десь  на  полях  заметки,
которые  свидетельствуют  об этом. Должен признаться, мне так и
не удалось найти  тогда  разгадку.  Правда,  я  был  убежден  в
ошибочности   выводов  судебного  следователя.  Неужели  вы  не
помните трагедию, происшедшую в Аббас Парва?
     -- Нет, Холмс.
     -- А ведь в то время мы жили еще вместе.  Конечно,  и  мои
собственные   впечатления   довольно  поверхностны.  Информации
оказалось явно недостаточно, ни  одна  из  сторон  не  пожелала
воспользоваться  моими  услугами.  Прочитайте записи сами, если
хотите.
     -- Может, вы просто напомните основные моменты?
     -- Это совсем не сложно.  Надеюсь,  мой  рассказ  пробудит
вашу   память.  Имя  Рондера,  естественно,  вам  известно.  По
популярности  он  соперничал  с  Уомбвеллом   и   Сэгнером   --
знаменитыми  владельцами  цирковых  атракционов.  Однако Рондер
начал много пить, и его дела покатились под уклон. Вот тогда-то
и  случилась  та  страшная  трагедия.  Караван   фургонов   его
передвижного   цирка  заночевал  в  Аббас  Парва  --  небольшой
деревушке в Беркшире. Цирк направлялся в Уимблдон и остановился
здесь на ночлег. Представления не давали.  Деревушка  была  так
мала,  что  располагаться  в  ней основательно не имело смысла.
Кроме   прочих   зверей,    в    труппе    имелся    прекрасный
североафриканский  лев  по  кличке  Король Сахары. Рондер и его
жена работали с ним в его клетке.  Вот,  поглядите,  снимок  их
выступления,  позволяющий увидеть, каким чудищем был сам Рондер
и какой необыкновенной красавицей -- его жена. В ходе следствия
удалось установить, что на каком-то этапе лев стал опасен.  Но,
видимо,  привычность  риска породила небрежность, и внимания на
это не обратили. Льва кормили по ночам либо  сам  Рондер,  либо
его   жена.   Иногда   --  оба.  Никому  другому  кормление  не
доверялось: хищник должен твердо знать своих благодетелей.  Так
вот,  в  ту  ночь,  семь  лет  назад,  когда они вдвоем вошли в
клетку, чтобы покормить питомца,  разыгралась  кровавая  драма.
Около  полуночи  весь цирковой лагерь оказался разбужен громким
ревом хищника и пронзительными женскими криками. Все  служители
цирка выбежали из палаток с фонарями, в свете которых их глазам
предстало ужасающее зрелище. Метрах в десяти от открытой клетки
распростерлось  тело Рондера с проломленным черепом и глубокими
ссадинами на голове. Возле распахнутой  двери  навзничь  лежала
его  жена. Разъяренный зверь рвал женщине лицо, и казалось, его
не остановить. Несколько артистов  цирка,  в  том  числе  силач
Леонардо  и  клоун  Григе,  шестами  кое-как оттеснили льва. Им
удалось загнать его в клетку. Как все это  могло  произойти?  В
свидетельских  показаниях  не  содержалось  ничего интересного.
Правда, кто-то сказал, что миссис Рондер, когда ее переносили в
вагончик, кричала в  бреду:  "Предатель!  Трус!"  Прошло  шесть
месяцев,  прежде чем она смогла дать показания. Но тем не менее
дознание было  проведено  и  завершилось  вынесением  вердикта:
смерть в результате несчастного случая.
     -- Предполагать что-то иное было бы нелепо, -- вмешался я.
     -- Возможно;   вы  были  бы  и  правы,  друг  мой,  только
некоторые обстоятельства тогда насторожили молодого следователя
Эдмундса из беркширской полиции. О, это  был  проворный  малый!
Потом   он  уехал  работать  в  Индию.  От  него  я  и  услышал
подробности этого дела, когда он однажды зашел ко мне отдохнуть
и выкурить трубку.
     -- Кажется, я его помню:  худощавый  мужчина  с  абсолютно
белыми волосами.
     -- Именно! Я полагаю, скоро вы все вспомните.
     -- Ну а что же его смущало?
     -- Восстановить  ход  событий оказалось дьявольски трудно.
Представьте себе: лев вырывается на свободу,  делает  несколько
прыжков и оказывается рядом с Рондером. Укротитель обращается в
бегство  --  ведь  следы когтей были на затылке. Но лев сбивает
его с ног и, вместо того чтобы бежать  дальше,  возвращается  к
женщине,  находившейся возле самой клетки, и раздирает ей лицо.
Как вы  считаете,  может  насторожить  такое  поведение  зверя?
Может! Да еще эти восклицания женщины в полубредовом состоянии,
которые,  видимо,  должны  были означать, что муж подвел миссис
Рондер. Но есть и кое-что  более  любопытное.  В  деле  имелись
показания, утверждавшие, что именно в тот момент, когда зарычал
лев  и  в  ужасе  закричала  женщина,  раздался испуганный крик
мужчины.
     -- Без сомнения, это был Рондер.
     -- Ну, знаете, человек  с  проломленным  черепом  едва  ли
способен  кричать.  Однако  по  крайней  мере  двое  свидетелей
утверждали, что слышали мужской голос одновременно с женским.
     -- Вероятно, к тому времени крики  уже  неслись  по  всему
лагерю.   Что   же   касается   остальных  пунктов,  вызывающих
настороженность, то, думаю, смогу предложить разгадку.
     -- Буду рад услышать.
     -- Супруги находились шагах в десяти от клетки, когда  лев
вырвался  на  свободу.  Муж  обратился в бегство, но был сбит с
ног. Жена решила укрыться в клетке и захлопнуть дверцу, --  это
было  бы  для  нее единственным спасением. Она бросилась туда и
уже почти достигла цели, когда зверь ринулся за ней,  догнал  и
повалил   на  землю.  Действия  мужа,  который  своим  бегством
возбудил ярость хищника, вызвали справедливый гнев  у  женщины.
Вдвоем  они  могли  попытаться  усмирить  льва.  Потому  она  и
воскликнула: "Трус!"
     -- Блестяще, Уотсон! Правда,  в  вашей  жемчужине  имеется
существенный изъян.
     -- Что за изъян, Холмс?
     -- Если  они  оба находились на расстоянии десяти шагов от
клетки, каким же образом зверю удалось освободиться?  И  почему
он  так  свирепо  набросился  на них? Ведь Король Сахары привык
работать с хозяевами в клетке и выполнять различные трюки.
     -- Скорее  всего,  кто-то  непонятным   образом   разъярил
хищника.
     Холмс задумался, потом сказал:
     -- Видите  ли, Уотсон, некоторые факты говорят в поддержку
вашей версии. Врагов  у  Рондера  было  предостаточно.  Эдмундс
рассказывал  мне, каким страшным человеком он становился, когда
напивался.  Именно  воспоминания  о  покойном,  я  полагаю,   и
являлись   причиной  ночных  криков  о  чудовище,  про  которое
упоминала наша посетительница. Однако пока любые  предположения
беспочвенны.  Вон  там  на буфете стоит бутылка хорошего вина и
холодная куропатка. Нам следует  немного  подкрепиться,  прежде
чем отправиться в путь.
     Когда  экипаж  доставил нас к дому, принадлежавшему миссис
Меррилоу, дородная хозяйка скромного уединенного жилища ждала у
распахнутых  дверей.  Не  вызывало  сомнений,  что  ее  главным
образом  беспокоила перспектива потерять выгодную квартирантку.
Поэтому,  прежде  чем  провести  нас  наверх,  миссис  Меррилоу
попросила не говорить и не делать ничего, способного привести к
столь   нежелательным   последствиям.   Успокоив   хозяйку,  мы
проследовали за ней наверх по лестнице,  застеленной  недорогим
ковром,   и   оказались   в   комнате,  где  жила  таинственная
незнакомка.
     Прежде эта женщина держала в неволе диких зверей, а теперь
судьба ее самое превратила  в  существо,  загнанное  в  клетку.
Миссис  Рондер  сидела  в  продавленном кресле, расположенном в
темном углу. Долгие годы бездействия сделали ее фигуру тяжелой,
а ведь наверняка в прежние времена она была очень хороша.  Лицо
квартирантки  скрывалось  за  плотной  вуалью,  опускавшейся до
верхней  губы.  Открытыми  оставались  только  красивый  рот  и
изящный подбородок. Да, это была незаурядной красоты женщина. И
голос у нее оказался ровным и приятным.
     -- Мое   имя  вам,  конечно,  знакомо,  мистер  Холмс,  --
произнесла она. -- Я знала, что,  услышав  его,  вы  непременно
придете ко мне.
     -- Совершенно  верно,  мадам.  Хотя,  право,  не  понимаю,
откуда вам известно о моем интересе...
     -- После выздоровления меня допрашивал мистер  Эдмундс  из
местной  полиции.  Мне  пришлось  тогда обмануть его. Возможно,
сказать всю правду было разумней?
     -- В любом случае скрывать истину нехорошо. Но  почему  же
вы ее скрыли?
     -- Потому  что  от этого зависела судьба другого человека.
Он оказался существом никчемным, я знаю,  но  мне  не  хотелось
сознательно губить его. Мы были так близки с ним!
     -- А разве теперь этого препятствия не существует?
     -- Да, сэр. Мужчина, о котором я говорю, уже мертв.
     -- Тогда почему бы сейчас не сообщить полиции все, что вам
известно?
     -- Я  обязана  думать  еще  об  одном  человеке -- о себе.
Публичного скандала и сплетен, которые неминуемо вызовет  новое
полицейское   разбирательство,  мне  не  вынести.  Жить  и  так
осталось совсем мало. Хочется умереть  спокойно.  Но  в  то  же
время  просто  необходимо  найти справедливого, рассудительного
человека и доверить ему мою печальную историю,  чтобы  он  смог
все разъяснить, когда меня не станет.
     -- Вы  мне  льстите,  мадам.  Но  у меня свои принципы. Не
стану заранее обещать, что после вашего рассказа не сочту своим
долгом передать дело в руки полиции.
     -- Думаю, этого не потребуется, мистер Холмс. Я достаточно
хорошо изучила ваши методы работы, поскольку на протяжении семи
последних лет слежу за уголовной хроникой. Судьба оставила  мне
единственное   удовольствие   --   чтение,   и   я  интересуюсь
практически всем... Итак, рискну рассказать о своей трагедии.
     -- Мы готовы внимательно выслушать вас.
     Женщина подошла к комоду и достала  из  ящика  фотографию.
Человек,   изображенный   на   ней,  очевидно,  был  акробатом.
Настоящий   атлет   удивительного   телосложения,   снятый   со
скрещенными  на  могучей  груди  огромными  руками  и  улыбкой,
пробивающейся  сквозь  густые  усы,  --  самодовольной  улыбкой
мужчины, одержавшего множество побед.
     -- Это Леонардо, -- сказала она. -- А это... мой муж.
     Второе  лицо было ужасным, так явственно выделялись на нем
звериные черты. Такой, как у  него,  отвратительный  рот  легко
представить  постоянно  чавкающим,  с пеной ярости на губах. Во
взгляде узких злых глазок ощущалась  неприкрытая  враждебность,
обращенная на весь мир. Обрюзгшая физиономия, на которой словно
начертано: грубиян, негодяй, чудовище.
     -- Эти  два  фото помогут вам, джентльмены, понять историю
бедной цирковой девочки, выросшей на арене. В десять лет я  уже
прыгала  сквозь  обруч,  а когда подросла и повзрослела, Рондер
влюбился в  меня,  если  так  можно  сказать  о  его  низменной
страсти. В недобрый час мы заключили брачный союз, и с того дня
я  словно  в  ад  попала.  Он стал дьяволом, постоянно мучившим
меня. В цирке все знали, как муж ко мне относился. Бросал  меня
ради  других  женщин.  А если я начинала протестовать, связывал
мне руки и ноги и истязал  хлыстом.  Меня  тайком  жалели,  его
осуждали, но сделать ничего не могли -- боялись. Рондер вызывал
у  окружающих  страх,  а  когда  напивался -- в нем просыпалась
кровожадность. Время  от  времени  его  судили  за  оскорбление
действием, угрозы или жестокое обращение с животными, но штрафы
ровно  ничего  для него не значили: денег у него было много. От
нас ушли лучшие артисты, и авторитет цирка заметно  пошатнулся.
Былую  славу  немного  поддерживали  только  Леонардо, я да наш
клоун, малыш Джимми Григс, который старался, как мог, сохранить
программу, хотя у него  тоже  не  имелось  особых  поводов  для
веселья.
     Со  временем  Леонардо  стал все больше и больше входить в
мою жизнь. Вы видели, каким он был. Потом-то  я  узнала,  какая
мелкая душонка скрывалась за великолепной внешностью. Однако по
сравнению  с  мужем  силач  казался мне сущим ангелом. Он жалел
меня  и  помогал,  чем  мог.  В  конце  концов  наши  отношения
переросли  в  любовь  -- глубокую и страстную, такую, о какой я
лишь мечтала. Муж подозревал нас, но Леонардо был  единственным
в  цирке  человеком,  которого  он  побаивался. И Рондер мстил,
мучая меня больше обычного. Однажды вечером мои  крики  услышал
Леонардо  и  прибежал к дверям нашего вагончика. Трагедии тогда
едва удалось избежать, но  скоро  я  и  Леонардо,  мой  любимый
Леонардо, поняли, что иного выхода нет: мой муж должен умереть.
     Леонардо  обладал ясным умом, он-то и придумал все. Говорю
это не для того, чтобы обвинить сейчас  только  его.  Я  готова
была  идти  с ним на что угодно. Просто на такой план у меня не
хватило  бы  воображения.  Мы...  Леонардо  изготовил   тяжелую
дубинку и на ее свинцовой головке укрепил пять длинных стальных
гвоздей  с  остриями,  торчащими наподобие выпущенных когтей на
львиной лапе. Ею и собирались нанести Рондеру смертельный удар,
а оставленный след свидетельствовал бы о том, что все  совершил
лев, которого мы собирались потом выпустить из клетки.
     Когда  муж и я, по обыкновению, отправились кормить своего
Короля, стояла кромешная тьма. В оцинкованном  ведре  мы  несли
сырое  мясо.  Леонардо прятался за углом большого фургона, мимо
которого лежал наш путь к  клетке.  Леонардо  замешкался  и  не
успел нанести удар, когда Рондер проходил рядом с ним. Тогда он
на  цыпочках  последовал за нами, и я услышала, как его дубинка
проломила мужу череп. Подбежав к клетке, я открыла защелку.
     А затем случилось непредвиденное.  Вы,  вероятно,  знаете,
как   хорошо   чувствуют   хищники  человеческую  кровь.  Некий
неведомый нам инстинкт мгновенно сработал.  И  едва  решетчатая
дверь  оказалась приоткрытой, зверь выскочил на свободу и в тот
же миг ринулся на меня.  Леонардо  мог  прийти  на  помощь,  но
растерялся и с воплем ужаса бросился прочь. Я видела все своими
глазами. Тут страшные клыки сомкнулись на моем лице. Попыталась
руками  оттолкнуть  огромную  окровавленную  пасть и позвать на
помощь, затем услышала, что наш лагерь пришел  в  движение.  От
горячего  зловонного  дыхания  я почти лишилась чувств и уже не
ощущала боли. Смутно помню нескольких подбежавших мужчин. Среди
других там были Леонардо и Григс. Больше  в  моем  сознании  не
сохранилось  ничего,  мистер  Холмс.  Долгие  месяцы  прошли  в
беспамятстве. Когда же наконец я пришла  в  себя  и  увидела  в
зеркале  свое  лицо...  о  ужас! Что со мной было! Я проклинала
своего Короля за то, что он оставил мне жизнь.  Хорошо,  что  я
имела  деньги  и  могла позволить себе уединенную жизнь. Словно
раненое жалкое животное, я забилась в нору, чтобы  ждать  своей
смерти. Таков конец Эжени Рондер.
     Несчастная  женщина  завершила  свой  рассказ,  и мы долго
сидели молча. Потом Холмс протянул руку и ободряюще похлопал ее
по плечу с выражением такого участия, которое я редко  наблюдал
у него.
     -- Сочувствую  вам,  --  произнес он. -- Судьба обошлась с
вами жестоко. Что же стало потом с Леонардо?
     -- С тех пор я не виделась с  ним,  но  не  осуждала  его,
потому  что  видела,  во что превратил меня зверь. Я продолжала
любить, хотя  Леонардо,  бросив  меня  в  когтях  зверя,  затем
покинул вообще. И все-таки я не могла отправить его на каторгу.
Поверьте  мне,  мистер  Холмс,  вовсе  не  из страха наказания,
грозившего мне самой. Разве есть что-нибудь более ужасное,  чем
существование, подобное моему?
     -- А теперь он мертв?
     -- Да,  месяц  назад  утонул во время купания где-то возле
Маргейта. Сообщение о его гибели я прочитала в газете.
     -- Куда делась его дубинка с  пятью  когтями?  Именно  она
является  самым, необычным и неповторимым моментом во всей этой
истории.
     -- Не могу сказать, мистер Холмс.
     -- Ну, хорошо.  Сейчас  это  не  имеет  особого  значения.
Дело-то уже закрыто.
     -- Да,   --  ответила  женщина,  --  теперь  дело  закрыто
наверняка.
     Мы поднялись, чтобы  уйти,  но  что-то  в  голосе  женщины
насторожило Холмса. Он поспешно повернулся к ней.
     -- Помните,  миссис  Рондер:  жизнь, какой бы она ни была,
прекрасна. Жизнь --  это  судьба,  и  от  судьбы  своей  нельзя
отрекаться.
     -- А  кому  она  нужна,  такая  жизнь?  Или судьба, как вы
говорите.
     -- Образец терпения, с которым переносят страдания, -- сам
по себе полезный урок для  нашего  беспокойного  мира,  дорогая
Эжени Рондер.
     Ее  реакция  на  эти  слова оказалась просто страшной. Она
подняла вуаль и кинулась к свету.
     О, это было ужасно! Никакие слова не способны выразить то,
что мы увидели. Прекрасные живые глаза загнанно глядели на нас,
а мы видели лишь безобразные руины  на  ее  некогда  прекрасном
лице.
     Когда  два  дня  спустя  я  зашел  к  своему  другу,  он с
гордостью указал на небольшой пузырек на каминной полке. Я взял
его в руки. Красивая этикетка, какие  бывают  на  ядах.  Открыв
флакон, я почувствовал приятный миндальный запах.
     -- Синильная кислота, -- определил я.
     -- Именно.  Пришла по почте. Записка гласила: "Посылаю Вам
свое искушение. Последую Вашему совету". Думаю, нам не составит
труда угадать имя отправителя, Уотсон.


     Артур Конан Дойл.
     Пенсне в золотой оправе


     Перевод Н. Санникова

     Записки о нашей деятельности за 1894  год  составляют  три
увесистых  тома.  Должен  признаться, что мне трудно выбрать из
этой огромной массы материала случаи, которые были бы  наиболее
интересны  сами  по себе и в то же время наиболее ярко отражали
своеобразный талант моего друга.  В  нерешительности  листаю  я
страницы   своих   записок.   Вот   ужасный,  вызывающий  дрожь
отвращения случай про красную пиявку,  а  вот  страшная  смерть
банкира  Кросби.  К этому году относится и трагедия в Эдлтоне и
необычная  находка  в  старинном  кургане.  Знаменитое  дело  о
наследстве  Смит-Мортимера  тоже произошло в это время, и тогда
же был выслежен и задержан Юрэ, убийца  на  Бульварах,  за  что
Холмс   получил   благодарственное   письмо   от   французского
президента  и  орден  Почетного   легиона.   Все   эти   случаи
заслуживают  внимания  читателей,  но  в целом, мне кажется, ни
один из  них  не  содержит  в  себе  столько  интересного,  как
происшествие  в  Йоксли-Олд-плейс.  Я  имею  в  виду  не только
трагическую  смерть   молодого   Уиллоуби   Смита,   но   также
последующие  события, которые представили мотивы преступления в
самом необычном свете.
     Однажды   вечером   в   конце    ноября    (погода    была
отвратительная,  настоящая  буря)  мы сидели вместе с Холмсом в
нашей  гостиной  на  Бейкер-стрит.  Я  углубился  в   последнее
исследование  по хирургии, а Холмс старался прочитать с помощью
сильной лупы остатки первоначального текста на палимпсесте.  Мы
молчали,  поскольку  каждый  из нас был всецело погружен в свое
дело. Дождь яростно хлестал в оконные стекла, а  ветер  с  воем
проносился   по   Бейкер-стрит.   Странно,  не  правда  ли?  Мы
находились  в  самом  центре   города,   и   произведения   рук
человеческих окружали нас со всех сторон на добрые десять миль,
и  в  то  же  время -- вот вам -- мы в плену стихийных сил, для
которых весь Лондон не больше чем холмики крота в чистом  поле.
Я  подошел к окну и стал смотреть на пустынную улицу. Там и сям
в лужах на мостовой и тротуаре дробились огни уличных  фонарей.
Одинокий  кэб  выехал  с  Оксфорд-стрит,  колеса его шлепали по
лужам.
     -- Да, Уотсон, хорошо, что  в  такой  вечер  нам  не  надо
никуда  выходить,  --  сказал  Холмс,  отложив лупу и свертывая
древнюю рукопись. -- На  сегодня  достаточно.  От  этой  работы
очень  устают глаза. Насколько я могу разобрать, это всего лишь
счета  аббатства   второй   половины   пятнадцатого   столетия.
Постойте-ка!  Что  это  значит? -- последние слова он произнес,
потому что сквозь вой ветра мы услышали  стук  копыт,  а  затем
скрежет колеса о край тротуара. Видимо, кэб, который я увидел в
окно, остановился у дверей дома.
     -- Что  ему  надо? -- удивился я, увидев, что кто-то вышел
из кэба.
     -- Что ему надо? Ему надо видеть нас. А  нам,  мой  бедный
Уотсон, надо надевать пальто, шарфы, галоши и все, что придумал
человек  на  случай  непогоды.  Постойте-ка! Кэб уезжает! Тогда
есть надежда. Если