нь на Дмитрия, и уходит в полной уверенности, что это он убил.
Ведь все так точно совпало с тем, что ему десятки и  сотни  раз  мерещи-
лось.
   Несколько минут мы сидели молча, пока я не рассмеялся:
   - Нет; Холмс! Ваши слова - гипотеза, которая составила бы честь писа-
телю, психиатру. Но вы же признаете только факты! А их как раз у  вас  и
нет!
   - Чем был убит Федор Павлович?  -  неожиданно  резко  спросил  Шерлок
Холмс, наклоняясь ко мне.
   - Пестиком, - пролепетал я, озадаченный вопросом.
   - Разве?
   Я потянулся за книгой, но Холмс движением руки остановил меня:
   - Не трудитесь. Я вам напомню. Смердяков говорит: "Я тут схватил  это
самое пресс-папье чугунное, на столе у них, помните-с, фунта три ведь  в
нем будет, размахнулся да сзади его в самое темя углом". Углом,  Уотсон!
Так почему же на суде фигурировал пестик?  Да  потому,  что  удары  были
действительно нанесены им! И тут вы, возможно, сами того не желая,  ока-
зались правы. Пестик! Вот факт, на котором базируются  мои  рассуждения.
Даже если бы ошиблись медики, осматривавшие тело Федора Павловича  Кара-
мазова, даже если бы они не обратили внимание на то, что  ранения  имеют
совершенно иные характерные особенности, чем при ударе достаточно  длин-
ным округлым предметом, то суд присяжных,  в  те  времена  только-только
введенный в России3, не упустил бы этой детали и исправил бы оплошность.
Но если Карамазов-старший был убит пестиком, а не пресс-папье,  как  ут-
верждал Смердяков, то и убийца другой. Это очевидно, Уотсон! Кстати, ла-
кей утверждал, что вытер пресс-папье и поставил'его на место.  Да  будет
вам известно, что уничтожить следы крови отнюдь не так просто, как дума-
ют некоторые, а потому любой человек, вооруженный  увеличительным  стек-
лом, сразу понял бы, в чем дело.
   Я был просто обескуражен доводами Холмса, я был раздавлен ими.  А  он
между тем все так же методично ронял слово за словом.
   - Вспомните последний разговор Смердякова с Иваном Карамазовым. Смер-
дяков находится в состоянии крайнего  возбуждения,  он  балансирует  над
бездной, имя которой - безумие. Не логично ли в таком случае  допустить,
что его мучают сомнения, что остатки разума протестуют против  утвержде-
ния "Я убил!". И самоубийство Смердякова - это не раскаяние, не крушение
надежд, это невозможность сосуществования в одном человеке  двух  поляр-
ных, взаимоисключающих Я: Я - убийца и Я - не убийца. Измученное  созна-
ние лакея не выдерживает этой раздвоенности. Своим самоубийством Смердя-
ков лишает суд не обвиняемого, но свидетеля, так как нет  гарантии,  что
не найдется человек, который, выслушав его путаный бред,  сможет  разоб-
раться в истинном течении событий. Другое дело, принял ли суд во  внима-
ние показания Смердякова? Ведь, что ни говори,  а  Смердяков  психически
больной человек, то есть человек с ограниченной ответственностью. Думаю,
что не принял.
   Я слушал Холмса, а на языке уже вертелся вопрос. Когда Холмс умолк, я
вскричал в возбуждении:
   - Но кто же тогда убийца?
   - Римляне вопрошали: "Кому это выгодно?" Послушаемся их  и  определим
побудительный мотив. Очевидно, что мотив этот - деньги.  В  сущности,  в
романе фигурируют две суммы, каждая из которых могла стать потенциальной
причиной смерти Федора Карамазова: 3000 рублей, предназначенные  Федором
Павловичем Грушеньке, и 120 000 рублей - наследство,  которое  в  случае
смерти отца получат братья Карамазовы. 3000 рублей. Кого они могли заин-
тересовать? Смердякова. Эта сумма вкупе с теми деньгами, которые он  на-
деялся получить от Ивана Карамазова, должна была  дать  ему  возможность
уехать в Париж. Иначе говоря, обладая этими деньгами, он мог реализовать
свою мечту. Но Смердяков не убивал, не так ли?
   Я согласно кивнул головой. Холмс не заметил этого, было видно, что он
сам увлекся своими рассуждениями.
   - Кто еще? - спросил он и сам же ответил: -  Дмитрий,  средний  брат.
Ему эти три тысячи были необходимы, чтобы погасить  часть  своего  долга
Катерине Ивановне и тем самым обрести уверенность, что он еще не  совсем
пропащий человек. Однако, и мы это можем смело утверждать, Дмитрий  отца
не убивал. Повествование о действиях Мити той ночью ведет автор,  а  ему
мы обязаны верить. Итак, делаем вывод: 3000 рублей не являются  причиной
убийства.
   - Наследство, - прошептал я.
   - Да, наследство! - торжественно произнес Холмс. - 120000 рублей, ог-
ромные деньги. Кто наследует состояние Федора Павловича? Иван,  Дмитрий,
Алеша. Братья Карамазовы. Дмитрий не убивал, это мы уже выяснили.  Оста-
ются Иван и Алеша. Алеша и Иван. Кто из них?
   Холмс оторвал глаза от пляшущих в камине язычков пламени и  посмотрел
на меня. Мне стало жутко.
   - Так кто же из них? - повторил он, выдержал паузу и сказал: -  Хоро-
шо. Проанализируем действия двух кандидатов в отцеубийцы. Иван.  Мог  ли
он совершить убийство? Мог. Правда, он говорит Смердякову, что уезжает в
Чермашню, тем самым развязывая тому руки, давая, в сущности, согласие на
убийство отца. Именно так трактует Смердяков слова Ивана, именно  так  и
было в действительности. Уезжать-то Иван уезжает, но  пребывает  ли  там
неотлучно все время? Указания на это, кроме его собственных слов, в  ро-
мане нет. Почему не допустить, если  предположить  противоположное,  что
каждую ночь Иван наведывается в сад отца, чтобы  воочию  убедиться,  что
Смердяков приведет в исполнение то, что он, Иван, внушил лакею? Да,  та-
кое допущение возможно. Как развиваются в таком случае  события?..  Иван
видит Дмитрия, видит, как тот бьет по голове Григория и...  убегаете.  В
комнате мечется Федор Павлович. Смердякова нет. План Ивана рушится, и он
решает воспользоваться удобным случаем. Он проникает в дом и убивает от-
ца. В последнее мгновение успев скрыться в саду,  он  видит  Смердякова,
понимает, что тот не в себе, наблюдает за его поведением в  доме  -  это
ему позволяет настежь открытое окно, - решает тяжесть преступления пере-
ложить либо на его плечи, либо на плечи Дмитрия. На чьи именно,  покажет
будущее, но, разумеется, Иван, с его аналитическим  умом,  предпочел  бы
видеть на скамье подсудимых брата, нежели лакея: брат,  будучи  осужден,
лишится права на наследство, и тем самым доля Ивана возрастет на 20  000
рублей. Именно поэтому даже во время разговора со Смердяковым,  их  пос-
леднего разговора, в котором Смердяков признается в убийстве Федора Пав-
ловича, Иван не хочет верить его словам - 20 000 ускользают из его рук.
   - Убийца он! - воскликнул я.
   - Вы, как всегда, торопитесь с выводами, Уотсон, - невозмутимо  заме-
тил Холмс. - При внешней цельности, логичности нарисованная мною картина
не выдерживает никакой критики. Вспомните:  Иван,  говоря  об  убийстве,
прежде всего решал идею в принципе, идею права на убийство, идею целесо-
образности уничтожения зла, которое олицетворяет для него Федор Павлович
Карамазов, его отец. Конечно, мы понимаем, что разговором у калитки Иван
не только наводил Смердякова на мысль, но  впрямую  подталкивал  того  к
убийству Карамазова-старшего, хотя, надо отметить, и не  говорил  прямо:
"Пойди и убей!" Но именно этот приказ звучит в подтексте его слов. А по-
тому Иван, если согласиться с тем, что убил Смердяков, является истинным
виновником преступления. Но Смердяков не убивал. Возникает вопрос:  "Мог
ли убить Иван?" Действительно, мог ли он перейти, так сказать, от слов к
делу? Выше я уже ответил на этот вопрос, и ответил положительно. Но  от-
вет мой опирался исключительно на географию  и  время,  я  имею  в  виду
отъезд Ивана в Чермашню, и никоим образом не затрагивал  психологический
аспект. Не забывайте, Иван человек трезвомыслящий, лихорадочное  возбуж-
дение, которое в конце концов приводит его к безумий, настигает старшего
из братьев уже после смерти отца. Мог ли такой человек поднять брошенный
Дмитрием пестик и хладнокровно размозжить череп родному  отцу?  Мог  ли,
понимая, что если ему не удастся  ввести  в  заблуждение  следствие,  то
двадцать лет каторги ему обеспечено? Сомнительно,  Уотсон,  сомнительно!
Не мне вам говорить, какой глубины пропасть разделяет слово и  поступок.
К тому же, опираясь на собственный опыт  в  расследовании  преступлений,
должен заметить, что человек, без конца рассуждающий  об  убийстве,  как
правило, никого не убивает; напротив, человек, планирующий убийство,  не
говорит о нем на каждом углу - он не может не понимать, что в таком слу-
чае подозрения падут прежде всего на него самого. Это, кстати, подтверж-
дает тот факт, что чиновник Перхотин, расследующий  убийство,  сразу  же
главным подозреваемым делает Дмитрия, который был весьма несдер
   жан в изъявлении своих чувств к отцу. Но угрозы Дмитрия, как и теоре-
тические рассуждения Ивана, не свидетельствуют об их вине, как раз  нао-
борот, они доказывают их невиновность. И последнее.  Вспомните,  Уотсон,
действия Ивана после возвращения в Ско-то-при-го-ньевск. Черт побери!  -
не выдержал Холмс. - Названия городов у русских так же  труднопроизноси-
мы, как их фамилии. Однако я отвлекся... Итак, вспомните действия Ивана,
подчеркиваю, действия, а не слова, в  правдивости  которых  при  желании
можно усомниться. Его визиты к Катерине Ивановне, первый и второй приход
к Смердякову, короткий разговор с Алешей - все это доказывает, что он не
только не убивал отца, но убежден, что убил Дмитрий. Помимо  прочего,  и
авторский голос Достоевского уверяет нас в этом. А теперь резюме: как  и
Смердяков, Иван мысленно убивал отца, и не раз, но Иван невиновен, хотя,
поверив лакею, приходит к осознанию своей  вины  и  перед  отцом,  и,  в
большей степени, перед безвинно арестованным  Дмитрием;  как  результат,
железный характер Ивана ломается, и рассудок его погружается во мрак по-
мешательства. "Прощайте, прежний смелый человек!" - вот последние  слова
Смердякова, адресуемые Ивану.
   Холмс замолчал. Меня колотил озноб. Я сказал, запинаясь:
   - Но тогда... Но это невозможно! Вы отдаете себе отчет в этом?!
   - Почему? - Шерлок Холмс коротко взглянул на меня и тут же отвел гла-
за. - Помилуйте, Уотсон, почему вы так уверены в невиновности Алеши?
   - Алеша - средоточие всего лучшего, что есть в людях.  -  Я  был  так
возмущен диким, кошмарным предположением Холмса, хуже того, его  уверен-
ностью и его спокойствием, что не посчитал нужным скрывать своего  отно-
шения к его словам. - Я, как и вы, Холмс, принадлежу к английской  церк-
ви, а потому мне чуждо учение гуманного православия, противостоящее  за-
костенелости православия официального, однако младший Карамазов как  но-
ситель этого учения мне импонирует. Более того, многое, что говорит Але-
ша, созвучно моим мыслям и  убеждениям.  Какой  верой,  каким  сознанием
собственной правоты проникнуты его  слова  у  камня  в  эпилоге  романа!
Сколько доброты в его призыве к сгрудившимся вокруг него мальчикам?  Ка-
кая кротость!
   - И этой кротостью, этим смирением, - перебил меня Холмс, - продикто-
ван его возглас: "Расстрелять!"
   Я ошеломленно смотрел на Холмса и чувствовал, что задыхаюсь.
   - Не забывайте об этом крике души, - продолжал Шерлок Холмс. -  Когда
Иван поведал младшему брату историю о мальчике,  затравленном  собаками,
тот ни секунды не колебался в определении наказания, отбросив в  сторону
свои религиозные воззрения.
   - Любой на его месте сказал бы то же самое! - убежденно заявил я.
   - Не думаю.
   - Вы циник, Холмс.
   - Я реалист, Уотсон. Алеша в вашем представлении  человек,  по  сути,
являющийся идеалом. И вы не желаете разрушать сложившийся образ, не  же-
лаете видеть в нем, в его  поведении  и  словах  каких  бы  то  ни  было
изъянов. Но их вижу я. И допускаю, что, произнеся свой  приговор,  Алеша
показал на мгновение свое истинное лицо, скрытое до поры под маской бла-
гочестия. Прав Алеша, правы вы, что поступок неведомого помещика  заслу-
живает самой суровой кары. Но дело не в этом,  Алеша  мог  -  понимаете,
Уотсон, мог! - вынести приговор человеку, даже если того правильнее наз-
вать зверем.
   Дорогой Уотсон, я убежден, что зло и добро равно существуют в челове-
ке, находясь в постоянной непримиримой борьбе. И  Алеша  не  исключение.
Пока рядом был отец Зосима, в душе Алеши брало верх добро. Но почему  не
допустить, что слова Ивана о ненужности, вредности существования злых  и
порочных людей возымели на Алешу столь же разрушительное действие, что и
на Смердякова? Почему не предположить, что, впитав в себя слова старшего
брата, Алеша сделал тот шаг, разделяющий замысел и  его  исполнение,  на
который был  не  способен  Иван?  Вспомните,  что  пишет  Достоевский  о
чувствах Алеши в ночь после смерти старца: "Но с  каждым  мгновением  он
чувствовал явно и как бы осязательно, как что-то твердое  и  незыблемое,
как этот свод небесный, сходило в душу его. Какая-то как бы идея воцаря-
лась в уме его - и уже на всю жизнь и на веки веков".  Не  тогда  ли,  у
гроба иеромонаха, единственного, кто в представлении Алеши воплощал доб-
ро и свет, принимает Карамазов-младший решение расквитаться с  отцом  за
то зло, что он причинил людям.
   Холмс опустил свою худую руку на гриф  скрипки  и  тонкими,  нервными
пальцами принялся пощипывать струны.
   - В случае смерти отца, - сказал Холмс, помолчав, - Алеша  становился
обладателем целого состояния. Нужны ли ему деньги? А почему -  нет?  Эти
деньги он сможет потратить на претворение в жизнь заповедей отца Зосимы,
например, заняться воспитанием и оплатить учебу того же Илюшеньки, семья
которого влачит полунищенское существование, Коли  Красоткина,  Смурова,
тех мальчиков, в которых он, да и Достоевский, видит будущее России. Так
что, Уотсон, отдавая должное Алеше, надо признать, что он имел основания
желать смерти своему отцу!
   Где он находился в ту ночь, мы не знаем. А что, если в саду отца? Как
и все, он знал об угрозах Дмитрия. Хотел ли он  остановить  брата?  Вряд
ли. Скорее, он хотел стать свидетелем свершения акта возмездия, как ему,
по-видимому, представлялось убийство отца. Итак, Алеша в саду. Он  видит
Дмитрия, стоящего под окном с пестиком в руках.  Появляется  Григорий  и
падает наземь, сраженный ударом. Дмитрий бросает пестик и  сломя  голову
бежит прочь. Алеша в растерянности. Очевидно, что он не  собирался  уби-
вать отца, надеясь, что Божья кара придет от руки среднего брата,  но  с
бегством Дмитрия он становится перед выбором: стать самому орудием Божи-
им или оставить зло торжествующим. Он выбирает первое, к тому  же  он  в
относительной безопасности - Григорий жив и покажет  на  Дмитрия.  Алеша
убивает отца, который, конечно же, открывает младшему сыну дверь, потому
что если и доверяет кому-нибудь помимо Смердякова, то только Алеше.  За-
тем Алеша оставляет на тропинке окровавленный пестик и исчезает в темно-
те. Убийство совершено. Подозрения, как и предполагал Алеша,  падают  на
Дмитрия. К чему же мы приходим? Алеша становится богатым, очень  богатым
человеком: Дмитрий лишается права на наследство, потому что арестован  и
осужден, доля Ивана тоже переходит  Алеше,  поскольку  сумасшедшие,  как
вам, Уотсон, конечно, известно, лишаются права наследования  -  все  120
000 рублей достаются младшему из братьев! Жаль ли ему Ивана  и  Дмитрия?
Едва ли. Если вдуматься, они вполне подпадают под  категорию  "ненужных,
вредных" людей. Почему, вынеся  приговор  "Расстрелять!",  Алеша  должен
быть менее принципиален по отношению к своим  братьям,  которые  если  и
лучше негодяя, обрекшего на ужасную смерть несчастного ребенка,  то  не-
намного, являясь, по сути, людьми никчемными, суетными, лишенными цели и
веры. Нет, ему не жаль их. А если поступки в  месяцы,  последовавшие  за
убийством, не более чем стремление отвести от себя возможные подозрения?
Впрочем, причин для волнения у него нет. Вот как  описывает  его  автор:
"...он сбросил подрясник и носил теперь прекрасно сшитый сюртук, мяг
   кую круглую шляпу и коротко обстриженные волосы. Все  это  очень  его
скрасило, и смотрел он совсем красавчиком.  Миловидное  лицо  его  имело
всегда веселый вид, но веселость эта была какая-то тихая  и  спокойная".
Завидное спокойствие, не правда ли, Уотсон? Обратите  внимание,  поворот
событий избавил его от лжи и от связанных с ней  угрызений  совести:  он
искренен, уверяя всех, что Дмитрий невиновен.
   Холмс принялся раскуривать трубку.
   Взял свою трубку и я. Крепкий "морской" табак  не  помог  мне  разоб-
раться в переплетении фактов, предположений, догадок, которые обрушил на
мою бедную голову Шерлок Холмс.
   - Однако, истины ради, - вмешался в  мои  беспорядочные  мысли  голос
Холмса, - надо признать, что многое в романе  противоречит  версии,  что
убийца - Алеша. Я мог бы привести ряд доказательств его невиновности, но
ограничусь тем, что заверю вас в их серьезности, можно сказать,  неопро-
вержимости.
   Я растерянно посмотрел на Холмса:
   - Но кто же тогда убийца?
   - Может быть, права госпожа Хохлакова, и убийство совершил Григорий.
   - Но ему-то зачем?!
   - Слуга, "маленький человек", что мы о нем знаем? Ущемленное  чувство
личности, попранное человеческое достоинство - все это могло породить  в
его душе ненависть к самодуру и хаму, каким был Карамазов-старший. Хотя,
возможно, ничего этого и не было, но рана, нанесенная  Дмитрием,  лишила
Григория рассудка, и, странным  образом  видоизменившись,  боль,  страх,
гнев обратились против ничего не подозревающего Федора Павловича. Други-
ми словами, убийство было немотивировано и совершено в состоянии  аффек-
та. Не исключено, что именно так и было на самом деле.  Кто  знает...  Я
ахнул.
   - Так вы не знаете, кто убил?
   - Разумеется, нет! - сказал Холмс и тут же добавил, лукаво  прищурив-
шись: - Зато это известно вам, Уотсон.
   - Мне?!
   - Конечно! На мой вопрос об убийце вы незамедлительно  дали  ответ  -
Смердяков. Я не вижу достаточно весомых причин, чтобы вы отказывались от
первоначального мнения.
   - Позвольте, Холмс, но вы же доказывали...
   - Мой дорогой Уотсон, менее всего я стремился доказывать чью-то вину,
я лишь хотел наглядно показать, что сюжет романа несовершенен, поскольку
в ряде случаев нарушены причинно-следственные связи.  И  ничего  больше!
Теперь я понимаю, что напрасно сделал это, невольно поставив под  сомне-
ние достоинство романа, но, поверьте, я и в мыслях не  держал  этого!  И
обещаю вам, Уотсон, что постараюсь поскорее забыть эту, возможно,  заме-
чательную книгу, которая окончательно убедила меня, что я все-таки ниче-
го не понимаю в литературе, и в будущем анализировать поступки живых лю-
дей, а не литературных персонажей. Однако вижу, что утомил вас.  Ну  что
ж, предугадывая вашу просьбу, я сыграю "Песни" Мендельсона.
   Холмс поднял скрипку, взмахнул смычком, и наша уютная квартира в доме
» 221-6 по Бейкер-стрит наполнилась чарующими звуками музыки.

   Перевод С. Борисова

   1 Летом 1862 года Достоевский выехал за границу, побывал  в  Лондоне,
где посетил Герцена. - Прим. пер.
   2 В "Записках мертвого дома" (1860 - 1862) Достоевский рассказывает о
встреченном им в омском остроге Дмитрии Ильинском,  несправедливо  обви-
ненном и осужденном за отцеубийство, которое, как выяснилось  много  лет
спустя, совершил его младший брат. Исследователи творчества Ф. М. Досто-
евского утверждают, что Дмитрий Ильинский  послужил  прототипом  Дмитрия
Карамазова. - Прим. пер.
   3 Суд присяжных был введен в России по судебной  реформе  1864  года.
Действие романа происходит летом и осенью 1866 года. -Прим. пер.


   Артур Конан Дойл

   Загадка Торского моста

   Где-то в подвалах банка "Кокс и Кё" на Чарринг-кросс  лежит  потертая
курьерская сумка с моим именем на крышке "Джон X. Уотсон, доктор медици-
ны, бывший военнослужащий Индийской армии". Сумка набита  бумагами:  это
записи необычных дел, которые Холмс когда-то расследовал.  Некоторые  из
дел, и довольно интересные, окончились полной неудачей, и  поэтому  едва
ли стоит о них писать: за