огу выразить, как все это  важно
для меня!
     Шерлок Холмс остановил проезжавшего извозчика.
     -- В  таком  случае  лучше разговаривать в уютной комнате,
чем тут, на ветреной рыночной площади,  --  сказал  он.  --  Но
прежде чем отправиться в путь, скажите, пожалуйста, кому я имею
удовольствие оказывать посильную помощь?
     Человечек заколебался на мгновение.
     -- Меня зовут Джон Робинсон,-- сказал он, отводя глаза.
     -- Нет,   мне  нужно  настоящее  имя,  --  ласково  сказал
Холмс.--  Гораздо  удобнее  иметь  дело  с  человеком,  который
действует под своим настоящим именем.
     Бледные щеки незнакомца загорелись румянцем.
     -- В  таком  случае,  --  сказал  он, -- мое имя -- Джеймс
Райдер.
     -- Так я и  думал.  Вы  служите  в  отеле  "Космополитен".
Садитесь,  пожалуйста,  в кэб, и вскоре я расскажу вам все, что
вы пожелаете узнать.
     Маленький человечек не двигался с места. Он смотрел то  на
Холмса,  то  на  меня с надеждой и испугом: он не знал, ждет ли
его беда или удача. Наконец он сел в экипаж, и через полчаса мы
были в гостиной на Бейкер-стрит.
     Дорогой никто не произнес ни слова.  Но  спутник  наш  так
учащенно  дышал,  так крепко сжимал и разжимал ладони, что было
ясно, в каком нервном возбуждении он пребывает.
     -- Ну, вот мы и дома! -- весело сказал Холмс.-- Что  может
быть  лучше  пылающего  камина  в  такую  погоду!  Вы, кажется,
озябли, мистер Райдер. Садитесь, пожалуйста, в плетеное кресло.
Я только надену домашние туфли, и мы сейчас же  займемся  вашим
делом.  Ну  вот,  готово! Так вы хотите знать, что стало с теми
гусями?
     -- Да, сэр.
     -- Пожалуй,  вернее,  с  тем  гусем?  Мне   кажется,   вас
интересовал  лишь  один  из  них  -- белый, с черной полосой на
хвосте...
     Райдер затрепетал от волнения.
     -- О, сэр! -- вскричал  он.  --  Вы  можете  сказать,  где
находится этот гусь?
     -- Он был здесь.
     -- Здесь?
     -- Да,  и  оказался  необыкновенным гусем. Не удивительно,
что вы заинтересовались им. После своей кончины он  снес  яичко
-- прелестное,  сверкающее  голубое  яичко.  Оно  здесь, в моей
коллекции.
     Наш посетитель, шатаясь, поднялся с места и  правой  рукой
ухватился  за  каминную  полку. Холмс открыл несгораемый шкаф и
вытащил оттуда голубой карбункул,  сверкавший,  словно  звезда,
холодным,   ярким,   переливчатым   блеском.   Райдер  стоял  с
искаженным лицом, не  зная,  потребовать  ли  камень  себе  или
отказаться от него.
     -- Игра  проиграна,  Райдер,  --  спокойно  сказал  Шерлок
Холмс. -- Держитесь крепче на ногах, не  то  упадете  в  огонь.
Помогите  ему  сесть,  Уотсон.  Он  еще  не  умеет хладнокровно
мошенничать. Дайте ему  глоток  бренди.  Так!  Теперь  он  хоть
немного похож на человека. Ну и жалкая же личность!
     Райдер  едва держался на ногах, но водка вызвала у него на
щеках слабый румянец, и  он  сел,  испуганно  глядя  на  своего
обличителя.
     -- Я  знаю почти все, у меня в руках почти все улики, и вы
не многое сможете добавить. И все-таки рассказывайте,  чтобы  в
деле  не  оставалось  ни  малейшей неясности. Откуда вы узнали,
Райдер, о голубом карбункуле графини Моркар?
     -- Мне  сказала  о  нем  Кэтрин  Кьюсек,  --  ответил  тот
дрожащим голосом.
     -- Знаю,  горничная  ее  сиятельства.  И  искушение  легко
завладеть   богатством   оказалось   сильнее   вас,   как   это
неоднократно  бывало  и  с  более  достойными  людьми.  И вы не
особенно выбирали  средства  для  достижения  своей  цели.  Мне
кажется, Райдер, из вас получится порядочный негодяй! Вы знали,
что  этот  паяльщик  Хорнер  был  уже  уличен в воровстве и что
подозрения раньше всего падут на него. Что же  вы  сделали?  Вы
сломали  прут  каминной  решетки в комнате графини -- вы и ваша
сообщница Кьюсек -- и устроили так, что именно Хорнера  послали
сделать  ремонт. Когда Хорнер ушел, вы взяли камень из футляра,
подняли тревогу, и бедняга был арестован. После этого...
     Тут  Райдер  внезапно  сполз  на  ковер  и  обеими  руками
обхватил колени моего друга.
     -- Ради  Бога,  сжальтесь  надо  мной!  -- закричал он. --
Подумайте о моем отце, о моей матери. Это убьет их!  Я  никогда
не   воровал,  никогда!  Это  не  повторится,  клянусь  вам!  Я
поклянусь вам на Библии! О, не доводите  этого  дела  до  суда!
Ради Христа, не доводите дела до суда!
     -- Ступайте на место, -- сурово сказал Холмс. -- Сейчас вы
готовы  ползать  на  коленях. А что вы думали, когда отправляли
беднягу Хорнера на скамью подсудимых за преступление, в котором
он не повинен?
     -- Я могу скрыться, мистер Холмс! Я уеду из  Англии,  сэр!
Тогда обвинение против него отпадет...
     -- Гм,  мы еще потолкуем об этом. А пока послушаем, что же
действительно случилось после воровства. Каким  образом  камень
попал  в гуся, и как этот гусь попал на рынок? Говорите правду,
ибо для вас правда -- единственный путь к спасению.
     Райдер повел языком по пересохшим губам.
     -- Я  расскажу  всю  правду,  --  сказал  он.   --   Когда
арестовали  Хорнера,  я  решил,  что мне лучше унести камень на
случай, если полиции  придет  в  голову  обыскать  меня  и  мою
комнату.  В гостинице не было подходящего места, чтобы спрятать
камень. Я вышел, будто бы по служебному делу,  и  отправился  к
своей   сестре.   Она  замужем  за  неким  Окшоттом,  живет  на
Брикстон-роуд  и  занимается  тем,  что  откармливает  домашнюю
птицу,  для рынка. Каждый встречный казался мне полицейским или
сыщиком, и, несмотря на холодный ветер, пот градом  струился  у
меня по лбу. Сестра спросила, почему я так бледен, не случилось
ли  чего.  Я сказал, что меня взволновала кража драгоценности в
нашем отеле. Потом я прошел на задний двор,  закурил  трубку  и
стал раздумывать, что бы предпринять.
     Есть  у  меня  приятель  по имени Модели, который сбился с
пути и только что отбыл срок наказания в Пентонвиллской тюрьме.
Мы встретились с ним, разговорились, и он  рассказал  мне,  как
воры  сбывают  краденое.  Я понимал, что он меня не выдаст, так
как я сам знал за ним кое-какие  грехи,  и  потому  решил  идти
прямо  к нему в Килберн и посвятить его в свою тайну. Он научил
бы меня, как превратить этот камень в деньги. Но как  добраться
туда?  Я  вспомнил  о тех терзаниях, которые пережил по пути из
гостиницы. Каждую минуту меня могли схватить, обыскать и  найти
камень в моем жилетном кармане. Я стоял, прислонившись к стене,
рассеянно  глядя  на  гусей,  которые, переваливаясь, бродили у
моих ног, и внезапно мне пришла в голову  мысль,  как  обмануть
самого ловкого сыщика в мире...
     Несколько  недель  назад сестра обещала, что к Рождеству я
получу от нее отборнейшего гуся в подарок, а она слово  держит.
И  я  решил  взять  гуся  сейчас же и в нем пронести камень. Во
дворе был какой-то сарай, я загнал  за  него  огромного,  очень
хорошего  гуся,  белого, с полосатым хвостом. Потом поймал его,
раскрыл ему клюв и  как  можно  глубже  засунул  камень  ему  в
глотку.  Гусь  глотнул,  и  я ощутил рукою, как камень прошел в
зоб. Но гусь бился и хлопал крыльями, и сестра вышла  узнать  в
чем  дело.  Я  повернулся,  чтобы  ответить,  и  негодный  гусь
вырвался у меня из рук и смещался со стадом.
     "Что ты делал с птицей, Джеймс?" -- спросила сестра.
     "Да вот ты обещала подарить мне гуся к  Рождеству.  ЯЯЯ  и
пробовал, какой из них пожирнее".
     "О,  мы  уже отобрали для тебя гуся, -- сказала она, -- мы
так и называли его: "Гусь Джеймса". Вон  тот,  большой,  белый.
Гусей  всего  двадцать шесть, из них один тебе, а две дюжины на
продажу".
     "Спасибо, Мэгги, -- сказал я. -- Но если тебе  все  равно,
дай мне того, которого я поймал".
     "Твой тяжелее по крайне мере фунта на три, и мы специально
откармливали его".
     "Ничего,  мне хочется именно этого, я бы сейчас и взял его
с собой".
     "Твое дело, -- сказала сестра обиженно. --  Какого  же  ты
хочешь взять?"
     "Вон  того белого, с черной полосой на хвосте... Вон он, в
середине стада".
     "Пожалуйста, режь его и бери!"
     Я так и сделал, мистер Холмс, и понес птицу в  Килберн.  Я
рассказал  своему  приятелю  обо  всем -- он из тех, с которыми
можно говорить без стеснения. Он хохотал  до  упаду,  потом  мы
взяли нож и разрезали гуся. У меня остановилось сердце, когда я
увидел,  что  произошла  ужасная  ошибка, и камня нет. Я бросил
гуся, пустился бегом к сестре. Влетел на задний двор  --  гусей
там не было.
     "Где гуси, Мэгги?" -- крикнул я.
     "Отправила торговцу".
     "Какому торговцу?"
     "Брекинриджу на Ковент-Гарден".
     "А  был  среди  них  один с полосатым хвостом -- такой же,
какого я взял?" -- спросил я.
     "Да, Джеймс, ведь было два гуся с полосатыми  хвостами,  я
вечно путала их".
     Тут,  конечно,  я понял все и со всех ног помчался к этому
самому Брекинриджу. Но  он  уже  распродал  гусей  и  не  хотел
сказать  кому.  Вы  слышали  сами, как он со мной разговаривал.
Сестра думает, что я сошел с ума. Порой мне самому кажется, что
я сумасшедший. И вот... теперь я презренный вор, хотя  даже  не
прикоснулся  к  богатству,  ради  которого  погубил себя. Боже,
помоги мне! Боже, помоги! -- Он закрыл лицо руками и  судорожно
зарыдал.
     Потом  наступило долгое молчание, лишь слышны были тяжелые
вздохи Райдера, да мой друг мерно постукивал пальцами по столу.
Вдруг Шерлок Холмс встал и распахнул настежь дверь.
     -- Убирайтесь! -- проговорил он.
     -- Что? Сэр, да благословит вас небо!
     -- Ни слова! Убирайтесь отсюда!
     Повторять   не   пришлось.   На    лестнице    загрохотали
стремительные  шаги,  внизу  хлопнула  дверь, и с улицы донесся
быстрый топот.
     -- В конце концов, Уотсон,  --  сказал  Холмс,  протягивая
руку  к  глиняной  трубке,  -- я работаю отнюдь не затем, чтобы
исправлять промахи  нашей  полиции.  Если  бы  Хорнеру  грозила
опасность,  тогда  другое  дело. Но Райдер не станет показывать
против него, и обвинение рухнет. Возможно, я укрываю мошенника,
но зато спасаю его душу. С этим молодцом  ничего  подобного  не
повторится,--  он слишком напуган. Упеките его сейчас в тюрьму,
и  он  не  развяжется  с  ней  всю  жизнь.  Кроме  того,  нынче
праздники,  надо прощать грехи. Случай столкнул нас со странной
и забавной загадкой, и решить ее -- само по себе награда.  Если
вы  будете  любезны  и  позволите, мы немедленно займемся новым
"исследованием", в котором опять-таки фигурирует птица: ведь  к
обеду у нас куропатка.

     Перевод М. Чуковской

     Примечания

     1 Останки (лат.).


     Артур Конан-Дойль.
     Последнее дело Холмса

     С тяжелым сердцем приступаю я  к  последним  строкам  этих
воспоминаний,  повествующих  о  необыкновенных  талантах  моего
друга Шерлока Холмса. В бессвязной и -- я сам это чувствую -- в
совершенно  неподходящей  манере  я   пытался   рассказать   об
удивительных  приключениях, которые мне довелось пережить бок о
бок с ним, начиная с того случая, который я  в  своих  записках
назвал  "Этюд в багровых тонах", и вплоть до истории с "Морским
договором",  когда  вмешательство  моего   друга,   безусловно,
предотвратило серьезные международные осложнения. Признаться, я
хотел  поставить  здесь  точку и умолчать о событии, оставившем
такую пустоту в моей  жизни,  что  даже  двухлетний  промежуток
оказался бессильным ее заполнить. Однако недавно опубликованные
письма  полковника  Джеймса  Мориарти,  в  которых  он защищает
память своего покойного брата, вынуждают меня взяться за  перо,
и  теперь  я считаю своим долгом открыть людям глаза на то, что
произошло. Ведь одному мне известна вся правда, и  я  рад,  что
настало время, когда уже нет причин ее скрывать.
     Насколько   мне  известно,  в  газеты  попали  только  три
сообщения: заметка в "Журналь де Женев" от  6  мая  1891  года,
телеграмма  агентства  Рейтер  в  английской прессе от 7 мая и,
наконец, недавние письма, о которых  упомянуто  выше.  Из  этих
писем первое и второе чрезвычайно сокращены, а последнее, как я
сейчас  докажу,  совершенно  искажает факты. Моя обязанность --
поведать наконец миру о том, что на самом деле произошло  между
профессором Мориарти и мистером Шерлоком Холмсом.
     Читатель,  может  быть,  помнит,  что  после моей женитьбы
тесная дружба, связывавшая меня и Холмса,  приобрела  несколько
иной  характер.  Я  занялся  частной  врачебной  практикой.  Он
продолжал время от времени заходить ко мне,  когда  нуждался  в
спутнике  для  своих расследований, но это случалось все реже и
реже, а в 1890 году было только три случая, о  которых  у  меня
сохранились какие-то записи.
     Зимой  этого года и в начале весны 1891-го газеты писали о
том,  что  Холмс  приглашен   французским   правительством   по
чрезвычайно важному делу, и из полученных от него двух писем --
из  Нарбонна  и  Нима  --  я  заключил,  что,  по-видимому, его
пребывание во Франции сильно затянется. Поэтому я был несколько
удивлен, когда вечером 24 апреля он внезапно появился у меня  в
кабинете.  Мне сразу бросилось в глаза, что он еще более бледен
и худ, чем обычно.
     -- Да, я порядком истощил свои силы, -- сказал он, отвечая
скорее на мой взгляд, чем на слова. -- В  последнее  время  мне
приходилось трудновато... Что, если я закрою ставни?
     Комната   была  освещена  только  настольной  лампой,  при
которой я обычно читал. Осторожно двигаясь вдоль  стены,  Холмс
обошел  всю  комнату,  захлопывая ставни и тщательно замыкая их
засовами.
     -- Вы чего-нибудь боитесь? -- спросил я.
     -- Да, боюсь.
     -- Чего же?
     -- Духового ружья.
     -- Дорогой мой Холмс, что вы хотите этим сказать?
     -- Мне кажется, Уотсон, вы достаточно хорошо меня  знаете,
и вам известно, что я не робкого десятка. Однако не считаться с
угрожающей   тебе   опасностью  --  это  скорее  глупость,  чем
храбрость. Дайте мне, пожалуйста, спичку.
     Он закурил папиросу, и, казалось, табачный дым благотворно
подействовал на него.
     -- Во-первых, я должен извиниться за свой  поздний  визит,
-- сказал  он.  --  И, кроме того, мне придется попросить у вас
позволения совершить второй бесцеремонный поступок -- перелезть
через заднюю стену вашего сада,  ибо  я  намерен  уйти  от  вас
именно таким путем.
     -- Но что все это значит? -- спросил я.
     Он  протянул  руку  ближе к лампе, и я увидел, что суставы
двух его пальцев изранены и в крови.
     -- Как видите, это не  совсем  пустяки,  --  сказал  он  с
улыбкой.  --  Пожалуй,  этак  можно  потерять и всю руку. А где
миссис Уотсон? Дома?
     -- Нет, она уехала погостить к знакомым.
     -- Ага! Так, значит, вы один?
     -- Совершенно один.
     -- Если так, мне легче будет  предложить  вам  поехать  со
мной на недельку на континент.
     -- Куда именно?
     -- Куда угодно. Мне решительно все равно.
     Все это показалось мне как нельзя более странным. Холмс не
имел обыкновения  праздно  проводить  время,  и  что-то  в  его
бледном, изнуренном лице говорило о дошедшем до предела нервном
напряжении. Он заметил недоумение в моем  взгляде  и,  опершись
локтями  о колени и сомкнув кончики пальцев, стал объяснять мне
положение дел.
     -- Вы, я думаю, ничего не слышали о  профессоре  Мориарти?
-- спросил он.
     -- Нет.
     -- Гениально  и  непостижимо. Человек опутал своими сетями
весь Лондон, и никто даже не слышал о нем. Это-то  и  поднимает
его  на  недосягаемую  высоту  в  уголовном  мире.  Уверяю вас,
Уотсон, что если бы мне удалось победить этого  человека,  если
бы  я  мог  избавить  от него общество, это было бы венцом моей
деятельности, я считал бы свою карьеру законченной и готов  был
бы  перейти  к  более  спокойным  занятиям.  Между нами говоря,
Уотсон, благодаря последним двум делам, которые  позволили  мне
оказать   кое-какие  услуги  королевскому  дому  Скандинавии  и
республике Франции, я имею возможность вести образ жизни, более
соответствующий моим наклонностям, и серьезно заняться  химией.
Но  я  еще  не  могу спокойно сидеть в своем кресле, пока такой
человек, как профессор Мориарти, свободно разгуливает по улицам
Лондона.
     -- Что же он сделал?
     -- О, у него необычная биография! Он происходит из хорошей
семьи, получил  блестящее  образование  и  от  природы  наделен
феноменальными   математическими   способностями.   Когда   ему
исполнился двадцать один  год,  он  написал  трактат  о  биноме
Ньютона,  завоевавший  ему европейскую известность. После этого
он получил кафедру математики в одном из  наших  провинциальных
университетов,  и,  по  всей вероятности, его ожидала блестящая
будущность. Но в его жилах  течет  кровь  преступника.  У  него
наследственная склонность к жестокости. И его необыкновенный ум
не только не умеряет, но даже усиливает эту склонность и делает
ее  еще  более  опасной.  Темные  слухи  поползли  о  нем в том
университетском городке, где он преподавал, и в конце концов он
был вынужден оставить кафедру и перебраться в Лондон, где  стал
готовить  молодых людей к экзамену на офицерский чин... Вот то,
что знают о нем все, а вот что узнал о нем я.
     Мне не надо вам  говорить,  Уотсон,  что  никто  не  знает
лондонского  уголовного  мира  лучше  меня. И вот уже несколько
лет, как я  чувствую,  что  за  спиною  у  многих  преступников
существует  неизвестная  мне сила -- могучая организующая сила,
действующая наперекор закону и прикрывающая злодея своим щитом.
Сколько раз в самых  разнообразных  случаях,  будь  то  подлог,
ограбление  или  убийство,  я  ощущал  присутствие  этой силы и
логическим путем обнаруживал ее следы также  и  в  тех  еще  не
распутанных  преступлениях,  к  расследованию  которых я не был
непосредственно привлечен. В течение нескольких лет  пытался  я
прорваться  сквозь  скрывавшую  ее  завесу, и вот пришло время,
когда я нашел конец нити и начал  распутывать  узел,  пока  эта
нить  не  привела  меня  после  тысячи  хитрых петель к бывшему
профессору Мориарти, знаменитому математику.
     Он -- Наполеон преступного мира, Уотсон. Он -- организатор
половины всех злодеяний и почти всех нераскрытых преступлений в
нашем городе. Это гений, философ, это человек, умеющий  мыслить
абстрактно.  У  него  первоклассный  ум.  Он  сидит неподвижно,
словно паук в центре своей паутины, но у  этой  паутины  тысячи
нитей, и он улавливает вибрацию каждой из них. Сам он действует
редко. Он только составляет план. Но его агенты многочисленны и
великолепно организованы. Если кому-нибудь понадобится выкрасть
документ,  ограбить  дом,  убрать  с  дороги человека, -- стоит
только довести об этом до сведения профессора,  и  преступление
будет  подготовлено,  а  затем  и  выполнено.  Агент может быть
пойман. В таких случаях всегда находятся  деньги,  чтобы  взять
его   на   поруки   или   пригласить   защитника.   Но  главный
руководитель,  тот,  кто  послал  этого  агента,   никогда   не
попадется:  он  вне  подозрений.  Такова  организация,  Уотсон,
существование   которой   я    установил    путем    логических
умозаключений,  и  всю  свою  энергию  я  отдал  на  то,  чтобы
обнаружить ее и сломить.
     Но профессор хитро замаскирован и так великолепно защищен,
что, несмотря на все мои старания, раздобыть улики, достаточные
для судебного  приговора,  невозможно.  Вы  знаете,  на  что  я
способен,  милый  Уотсон, и все же спустя три месяца я вынужден
был признать, что наконец-то  встретил  достойного  противника.
Ужас и негодование, которые внушали мне его преступления, почти
уступили место восхищению перед его мастерством. Однако в конце
концов он сделал промах, маленький, совсем маленький промах, но
ему нельзя было допускать и такого, поскольку за ним неотступно
следил  я.  Разумеется,  я воспользовался этим промахом и, взяв
его за исходную точку, начал плести вокруг Мориарти свою  сеть.
Сейчас  она  почти готова, и через три дня, то есть в ближайший
понедельник, все будет кончено, -- проф