелись  отпечатки   башмаков,   а   потом   снова   появился
велосипедный  след.  --  Колеса скользнули? -- спросил я. Холме
поднял с земли сломанный кустик дрока. К  моему  ужасу,  желтые
цветы  были  забрызганы красным. На тропинке и в зарослях дрока
темнели бурые пятна запекшейся крови.
     -- Плохо дело!  --  сказал  Холме.  --  Совсем  плохо!  Не
ступите  сюда,  Уотсон,  отойдите  подальше.  Итак,  что  можно
прочесть здесь? Он упал раненный... поднялся...  снова  сел  на
велосипед...  двинулся дальше. По тропинке прошло стадо. Не бык
же его забодал! Но других следов  здесь  нет.  Вперед,  вперед,
Уотсон! Пятна крови, отпечатки велосипедных колес -- уж по этим
следам мы его наверняка разыщем!
     Наши   поиски   не  затянулись.  Велосипедный  след  начал
судорожно петлять по влажно лоснящейся  тропинке.  Я  посмотрел
вперед,   и   вдруг   перед  глазами  у  меня  что-то  блеснуло
металлическим блеском. Мы вытащили из зарослей дрока  велосипед
с палмеровскими шинами. Одна педаль у него была погнута, руль и
переднее  колесо  сплошь  залиты кровью. Чуть подальше из травы
торчал  башмак.  Мы  кинулись  туда  и   увидели   злосчастного
велосипедиста   --  высокого  бородатого  человека  в  очках  с
разбитым правым стеклом. Причиной его смерти был сокрушительный
удар, раскроивший ему  череп.  То,  что  он  еще  мог  проехать
несколько   метров   после   такого  ранения,  говорило  о  его
поразительной живучести и силе духа. Башмаки у него были надеты
на  босу  ногу,  а  под  пиджаком  виднелась  ночная   сорочка.
Сомневаться не приходилось -- перед нами лежал учитель-немец.
     Холме  бережно перевернул тело и осмотрел его, потом сел и
задумался. И, глядя на встревоженное лицо моего друга, я понял,
что эта страшная находка не  очень-то  продвинула  вперед  наше
расследование.
     -- Просто не знаю, как нам быть, Уотсон, -- сказал наконец
Холме.  --  Я  склонен идти дальше. Наши поиски так затянулись,
что нам и часу нельзя терять. С другой стороны, надо сообщить в
полицию. Разве можно оставлять здесь -тело этого бедняги!
     -- Пошлите со мной записку.
     -- Но я не могу обойтись  без  вас  и  без  вашей  помощи!
Стойте,  вон  там  кто-то  режет торф. Позовите этого человека,
пусть приведет сюда полицию.
     Я  исполнил  просьбу  Холмса,  и  он   отправил   насмерть
перепуганного фермера с запиской к доктору Хакстейблу.
     -- Итак,  Уотсон,  -- снова заговорил мой друг, -- сегодня
утром  мы  с  вами  напали  на  два  следа.   Первый   оставлен
велосипедом  с  палмеровскими  шинами, и вы видите, куда он нас
привел. Вторая наша находка -- след от  заплатанной  данлопской
шины.  До  того как отправиться по этому второму следу, давайте
уясним себе,  что  нам  известно,  и  отделим  существенное  от
несущественного...  Прежде  всего  мне хочется подчеркнуть, что
мальчик бежал по собственной воле. Он вылез в  окно  и  скрылся
один или с сообщником. Это несомненно. Я утвердительно наклонил
голову.
     -- Так.  Теперь  займемся несчастным немцем. Мальчик успел
одеться -- следовательно, он  готовился  к  побегу.  Но  немец,
видимо,  одевался  второпях  и  потому  убежал  без  носков. --
Несомненно.
     -- Что его заставило выскочить в окно? То, что  он  увидел
убегавшего мальчика. Он хотел догнать и вернуть его. Он хватает
свой  велосипед,  пускается  в погоню за беглецом и погибает на
болотах. -- Да, как будто так.
     -- Теперь  я  подхожу  к  наиболее  спорной   части   моих
рассуждений.  Преследуя  маленького  мальчика, взрослый мужчина
должен был бы просто побежать за ним. Ведь догнать  его  ничего
не  стоило бы. Но немец, который, по словам доктора Хакстейбла,
был прекрасным велосипедистом, поступает по-другому -- то  есть
спешит  в  сарай за своим велосипедом. Отсюда вывод: он увидел,
что   мальчик   воспользовался   более   совершенным   способом
передвижения,  чем  собственные  ноги. -- Другими словами, взял
чей-то велосипед? -- Восстановим картину побега до конца. Немец
погибает в пяти милях от школы -- и погибает, заметьте,  не  от
пули,   которую   мог  бы  пустить  в  него  и  ребенок,  а  от
безжалостного  удара  по  голове,  нанесенного  рукой  сильного
человека.  Значит,  у мальчика был спутник, и удалялись они так
быстро, что хороший велосипедист настиг их лишь на пятой  миле.
При  осмотре  места,  где  разыгралась  трагедия, мы обнаружили
отпечатки коровьих копыт -- и только. Я  сделал  более  широкий
круг, шагов на пятьдесят, и не увидел ни одной тропинки. Второй
велосипедист   не   имел   никакого  отношения  к  убийству,  а
человеческих следов там не было.
     -- Холме! -- -воскликнул я.  --  Это  неправдоподобно!  --
Браво!  --  сказал он. -- Вывод исчерпывающий. В моем изложении
событий  есть  что-то  неправдоподобное  --  следовательно,   я
допустил  ошибку.  Но  вы  все  время были со мной и все видели
сами. Где же я ошибаюсь?
     -- Может быть, он расшиб голову во время падения? -- Среди
болот, Уотсон? -- Я теряюсь. Холме.
     -- Полно, полно, мы разгадывали и более  трудные  загадки.
Материала  для размышлений у нас достаточно, надо только с умом
использовать его... Итак, пойдемте дальше, Уотсон. Палмеровские
шины сказали нам все что  могли.  Теперь  посмотрим,  куда  нас
приведет заплатанная данлопская.
     Мы  отправились  по  этому  следу,  но  вскоре  перед нами
потянулись пологие,  заросшие  вереском  холмы;  ручей  остался
позади.   Идти  дальше  не  имело  смысла,  так  как  отпечатки
данлопских шин могли вести или к Холдернесс-холлу,  вздымавшему
слева  свои  величавые башни, или к приземистым серым домишкам,
за которыми, судя по карте, проходило честерфилдское шоссе.
     Когда мы были всего в нескольких шагах от ветхой и  весьма
неказистой  на  вид гостиницы с петухом на вывеске, Холме вдруг
охнул и  схватил  меня  за  плечо,  чтобы  не  упасть.  У  него
подвернулась  нога,  а,  как  известно, в таких случаях человек
становится совершенно  беспомощным.  Он  кое-как  доковылял  до
двери  гостиницы,  где  с  трубкой  в  зубах  сидел коренастый,
смуглый человек средних лет.
     -- Здравствуйте, мистер Рюбен Хейз, -- сказал Холме.
     -- А кто вы такой и откуда вам известно, как  меня  зовут?
-- спросил   этот   человек,  смерив  Холмса  подозрительным  и
недобрым взглядом.
     -- - Ваше имя написано на вывеске у  вас  над  головой.  А
хозяина  всегда  узнаешь.  Скажите,  нет  ли у вас какой-нибудь
таратайки в каретнике? -- Нет.
     -- Я на правую ногу ступить не могу. -- Не ступайте,  коли
не можете. -- А как же мне идти?
     -- Как-нибудь  на  одной  ножке допрыгаете. Ответы мистера
Рюбена Хейза не отличались  чрезмерной  любезностью,  но  Холме
сносил его грубость с удивительным добродушием.
     -- Слушайте,  любезнейший,  -- сказал он, -- вы же видите,
какая со мной стряслась беда. Нам лишь бы до места добраться, а
как и на чем, мне все равно.
     -- А мне и подавно все  равно,  --  ответил  этот  угрюмый
субъект.
     -- Я  здесь  по  важному  делу. Дайте мне свой велосипед и
получите соверен за услугу. Хозяин навострил уши: --  Куда  вам
ехать? -- В Холдернесс-холл.
     -- Уж  не  к  самому  ли герцогу в гости? -- сказал хозяин
гостиницы, насмешливо глядя на нашу забрызганную грязью одежду.
Холме добродушно рассмеялся:
     -- Герцог примет нас с распростертыми  объятиями.  --  Это
почему же?
     -- Потому что мы к нему с хорошими вестями о его пропавшем
сыне. Мистер Хейз вздрогнул: " Неужто выследили?
     -- Из  Ливерпуля  дали  знать,  что  он  там.  Его вот-вот
найдут.
     Что-то тенью скользнуло по этой грубой,  заросшей  щетиной
физиономии. Мистер Хейз вдруг подобрел.
     -- У  меня  на  герцога зуб, -- сказал он, -- потому что я
служил у него в кучерах и он  очень  круто  со  мной  обошелся.
Поставщик  сена  наврал  ему  на меня с три короба, и вышел мне
расчет, и даже рекомендации не дали. Но все равно  я  рад,  что
молодой  лорд  отыскался  в  Ливерпуле.  Так и быть, помогу вам
доставить эту добрую весть в Холдернесс-холл.
     -- Благодарствуйте, -- сказал  Холме.  --  Но  мы  сначала
поужинаем,  а потом вы дадите мне свой велосипед. -- У меня нет
велосипеда. Холме показал ему соверен.
     -- Говорю вам, нет у меня велосипеда! На лошадях доедете.
     -- Хорошо, -- сказал Холме. -- Накормите нас, а  потом  мы
об. атом поговорим.
     Когда мы остались одни в кухне, мощенной плитняком, нога у
Холмса  вдруг,  ни  с  того  ни  с сего, перестала болеть. День
близился к вечеру. Мы проголодались и не спешили вставать из-за
стола. Погруженный  в  свои  мысли.  Холме  несколько  раз,  не
прерывая  молчания,  подходил  к  окну.  Оно  смотрело во двор,
заваленный мусором.  В  одном  его  углу  стояла  кузница,  где
работал  грязный, чумазый подросток, в другом -- конюшня. После
одной из таких экскурсий  Холме  снова  сел  за  стол  и  вдруг
вскочил, громко вскрикнув.
     -- Есть,  Уотсон!  Нашел!  --  заговорил он. -- Теперь все
ясно. Уотсон, вы видели отпечатки коровьих копыт сегодня утром?
-- Видел. - Где?
     -- Да повсюду. И на болотах, и на тропинке, и  около  того
места, где бедняга Хайдеггер покончил счеты с жизнью.
     -- Правильно.  А  теперь,  Уотсон, скажите, много ли коров
попалось вам на глаза? -- Коров я не видел.
     -- Странно, Уотсон! Повсюду отпечатки  коровьих  копыт,  а
самих   коров   нигде   не   видно.   Правда  странно?  --  Да;
действительно.
     -- Теперь,  Уотсон,  напрягите   память   и   постарайтесь
представить, как выглядели эти следы на тропинке.
     -- Ну, представляю.
     -- Помните?   Иногда   они   были   такие...  --  он  стал
раскладывать на столе хлебные крошки: -- : : : :  --  А  иногда
такие:  -- : . : . : . : . -- А кое-где вот такие: -- . : . : .
: -- Помните? -- Нет.
     -- А  я  помню  и  готов  подтвердить  это  под  присягой.
Впрочем,  мы  еще  вернемся  туда  и  проверим  все  на  месте.
Затмение, что ли, на меня нашло,  что  я  не  сделал  из  этого
соответствующих выводов! -- Каких выводов?
     -- А  вот  каких:  удивительные  это коровы, которых можно
пустить любым аллюром -- и рысью, и в галоп, и шагом!  Помяните
мое  слово,  Уотсон,  такая  хитрая  уловка  не  по уму хозяину
деревенской харчевни! На дворе никого нет, кроме этого малого в
кузнице. Сделаем вылазку н посмотрим, как там обстоят дела.
     В полуразвалившейся конюшие стояли две лохматые, нечищеные
лошади. Холме поднял у  одной  из  них  заднюю  ногу  и  громко
рассмеялся:
     -- Подковы  старые,  а  подковали  совсем недавно. Подковы
старые,  а  гвозди  новенькие.  Это  дело   станет   наряду   с
классическими -- оно вполне того заслуживает. Теперь заглянем в
кузницу.
     Подросток,  занятый  своим  делом,  не  обратил  на нас ни
малейшего внимания. Я увидел,  как  Холме  быстро  оглядел  всю
кузницу,  заваленную  железным  ломом  н  щепками.  Вдруг сзади
послышались* шаги, и мы увидели хозяина. Густые брови сошлись у
него в одну линию над злобно сверкающими глазами, смуглое  лицо
подергивалось  судорогой.  Он держал в руке короткую, окованную
железом дубинку и надвигался на нас с таким  угрожающим  видом,
что я обрадовался, нащупав револьвер у себя в кармане.
     -- Полицейские  ищейки!  --  крикнул  он. -- Что вам здесь
нужно?
     -- Мистер Рюбен Хейз,  помилуйте!  --  преспокойно  сказал
Холме.  -- Можно подумать, что вы боитесь, как бы мы и на самом
деле чего-нибудь здесь не нашли.
     Огромным усилием воли Хейз овладел собой и скривил губы  в
фальшивой  улыбке, которая показалась мне еще страшнее, чем его
грозный вид.
     -- Пожалуйста, ищите. Что найдете -- все ваше,  --  сказал
он. -- Но я не люблю, когда посторонние люди без спросу шныряют
у  меня  по  двору.  Поэтому, мистер, чем скорее вы уплатите по
счету и уберетесь отсюда, тем будет лучше.
     -- Не сердитесь на нас, мистер Хейз, -- сказал  Холме.  --
Мы  просто  хотели взглянуть на ваших лошадей, но я, кажется, и
пешком дойду. Ведь до Холдернесс-холла недалеко?
     -- Отсюда до самых ворот мили две, не больше. Вон  по  той
дороге, налево.
     Он  проводил  нас  со  двора мрачным взглядом. Мы недалеко
ушли  по  дороге,  так  как  Холме  остановился  у  первого  ее
поворота, зная, что теперь нас никто не увидит.
     -- Было  "горячо", как говорится в детской игре, -- сказал
он. -- И чем больше я удаляюсь  от  гостиницы,  становится  все
холоднее и холоднее. Нет, уходить отсюда еще рано!
     -- Я  убежден,  что  этот  Рюбен  Хейз  все  знает.  Более
злодейской физиономии мне в жизни не приходилось видеть!
     -- Не правда ли? Настоящий злодей! А  лошади,  а  кузница?
Н-да,  любопытное  местечко  этот  "Боевой  петух"!  Давайте-ка
понаблюдаем, что там делается, только осторожно. Исподтишка.
     Позади  нас  поднимался  отлогий  холм,  усеянный   серыми
валунами.  Когда  мы  стали  взбираться  вверх по его склону, я
посмотрел в сторону  Холдернесс-холла  и  вдруг  увидел  быстро
мчавшегося по дороге велосипедиста.
     -- Пригнитесь,  Уотсон!  --  крикнул Холме, опустив мне на
плечо свою тяжелую руку.
     Только мы успели спрятаться за  валун,  как  этот  человек
пронесся мимо. В облаке пыли, поднятой велосипедом, передо мной
мелькнуло   бледное,  взволнованное  лицо  --  лицо,  в  каждой
черточке которого сквозил ужас:  открытый  рот,  остановившийся
взгляд  дико  вытаращенных  глаз.  Это  была  какая-то  нелепая
карикатура на щеголеватого,  подтянутого  Джеймса  Уайлдера  --
нашего вчерашнего знакомца.
     -- Секретарь  герцога!  --  воскликнул  Холме.  -- Скорее,
Уотсон! Посмотрим, что ему там понадобилось.
     Прыгая по камням, мы поднялись вверх по откосу  и  увидели
оттуда  дверь  гостиницы.  Велосипед  Уайлдера стоял у стены. В
доме не  было  заметно  никакого  движения,  в  окна  никто  не
выглядывал.
     Солнце  заходило  за  высокие башни Холдернесс-холла, и на
равнину медленно  спускались  сумерки.  Вскоре  в  сгустившейся
темноте из конюшни при гостинице выкатила двуколка с зажженными
по  бокам фонарями, и через минуту-другую скачущая во весь опор
лошадь промчала ее мимо нас по направлению к Честер-Филду.
     -- Как это понимать, Уотсон? -- прошептал Холме. -- Похоже
на бегство.
     -- Двуколка, и в  ней  всего  один  седок,  насколько  мне
удалось  разглядеть.  Но  это  не мистер Джеймс Уайлдер, потому
что, смотрите, вон он стоит.
     Посреди ярко освещенного  квадрата  двери  чернела  фигура
секретаря. Вытянув шею, он вглядывался в темноту, явно поджидая
кого-то.   Прошло   несколько   минут,   и  наконец  на  дороге
послышались шаги. В свете, падавшем из  дверей,  мелькнула  еще
чья-то  тень,  дверь  закрыли, и гостиница снова погрузилась во
мрак. Потом в одном из ее верхних окон зажгли лампу.
     -- Странные посетители захаживают  в  "Боевой  петух",  --
сказал Холме. -- Вход в кабачок с другой стороны. -- Правильно.
Эти двое, вероятно, не просто посетители, а хозяйские гости. Но
что понадобилось в этом логове мистеру Джеймсу Уайлдеру, да еще
в  такой  поздний час? И кому он назначил там встречу? Рискнем,
Уотсон, посмотрим на них поближе.
     Мы спустились на  дорогу  и  крадучись  подошли  к  дверям
гостиницы.  Велосипед Уайлдера по-прежнему стоял у стены. Холме
чиркнул спичкой, поднес ее к заднему велосипедному колесу, и  я
услышал,  как  он  хмыкнул,  когда  огонек  осветил  заплату на
данлопской шине. Окно, в котором горела лампа, было как раз над
нами.
     -- Надо заглянуть туда  одним  глазком.  Уотсон,  если  вы
подставите мне спину, а сами прислонитесь к стене, я как-нибудь
ухитрюсь это сделать.
     Секунду  спустя  Холме  стал  ногами мне на плечи и тут же
соскочил вниз.
     -- Пойдемте, друг мой, -- сказал он. -- На сегодня хватит.
Мы сделали все что могли. Не  будем  терять  времени,  ведь  до
школы путь не близкий.
     Пока мы, оба усталые, медленно шагали по равнине, Холме не
проронил  почти ни слова и, не заходя в школу, пошел на станцию
отправить телеграммы. Потом я слышал,  как  он  утешал  доктора
Хакстейбла,  сраженного  трагической  смертью  учителя,  и  уже
совсем поздно ночью увидел его у себя в комнате  --  такого  же
бодрого и полного сил, как минувшим утром.
     -- Все  идет  прекрасно, друг мой, -- сказал он. -- Обещаю
вам, что завтра к вечеру мы добьемся разгадки этой тайны.
     На следующий день в одиннадцать часов утра  мы  с  Холмсом
шли  по  знаменитой  тиссовой  аллее  Холдер-несс-холла.  Лакей
встретил нас у