Кровать
его была не застлана. Перед уходом он успел одеться в  школьную
форму  --  черную  итонскую  курточку  и  серые  брюки. Ночью в
комнату к нему никто не входил, а  если  бы  оттуда  доносились
крики  или звуки борьбы, Контер, старший из мальчиков в смежной
спальне, разумеется, услышал бы шум, так как он спит чутко.
     Как только исчезновение лорда Солтайра было обнаружено,  я
созвал  весь  интернат  --  мальчиков, учителей, слуг. И тут мы
убедились,  что  лорд  Солтайр  бежал  не  один.   Отсутствовал
Хайдеггер  -- преподаватель немецкого языка. Комната Хайдеггера
была в противоположном крыле второго этажа,  но  тоже  выходила
окнами  на  лужайку. Кровать и у него стояла неубранная, однако
одеться как следует ему, видимо, не пришлось,  потому  что  его
рубашка  и  носки валялись на полу. Он вылез в окно и спустился
вниз, цепляясь за ветки плюща, о чем свидетельствовали следы на
земле. Его велосипеда, обычно стоявшего  в  небольшом  сарае  в
конце лужайки, на месте не оказалось.
     Хайдеггер  поступил ко мне в школу два года назад с самыми
лучшими рекомендациями, но человек он был молчаливый, хмурый  и
не  пользовался особенной любовью ни среди школьников, ни среди
учителей.
     Сегодня у нас четверг, и со вторника мы не  узнали  ничего
нового о беглеце. Разумеется, первое, что я сделал, -- я снесся
с   Холдернесс-холлом.   Поместье  герцога  находится  всего  в
нескольких  милях  от  школы,  и  у  нас  была  надежда,   что,
затосковав по дому, лорд Солтайр вернулся к отцу, но там его не
оказалось.  Герцог страшно взволнован, а что касается меня, так
вы сами могли убедиться, до чего  доводят  человека  тревога  и
чувство ответственности за своего питомца. Мистер Холме, умоляю
вас,  не  щадите своих сил! Это дело заслуживает того, чтобы вы
отдались ему всецело.
     Шерлок Холме  внимательно  выслушал  рассказ  злополучного
директора.  Нахмуренные  "  брови,  глубокая складка между ними
свидетельствовали о том, что  он  не  нуждается  в  уговорах  и
положит  все  силы на расследование дела, которое, помимо своей
серьезности, будило в  нем  его  всегдашнюю  любовь  к  задачам
необычным и запутанным. Он вынул из кармана блокнот и записал в
нем что-то себе для памяти.
     -- Вы  совершили  большую ошибку, что не обратились ко мне
сразу, -- строго проговорил мой Друг. --  Это  сильно  осложнит
расследование.  Я,  например,  уверен,  что и лужайка и плющ на
стене могли бы о многом порассказать опытному глазу.
     -- Я тут ни при чем, мистер  Холме.  Его  светлость  всеми
силами  старался  избежать  огласки.  Он  опасался,  как бы его
семейные неурядицы не стали предметом сплетен. Это  ему  всегда
претило.
     -- А  местные  власти  занимались  расследованием  бегства
лорда Солтайра?
     -- Да, сэр, но -- увы!  --  это  ни  к  чему  не  привело.
Сначала  мы  как будто напали на след беглецов -- нам сообщили,
что с нашей станции утренним поездом  выехал  какой-то  молодой
человек  и  с  ним  мальчик.  Но  вчера  вечером их задержали в
Ливерпуле, и ошибка сразу выяснилась. Вот тогда-то я уж  совсем
отчаялся  и  после  бессонной ночи с первым же поездом выехал к
вам.
     -- Как  только  полиция  направилась  по  ложному   следу,
расследование  дела  на  месте,  вероятно,  велось  уже  не так
ретиво? -- Его попросту прекратили.
     -- Значит, три дня прошли впустую. Это  возмутительно!  --
'Да, каюсь. Вы правы.
     -- А  ведь загадку можно было распутать. Я с удовольствием
возьмусь  за  это  дело.  Скажите,   вам   удалось   установить
какую-нибудь  связь  между  исчезнувшим  мальчиком  и  учителем
немецкого языка?
     -- Никакой связи между ними не было. -- Учитель преподавал
у него в классе? -- Нет, и, насколько мне известно, он даже  ни
разу с ним не говорил.
     -- Странно,  очень  странно! Велосипед, у мальчика был? --
Нет.
     -- А другие велосипеды все на месте? -- На месте. -- Вы  в
этом уверены? -- Совершенно уверен.
     -- Надеюсь, вы не думаете, что немец уехал глухой ночью на
велосипеде,  с мальчиком на руках? -- Разумеется, нет. -- Тогда
как вы все это объясняете? -- Может быть, они  взяли  велосипед
для  отвода  глаз,  припрятали  его  где-нибудь,  а  сами пошли
пешком.
     -- Может быть. Но, согласитесь сами, это  странный  способ
отвести глаза. Ведь в сарае стояли и другие велосипеды ? -Да.
     -- Не  лучше  ли ему было спрятать два велосипеда, если он
хотел навести вас на мысль, что они уехали, а не  ушли  пешком?
-- Да, вы правы.
     -- То-то и оно. Нет) эта теория никуда не годится. Но сама
по себе пропажа велосипеда может послужить отправной точкой для
дальнейшего  расследования.  В конце концов, это не такая вещь,
которую  легко  спрятать  или  уничтожить.  Еще  один   вопрос:
кто-нибудь навещал мальчика накануне его бегства? -- Нет.
     -- Может  быть, на его имя были письма? -- Да, одно письмо
было. -- От кого? -- От его отца.
     -- Вы вскрываете почту своих учеников? -- Нет.
     -- Почему же вы думаете, что письмо пришло от его отца?
     -- Конверт  был  с  гербом,  и  адрес  написан   угловатым
почерком  герцога.  Кроме  того, герцог сам вспомнил, что писал
сыну.
     -- Когда мальчик получал письма до этого? -- Последние дни
на его имя ничего не было. -- А из Франции ему  писали?  --  Ни
разу.
     -- Вы,  разумеется,  понимаете, к чему я клоню. Либо лорда
Солтайра увели силой,  либо  он  убежал  по  собственной  воле.
Последняя   гипотеза   подсказывает,  что  мальчик  не  мог  бы
отважиться на такой поступок без воздействия извне. Если к нему
никто не приходил, следовательно, воздействие  оказывалось  при
помощи  писем.  Бот  почему  мне  важно  знать,  кто  были  его
корреспонденты.
     -- Вряд ли я могу тут  чем-нибудь  помочь  вам.  Насколько
известно, ему писал только отец.
     -- И   отцовское   письмо  пришло  в  день  побега.  Какие
отношения были между отцом и сыном: хорошие, дружеские?
     -- Его светлость никого не удостаивает своей дружбы --  он
поглощен  важными государственными делами. Вряд ли ему доступны
обычные человеческие чувства. Но по-своему он относился к  сыну
неплохо.
     -- Однако сердцем мальчик был всецело на стороне матери? -
Да. --  Он  сам  так говорил? -- Нет. -- Кто же? Герцог? -- Ну,
что вы! Конечно, нет! -- Тогда откуда вам это известно? --  Мне
приходилось  раз-другой  беседовать с секретарем его светлости,
мистером Джеймсом Уайлдером. Он и осведомил меня по  секрету  о
настроениях лорда Солтайра.
     -- Понятно.  Кстати,  последнее  письмо  герцога  нашли  в
комнате мальчика уже после побега?
     -- Нет, он взял его с собой... Мистер Холме, а не пора  ли
нам  на  вокзал?  --  Сейчас я велю вызвать кэб. Через четверть
часа
     мы  будем   к   вашим   услугам.   Если   вы   собираетесь
телеграфировать  домой,  мистер  Хакстейбл,  пусть  там  у  вас
думают, что расследование все еще ведется  в  Ливерпуле.  Ведь,
кажется,  туда  занесло  вашу  свору  гончих?  А я тем временем
спокойно, без помех, поработаю у самых дверей вашей  школы,  и,
может  быть, чутье не подведет двух таких старых ищеек, как ваш
покорный слуга и Уотсон, и мы ухитримся  кое-что  разнюхать  на
месте.
     Вечером на нас пахнуло бодрящим холодным воздухом графства
Дерби,  где  находилась  знаменитая  школа  доктора Хакстейбла.
Когда мы подъехали к ней, было уже темно. На столе  в  передней
лежала визитная карточка. Лакей шепнул что-то директору, и тот,
взволнованный, повернулся к нам.
     -- Герцог  здесь, -- сказал он. -- Герцог и мистер Уайлдер
ждут меня в кабинете. Пойдемте, джентльмены, я представлю вас.
     Я,  конечно,  знал  по  фотографиям  этого   известнейшего
государственного  деятеля,  но он оказался совсем не таким, как
на портретах. На ковре у  камина  перед  нами  стоял  изысканно
одетый,  величественной  осанки  человек с худым, узким лицом и
как-то  нелепо  торчащим  длинным  крючковатым  носом.  Он  был
бледен,  как  смерть, и эту бледность особенно подчеркивала его
длинная  яркорыжая  борода,  сквозь  которую  на  белом  жилете
поблескивала  золотая  цепочка от часов. Бывший министр смотрел
на нас ледяным взглядом. Рядом с ним стоял совсем  еще  молодой
человек  небольшого  роста  с подвижным, нервным лицом и умными
голубыми глазами --  как  я  догадался,  его  личный  секретарь
Уайлдер. Разговор начал он, и начал сразу, весьма решительным и
даже едким тоном:
     -- Доктор  Хакстейбл,  я  был  у  вас сегодня утром, но, к
сожалению, опоздал и не мог воспрепятствовать вашей  поездке  в
Лондон.  Как  мне  сказали,  вы  отправились  туда  за мистером
Шерлоком Холмсо?,1 с  тем,  чтобы  поручить  ему  расследование
этого  дела.  Его  светлость  удивлен, доктор Хакстейбл, что вы
решились на такой шаг, не посоветовавшись предварительно с ним.
     -- Когда я узнал, что полицейские розыски  ни  к  чему  не
привели...
     -- Его  светлость  далеко не убежден в этом. -- Но, мистер
Уайлдер!..
     -- Как вам известно, доктор Хакстейбл,  его  светлость  не
хочет,  чтобы  это  дело  получило  огласку. Он предпочел бы не
посвящать в него лишних людей.
     -- Это  легко  исправить,  --   пробормотал   перепуганный
доктор.  -- Мистер Шерлок Холме может выехать в Лондон утренним
поездом.
     -- Не собираюсь,  доктор,  не  собираюсь!  --  с  вежливой
улыбкой  сказал  Холме.  --  Северный  воздух так приятен и так
благотворен для здоровья, что я решил провести  несколько  дней
здесь, на равнинах, а уж развлекаться буду как могу. Найду ли я
пристанище  под  вашим кровом или в деревенской гостинице, это,
разумеется, зависит только от вас.
     Несчастный доктор был в полной растерянности, но  тут  ему
на   выручку   поспешил   звучный   бас  рыжебородого  герцога,
прозвучавший точно гонг, которым сзывают к обеду.
     -- Мистер Уайлдер прав, доктор Хакстейбл, вам следовало бы
посоветоваться со  мной.  Но  поскольку  вы  посвятили  мистера
Холмса  во  все  это  дело,  с  нашей стороны было бы неразумно
отказываться от его помощи.  Вам  незачем  идти  в  деревенскую
гостиницу,  мистер  Холме,  я  буду  рад  принять  вас у себя в
Холдернесс-холле.
     -- Премного  благодарен,*  ваша   светлость.   Однако,   в
интересах  нашего дела, пожалуй, мне следует остаться здесь, на
месте происшествия.
     -- Не  хочу  вас  неволить,  мистер  Холме.  Но  если  вам
понадобятся какие-нибудь сведения от меня или мистера Уайлдера,
мы к вашим услугам.
     -- Мне, вероятно, придется побывать в Холдернесс-холле, --
сказал Холме. -- А сейчас, сэр, я только хотел бы знать, как вы
объясняете таинственное исчезновение вашего сына.
     -- Затрудняюсь  вам  ответить,  сэр.  --  Простите, если я
коснусь неприятной для  вас  темы,  но  без  этого  нельзя.  Не
думаете  ли  вы,  что  тут замешана герцогиня? Министр медлил с
ответом.
     -- Нет, не думаю, -- сказал  он  наконец.  --  Тогда  само
собой  напрашивается  другое  объяснение:  может быть, мальчика
похитили с тем, чтобы получить за него выкуп? Таких  требований
не было? -- Нет, сэр.
     -- Еще  один  вопрос, ваша светлость. Мне известно, что вы
писали сыну в день его исчезновения. -- Нет, это было накануне.
     -- Совершенно верно. Но он получил ваше  письмо  именно  в
тот день? - Да.
     -- Не было ли в этом .письме чего-нибудь такого, что могло
взволновать  его или подать ему мысль о бегстве? -- Разумеется,
нет, сэр! -- Письмо вы отправили сами? За  герцога  раздраженно
ответил  секретарь: -- Его светлость не имеет обыкновения лично
отправлять свою  коореспонденцию.  Это  письмо  было  оставлено
вместе  с  другими  на  столе  в кабинете, и я все их положил в
сумку для почты.
     -- Вы уверены, что среди других писем было и это? -- Да, я
его видел.
     -- Сколько писем вы написали в тот день, ваша светлость?
     -- Не  то  двадцать,  не  то  тридцать.  У  меня  обширная
переписка.  Но,  по-моему, мы несколько отклонились от существа
дела.
     -- Нет, почему же! -- сказал Холме. -- Я  сам  посоветовал
полиции направить поиски на юг Франции, -- продолжал герцог. --
Повторяю:  я  не  думаю, чтобы герцогиня была способна толкнуть
сына па такой чудовищный поступок, но он, при его упорстве, мог
убежать  к  матери,  тем  более,  если  тут  не  обошлось   без
подстрекательства  и  содействия  этого немца. А теперь, доктор
Хакстейбл, разрешите откланяться.
     Я чувствовал, сколько  еще  вопросов  есть  у  Холмса,  но
герцог  сразу положил конец разговору. Утонченный аристократизм
этого вельможи не позволял ему входить  в  обсуждение  семейных
дел  с  посторонним человеком, и он, видимо, боялся, что каждый
новый  вопрос   бросит   безжалостный   свет   на   старательно
затемненные уголки его жизни.
     Сразу  после  ухода  герцога и мистера Уайлдера мой друг с
обычным для него рвением принялся за работу.
     Тщательный осмотр комнаты мальчика ничего  не  дал,  кроме
окончательной  уверенности  в  том,  что  он мог убежать только
через окно. В комнате учителя-немца среди  его  вещей  тоже  не
нашлось  новых улик. Плющ под окном не выдержал его тяжести, и,
посветив  фонариком  на  лужайку,  мы  увидели   там   глубокие
отпечатки  каблуков.  Примятая  трава  -- вот единственное, что
свидетельствовало об этом необъяснимом ночном побеге.
     Шерлок Холме ушел, оставив меня одного, и вернулся  только
в двенадцатом часу ночи. Он достал где-то большую карту здешних
мест,  разложил  ее  у  меня  в  комнате  на кровати и поставил
посередине  лампу.  Потом   закурил   и   стал   сосредоточенно
разглядывать  свое приобретение, время от времени показывая мне
интересующие его пункты дымящимся янтарным мундштуком трубки.
     -- Это дело захватывает меня все больше и больше,  Уотсон,
-- говорил мой друг. -- Интересное дело, очень интересное... Но
сейчас,  когда  я  только  приступаю  к  нему,  мне хотелось бы
обратить ваше  внимание  на  некоторые  географические  детали,
которые  могут  оказаться  немаловажными  в ходе расследования.
Взгляните на эту карту.  Вот  этот  заштрихованный  квадрат  --
школа. Воткнем сюда булавку. Вот шоссе. Оно проходит мимо школы
с  востока  на  запад,  и ответвлений от него нет на протяжении
мили в ту и другую сторону.  Если  наши  беглецы  шли  дорогой,
другого пути для них быть не могло.
     -- Правильно.

     -- По   счастливому   стечению   обстоятельств,  мы  можем
проверить, что делалось на шоссе  той  ночью.  Вот  здесь,  где
сейчас моя трубка, с двенадцати до шести утра дежурил полисмен.
Как  видите,  это  первый  перекресток в восточной части шоссе.
Полисмен ни на ми-куту не  отлучался  со  своего  поста,  и  он
утверждает,  что  непременно  заметил  бы  взрослого  мужчину с
мальчиком, если бы они там прошли.  Я  говорил  с  ним  сегодня
вечером,  и,  по-моему,  на его слова можно положиться. Значит,
эта часть шоссе исключается. Теперь посмотрим, как обстоит дело
в западной его части. Там есть гостиница "Рыжий  бык",  хозяйка
которой лежит больная. Она посылала за врачом в Мэклтон, но тот
был  у  другого  больного  и приехал к ней только рано утром. В
ожидании его в  гостинице  не  спали  всю  ночь  и  то  и  дело
поглядывали на шоссе, не едет ли он. По словам этих людей, мимо
гостиницы  никто  не проходил. Если поверить им, выходит, что и
западная часть шоссе  не  оставляет  у  нас  никаких  сомнений.
Следовательно,  беглецы  избрали  какой-то  другой  путь.  -- А
велосипед?  --  сказал  я.  --  Да,  велосипед.  Сейчас  мы  им
займемся.  Итак,  продолжаем  наши рассуждения. Если беглецы не
вышли на шоссе, следовательно, они отправились  или  к  северу,
или  к  югу  от  школы,  это бесспорно. Давайте взвесим оба эти
предположения. К югу от школы лежит обширное поле, разбитое  на
мелкие  участки;  каждый  отделен  от другого оградой из камня.
Проехать тут на велосипеде  невозможно.  Следовательно,  и  это
предположение  надо  отставить.  Теперь  обратим  наши  взоры к
северу. Там мы видим рощу, называющуюся "Косой клин", а за ней,
на десять миль вглубь,  простирается  болотистая  равнина,  все
более  холмистая  к северу. Левее нее стоит Холдернесс-холл, до
которого по шоссе десять миль, а напрямик всего шесть.  Равнина
эта  унылая,  безлюдная.  По ней разбросано несколько маленьких
скотоводческих ферм. Овцы, коровы  да  болотная  птица  --  вот
единственные  обитатели  этих мест. Дальше, как вы сами видите,
проходит  честерфилдское  шоссе.  Вдоль  него   стоят   два-три
коттеджа,  церковь  и  гостиница.  Позади  --  холмы,  высокие,
обрывистые. Я уверен, что наши поиски надо  направить  сюда,  к
северу.  --  Но  велосипед!  --  -  повторил  я. -- При чем тут
велосипед!   --   нетерпеливо   сказал   Холме.   --    Хорошие
велосипедисты  ездят  не  только  по шоссейным дорогам. Равнина
испещрена тропинками,  кроме  того,  в  ту  ночь  ярко  светила
луна... Стойте! Что это?
     Тревожный  стук  в  дверь  --  и сейчас же следом за ним в
комнату к нам вошел доктор Хакстейбл. Он держал в руках голубое
кепи с белой нашивкой на козырьке.
     -- Находка! -- воскликнул он. -- Слава богу! Наконец-то мы
напали на след нашего мальчика! Это его кепи! -- Где его нашли?
     -- В фургоне у цыган, которые стояли табором на  .равнине.
Они снялись с места во вторник. Сегодня полиция нагрянула к ним
и произвела обыск в фургоне. Бот что было найдено.
     -- Как   это   к   ним   попало?   Что   они  говорят?  --
Изворачиваются, лгут. Клянутся, будто нашли кепи на равнине, во
вторник утром. Нет, эти негодяи знают, где мальчик! К  счастью,
их  всех  посадили  под  замок. Страх перед законом развяжет им
языки. А может быть, не только страх, но и кошелек герцога.
     -- Ну что ж, хорошо, -- сказал Холме, когда  доктор  вышел
из  комнаты.  -- Во всяком случае, это подтверждает мою теорию,
что только поиски на равнине и дадут  какие-нибудь  результаты.
Полиция  здесь ничего не сделала, если не считать ареста цыган.
Посмотрите на карту, Уотсон. По равнине пробегает ручей.  Между
школой  и Холдернесс-холлом он кое-где заболочен. Погода сейчас
такая засушливая, что искать следы в других местах  бесполезно,
а  среди  болот, может быть, кое-что и осталось. Завтра я зайду
за  вами  пораньше,  и  мы  попытаемся  пролить  свет  на   эту
таинственную историю.
     На  другой  день, проснувшись в предрассветных сумерках, я
увидел у своей кровати высокую, худую  фигуру  Холмса.  Он  был
одет и, судя по всему, уже успел совершить прогулку.
     -- Я  обследовал лужайку и сарай с велосипедами, -- сказал
мой друг, -- потом погулял в Косом клине. Вставайте, Уотсон,  в
соседней  комнате  подано  какао. И я попрошу вас поторопиться,
потому что нам надо много сделать за сегодняшний день.
     Лицо у моего друга раскраснелось, глаза  блестели,  как  у
человека,  которому  не  терпится  приняться  за  свою  любимую
работу. Это был другой Холме -- оживленный, энергичный,  совсем
не   похожий  на  погруженного  в  себя  бледного  мечтателя  с
Бейкер-стрит. И,  глядя  на  его  подтянутую,  брызжущую  силой
фигуру, я понял, что день нам предстоит хлопотливый.
     Но  начался  он  с  самого  горького разочарования. Полные
надежд, мы  отправились  в  путь  по  бурой  торфяной  равнине,
которую  пересекало  множество тропинок, протоптанных овцами, и
вскоре вышли к  светлозеленой  заболоченной  луговине,  лежащей
между нами и Холдернесс-холлом. Если мальчик бежал домой, он не
мог миновать ее, и тут должны были остаться его следы или следы
учителя-немца. Но ничего такого мы не нашли. Мой друг шел вдоль
кромки  этой  зеленой  луговины  и, нахмурив брови, внимательно
приглядывался  к  каждому   темному   пятну   на   ее   мшистой
поверхности.  Овечьих  следов  здесь  было  множество, а пройдя
дальше еще несколько миль, мы увидели отпечатки коровьих копыт.
И это было все.
     -- Осечка, --  сказал  Холме,  обводя  сумрачным  взглядом
расстилавшуюся  перед  ним  равнину.  --  Вон там еще болота, и
между ними