сти
такими, каковы они есть, а недооценивать себя - такое же  отклонение  от
истины, как преувеличивать свои способности. Следовательно, если я гово-
рю, что Майкрофт обладает большей наблюдательностью, чем я, то так оно и
есть, и вы можете понимать мои слова в прямом и точном смысле.
   - Он моложе вас?
   - Семью годами старше.
   - Как же это он никому не известен?
   - О, в своем кругу он очень известен.
   - В каком же?
   - Да хотя бы в клубе "Диоген".
   Я никогда не слышал о таком клубе, и, должно  быть,  недоумение  ясно
выразилось на моем лице, так как Шерлок Холмс, достав из  кармана  часы,
добавил:
   - Клуб "Диоген" - самый чудной клуб в Лондоне, а Майкрофт - из  чуда-
ков чудак. Он там ежедневно с без четверти пять до сорока минут  восьмо-
го. Сейчас ровно шесть, и вечер прекрасный, так что, если  вы  не  прочь
пройтись, я буду рад познакомить вас с двумя диковинками сразу.
   Пять минут спустя мы были уже на улице и шли к  площади  Риджент-сер-
кес.
   - Вас удивляет, - заметил мой спутник, - почему Майкрофт не применяет
свои дарования в сыскной работе? Он к ней неспособен.
   - Но вы, кажется, сказали...
   - Я сказал, что он превосходит меня в наблюдательности и владении де-
дуктивным методом. Если бы искусство сыщика начиналось и кончалось  раз-
мышлением в покойном кресле, мой брат Майкрофт стал бы величайшим в мире
деятелем по раскрытию преступлений. Но у него нет честолюбия и нет энер-
гии. Он бы лишнего шагу не сделал, чтобы проверить собственные умозаклю-
чения, и, чем брать на себя труд доказывать свою правоту, он предпочтет,
чтобы его считали неправым. Я не раз приходил к нему с какой-нибудь сво-
ей задачей, и всегда предложенное им  решение  впоследствии  оказывалось
правильным. Но если требовалось предпринять  какие-то  конкретные  меры,
чтобы можно было передать дело в суд, -  тут  он  становился  совершенно
беспомощен.
   - Значит, он не сделал из этого профессии?
   - Никоим образом. То, что дает мне средства к жизни, для него не  бо-
лее как любимый кон›к дилетанта. У него необыкновенные способности к вы-
числениям, и он проверяет финансовую отчетность  в  одном  министерстве.
Майкрофт снимает комнаты на Пэл-Мэл, так что ему только за  угол  завер-
нуть, и он в Уайтхолле - утром туда, вечером назад и так изо дня в день,
из года в год. Больше он никуда не ходит, и нигде его не увидишь,  кроме
как в клубе "Диоген", прямо напротив его дома.
   - Я не припомню такого названия.
   - Вполне понятно. В Лондоне, знаете, немало таких  людей,  которые  -
кто из робости, а кто по мизантропии - избегают общества себе  подобных.
Но при том они не прочь просидеть в покойном кресле и просмотреть свежие
журналы и газеты. Для их удобства и создан был в свое время  клуб  "Дио-
ген", и сейчас он объединяет в себе самых необщительных,  самых  "антик-
лубных" людей нашего города. Членам клуба не дозволяется  обращать  друг
на друга хоть какое-то внимание. Кроме как в комнате для посторонних по-
сетителей, в клубе ни под каким видом не допускаются никакие  разговоры,
и после трех нарушений этого правила, если о них донесено в клубный  ко-
митет, болтун подлежит исключению. Мой брат - один  из  членов-учредите-
лей, и я убедился лично, что обстановка там самая успокаивающая.
   В таких разговорах мы дошли до Сент-Джеймса и  свернули  на  Пэл-Мэл.
Немного не доходя до Карлотона, Шерлок Холмс остановился у  подъезда  и,
напомнив мне, что говорить воспрещается, вошел в вестибюль. Сквозь стек-
лянную дверь моим глазам открылся на мгновение большой и роскошный  зал,
где сидели, читая газеты, какие-то мужчины, каждый в своем  обособленном
уголке. Холмс провел меня в  маленький  кабинет,  смотревший  окнами  на
Пэл-Мэл, и, оставив меня здесь на минутку, вернулся со спутником,  кото-
рый, как я знал, не мог быть не кем иным, как только его братом.
   Майкрофт Холмс был много выше и толще Шерлока. Он был, что  называет-
ся, грузным человеком, и только в его лице, хоть и тяжелом,  сохранилось
что-то от той острой выразительности, которой так поражало лицо его бра-
та. Его глаза, водянисто-серые и до странности светлые, как  будто  нав-
сегда удержали тот устремленный в себя и вместе с тем отрешенный взгляд,
какой я подмечал у Шерлока только в те минуты, когда он напрягал всю си-
лу своей мысли.
   - Рад познакомиться с вами, сэр, - сказал он, протянув широкую, толс-
тую руку, похожую на ласт моржа. - С тех пор,  как  вы  стали  биографом
Шерлока, я слышу о нем повсюду. Кстати, Шерлок, я  ждал,  что  ты  пока-
жешься еще на прошлой неделе - придешь обсудить со  мною  случай  в  Мэ-
нор-Хаусе. Мне казалось, что он должен поставить тебя в тупик.
   - Нет, я его разрешил, - улыбнулся мой друг.
   - Адамc, конечно?
   - Да, Адамc.
   - Я был уверен в этом с самого начала. - Они сели рядом в фонаре  ок-
на. - Самое подходящее место для всякого, кто хочет изучать человека,  -
сказал Майкрофт. - Посмотри, какие великолепные типы! Вот, например, эти
двое, идущие прямо на нас.
   - Маркер и тот другой, что с ним?
   - Именно. Кто, по-твоему, второй?
   Двое прохожих остановились напротив окна.  Следы  мела  над  жилетным
карманом у одного были единственным, на  мой  взгляд,  что  наводило  на
мысль о бильярде. Второй был небольшого роста смуглый человек в  съехав-
шей на затылок шляпе и с кучей свертков под мышкой.
   - Бывший военный, как я погляжу, - сказал Шерлок.
   - И очень недавно оставивший службу, - заметил брат.
   - Служил он, я вижу, в Индии.
   - Офицер по выслуге, ниже лейтенанта.
   - Я думаю, артиллерист, - сказал Шерлок.
   - И вдовец.
   -	Но имеет ребенка.
   -	Детей, мои мальчик, детей.
   -	Постойте, - рассмеялся я, - для меня это многовато.
   - Ведь нетрудно же понять, - ответил Холмс, -  что  мужчина  с  такой
выправкой, властным выражением лица и такой загорелый - солдат,  что  он
не рядовой и недавно из Индии.
   - Что службу он оставил лишь недавно, показывают его, как их  называ-
ют, "амуничные" башмаки, - заметил Майкрофт.
   - Походка не кавалерийская, а пробковый шлем он все же носил надвину-
тым на бровь, о чем говорит более светлый загар с одной стороны лба. Са-
пером он быть не мог - слишком тяжел. Значит, артиллерист.
   - Далее, глубокий траур показывает, конечно, что он  недавно  потерял
близкого человека. Тот факт, что он сам делает  закупки,  позволяет  ду-
мать, что умерла жена. А накупил он, как видите, массу детских вещей.  В
том числе погремушку, откуда видно, что один из детей -  грудной  младе-
нец. Возможно, мать умерла родами. Из того, что  он  держит  под  мышкой
книжку с картинками, заключаем, что есть и второй ребенок.
   Мне стало понятно, почему мой друг сказал, что его брат обладает  еще
более острой наблюдательностью, чем он сам. Шерлок  поглядывал  на  меня
украдкой и улыбался. Майкрофт взял понюшку из  черепаховой  табакерки  и
отряхнул с пиджака табачные крошки большим красным шелковым платком.
   - Кстати, Шерлок, - сказал он, - у меня как раз кое-что есть в  твоем
вкусе - довольно необычная задача, которую я пытался разрешить. У  меня,
правда, не хватило энергии довести дело до конца,  я  предпринял  только
кое-какие шаги, но она мне дала приятный случай пораскинуть мозгами. Ес-
ли ты склонен прослушать данные...
   - Милый Майкрофт, я буду очень рад.
   Брат настрочил записку на листке блокнота и, позвонив, вручил ее  ла-
кею.
   - Я пригласил сюда мистера Мэласа, - сказал Майкрофт. - Он живет  че-
рез улицу, прямо надо мной, и мы с ним немного знакомы, почему он и  на-
думал прийти ко мне со своим затруднением. Мистер Мэлас, как я  понимаю,
родом грек и замечательный полиглот. Он зарабатывает  на  жизнь  отчасти
как переводчик в суде, отчасти работая гидом у разных богачей с Востока,
когда они останавливаются в отелях на Нортумберленд-авеню. Я  думаю,  мы
лучше предоставим ему самому рассказать о своем необыкновенном приключе-
нии.
   Через несколько минут в кабинет вошел низенький толстый человек,  чье
оливковое лицо и черные, как уголь, волосы выдавали его южное  происхож-
дение, хотя по разговору это был образованный англичанин. Он горячо  по-
жал руку Шерлоку Холмсу, и его темные глаза загорелись  радостью,  когда
он услышал, что его историю готов послушать такой знаток.
   - Я думаю, в полиции мне не поверили, поручусь вам, что нет, -  начал
он с возмущением в голосе, - Раз до сих пор они такого не слыхивали, они
полагают, что подобная вещь невозможна. У меня не будет спокойно на  ду-
ше, пока я не узнаю, чем это кончилось для того несчастного  человека  с
пластырем на лице.
   - Я весь внимание, - сказал Шерлок Холмс.
   - Сегодня у нас среда, - продолжал мистер Мэлас. - Так вот,  все  это
случилось в понедельник поздно вечером, не далее как два дня тому назад.
Я переводчик, как вы уже, может быть, слышали от моего соседа.  Перевожу
я со всех и на все языки или почти со всех, но так  как  я  по  рождению
грек и ношу греческое имя, то с этим языком мне  и  приходится  работать
больше всего. Я много лет являюсь главным греческим переводчиком в  Лон-
доне, и мое имя хорошо знают в гостиницах.
   Случается, и нередко, что меня в самое несуразное  время  вызывают  к
какому-нибудь иностранцу, попавшему в затруднение, или к  путешественни-
кам, приехавшим поздно ночью и нуждающимся в моих услугах. Так что я  не
удивился, когда в понедельник поздно вечером явился ко мне  на  квартиру
элегантно одетый молодой человек, некто Латимер, и пригласил меня в свой
кэб, ждавший у подъезда. К нему, сказал он, приехал по делу его приятель
- грек, и так как тот говорит только на своем родном языке, без перевод-
чика не обойтись. Мистер Латимер дал мне понять, что ехать  к  нему  до-
вольно далеко - в Кенсингтон, и он явно очень спешил: как только мы выш-
ли на улицу, он быстрехонько втолкнул меня в кэб.
   Я говорю - кэб, но у меня тут возникло подозрение, не сижу ли я  ско-
рей в карете. Экипаж был, во всяком случае, куда просторней  этого  лон-
донского позорища - четырехколесного кэба, и обивка,  хотя  и  потертая,
была из дорогого материала. Мистер Латимер сел против меня, и мы покати-
ли на Чаринг-Кросс и затем вверх по Шефтсбери-авеню. Мы выехали на  Окс-
форд-стрит, и я уже хотел сказать, что мы как будто  едем  в  Кенсингтон
кружным путем, когда меня остановило на полуслове  чрезвычайно  странное
поведение спутника.
   Для начала он вытащил из кармана самого грозного вида дубинку,  нали-
тую свинцом, и помахал ею, как бы проверяя ее вес. Потом,  ни  слова  не
сказав, он положил ее рядом с собой на сиденье. Проделав это, он  поднял
с обеих сторон оконца, и я, к своему удивлению, увидел,  что  стекла  их
затянуты бумагой, как будто нарочно для того, чтобы мне через них ничего
не было видно.
   - Извините, что лишаю вас удовольствия смотреть в окно, мистер Мэлас,
- сказал он. - Дело в том, понимаете, что в  мои  намерения  не  входит,
чтобы вы видели куда мы с вами едем. Для меня может оказаться неудобным,
если вы сможете потом сами найти ко мне дорогу.
   Как вы легко себе представите, мне стало не по себе: мой спутник  был
молодой парень, крепкий и плечистый, так что, и не будь при нем дубинки,
я все равно с ним не сладил бы.
   - Вы очень странно себя ведете, мистер Латимер, - сказал  я,  запина-
ясь. - Неужели вы не понимаете, что творите беззаконие?
   - Спору нет, я позволил себе некоторую вольность,  -  отвечал  он,  -
когда я стану расплачиваться с вами, все будет учтено.  Должен,  однако,
вас предупредить, мистер Мэлас, что если вы  сегодня  вздумаете  поднять
тревогу или предпринять что-нибудь, идущее вразрез с  моими  интересами,
то дело для вас обернется не шуткой. Прошу вас  не  забывать,  что,  как
здесь в карете, так и у меня дома, вы все равно в моей власти.
   Он говорил спокойно, но с хрипотцой, отчего его слова звучали особен-
но угрожающе. Я сидел молча и недоумевал, что на свете  могло  послужить
причиной, чтобы похитить меня таким необычайным образом. Но в чем бы  не
заключалась причина, было ясно, что сопротивляться бесполезно и что  мне
оставалось одно: ждать, а уж там будет видно.
   Мы были в пути почти что два часа, но я все же не мог  уяснить  себе,
куда мы едем. Временами грохот колес говорил, что мы катим  по  булыжной
мостовой, а потом их ровный и бесшумный ход  наводил  на  мысль  об  ас-
фальте, но, кроме этой смены звука, не было ничего, что  хотя  бы  самым
далеким намеком подсказало мне, где мы находимся. Бумага на обоих  окнах
не пропускала света, а стекло передо мной было задернуто синей  занавес-
кой. С Пэл-Мэл мы выехали в четверть восьмого, и на моих часах было  уже
без десяти девять, когда мы наконец остановились.  Мой  спутник  опустил
оконце, и я увидел низкий сводчатый подъезд с горящим над  ним  фонарем.
Меня быстро высадили из кареты, в подъезде распахнулась  дверь,  причем,
когда я входил, у меня создалось смутное впечатление газона  и  деревьев
по обе стороны от меня. Но был ли это  уединенный  городской  особняк  в
собственном саду или bona fidel2 загородный дом, не берусь утверждать.
   В холле горел цветной газовый рожок, но пламя было так сильно привер-
нуто, что я мало что мог разглядеть - только, что холл довольно велик  и
увешан картинами. В тусклом свете я различил, что дверь нам  открыл  ма-
ленький, невзрачный человек средних лет с сутулыми плечами. Когда он по-
вернулся к нам, отблеск света показал мне, что он в очках.
   - Это мистер Мэлас, Гарольд? - спросил он.
   - Да.
   - Хорошо сработано! Очень хорошо! Надеюсь, вы на нас не в обиде, мис-
тер Мэлас, - нам без вас никак не обойтись. Если вы будете вести себя  с
нами честно, вы не пожалеете, но если попробуете  выкинуть  какой-нибудь
фокус, тогда... да поможет вам Бог!
   Он говорил отрывисто, нервно перемежая речь смешком, но почему-то на-
водил на меня больше страха, чем тот, молодой.
   - Что вам нужно от меня? - спросил я.
   - Только, чтобы вы задали несколько вопросов  одному  джентльмену  из
Греции, нашему гостю, и перевели бы нам его ответы. Но ни полслова сверх
того, что вам прикажут сказать, или... - снова нервный смешок, - ...луч-
ше б вам и вовсе не родиться на свет!
   С этими словами он открыл дверь и провел нас  в  комнату,  освещенную
опять-таки только одной лампой с приспущенным огнем. Комната  была,  бе-
зусловно, очень большая, и то, как ноги мои  утонули  в  ковре,  едва  я
вступил в нее, говорило о ее богатом убранстве. Я видел урывками  крытые
бархатом кресла, высокий с белой мраморной доской камин и  по  одну  его
сторону - то, что показалось  мне  комплектом  японских  доспехов.  Одно
кресло стояло прямо под лампой, и пожилой господин молча указал  мне  на
него. Молодой оставил нас, но тут же появился из другой  двери,  ведя  с
собой джентльмена в каком-то балахоне, медленно  подвигавшегося  к  нам.
Когда он вступил в круг тусклого света, я смог разглядеть  его,  и  меня
затрясло от ужаса, такой у него был вид. Он был мертвенно бледен и край-
не истощен, его выкаченные глаза горели, как у человека, чей дух сильней
его немощного тела. Но что потрясло меня даже больше, чем  все  признаки
физического изнурения, - это то, что его лицо вдоль и  поперек  уродливо
пересекали полосы пластыря и широкая наклейка из того же пластыря закры-
вала его рот.
   - Есть у тебя грифельная доска, Гарольд? - крикнул старший, когда это
странное существо не село, а скорее упало в кресло. - Руки ему  развяза-
ли? Хорошо, дай ему карандаш. Вы будете задавать вопросы, мистер  Мэлас,
а он писать ответы. Спросите прежде всего, готов ли он подписать бумаги.
   Глаза человека метнули огонь.
   "Никогда", - написал он по-гречески на грифельной доске.
   - Ни на каких условиях? - спросил я по приказу нашего тирана.
   "Только если ее обвенчает в моем присутствии знакомый  мне  греческий
священник".
   Тот пожилой захихикал своим ядовитым смешком.
   - Вы знаете, что вас ждет в таком случае?
   "О себе я не думаю".
   Я привожу вам образцы вопросов и ответов, составлявших  наш  полууст-
ный-полуписьменный разговор. Снова и  снова  я  должен  был  спрашивать,
сдастся ли он и подпишет ли документ. Снова и снова я получал тот же не-
годующий ответ. Но вскоре мне пришла на ум счастливая мысль.  Я  стал  к
каждому вопросу прибавлять коротенькие фразы от себя - сперва совсем не-
винные, чтобы проверить, понимают ли хоть слово наши  два  свидетеля,  а
потом, убедившись, что на лицах у них ничего не отразилось, я повел  бо-
лее опасную игру. Наш разговор пошел примерно так:
   - От такого упрямства вам добра не будет. Кто вы?!
   - Мне все равно. В Лондоне я чужой.
   - Вина за вашу судьбу падет на  вашу  собственную  голову.  Давно  вы
здесь?
   - Пусть так. Три недели.
   - Вашей эта собственность уже никогда не будет. Что они с вами  дела-
ют?
   - Но и негодяям она не достанется. Морят голодом.
   - Подпишите бумаги, и вас выпустят на свободу. Что это за дом?
   - Не подпишу никогда. Не знаю.
   - Этим вы ей не оказываете услуги. Как вас зовут?
   - Пусть она скажет мне это сама. Кратидес.
   - Вы увидите ее, если подпишете. Откуда вы?
   - Значит, я не увижу ее никогда. Из Афин.
   Еще бы пять минут. Мистер Холмс, и я бы выведал всю историю у них под
носом. Уже на моем следующем вопросе, возможно, дело разъяснилось бы, но
в это мгновение открылась дверь, и в комнату вошла женщина. Я не мог яс-
но ее разглядеть и знаю только, что она высокая, изящная, с черными  во-
лосами и что на ней было что-то вроде широкого белого халата.
   - Гарольд! - заговорила она по-английски, но с заметным акцентом. - Я
здесь больше не выдержу. Так скучно, когда никого с тобой нет,  кроме...
Боже, это Паулос!
   Последние слова она сказала по-гречески, и в тот  же  миг  несчастный
судорожным усилием сорвал пластырь с губ и с криком: "София!  София!"  -
бросился ей на грудь. Однако их объятие длилось лишь одну секунду, пото-
му что младший схватил женщину и вытолкнул из комнаты, в  то  время  как
старший без труда одолел свою изнуренную голодом жертву  и  уволок  нес-
частного в другую дверь. На короткий миг я остался  в  комнате  один.  Я
вскочил на ноги со смутной надеждой, что, возможно, как-нибудь,  по  ка-
ким-то признакам мне удастся разгадать, куда я попал. Но, к  счастью,  я
еще ничего не предпринял, потому что, подняв голову, я увидел, что стар-
ший стоит в дверях и не сводит с меня глаз.
   - Вот и все, мистер Мэлас, - сказал он. - Вы видите, мы  оказали  вам
доверие в некоем сугубо личном деле. Мы бы вас не побеспокоили, если  бы
не случилось так, что один наш друг, который знает по-гречески  и  начал
вести для нас эти переговоры, не был вынужден вернуться  на  Восток.  Мы
оказались перед необходимостью найти кого-нибудь ему  в  замену  и  были
счастливы узнать о таком одаренном переводчике, как вы.
   Я поклонился.
   - Здесь пять соверенов, - сказал он, подойдя ко мне, - гонорар, наде-
юсь, достаточный. Но запомните, - добавил он, и со смешком легонько пох-
лопал меня по груди, - если вы хоть одной душе обмолвитесь  о  том,  что
увидели - хоть одной душе! - тогда... да помилует Бог вашу душу!
   Не могу вам передать, какое отвращение и ужас внушал мне  этот  чело-
век, такой жалкий с виду. Свет лампы падал теперь прямо на него, и я мог
разглядеть его лучше. Желто-серое остренькое  лицо  и  жидкая  бороденка
клином, точно из мочалы. Когда он говорил, то вытягивал  шею  вперед,  и
при этом губы и веки у него непрерывно  подергивались,  как  если  б  он
страдал пляской святого Витта.  Мне  невольно  подумалось,  что  и  этот
странный, прерывистый смешок - тоже проявление какой-то нервной болезни.
И все же лицо его было страшно - из-за серых, жестких, с холодным  блес-
ком глаз, затаивших в своей глубине злобную, неумолимую жестокость.
   - Нам будет известно, если вы проговоритесь, - сказал  он.  -  У  нас
есть свои каналы осведомления. А сейчас вас ждет  внизу  карета,  и  мой
др