итесь провести нас по дому.
     Из выложенной каменными плитами передней, от которой в обе
стороны  отходили  кухни,  прямо на второй этаж вела деревянная
лестница. Она выходила на площадку  напротив  другой,  парадной
лестницы,  ведущей  наверх  из  холла. От этой площадки тянулся
коридор с дверями в гостиную и в спальни, в том числе в спальни
мистера Каннингема и его сына. Холме шел медленно,  внимательно
изучая планировку дома. Весь его вид говорил о том,
     242
     что  он  идет по горячему следу, хотя я не мог представить
себе даже отдаленно, чей это след.
     -- Любезный мистер Холмс1 -- сказал  старший  Каннингем  с
ноткой  нетерпения  в  голосе.  --  Уверяю  вас, это совершенно
лишнее. Вои моя комната, первая от лестницы, а за  ней  комната
сына.  Судите  сами: возможно ли, чтобы вор поднялся наверх, не
потревожив нас?
     -- Вам бы походить вокруг  дома  да  поискать  там  свежих
следов, -- сказал сын с недоброй улыбкой.
     -- И  все же разрешите мне еще немного злоупотребить вашим
терпением.  Я  хотел  бы,  например,  посмотреть,  как   далеко
обозревается  из  окон  спален  пространство  перед домом. Это,
насколько я понимаю, комната вашего сына, -- он толкнул  дверь,
-- а  там,  вероятно,  туалетная,  в  которой он сидел и курил,
когда поднялась тревога. Куда выходит ее окно?
     Холме прошел через спальню, раскрыл дверь  в  туалетную  и
обвел комнату взглядом.
     -- Надеюсь,  теперь  вы  удовлетворены?  -- спросил мистер
Каннингем раздраженно. -- Благодарю вас. Кажется, я видел  все,
что  хотел.  -- Ну, если это действительно необходимо, мы можем
пройти и в мою комнату. -- Если это вас не  слишком  затруднит.
Мировой  судья  пожал плечами и повел нас в свою спальню, ничем
не  примечательную  комнату  с  простой   мебелью.   Когда   мы
направились  к  окну. Холме отстал, и мы с ним оказались позади
всех.  В  ногах  кровати  стоял  квадратный  столик  с   блюдом
апельсинов  и  графином  с  водой. Проходя мимо. Холме, к моему
несказанному удивлению, вдруг наклонился  и  прямо  перед  моим
носом  нарочно  опрокинул  все  это  на  пол.  Стекло разбилось
вдребезги, а фрукты раскатились по всем углам.
     -- Ну и натворили вы дел, Уотсон, -- сказал он, нимало  не
смутившись, -- во что вы превратили ковер!
     Я  в  растерянности  наклонился  и  стал  собирать фрукты,
догадываясь, что по какой-то причине мой друг пожелал, чтобы  я
взял  вину  на  себя. Остальные присоединились ко мне, и столик
снова поставили на ножки.
     -- Вот те на1 -- вскричал инспектор. -- Куда же он делся?
     243
     Холме исчез.
     -- Подождите здесь одну минутку, -- сказал Алек Каннингем,
-- по-моему, ваш приятель свихнулся. Пойдемте  со  мной,  отец,
посмотрим, куда он в самом деле делся!
     Они  ринулись  вон  из  комнаты,  и  мы  остались втроем с
полковником и инспектором, в недоумении глядя друг на друга.
     -- Честное слово, я склонен согласиться с мистером Алеком,
-- сказал сыщик. -- Возможно, это -- следствие болезни, но  мне
кажется...
     Внезапные  громкие вопли: "На помощь! На помощь! Убивают?"
-- не дали ему договорить. Я с содроганием узнал  голос  своего
друга.  Не  помня  себя я кинулся из комнаты на площадку. Вопли
перешли в хриплые, сдавленные стоны,  которые  неслись  из  той
комнаты,  куда мы заходили, сначала. Я ворвался в нее, а оттуда
в туалетную. Два Каннингема склонились над распростертым  телом
Шерлока  Холмса;  молодой  обеими  руками душил его за горло, а
старый выкручивал ему кисть. В следующее  мгновение  мы  втроем
оторвали  от него обоих, и Холме, шатаясь, встал, очень бледный
и, видимо, крайне обессиленный.
     -- Арестуйте  этих  людей,  инспектор,   --   сказал   он,
задыхаясь. -- На каком основании?
     -- По обвинению в убийстве их кучера Уильяма Кервана.
     Инспектор уставился на Холмса широко раскрытыми глазами.
     -- О, помилуйте, мистер Холме, -- промолвил он наконец, --
я уверен, что вы, конечно, не думаете в самом деле...
     -- Довольно,  посмотрите  на  их  лица!  -- приказал Холме
сердито.
     Ручаюсь,  что  никогда  мне  не  приходилось   видеть   на
человеческих  физиономиях такого явного признания вины. Старший
был ошеломлен и раздавлен. Его суровые, резкие  черты  выражали
угрюмую  безнадежность.  А  сын  сбросил  с  себя развязность и
нарочитую  беспечность:  злобное   бешенство   опасного   зверя
вспыхнуло  в  его  черных  глазах  и  исказило  красивые черты.
Инспектор ничего
     244
     lie сказал, но  пошел  к  двери  н  дал  свисток.  Немедля
явились двое полицейских.
     -- У  меня  нет выбора, мистер Каннингем, -- сказал он. --
Надеюсь, все это окажется нелепой ошибкой, но вы  сами  видите,
что... А-а, вот вы как? Бросьте сейчас же!
     Он  ударил  по  руке  молодого  Каннингема, и револьвер со
взведенным курком упал на пол.
     -- Спрячьте его, -- сказал  Холме,  проворно  наступив  на
револьвер  ногой,  --  он  вам  пригодится  на суде. Но вот что
действительно  нам  необходимо...  --  Он   показал   маленькой
скомканный листок бумаги. -- Записка! -- вскричал инспектор. --
Вы угадали. -- Где она была?
     -- Там,  где она должна была быть, по моим соображениям. Я
все объясню вам позже. Я думаю, полковник, что  вы  с  Уотсоном
можете  вернуться,  я  же  приду самое большее через час. Нам с
инспектором надо поговорить с арестованными,  но  я  непременно
буду ко второму завтраку.
     Шерлок  Холме  сдержал  свое  слово  --  около часу дня он
присоединился к нам в курительной полковника.  Его  сопровождал
невысокий пожилой джентльмен. Холме представил его мне. Это был
мистер Эктон, дом которого первым подвергся нападению.
     -- Я хотел, чтобы мистер Эктон присутствовал, когда я буду
рассказывать  вам  о своем расследовании этого пустячного дела,
-- сказал Холме, -- понятно,  что  ему  будут  очень  интересны
подробности.  Боюсь,  полковник,  что  вы жалеете о той минуте,
когда приняли под свой кров такого буревестника, как я.
     -- Напротив, -- ответил  полковник  горячо,  --  я  считаю
великой честью познакомиться с вашим методом. Признаюсь, что он
далеко  превзошел  мои  ожидания  и что я просто не в состоянии
постичь, как вам удалось разрешить эту загадку. Я  до  сих  пор
ничего не понимаю.
     -- Боюсь,  что мое объяснение вас разочарует, но я никогда
ничего не скрываю ни от  моего  друга  Уотсона,  ни  от  любого
другого  человека,  всерьез  интересующегося  моим  методом. Но
прежде всего, полковник, я позволю себе  выпить  глоток  вашего
бренди:  эта  схватка  в  туалетной у Каннингемов меня порядком
обессилила.
     246
     -- Надеюсь, больше у вас не было этих нервных приступов?
     Шерлок Холме рассмеялся от всей души. -- Об  этом  в  свою
очередь.  Я расскажу вам все по порядку, задерживаясь на разных
пунктах, которые вели меня к  решению.  Пожалуйста,  остановите
меня, если какой-нибудь вывод покажется вам не совсем ясным.
     В искусстве раскрытия преступлений первостепенное значение
имеет  способность  выделить  из  огромного  количества  фактов
существенные  и  отбросить  случайные.  Иначе  ваша  энергия  и
внимание    непременно    распылятся,    вместо    того   чтобы
сосредоточиться на главном. Ну, а в этом деле у меня  с  самого
начала  не  было  ни малейшего сомнения в том, что ключ следует
искать в клочке бумаги, найденном в руке убитого.
     Прежде чем заняться им, я хотел бы обратить ваше  внимание
на  тот  факт,  что  если рассказ Алека Каннингема верен и если
убийца, застрелив Уильяма Кервана, бросился  бежать  мгновенно,
то  он,  очевидно,  не  мог вырвать листок из руки мертвеца. Но
если это сделал не он, тогда это сделал не кто иной,  как  Алек
Каннингем,  так  как к тому времени, когда отец спустился вниз,
на место происшествия уже сбежались  слуги.  Соображение  очень
простое, но инспектору оно не пришло в голову. Он и в мыслях не
допускал,  что эти почтенные сквайры имеют какое-то отношение к
убийству. Ну, а в моих правилах -- не иметь предвзятых  мнений,
а  послушно  идти  за  фактами,  и  поэтому еще на самой первой
стадии расследования  мистер  Алек  Каннингем  был  у  меня  на
подозрении.
     Итак, я очень внимательно исследовал тот оторванный уголок
листка,  который предъявил нам инспектор. Мне сразу стало ясно,
что он представляет собой часть интереснейшего  документа.  Вот
он, перед вами. Вы не замечаете в нем ничего подозрительного?
     -- Слова написаны как-то неровно и беспорядочно, -- сказал
полковник.
     -- Милейший полковник! -- вскричал Холме. -- Не может быть
ни малейшего  сомнения  в  том,  что  этот  документ писали два
человека, по очереди, через слово. Если я обращу ваше  внимание
на  энергичное  "t" в словах "at" и "to" и попрошу вас сравнить
его с вялым "t" в словах
     247
     "quarter" и "twelve", вы тотчас же  признаете  этот  факт.
Самый  простой  анализ  этих  четырех слов даст вам возможность
сказать  с  полнейшей  уверенностью,  что  "learn"  и   "maybe"
написаны более сильной рукой, a "what" -- более слабой.
     -- Боже  правый!  Да  это  ясно  как  день!  -- воскликнул
полковник. -- Но с какой стати два человека будут писать письмо
подобным образом?
     -- Очевидно,  дело  было  скверное,  и  один  из  них,  не
доверявший  другому,  решил,  что  каждый должен принять равное
участие. Далее: ясно, что один из двух -- тот, кто писал "at" и
"to", -- был главарем. -- А это откуда вы взяли?
     -- Мы можем вывести это из простого сравнения одной руки с
другой по их характеру. Но у нас есть  более  веские  основания
для  такого  предположения.  Если  вы  внимательно изучите этот
клочок, вы придете к выводу, что обладатель более твердой  руки
писал  все свои слова первым, оставляя пропуски, которые должен
был заполнить второй. Эти пропуски не  всегда  были  достаточно
большими,  и вы можете видеть, что второму было трудно уместить
свое "quarter" между "at" и "to",  из  чего  следует,  что  эти
слова  были  уже  написаны.  Человек,  который написал все свои
слова  первым,  был,   безусловно,   тем   человеком,   который
планировал  это преступление. -- Блестяще! -- воскликнул мистер
Эктон. -- Но все  это  очевидные  вещи,  --  сказал  Холме.  --
Теперь,  однако, мы подходим к одному важному пункту. Возможно,
вам неизвестно,  что  эксперты  относительно  точно  определяют
возраст  человека  по  его  почерку.  В  нормальных случаях они
ошибаются не больше чем на  три-четыре  года.  Я  говорю  --  в
нормальных  случаях, потому что болезнь или физическая слабость
порождают признаки старости даже  у  юноши.  В  данном  случае,
глядя  на  четкое,  энергичное письмо одного и на нетвердое, но
все еще вполне разборчивое письмо второго, однако уже  теряющее
поперечные  черточки,  мы  можем  сказать,  что  один из них --
молодой человек, а другой -- уже в годах, хотя еще не дряхлый.
     -- Блестяще! -- еще раз воскликнул мистер Эктон. -- И  еще
есть  один  момент,  не  такой  явный  и  более интересный. Оба
почерка имеют  в  себе  нечто  общее.  Они  принадлежат  людям,
состоящим  в  кровном  родстве.  Для  вас это наиболее очевидно
проявляется в том, что "е" везде написано как греческое "^", но
я вижу много более мелких признаков, говорящих о  том  же.  Для
меня  нет  никакого сомнения в том, что в обоих образцах письма
прослеживается фамильное сходство. Разумеется,  вам  я  сообщаю
только  основные  результаты  исследования  этого  документа. Я
сделал  еще  двадцать  три   заключения,   которые   интереснее
экспертам,  чем  вам.  И все они усиливали мое впечатление, что
это письмо написали Каннингемы -- отец и сын.
     Когда я дошел до этого вывода, моим следующим  шагом  было
изучить  подробности преступления и посмотреть, не могут ли они
нам помочь. Я отправился в усадьбу Каннингемов с инспектором  и
увидел  все,  что  требовалось  Рана на теле убитого, как я мог
установить  с  абсолютной   уверенностью,   была   получена   в
результате  револьверного  выстрела,  сделанного  с  расстояния
примерно около четырех ярдов. На одежде не было никаких  следов
пороха.  Поэтому  Алек  Каннингем явно солгал, сказав, что двое
мужчин боролись друг с другом, когда прогремел выстрел.  Далее,
отец и сын одинаково показали место, где преступник выскочил на
дорогу. Но в этом месте как раз проходит довольно широкая сырая
канава.  Поскольку  в  канаве  не  оказалось  никаких следов, я
твердо убедился не только в том, что Каннингемы опять  солгали,
но  и  в том, что на месте происшествия вообще не было никакого
неизвестного человека.
     Теперь мне надо  было  выяснить  мотив  этого  редкостного
преступления.  Чтобы  добраться  до  него, я решил прежде всего
попробовать узнать, с какой целью была совершена  первая  кража
со  взлoмo^^у  мистера  Эктона. Как я понял со слов полковника,
между  вами,  мистер  Эктон,  и  Каннингемами   велась   тяжба.
Разумеется,  мне сразу же пришло на ум, что они проникли в вашу
библиотеку, чтобы заполучить какой-то документ, который  играет
важную роль в деле.
     -- Совершенно  верно, -- сказал мистер Эктон, -- насчет их
намерений  не  может  быть  никаких  сомнений.  У   меня   есть
неоспоримое  право  на  половину их имения, и если бы только им
удалось  выкрасть  одну  важную  бумагу,  которая,  к  счастью,
хранится в надежном
     249
     сейфе моих поверенных, они, несомненно, выиграли бы тяжбу.
     -- Вот  то-то и оно! -- сказал Холме улыбаясь. -- Это была
отчаянная, безрассудная попытка, в которой чувствуется  влияние
молодого   Алека.  Ничего  не  найдя,  они  попытались  отвести
подозрение, инсценировав обычную кражу со  взломом,  и  с  этой
целью унесли что попалось под руку. Все это достаточно ясно, но
многое оставалось для меня по-прежнему темным. Больше всего мне
хотелось  найти  недостающую  часть  записки. Я был уверен, что
Алек вырвал ее из руки мертвого, и почти уверен, что  он  сунул
ее  в  карман  своего  халата.  Куда еще он мог ее деть? Вопрос
заключался в том, была ли она все  еще  там.  Стоило  приложить
усилия,  чтобы  это  выяснить,  и  ради  этого  мы  все пошли в
усадьбу.
     Каннингемы  присоединились  к  нам,  как  вы,  несомненно,
помните,  в  саду, около двери, ведущей на кухню. Конечно, было
чрезвычайно  важно  не  напомнить  им  о  существовании   этого
документа,  иначе  они уничтожили бы его немедля. Инспектор был
уже готов сообщить им, почему мы придавали такое значение  этой
бумажке,  как благодаря счастливейшему случаю со мной сделалось
нечто вроде припадка, и я грохнулся  на  землю,  изменив  таким
образом тему разговора.
     -- Боже  правый!  --  воскликнул  полковник, смеясь. -- Вы
хотите сказать, что ваш припадок был ловкий трюк и мы  зря  вам
сочувствовали?
     -- С   профессиональной   точки   зрения,   это  проделано
великолепно! -- воскликнул я, с  изумлением  глядя  на  Холмса,
который  не  переставал  поражать  меня все новыми проявлениями
своего изобретательного ума.
     -- Это  --  искусство,  которое  часто   может   оказаться
полезным, -- сказал он. -- Когда я пришел в себя, мне удалось с
помощью   не   такого   уж  хитрого  приема  заставить  старого
Каннингема написать слово "twelve", чтобы я мог сравнить его  с
тем же словом, написанным на нашем клочке.
     -- Каким  же  идиотом  я был! -- воскликнул я. -- Я видел,
какое сочувствие вызвала у вас моя слабость, --  сказал  Холме,
смеясь. -- И мне было очень жаль огорчать вас: ведь я знаю, как
вы  беспокоитесь  обо  мне.  31тем мы все вместе отправились на
второй этаж, и, после того как  мы  зашли  в  комнату  младшего
Каниингема  и  я  приметил  халат,  висевший за дверью, я сумел
отвлечь их внимание на минуту, перевернув стол, и  проскользнул
обратно,  чтобы  обыскать  карманы.  Но  только я успел достать
бумажку, которая, как я и ожидал, была в одном из них" как  оба
Каннингема накинулись на меня и убили бы меня на месте, если бы
не  ваша быстрая и дружная помощь. По правде говоря, я и сейчас
чувствую железную хватку этого  молодого  человека  у  себя  на
горле,  а  отец  чуть не вывернул мне кисть, стараясь вырвать у
меня бумажку. Они поняли, что я знаю все, и  внезапный  переход
от  сознания  абсолютной безопасности к полному отчаянию сделал
их невменяемыми.
     Потом у меня был небольшой разговор со старым  Каннингемом
по  поводу  мотива  этого преступления. Старик вел себя смирно,
зато сын -- сущий дьявол, и если бы он только мог добраться  до
своего  револьвера,  пустил  бы пулю в лоб себе или кому-нибудь
еще. Когда Каннингем  понял,  что  против  него  имеются  такие
тяжкие  улики,  он  совсем  пал  духом  и чистосердечно во всем
признался.  Оказывается,  Уильям  тайно  следовал   за   своими
хозяевами  в  ту  ночь,  когда  они совершили свой налет на дом
Эктона, и,  приобретя  таким  образом  над  ними  власть,  стал
вымогать у них деньги под угрозой выдать их полиции.
     Однако  мистер Алек был слишком опасной личностью, чтобы с
ним можно было вести  такую  игру.  В  панике,  охватившей  всю
округу  после  кражи со взломом, он поистине гениально усмотрел
возможность отделаться от человека, которого он  боялся.  Итак,
Уильям  был  завлечен в ловушку и убит, ^ если бы только они не
оставили  этого  клочка  бумаги  и  внимательнее  отнеслись   к
подробностям  своей  инсценировки,  возможно, на них никогда не
пало бы подозрение. -- А записка? -- спросил я.
     Шерлок Холме развернул перед нами записку, приложив к  ней
оторванный уголок'.
     '  "Если  вы  придете без четверти двенадцать к восточному
входу, то вы узнаете то, что может вас очень удивить и сослужит
большую службу как вам, так и Анни  Моррисон.  Только  об  этом
никто не должен знать".
     -- Нечто  вроде этого я и ожидал найти. Конечно, мы еще не
знаем, в каких отношениях были Алек Каннин-гем, Уильям Керван и
Анни  Моррисон.  Результат   показывает,   что   ловушка   была
подстроена  искусно.  Я  уверен,  что вам доставит удовольствие
проследить родственные черты в буквах "р" и в хвостиках у буквы
"g". Отсутствие точек в написании буквы  "Ь  у  Каннингема-отца
тоже  очень  характерно. Уотсон, наш спокойный отдых в деревне,
по-моему, удался как нельзя лучше,  и  я,  несомненно,  вернусь
завтра на Бейкер-стрит со свежими силами.


     Артур Конан-Дойль.
     Человек с белым лицом


     Мой друг Уотсон не отличается глубиной ума, зато упрямства
ему не занимать. Вот уже сколько времени  он  уговаривает  меня
описать  одно  из  моих  дел.  Впрочем, я сам, пожалуй, дал ему
повод докучать мне этой просьбой, ибо не раз говорил,  что  его
рассказы  поверхностны  и  что  он потворствует вкусам публики,
вместо того чтобы строго  придерживаться'  истины.  "Попробуйте
сами.  Холме!" -- обычно отвечал он, и, должен признаться, едва
взяв в руки перо, я уже испытываю желание изложить эту  историю
так,  чтобы  она  понравилась  читателю. Дело, о котором пойдет
речь, безусловно, заинтересует публику --  это  одно  из  самых
необычных  дел в моей практике, хотя Уотсон даже не упоминает о
нем в своих заметках. Заговорив о моем старом друге и биографе,
я  воспользуюсь  случаем  и объясню, пожалуй, зачем я обременяю
себя партнером, распутывая ту или иную загадку. Я делаю это  не
из прихоти и не из дружеского расположения к Уотсону, а потому,
что он обладает присущими только ему особенностями,  о  которых
обычно  умалчивает,  когда  с  неумеренным  пылом описывает мои
таланты.  Партнер, пытающийся предугадать ваши выводы и  способ
действия,  может  лишь  испортить  дело,  но  человек,  который
удивляется каждому  новому  обстоятельству,  вскрытому  в  ходе
расследования,   и   считает   загадку  неразрешимой,  является
идеальным помощником.
     Судя  по  заметкам в моей записной книжке, мистер Джемс М.
Додд посетил меня в январе 1903  года,  сразу  же,  как  только
закончилась  война  с  бурами.  Это  был  высокий,  энергичный,
обожженный  солнцем  англичанин.  Ст