поезд.  Туман  скрывал  нас,  и  мы  без  труда
опустили тело Уэста на крышу вагона. И это все, что произошло и
что мне известно.
     -- А ваш брат?
     -- Он  не  говорил  ни  слова,  но  однажды  застал меня с
ключами, и я думаю, он меня стал подозревать. Я читал это в его
взгляде. Он не мог больше смотреть людям в глаза и...
     Воцарилось молчание. Его нарушил Майкрофт Холмс.
     -- Хотите  в  какой-то  мере  искупить  свою  вину?  Чтобы
облегать совесть и, возможно, кару.
     -- Чем могу я ее искупить?..
     -- Где сейчас Оберштейн, куда он повез похищенные чертежи?
     -- Не знаю.
     -- Он не оставил адреса?
     -- Сказал  лишь,  что  письма,  отправленные  на его имя в
Париж, отель "Лувр", в конце концов дойдут до него.
     -- Значит,  для  вас  есть   еще   возможность   исправить
содеянное, -- сказал Шерлок Холмс.
     -- Я  готов  сделать все, что вы сочтете нужным. Мне этого
субъекта щадить нечего. Он причина моего падения и гибели.
     -- Вот перо и бумага. Садитесь за стол  --  будете  писать
под  мою  диктовку.  На конверте поставьте данный вам парижский
адрес. Так. Теперь пишите:
     "Дорогой сэр!
     Пишу Вам по поводу нашей сделки.
     Вы, несомненно, заметили, что недостает одной существенной
детали. Я добыл необходимую копию. Это потребовало много лишних
хлопот  и   усилий,   и   я   рассчитываю   на   дополнительное
вознаграждение  в пятьсот фунтов. Почте доверять опасно. И я не
приму ничего, кроме золота или ассигнаций. Я мог бы приехать  к
Вам  за  границу,  но  боюсь  навлечь  на себя подозрение, если
именно теперь выеду из Англии. Поэтому  надеюсь  встретиться  с
Вами  в  курительной  комнате  отеля "Чаринг-Кросс" в субботу в
двенадцать часов дня. Повторяю, я согласен только на английские
ассигнации или золото".
     -- Вот и отлично, -- сказал Холмс. -- Буду очень  удивлен,
если он не отзовется на такое письмо.
     И  он отозвался! Но все дальнейшее относится уже к области
истории, к тем тайным ее  анналам,  которые  часто  оказываются
значительно    интереснее   официальной   хроники.   Оберштейн,
жаждавший завершить так блестяще начатую и самую  крупную  свою
аферу,  попался  в  ловушку  и  был  на  пятнадцать лет надежно
упрятан за решетку  английской  тюрьмы.  В  его  чемодане  были
найдены  бесценные  чертежи  Брюса-Партингтона,  которые он уже
предлагал продать с аукциона  во  всех  военно-морских  центрах
Европы.
     Полковник  Уолтер  умер  в  тюрьме  к  концу  второго года
заключения.  А  что  касается  Холмса,  он  со  свежими  силами
принялся  за  свою  монографию "Полифонические мотеты Лассуса";
впоследствии она была напечатана для узкого круга читателей,  и
специалисты  расценили  ее как последнее слово науки по данному
вопросу. Несколько недель  спустя  после  описанных  событий  я
случайно узнал, что мой друг провел день в Виндзорском дворце и
вернулся   оттуда   с   великолепной  изумрудной  булавкой  для
галстука. Когда я спросил, где он ее купил, Холмс ответил,  что
это  подарок  одной  очень  любезной  высокопоставленной особы,
которой ему посчастливилось оказать небольшую услугу. Он ничего
к этому не добавил, но, мне кажется, я угадал августейшее имя и
почти не сомневаюсь в том, что изумрудная булавка всегда  будет
напоминать   моему   другу   историю  с  похищенными  чертежами
подводной лодки Брюса-Партингтона.

     Перевод Н. Дехтеревой

     Примечания

     1  Строка  из  английской  детской  песенки.  Перевод   С.
Маршака.
     2 Вошедший в поговорку отрывок из песни "Смерть Нельсона",
сочиненной и исполнявшейся знаменитым английским тенором Джоном
Брамом (1774 -- 1836).



     Артур Конан-Дойль.
     Этюд в багровых тонах

     Повесть

      * ЧАСТЬ I *

     Из воспоминаний доктора
     Джона Г. Уотсона, отставного офицера
     военно-медицинской службы.

     ГЛАВА I. МИСТЕР ШЕРЛОК ХОЛМС

     В  1878  году  я  окончил  Лондонский университет, получив
звание врача,  и  сразу  же  отправился  в  Нетли,  где  прошел
специальный  курс для военных хирургов. После окончания занятий
я был назначен ассистентом хирурга  в  Пятый  Нортумберлендский
стрелковый полк. В то время полк стоял в Индии, и не успел я до
него  добраться,  как  вспыхнула  вторая  война с Афганистаном.
Высадившись в Бомбее, я узнал, что мой полк форсировал  перевал
и  продвинулся далеко в глубь неприятельской территории. Вместе
с другими офицерами, попавшими в такое же положение, я пустился
вдогонку своему полку; мне удалось  благополучно  добраться  до
Кандагара,  где  я  наконец  нашел  его и тотчас же приступил к
своим новым обязанностям.
     Многим эта кампания принесла почести и повышения,  мне  же
не  досталось ничего, кроме неудач и несчастья. Я был переведен
в Беркширский полк, с которым я участвовал в  роковом  сражении
при Майванде1. Ружейная пуля угодила мне в плечо, разбила кость
и  задела  подключичную  артерию.  Вероятнее всего я попал бы в
руки беспощадных гази2, если бы не преданность и мужество моего
ординарца Мюррея, который перекинул меня  через  спину  вьючной
лошади   и  ухитрился  благополучно  доставить  в  расположение
английских частей.
     Измученный раной и ослабевший  от  длительных  лишений,  я
вместе  с  множеством  других раненых страдальцев был отправлен
поездом в главный госпиталь в Пешавер. Там  я  стал  постепенно
поправляться  и  уже  настолько окреп, что мог передвигаться по
палате и даже выходить на веранду, чтобы немножко погреться  на
солнце,  как вдруг меня свалил брюшной тиф, бич наших индийских
колоний. Несколько месяцев меня считали  почти  безнадежным,  а
вернувшись наконец к жизни, я еле держался на ногах от слабости
и  истощения,  и  врачи  решили,  что  меня  необходимо немедля
отправить в Англию. Я отплыл на военном транспорте "Оронтес"  и
месяц   спустя  сошел  на  пристань  в  Плимуте  с  непоправимо
подорванным здоровьем, зато с разрешением  отечески-заботливого
правительства восстановить его в течение девяти месяцев.
     В  Англии  у меня не было ни близких друзей, ни родни, и я
был свободен, как ветер, вернее, как человек, которому положено
жить на одиннадцать шиллингов и шесть пенсов в день. При  таких
обстоятельствах  я,  естественно,  стремился  в  Лондон, в этот
огромный мусорный ящик, куда неизбежно попадают  бездельники  и
лентяи  со  всей  империи.  В  Лондоне  я некоторое время жил в
гостинице  на  Стрэнде  и  влачил  неуютное   и   бессмысленное
существование,  тратя  свои  гроши гораздо более привольно, чем
следовало бы. Наконец мое финансовое положение стало  настолько
угрожающим,  что  вскоре  я  понял:  необходимо  либо бежать из
столицы и  прозябать  где-нибудь  в  деревне,  либо  решительно
изменить  образ  жизни.  Выбрав  последнее,  я для начала решил
покинуть   гостиницу   и   найти   себе   какое-нибудь    более
непритязательное и менее дорогостоящее жилье.
     В  тот  день,  когда  я  пришел  к  этому  решению, в баре
Критерион кто-то хлопнул меня по плечу. Обернувшись,  я  увидел
молодого  Стэмфорда, который когда-то работал у меня фельдшером
в лондонской больнице.  Как  приятно  одинокому  увидеть  вдруг
знакомое лицо в необъятных дебрях Лондона! В прежние времена мы
со   Стэмфордом  никогда  особенно  не  дружили,  но  сейчас  я
приветствовал его почти с восторгом, да и он тоже, по-видимому,
был  рад  видеть  меня.  От  избытка  чувств  я  пригласил  его
позавтракать  со  мной,  и  мы  тотчас же взяли кэб и поехали в
Холборн.
     -- Что вы с  собой  сделали,  Уотсон?  --  с  нескрываемым
любопытством  спросил он, когда кэб застучал колесами по людным
лондонским улицам. -- Вы высохли, как щепка, и  пожелтели,  как
лимон!
     Я  вкратце рассказал ему о своих злоключениях и едва успел
закончить рассказ, как мы доехали до места.
     -- Эх, бедняга! -- посочувствовал он, узнав о моих  бедах.
-- Ну, и что же вы поделываете теперь?
     -- Ищу  квартиру, -- ответил я. -- Стараюсь решить вопрос,
бывают ли на свете удобные комнаты за умеренную цену.
     -- Вот странно, --  заметил  мой  спутник,  --  вы  второй
человек, от которого я сегодня слышу эту фразу.
     -- А кто же первый? -- спросил я.
     -- Один  малый,  который работает в химической лаборатории
при нашей больнице. Нынче утром он сетовал:  он  отыскал  очень
милую квартирку и никак не найдет себе компаньона, а платить за
нее целиком ему не по карману.
     -- Черт  возьми! -- воскликнул я. -- Если он действительно
хочет разделить квартиру и расходы, то я  к  его  услугам!  Мне
тоже куда приятнее поселиться вдвоем, чем жить в одиночестве!
     Молодой  Стэмфорд  как-то  неопределенно посмотрел на меня
поверх стакана с вином.
     -- Вы ведь еще не знаете, что такое этот Шерлок Холмс,  --
сказал  он.  --  Быть  может,  вам  и не захочется жить с ним в
постоянном соседстве.
     -- Почему? Чем же он плох?
     -- Я не говорю, что он плох. Просто немножко чудаковат  --
энтузиаст  некоторых  областей науки. Но вообще-то, насколько я
знаю, он человек порядочный.
     -- Должно быть, хочет стать медиком? -- спросил я.
     -- Да нет, я даже не пойму, чего он  хочет.  По-моему,  он
отлично  знает анатомию, и химик он первоклассный, но, кажется,
медицину никогда не изучал систематически. Он занимается наукой
совершенно бессистемно и  как-то  странно,  но  накопил  массу,
казалось  бы,  ненужных для дела знаний, которые немало удивили
бы профессоров.
     -- А вы никогда не спрашивали, что  у  него  за  цель?  --
поинтересовался я.
     -- Нет, из него не так-то легко что-нибудь вытянуть, хотя,
если он чем-то увлечен, бывает, что его и не остановишь.
     -- Я не прочь с ним познакомиться, -- сказал я. -- Если уж
иметь  соседа  по  квартире,  то  пусть лучше это будет человек
тихий и  занятый  своим  делом.  Я  недостаточно  окреп,  чтобы
выносить  шум и всякие сильные впечатления. У меня столько было
того и другого в Афганистане, что с меня хватит до конца  моего
земного бытия. Как же мне встретиться с вашим приятелем?
     -- Сейчас он наверняка сидит в лаборатории, -- ответил мой
спутник. -- Он либо не заглядывает туда по неделям, либо торчит
там с  утра  до  вечера.  Если  хотите,  поедем  к  нему  после
завтрака.
     -- Разумеется, хочу, -- сказал я, и  разговор  перешел  на
другие темы.
     Пока  мы  ехали  из  Холборна  в  больницу, Стамфорд успел
рассказать мне еще  о  некоторых  особенностях  джентльмена,  с
которым я собирался поселиться вместе.
     -- Не  будьте на меня в обиде, если вы с ним не уживетесь,
-- сказал он. -- Я ведь знаю его только по случайным встречам в
лаборатории. Вы сами решились на эту  комбинацию,  так  что  не
считайте меня ответственным за дальнейшее.
     -- Если  мы не уживемся, нам ничто не помешает расстаться,
-- ответил я. -- Но мне кажется, Стамфорд, -- добавил я,  глядя
в  упор  на своего спутника, -- что по каким-то соображениям вы
хотите умыть руки. Что же, у этого малого ужасный характер, что
ли? Не скрытничайте, ради Бога!
     -- Попробуйте-ка  объяснить  необъяснимое,  --   засмеялся
Стэмфорд. -- На мой вкус. Холмс слишком одержим наукой -- это у
него уже граничит с бездушием. Легко могу себе представить, что
он   вспрыснет   своему   другу  небольшую  дозу  какого-нибудь
новооткрытого растительного алкалоида, не по злобе, конечно,  а
просто  из  любопытства,  чтобы иметь наглядное представление о
его  действии.  Впрочем,  надо  отдать  ему  справедливость,  я
уверен,  что  он так же охотно сделает этот укол и себе. У него
страсть к точным и достоверным знаниям.
     -- Что ж, это неплохо.
     -- Да, но и  тут  можно  впасть  в  крайность.  Если  дело
доходит  до  того,  что  трупы  в анатомичке он колотит палкой,
согласитесь, что это выглядит довольно-таки странно.
     -- Он колотит трупы?
     -- Да, чтобы проверить, могут ли  синяки  появиться  после
смерти. Я видел это своими глазами.
     -- И вы говорите, что он не собирается стать медиком?
     -- Вроде  нет.  Одному  Богу известно, для чего он все это
изучает. Но вот мы и приехали, теперь уж вы судите о нем сами.
     Мы свернули в узкий закоулок двора и через маленькую дверь
вошли во флигель, примыкающий к огромному  больничному  зданию.
Здесь  все  было знакомо, и мне не нужно было указывать дорогу,
когда мы поднялись по темноватой каменной лестнице и  пошли  по
длинному   коридору   вдоль   бесконечных   выбеленных  стен  с
коричневыми дверями по обе  стороны.  Почти  в  самом  конце  в
сторону  отходил  низенький  сводчатый  коридорчик  -- он вел в
химическую лабораторию.
     В этой высокой комнате на полках и где попало поблескивали
бесчисленные бутыли и пузырьки.  Всюду  стояли  низкие  широкие
столы,  густо уставленные ретортами, пробирками и бунзеновскими
горелками с трепещущими язычками  синего  пламени.  Лаборатория
пустовала, и лишь в дальнем углу, пригнувшись к столу, с чем-то
сосредоточенно  возился  какой-то молодой человек. Услышав наши
шаги, он оглянулся и вскочил с места.
     -- Нашел! Нашел! -- ликующе крикнул он, бросившись к нам с
пробиркой  в  руках.  --  Я  нашел  наконец  реактив,   который
осаждается  только  гемоглобином  и ничем другим! -- Если бы он
нашел золотые россыпи, и то, наверное, его  лицо  не  сияло  бы
таким восторгом.
     -- Доктор  Уотсон,  мистер Шерлок Холмс, -- представил нас
друг другу Стэмфорд.
     -- Здравствуйте! -- приветливо сказал Холмс,  пожимая  мне
руку  с  силой,  которую я никак не мог в нем заподозрить. -- Я
вижу, вы жили в Афганистане.
     -- Как вы догадались? -- изумился я.
     -- Ну, это пустяки, -- бросил  он,  усмехнувшись.  --  Вот
гемоглобин  --  это  другое  дело.  Вы,  разумеется,  понимаете
важность моего открытия?
     -- Как химическая реакция -- это, конечно,  интересно,  --
ответил я, -- но практически...
     -- Господи,  да  это  же самое практически важное открытие
для судебной медицины за десятки лет. Разве  вы  не  понимаете,
что это дает возможность безошибочно определять кровяные пятна?
Подите-ка, подите сюда! -- В пылу нетерпения он схватил меня за
рукав  и  потащил  к  своему  столу. -- Возьмем немножко свежей
крови, -- сказал он и, уколов длинной иглой свой палец, вытянул
пипеткой капельку крови. -- Теперь я растворю эту каплю в литре
воды. Глядите,  вода  кажется  совершенно  чистой.  Соотношение
количества  крови  к  воде  не  больше,  чем один к миллиону. И
все-таки, ручаюсь вам, что мы получим характерную  реакцию.  --
Он  бросил  в  стеклянную  банку несколько белых кристалликов и
накапал туда какой-то  бесцветной  жидкости.  Содержимое  банки
мгновенно  окрасилось  в мутно-багровый цвет, а на дне появился
коричневый осадок.
     -- Ха, ха! -- Он захлопал в ладоши, сияя от  радости,  как
ребенок, получивший новую игрушку. -- Что вы об этом думаете?
     -- Это,  по-видимому,  какой-то  очень сильный реактив, --
заметил я.
     -- Чудесный! Чудесный! Прежний способ с  гваяковой  смолой
очень  громоздок  и  ненадежен,  как  и  исследование  кровяных
шариков под микроскопом, -- оно вообще бесполезно,  если  кровь
пролита   несколько  часов  назад.  А  этот  реактив  действует
одинаково хорошо, свежая ли кровь  или  нет.  Если  бы  он  был
открыт  раньше,  то  сотни  людей,  что  сейчас  разгуливают на
свободе, давно бы уже расплатились за свои преступления.
     -- Вот как! -- пробормотал я.
     -- Раскрытие преступлений всегда упирается в эту проблему.
Человека начинают подозревать в  убийстве,  быть  может,  через
несколько месяцев после того, как оно совершено. Пересматривают
его  белье или платье, находят буроватые пятна. Что это: кровь,
грязь, ржавчина, фруктовый сок или еще что-нибудь? Вот  вопрос,
который  ставил  в тупик многих экспертов, а почему? Потому что
не было надежного реактива. Теперь у нас есть  реактив  Шерлока
Холмса, и всем затруднениям конец!
     Глаза  его блестели, он приложил руку к груди и поклонился
словно отвечая на аплодисменты воображаемой толпы.
     -- Вас можно поздравить, -- сказал  я,  немало  изумленный
его энтузиазмом.
     -- Год назад во Франкфурте разбиралось запутанное дело фон
Бишофа.  Он,  конечно,  был бы повешен, если бы тогда знали мой
способ. А дело Мэзона из Брадфорда, и  знаменитого  Мюллера,  и
Лефевра  из  Монлелье, и Сэмсона из Нью-Орлеана? Я могу назвать
десятки дел, в которых мой реактив сыграл бы решающую роль.
     -- Вы просто ходячая хроника  преступлений,  --  засмеялся
Стэмфорд. -- Вы должны издавать специальную газету. Назовите ее
"Полицейские новости прошлого".
     -- И это было бы весьма увлекательное чтение, -- подхватил
Шерлок  Холмс,  заклеивая  крошечную  ранку  на пальце кусочком
пластыря. -- Приходится быть осторожным,  --  продолжал  он,  с
улыбкой  повернувшись  ко  мне,  --  я  часто вожусь со всякими
ядовитыми веществами. -- Он протянул  руку,  и  я  увидел,  что
пальцы  его  покрыты  такими же кусочками пластыря и пятнами от
едких кислот.
     -- Мы пришли по делу, -- заявил  Стэмфорд,  усаживаясь  на
высокую трехногую табуретку и кончиком ботинка придвигая ко мне
другую.  --  Мой  приятель  ищет  себе  жилье,  а  так  как  вы
жаловались, что не можете найти компаньона, я  решил,  что  вас
необходимо свести.
     Шерлоку    Холмсу,   очевидно,   понравилась   перспектива
разделить со мной квартиру.
     -- Знаете, я присмотрел одну квартирку на Бейкер-стрит, --
сказал он, -- которая нам с вами подойдет во  всех  отношениях.
Надеюсь, вы не против запаха крепкого табака?
     -- Я сам курю "корабельный", -- ответил я.
     -- Ну  и отлично. Я обычно держу дома химикалии и время от
времени ставлю опыты. Это не будет вам мешать?
     -- Нисколько.
     -- Погодите-ка, какие же еще у меня недостатки? Да, иногда
на меня находит хандра, и я по целым дням не раскрываю рта.  Не
надо  думать,  что  я на вас дуюсь. Просто не обращайте на меня
внимания, и это скоро пройдет. Ну, а вы в чем можете покаяться?
Пока мы еще не поселились вместе, хорошо бы узнать друг о друге
самое худшее.
     Меня рассмешил этот взаимный допрос.
     -- У меня есть щенок-бульдог, --  сказал  я,  --  и  я  не
выношу  никакого  шума,  потому  что у меня расстроены нервы, я
могу проваляться в постели полдня и  вообще  невероятно  ленив.
Когда  я  здоров,  у меня появляется еще ряд пороков, но сейчас
эти самые главные.
     -- А  игру  на  скрипке  вы  тоже  считаете  шумом?  --  с
беспокойством спросил он.
     -- Смотря как играть, -- ответил я. -- Хорошая игра -- это
дар богов, плохая же...
     -- Ну,  тогда  все  в порядке, -- весело рассмеялся он. --
По-моему, можно считать, что  дело  улажено,  если  только  вам
понравятся комнаты.
     -- Когда мы их посмотрим?
     -- Зайдите  за  мной  завтра  в  полдень, мы поедем отсюда
вместе и обо всем договоримся.
     -- Хорошо, значит, ровно в полдень, -- сказал  я,  пожимая
ему руку.
     Он  снова  занялся  своими химикалиями, а мы со Стэмфордом
пошли пешком к моей гостинице.
     -- Между прочим, -- вдруг остановился  я,  повернувшись  к
Стэмфорду,  --  как  он  ухитрился  угадать,  что  я приехал из
Афганистана?
     Мой спутник улыбнулся загадочной улыбкой.
     -- Это главная его особенность, -- сказал  он.  --  Многие
дорого бы дали, чтобы узнать, как он все угадывает.
     -- А, значит, туг какая-то тайна? -- воскликнул я, погорая
руки.  --  Очень  занятно!  Спасибо  вам  за  то,  что  вы  нас
познакомили.  Знаете  ведь  "чтобы  узнать  человечество,  надо
изучить человека".
     -- Стало   быть,  вы  должны  изучать  Холмса,  --  сказал
Стэмфорд, прощаясь. -- Впрочем, вы  скоро  убедитесь,  что  это
твердый орешек. Могу держать пари, что он раскусит вас быстрее,
чем вы его. Прощайте!
     -- Прощайте,  --  ответил  я и зашагал к гостинице, немало
заинтересованный своим новым знакомым.

     ГЛАВА II. ИСКУССТВО ДЕЛАТЬ ВЫВОДЫ

     На следующий день  мы  встретились  в  условленный  час  и
поех