х возбуждает. Изощренное чутье вмиг
подсказало льву, что человек убит. Едва я отодвинула запоры, он  выскочил  и
повалил  меня. Леонардо мог меня спасти. Если бы он бросился вперед и ударил
зверя той дубиной, он бы, наверно, его укротил. Но он струсил. Я слышала, он
завопил от ужаса, и видела -- он повернулся и кинулся бежать. И в  этот  миг
зубы  зверя  впились  мне в лицо. Под его обжигающим смрадным дыханьем я уже
наполовину потеряла сознание и почти не чувствовала боли.  Обеими  руками  я
пыталась  оттолкнуть  огромную, пышущую жаром окровавленную пасть и звала на
помощь. Я поняла, что весь лагерь всполошился, потом смутно помню, Леонардо,
Григс и другие мужчины тащили меня из-под лап зверя. Это было последнее  мое
воспоминание  на  долгие, томительные месяцы, мистер Холмс. Когда я пришла в
себя и погляделась в зеркало,  я  прокляла  этого  льва  --  о,  как  я  его
проклинала!  -- не за то, что он отнял мою красоту, но за то, что не отнял у
меня жизнь. У меня осталось одно желание, мистер  Холмс,  и  хватало  денег,
чтобы  его  исполнить.  Желание  скрыть мое несчастное лицо от всех взоров и
жить там, где ни одна душа из тех, кто знал меня  прежде,  меня  не  найдет.
Только  это одно мне оставалось, так я и поступила. Жалкое раненое животное,
которое заползло в свою нору умирать, -- вот чем кончила Юджиния Рондер.
     Когда несчастная женщина досказала свою повесть, все мы некоторое время
молчали. Потом Холмс протянул длинную руку и с глубоким  сочувствием,  какое
мне не часто случалось у него видеть, погладил руку миссис Рондер.
     --   Бедняжка,   --  сказал  он,  --  бедняжка!  Поистине  пути  Судьбы
неисповедимы. Если она потом ничем не вознаграждает,  тогда  наша  жизнь  --
жестокая шутка. Но что же этот Леонардо?
     --  Я  никогда  больше его не видела, и ни разу он не дал о себе знать.
Быть может, я неправа, что думаю о нем  с  такой  горечью.  Любить  то,  что
оставила  от  меня  пасть льва, было бы все равно что полюбить какого-нибудь
уродца, каких мы возили в цирке на потеху всей стране. Но женщине не  так-то
просто  отбросить  свою  любовь. Он покинул меня под когтями зверя, предал в
час, когда я в нем больше всего нуждалась, и однако не могла я  послать  его
на  виселицу.  Что  станет  со  мной,  мне  было  все  равно.  Может ли быть
что-нибудь ужаснее моей теперешней жизни? Но я стояла между Леонардо  и  его
судьбой.
     -- А теперь он умер?
     --  Месяц назад он утонул, купаясь близ Маргейта. Я узнала о его смерти
из газеты.
     --  А  что  он  сделал  с  той  дубинкой  о  пяти  когтях?  Это   самая
поразительная и хитроумная часть вашей истории.
     --   Не   могу  вам  сказать,  мистер  Холмс.  Возле  того  места,  где
останавливался тогда наш цирк, есть глубокая меловая шахта, на дне ее  стоит
зеленая от тины вода. Возможно, в глубине тех вод...
     -- Что ж, сейчас это уже не имеет значения. Дело закончено.
     -- Да, -- сказала миссис Рондер, -- дело закончено.
     Мы  встали, готовые уйти, но что-то в голосе женщины привлекло внимание
Холмса. Он круто повернулся к ней.
     -- Ваша жизнь вам  не  принадлежит,  --  сказал  он.  --  Не  вздумайте
наложить на себя руки.
     -- Кому нужна моя жизнь?
     --  Откуда  вам  знать?  Пример  терпеливого  страдания  сам по себе --
драгоценнейший из уроков миру, не знающему терпения.
     Ответ женщины был ужасен. Она подняла вуаль и выступила на свет.
     -- Хотела бы я знать, могли бы вы такое вынести?
     Это было страшно. Никакими словами не описать руины лица, когда лица не
осталось. Живые, прекрасные  карие  глаза  скорбно  смотрели  с  устрашающих
останков,  и  от  этого взора зрелище казалось еще невыносимей. Холмс поднял
руку движеньем, полным жалости и протеста, и мы вышли.
     Когда три дня спустя я навестил моего друга, он не без гордости показал
мне синий флакончик, стоящий на каминной  полке.  Я  взял  пузырек  в  руки.
Красная  наклейка  гласила:  яд.  Я  откупорил  его и вдохнул приятный запах
миндаля.
     -- Синильная кислота? -- сказал я.
     -- Совершенно верно.  Я  получил  это  по  почте.  В  записке  сказано:
"Посылаю вам мое искушение. Последую вашему совету". Думаю, Уотсон, нетрудно
угадать имя необыкновенной женщины, которая это прислала.
     * Служители (фр.).



ДВЕ ЖЕНЩИНЫ

Адриан КОНАН ДОЙЛ и Джон Диксон КАРР



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


   В своей записной книжке я нашел заметку, что в  конце  сентября  1886
года я выезжал в Дартмур с сэром Генри Баскервилем. Незадолго  до  этого
мое внимание было привлечено очень интересным делом,  названным  в  моих
записях "Делом о шантаже". Оно угрожало  запятнать  репутацию  одной  из
самых уважаемых фамилий Англии.
   Даже сейчас, спустя много времени, Шерлок Холмс настаивает,  чтобы  я
сделал все от меня зависящее к сохранению в тайне имен  действующих  лиц
этого повествования. Само собой разумеется, я выполню это желание  моего
друга. В процессе расследований нам с Холмсом волей-неволей  приходилось
узнавать чужие тайны, разоблачение которых могло бы привести  к  большим
неприятностям. И я считаю делом чести не допускать,  чтобы  какое-нибудь
мое неосторожное слово принесло вред любому из тех наших клиентов  -  из
высших слоев населения или из  простых  людей,  -  которые  излили  свои
горести в нашей скромной квартирке на Бейкер-стрит.
   Я припоминаю, что впервые услыхал об этом деле в конце сентября.  Был
серый холодный день, в воздухе носился легкий  туман,  и  я  возвращался
домой пешком после  посещения  пациента  на  Ситон-Плэйс.  Внезапно  мне
послышалось,  что  за  мной  кто-то  крадется.  Меня  догнал  мальчишка,
состоявший в  "Иррегулярном  отряде  Бейкер-стрит",  как  Холмс  называл
группу грязных и чумазых мальчишек, услугами которых  он  пользовался  в
затруднительных случаях. Они были  его  глазами  и  ушами  в  лондонских
трущобах.
   - Хэлло, Билли! - сказал я.
   Мальчишка не подал виду, что узнал меня.
   - Нет ли у вас спички, хозяин? - спросил он, показывая окурок.
   Я дал ему  коробок  со  спичками.  Возвращая  его,  он  на  мгновение
взглянул мне в лицо.
   - Доктор, скажите мистеру Холмсу, чтобы он остерегался лакея Бойса, -
быстро прошептал он и исчез.
   Я был доволен, что мне придется передать Холмсу загадочное сообщение.
Дело в том, что для  меня  было  ясно:  мой  друг  занят  расследованием
какого-то дела. Уже несколько дней его настроение менялось;  то  он  был
охвачен энергией, то погружался в глубокие размышления и при этом  много
курил. Но, вопреки обыкновению, он не считал нужным поделиться  со  мною
своими заботами. Теперь мне представлялась возможность включиться в  это
дело независимо от желания Холмса. Должен признаться, это обстоятельство
доставляло мне немалое удовольствие.
   Войдя в нашу гостиную, я  увидел  Холмса.  Еще  не  сменивший  своего
красного халата, он полулежал в кресле перед камином, его серые глаза  с
набухшими веками были задумчивы,  он  глядел  в  потолок  сквозь  облако
табачного дыма. В длинной тонкой руке он держал какое-то письмо. Конверт
с отпечатанной на нем короной (я это тут же заметил) лежал на полу.
   - А, это вы, Уотсон! - сказал  он  с  раздражением.  -  Вы  вернулись
раньше, чем я предполагал.
   - Может быть, как  раз  это  и  поможет  вам,  -  сказал  я,  немного
обиженный его тоном. И я тут же передал ему слова  Билли.  Холмс  поднял
брови.
   - Любопытно!
   - сказал он. - Но при чем тут лакей Бойс?
   - Поскольку я совершенно не в курсе ваших дел, я затрудняюсь ответить
на этот вопрос, - заметил я.
   - Клянусь честью, Уотсон, это  довольно  ясный  намек!  -  воскликнул
Холмс с усмешкой. - Знайте, если я еще  не  открыл  вам,  чем  я  сейчас
занимаюсь, то не потому, что не доверяю вам. Дело это очень тонкое, и  я
считал необходимым тщательно продумать его,  прежде  чем  просить  вашей
дружеской помощи.
   - Вам незачем оправдываться.
   - Я в тупике, Уотсон. Может быть, как  раз  сейчас  нужны  энергичные
активные действия, а не глубокомысленные  размышления.  -  Он  умолк  и,
вскочив с кресла, подошел к окну. - Мне пришлось столкнуться с одним  из
самых серьезных случаев шантажа за всю мою жизнь! - воскликнул он.  -  Я
надеюсь, вам известно имя герцога Каррингфорда?
   - Вы говорите о покойном заместителе министра иностранных дел?
   - Точно.
   - Но ведь он умер три года тому назад, - заметил я.
   - К вашему удивлению, я слышал об этом, - раздраженно сказал Холмс. -
Но вернемся к делу. Несколько  дней  тому  назад  я  получил  письмо  от
герцогини, его вдовы. Письмо было написано в таких серьезных тонах,  что
я не замедлил выполнить ее просьбу и побывал у  нее  на  Портлэнд-Плэйс.
Герцогиня обладает высоким интеллектом и, как сказали  бы  вы,  красива.
Сейчас она ошеломлена страшным ударом,  обрушившимся  на  нее  буквально
накануне, ударом, угрожающим ей гибелью и в финансовом  отношении,  и  в
глазах всего общества. Удар обрушился не только на нее, но и на ее дочь.
И весь ужас заключается в том, что несчастье произошло совсем не  по  ее
вине.
   - Одну минутку! - прервал я  Холмса,  беря  с  кушетки  газету.  -  В
сегодняшнем "Телеграфе" упоминается  о  помолвке  ее  дочери  леди  Мери
Глэдсдэйл  с  сэром  Джеймсом  Фортеском,  членом  совета  министров.  -
Совершенно верно. И как раз здесь нужно ждать хорошо рассчитанного удара
дамоклова меча.
   Холмс вытащил из кармана своего халата два листа бумаги,  скрепленных
вместе, и перебросил их мне.
   - Ваше мнение, Уотсон? - спросил он.
   - Одна бумага - копия свидетельства  о  браке  между  Генри  Горвином
Глэдсдэйлом,  холостяком,  и  Франсуазой  Пеллетан,  девицей.   Документ
помечен 12 июня 1848 года и составлен в Балансе во Франции, - заметил я,
просмотрев документы. - Другая бумага, очевидно, запись того же брака  в
церковной регистрации. Кто этот Генри Глэдсдэйл?
   - Глэдсдэйл получит в 1854 году после смерти его дяди  титул  герцога
Каррингфорда, - мрачно сказал Холмс. - А пять лет спустя женился на леди
Констанции Эллингтон, ныне герцогине Каррингфорд.
   - Значит, он овдовел?
   К моему удивлению, Холмс яростно стукнул кулаком по столу.
   - Тут-то и заключается вся чертовщина! - воскликнул он. - Мы не имеем
сведений о смерти его первой жены. Герцогине только  теперь  сообщили  о
тайном браке ее мужа в молодости во время его пребывания на  континенте.
Ее информировали, что первая жена жива и готова предъявить  свои  права,
если это будет необходимо. Покойный герцог оказался  двоеженцем,  и  его
вдова не имеет никаких прав ни на его имущество, ни  на  титул,  а  дочь
оказывается незаконнорожденной...
   - Как! Это после тридцати восьми лет брака! Это чудовищно, Холмс!
   - Добавьте к этому,  Уотсон,  что  неведение  герцогини  не  является
доказательством ее невиновности как перед лицом закона, так и  в  глазах
общества. Что касается продолжительности молчания первой  жены,  то  это
объясняют  тем,  что  она,  после  внезапного  исчезновения   мужа,   не
представляла себе, что Генри Глэдсдэйл и герцог Каррингфорд - одно и  то
же лицо. И все же мне кажется, что, занимаясь этим делом, я столкнусь  с
чем-то еще более зловещим.
   - Мне бросилось в глаза, - сказал я, - что,  говоря  о  первой  жене,
которая сможет  предъявить  свои  права,  вы  упомянули  "если  окажется
необходимым". Значит, это шантаж с требованием большой суммы денег?
   - Нет, тут дело серьезнее, Уотсон. Денег не требуется. Цена  молчания
- это передача герцогиней копии  некоторых  государственных  документов,
лежащих в настоящее время в запечатанном ящике кладовой банка Ллойда  на
Оксфорд-стрит.
   - Чепуха, Холмс!
   - Не совсем чепуха. Вспомните, что покойный герцог  был  заместителем
министра иностранных дел.  Для  правительства  имеет  большое  значение,
чтобы не были разглашены копии документов и записок, подлинники  которых
находятся под охраной государства. Есть много причин, по которым человек
в положении герцога может держать у себя  некоторые  документы.  В  свое
время совершенно безвредные, они могут  в  изменившихся  обстоятельствах
последующих лет приобрести очень  большое  значение,  особенно  с  точки
зрения  иностранного  и  к  тому  же  враждебного  государства.  И   вот
несчастная герцогиня поставлена перед выбором: либо  измена  родине,  за
что ей будет передано свидетельство о первом браке ее мужа, либо  полное
разорение и гибель двух совершенно неповинных женщин,  одна  из  которых
накануне свадьбы. И все дело в том, Уотсон, что я бессилен помочь им.
   - А вы видели подлинники этих документов из Баланса?
   - Их видела герцогиня, и  они  показались  ей  действительными,  а  в
подлинности подписи своего мужа она не сомневается.
   - Но ведь все это может оказаться подделкой?
   - Правильно. Но, как я уже проверил, в Балансе действительно  жила  в
1848 году женщина, носившая имя Франсуазы Пеллетан; она вышла  замуж  за
англичанина и потом переселилась в другую местность.
   - Но ведь бесспорно, Холмс, что  француженка-провинциалка,  брошенная
мужем и решившаяся на шантаж, потребовала бы денег, запротестовал  я.  -
Какой ей толк от копий государственных бумаг?
   - Тут вы попали в самую точку, Уотсон. По этой-то причине я и взял на
себя расследование дела. Скажите, вы слыхали когда-нибудь  об  Эдит  фон
Ламмерайн?
   - Нет, не припоминаю такого имени.
   - Это в своем роде удивительная женщина, - сказал Холмс.  -  Ее  отец
был каким-то значительным офицером русского Черноморского флота, а  мать
содержала небольшую гостиницу  в  Одессе.  Двадцати  лет  от  роду  Эдит
сбежала от родителей в  Будапешт.  Там  она  скоро  приобрела  печальную
известность как  виновница  дуэли,  в  результате  которой  погибли  два
соперника. Затем она вышла замуж за пожилого прусского  юнкера,  который
увез ее в  свое  имение,  где  очень  кстати  умер  спустя  три  месяца.
Интересно, по каким причинам? И  за  последние  два  года,  -  продолжал
,Холмс, - самые блестящие званые  вечера  Лондона,  Парижа  или  Берлина
считались недостаточно блестящими, когда на них не  присутствовала  Эдит
фон Ламмерайн. Если когда-нибудь природа создавала  женщину  как  бы  по
заказу ее самой, то такой женщиной была Эдит.
   - Вы думаете, она шпионка?
   - Нет. Она настолько выше  обыкновенного  шпиона,  насколько  я  выше
обычной ищейки. Я долго подозревал, что она вращается в  высших  кругах,
ведя какие-то тайные политические интриги. И вот в руках  этой  женщины,
умной, честолюбивой и в то же время  беспощадной,  находятся  документы,
которые могут погубить герцогиню Каррингфорд  и  ее  дочь,  если  только
герцогиня не согласится предать свою родину.
   Холмс сделал паузу, чтобы выбить свою трубку в ближайшую чашку.
   - И я здесь беспомощен, Уотсон, я не в состоянии защитить ни в чем не
повинную женщину, обратившуюся ко мне за советом и помощью,  -  закончил
он.
   - Действительно, гнусное дело, - вздохнул  я.  -  Но  если  донесение
Билли имеет к этому отношение, то тут замешан какой-то лакей.
   - Да, и, должен признаться, я очень удивлен  этим,  -  сказал  Холмс,
задумчиво глядя на поток кэбов и колясок  под  нашими  окнами.  -  Между
прочим, человек, известный под  именем  лакея  Бойса,  вовсе  не  лакей,
дорогой мой Уотсон, хотя и носит такое  прозвище,  так  как  начал  свою
карьеру в качестве слуга. На самом деле он - главарь второй по  величине
опасной шайки дельцов, спекулирующих на скачках. Думаю, он  не  особенно
дружелюбно относится ко мне,  так  как  главным  образом  благодаря  мне
получил два года по делу Рокмортона о допинге. Но ведь шантаж не  входит
в сферу его деятельности, и я понимаю... Холмс резко прервал  свою  речь
и, вытянув шею, стал всматриваться в толпу пешеходов. - Клянусь  честью,
это он сам! - воскликнул Холмс. -  И,  если  не  ошибаюсь,  направляется
прямо к нам. Может быть, Уотсон, вам лучше скрыться за дверью спальни, -
усмехнулся Холмс. - Мистер Бойс не принадлежит к числу лиц,  красноречие
которых возрастает от присутствия свидетелей.
   Снизу послышался резкий звонок, и, уходя в спальню, я услышал тяжелые
шаги по ступенькам, после чего последовал стук  в  дверь  и  приглашение
Холмса войти.
   Сквозь щель в двери я взглянул на вошедшего. Это был плотный  мужчина
с  красным  добродушным  лицом  и  густыми  бакенбардами.  На  нем  было
клетчатое пальто и щегольский коричневый котелок, в руках -  перчатки  и
тяжелая  коричневая  трость  из  пальмового  дерева.  Я  ожидал  увидеть
человека совершенно иного типа, не вульгарного, самодовольного субъекта,
похожего на фермера средней руки. Пока он стоял в  дверях  и  глядел  на
Холмса, я обратил  внимание  на  его  глаза.  Они  были  похожи  на  две
сверкающие бисеринки - очень яркие и холодные,  неподвижные  и  злобные,
похожие на глаза ядовитой змеи.
   - Нам нужно перекинуться с вами словом, мистер  Холмс,  -  сказал  он
визгливым голосом, который странно контрастировал с его плотной фигурой.
Можно мне сесть?
   - Я предпочитаю разговаривать с вами стоя, - сурово ответил мой друг.
- Хорошо, хорошо. - Вошедший медленно обвел взором комнату. - А вы здесь
неплохо устроились, очень неплохо. Как я понимаю, благодаря заботам этой
почтенной женщины, отворившей мне дверь, вы ни в чем не нуждаетесь. И  к
чему вашей хозяйке лишаться такого хорошего жильца, мистер Холмс?
   - Я не собираюсь менять местожительство.
   - Да, но зато  есть  другие,  которые  могут  позаботиться  об  этом.
"Мистер Холмс - весьма привлекательный  мужчина",  -  говорю  я.  "Может
быть, - говорят другие, - только у него  слишком  длинный  нос,  который
всегда залезает в чужие дела, вовсе его не касающиеся".
   - Забавно! - заметил Холмс.  -  Между  прочим,  Бойс,  вы,  очевидно,
получили указание немедленно приехать сюда из Брайтона.
   Ласковая улыбка исчезла с лица негодяя.
   - Как вы узнали, откуда я приехал?! - пронзительно закричал он.
   - Тише, тише! Из вашего кармана выглядывает программа  скачек  Южного
кубка. А теперь слушайте: я разборчив в выборе  собеседников  и  поэтому
прошу вас закончить этот разговор.
   Бойс злобно оскалился.
   - Я закончу нашу беседу по-иному. Вы,  ищейка,  сующая  повсюду  свой
нос, держитесь подальше от дел мадам... -  Он  сделал  многозначительную
паузу. Его круглые маленькие главки пристально глядели на моего друга. -
В противном случае вы пожалеете, что родились  на  свет,  мистер  Шерлок
Холмс, - закончил он тихо.
   Холмс усмехнулся и потер руки.
   - Это очень интересно, - сказал он. -  Значит,  вы  явились  сюда  по
поручению мадам фон Ламмерайн?
   - Черт возьми, какая наглость! -  воскликнул  Бойс.  Его  левая  рука
скользнула к  трости.  -  Я  думал,  вы  остережетесь,  а  вы  начинаете
произносить разные имена. Поэтому я, - тут он мгновенно  выдернул  ручку
трости, и теперь в  его  руках  оказалось  длинное  стальное  лезвие,  -
поэтому я, мистер Шерлок Холмс, сдержу свое слово.
   - И на это слово вы, Уотсон, наверное, обратили внимание?  -  спросил
Холмс.
   - Конечно! - громко откликнулся я.
   Бойс замер на месте. А  когда  я  появился  из  спальни,  вооруженный
тяжелым латунным подсвечником, он бросился к входной двери. На пороге он
на мгновение остановился и повернулся к нам. Его глаза  злобно  сверкали
на широком багровом лице, с губ срывался поток гнусной ругани.
   - Довольно! - строго оборвал его Холмс. -  Кстати,  Бойс,  я  не  мог
догадаться, чем вы убили тренера  Мзджерна.  При  вас  не  было  найдено
оружия. Теперь я понял.
   Багровый цвет медленно  сошел  с  лица  Бойса,  сменившись  сероватой
бледностью.
   - Боже мой, мистер Холмс! - воскликнул он. - Ведь не думаете же вы..,
ведь это только шутка, дружеская шутка!
   Выскочив за порог, он захлопнул за собой дверь и с грохотом промчался
по лестнице.
   Мой друг рассмеялся.
   - Ну-ну! Вряд ли мистер Бойс обеспокоит нас в  дальнейшем,  -  сказал
он. - Но его посещение