м тоном, каким будят
спящего. -- Холмс! Вы слышите меня?
     Я уловил шорох, как будто он грубо тряс больного за плечо.
     --  Это  вы,  мистер Смит? -- прошептал Холмс.-- Я не смел
надеяться, что вы придете.
     Смит засмеялся.
     --  Ну  еще  бы,  -- сказал он. -- И все же, как видите, я
здесь. Воздаю добром за зло. Холмс, добром за зло.
     --  Это  очень хорошо, очень благородно с вашей стороны. Я
высоко ценю ваши знания.
     Наш посетитель усмехнулся.
     --  К  счастью,  только  вы  во всем Лондоне и способны их
оценить. Вы знаете, что с вами?
     -- То же самое, -- сказал Холмс.
     -- Вот как! Вы узнаёте симптомы?
     -- Да, слишком хорошо.
     --  Что  ж, очень возможно. Холмс. Очень возможно, что это
оно и есть. Если так, то дело ваше плохо. Бедный Виктор умер на
четвертый   день,   а  он  был  здоровый,  молодой.  Вам  тогда
показалось очень странным, что он в  сердце  Лондона  заразился
этой  редкой азиатской болезнью, которую я к тому же специально
изучаю. Удивительное совпадение, Холмс. Вы ловко это подметили,
но  не  очень-то  великодушно  было утверждать, что здесь можно
усмотреть причину и следствие.
     -- Я знаю, что это ваших рук дело.
     -- Ах вот как, вы знали? Но доказать вы ничего не могли. А
хорошо ли это: сперва выдвигать против меня такие обвинения,  а
чуть  сами оказались в беде, пресмыкаться передо мной, умоляя о
помощи? Как это назвать? А?
     Я услышал хриплое, затрудненное дыхание больного.
     -- Дайте мне воды, -- прошептал он задыхаясь.
     --  Скоро вам крышка, милейший. Но я не уйду, не поговорив
с вами.  Только  поэтому  я  и  подаю  вам  воду.  Держите!  Не
расплескайте. Вот так. Вы понимаете, что я вам говорю?
     Холмс застонал.
     --  Помогите  мне  чем можно. Забудем прошлое... -- шептал
он. -- Я выброшу из головы все это дело.  Клянусь  вам.  Только
вылечите меня, я все забуду.
     -- Что забудете?
     --  О  смерти Виктора Сэведжа. Вы сейчас сознались в своем
преступлении. Я это забуду.
     -- Можете забывать или помнить, как вам будет угодно. Я не
увижу вас среди свидетелей.  Вы  будете  в  другом  месте,  мой
дорогой  Холмс.  Вы  знаете,  отчего  умер  мой племянник, ну и
ладно. Сейчас речь не о нем, а о вас.
     -- Да, да.
     --  Ваш  приятель, которого вы послали за мной -- не помню
его имя,-- сказал, что вы заразились этой болезнью в  Ист-Энде,
у матросов.
     -- Я только так могу это об®яснить.
     --  И  вы  гордитесь  своим  умом, Холмс! Вы считаете себя
таким догадливым, не правда ли? Но нашелся кое-кто поумнее вас.
Подумайте-ка,  Холмс,  не  могли ли вы заразиться этой болезнью
другим путем?
     --  Я  не  могу  думать.  Голова  не  работает. Ради всего
святого, помогите...
     --  Да,  я  вам  помогу,  помогу  вам  понять,  что  и как
произошло. Я хочу, чтобы вы узнали об этом прежде, чем  умрете.
     -- Дайте мне чего-нибудь, чтобы облегчить эти боли!
     --  Ага,  у  вас появились боли? Да, мои кули тоже визжали
перед смертью. Ощущение, как при судорогах?
     -- Да, да, это судороги.
     --  Ничего,  слушать  они  вам  не  помешают. Слушайте! Не
припомните ли вы какое-нибудь необычное  происшествие  в  вашей
жизни, как раз перед тем, как вы заболели?
     -- Нет, нет, ничего.
     -- Подумайте хорошенько.
     -- Я слишком болен, чтобы думать.
     --  Ну,  тогда я вам помогу. Не получали ли вы чего-нибудь
по почте?
     -- По почте?
     -- Например, коробочку.
     -- Я слабею, я умираю!..
     --  Слушайте,  Холмс!  --  Он,  видимо, тряс умирающего за
плечо. (Я едва усидел в  своем  убежище.)  --  Вы  должны  меня
услышать! Помните коробочку из слоновой кости? Вы получили ее в
среду. Вы ее открыли... Помните?
     --  Да, да, я открыл ее, там была острая пружина. Какая-то
шутка...
     --  Это  не  было  шуткой, в чем вы очень скоро убедитесь.
Пеняйте на себя, глупый вы человек. Кто просил вас  становиться
на  моем пути? Если бы вы меня не трогали, я не причинил бы вам
вреда.
     --  Вспомнил! -- Холмс задыхался. -- Пружина! Я оцарапался
о нее до крови. Вот эта коробочка, там на столе.
     --  Она самая! И сейчас она исчезнет в моем кармане. Таким
образом, здесь не останется ни  одной  улики.  Ну  вот.  Холмс,
теперь  вы  знаете правду и умрете с сознанием, что я вас убил.
Вы слишком много знали о  смерти  Виктора  Сэведжа,  поэтому  я
заставил  вас  разделить  его  судьбу.  Вы  очень скоро умрете,
Холмс. Я посижу здесь и посмотрю, как вы будете умирать.
     Голос Холмса понизился почти до невнятного шепота.
     -- Что? -- спросил Смит. -- Отвернуть газ? У вас уже темно
в глазах? Охотно. Я отверну газ, чтобы лучше вас видеть. --  Он
пересек  комнату,  и мгновенно ее залил яркий свет. -- Не нужно
ли оказать вам еще какую-нибудь услугу, мой друг?
     -- Спички и папиросы!
     Я  едва  не  закричал  от  радости.  Холмс  говорил  своим
естественным голосом, правда  немного  слабым,  но  тем  самым,
который  я  так  хорошо  знал.  Последовала  долгая  пауза, и я
почувствовал, что Кэлвертон Смит в безмолвном изумлении смотрит
на Холмса.
     --  Что  это  значит?  -- спросил он наконец сухим, резким
голосом.
     --  Лучший способ хорошо сыграть роль, -- сказал Холмс, --
это вжиться в нее. Даю вам слово, что все эти три дня я  ничего
не  ел  и не пил, пока вы любезно не подали мне стакан воды. Но
труднее всего было не курить. А  вот  и  папиросы!  (Я  услышал
чирканье  спички.)  Ну  вот,  мне  сразу  стало  лучше. Ого, я,
кажется, слышу шаги друга!
     Снаружи  послышались  шаги,  дверь  открылась,  и появился
инспектор Мортон.
     -- Все в порядке. Можете его забрать, -- сказал Холмс.
     --   Вы   арестованы   по  обвинению  в  убийстве  Виктора
Сэведжа,-- сказал инспектор.
     --  И  можете  прибавить: за покушение на убийство Шерлока
Холмса,-- заметил  мой  друг,  посмеиваясь.  --  Чтобы  зря  не
затруднять  больного,  мистер Кэлвертон Смят сам дал вам сигнал
полным включением газа. Между прочим, у арестованного в  правом
кармане  пиджака небольшая коробочка. Ее надо из®ять. Благодарю
вас. С ней надо обращаться очень осторожно. Положите  ее  сюда.
Она пригодится на суде.
     Послышался   внезапный   бросок,   борьба,  сопровождаемая
звяканьем железа и криком боли.
     --  Только  себя  же  изувечите,  --  сказал инспектор. --
Стойте смирно!
     И я услышал, как защелкнулись наручники.
     --  Вот как! Ловушка! -- закричал высокий визгливый голос.
-- Это приведет на скамью подсудимых вас, Холмс, а не меня.  Он
просил  меня  приехать  лечить  его.  Я  его пожалел и приехал.
Теперь  он,  конечно,  будет   утверждать,   будто   я   сказал
какую-нибудь  чепуху,  которую  он сам придумал в подтверждение
своих безумных подозрений. Можете лгать сколько хотите,  Холмс.
Мои слова имеют не меньший вес, чем ваши.
     --  Боже  мой!  --  воскликнул  Холмс.-- Ведь я совершенно
забыл о нем. Дорогой  Уотсон,  приношу  вам  тысячу  извинений!
Подумать  только,  что  я упустил из виду ваше присутствие! Мне
незачем знакомить вас с  мистером  Кэлвертоном  Смитом  --  вы,
сколько  я понимаю, уже виделись с ним сегодня. Есть у вас кэб,
инспектор? Я поеду вслед  за  вами,  как  только  оденусь:  мое
присутствие может понадобиться полиции.
     Одеваясь,  Холмс  с®ел  несколько бисквитов и утолил жажду
стаканом кларета.
     --   Никогда   я,   кажется,  не  ел  и  не  пил  с  таким
удовольствием, -- сказал он. -- Впрочем, мой образ  жизни,  как
вам  известно,  не  отличается  регулярностью,  и такие подвиги
даются  мне  легче,  чем  многим  другим.   Мне   было   крайне
необходимо,  чтобы  миссис Хадсон уверилась в моей болезни, так
как ей предстояло сообщить эту новость вам, а вы должны были, в
свою   очередь,  уведомить  Смита.  Вы  не  обиделись,  Уотсон?
Признайтесь, что умение притворяться не входит  в  число  ваших
многочисленных талантов. Если бы вы знали мою тайну, вы никогда
не смогли бы убедить Смита в необходимости его приезда, а  этот
приезд был главным пунктом моего плана. Зная его мстительность,
я был убежден, что он приедет взглянуть  на  результаты  своего
преступления.
     -- Но ваш вид, Холмс, ваше мертвенно-бледное лицо?..
     --  Три  дня полного поста не красят человека. А остальное
легко может быть устранено губкой. Вазелин на лбу,  белладонна,
впрыснутая в глаза, румяна на скулах и пленки из воска на губах
--  все  это  производит  вполне   удовлетворительный   эффект.
Симуляция  болезней -- это тема, которой я думаю посвятить одну
из своих монографий. А разговор о полукронах, устрицах и прочих
не относящихся к делу вещах неплохо создал иллюзию бреда...
     --  Но  почему вы не разрешали мне приближаться к вам, раз
никакой инфекции не было?
     -- И вы еще спрашиваете, мой дорогой Уотсон! Вы думаете, я
не ценю ваши медицинские познания? Разве я мог  надеяться,  что
ваш  опытный  взгляд  пройдет мимо таких фактов, как отсутствие
изменений температуры и  пульса  у  умирающего?  На  расстоянии
четырех  шагов  я  еще  мог  обмануть вас. А если бы мне это не
удалось, кто привез бы сюда Смита? Нет, Уотсон, не трогайте эту
коробочку.  Если  взглянете  на нее сбоку, вы сможете заметить,
где именно появляется острая пружинка, когда коробку раскроешь.
Очевидно, при помощи какого-нибудь приспособления вроде этого и
был убит бедный Сэведж, который стоял между  этим  чудовищем  и
наследством.  Я,  как  вы  знаете,  получаю самую разнообразную
корреспонденцию и привык относиться с опаской ко всем посылкам,
приходящим  на мое имя. Мне было ясно, что, убедив Смита в том,
что его злобный план осуществился,  я  смогу  выманить  у  него
признание.  Свою  болезнь  я  разыграл  со старанием настоящего
актера.  Благодарю  вас,  Уотсон,  а   теперь   помогите   мне,
пожалуйста,  надеть пальто. Когда мы закончим дела в полиции, я
полагаю, что и лишним будет заехать подкрепиться к Симпсону.

     Перевод В.Штенгеля


     Артур Конан-Дойль.
     Голубой карбункул

     На  третий  день Рождества зашел я к Шерлоку Холмсу, чтобы
поздравить его с праздником. Он  лежал  на  кушетке  в  красном
халате;  по правую руку от него была подставка для трубок, а по
левую -- груда  помятых  утренних  газет  которые  он,  видимо,
только  что  просматривал.  Рядом с кушеткой стоял стул, на его
спинке висела сильно поношенная, потерявшая вид фетровая шляпа.
Холмс, должно быть очень внимательно изучал эту шляпу, так  как
тут же на сиденье стула лежали пинцет и лупа.
     -- Вы заняты? -- сказал я. -- Я вам не помешал?
     -- Нисколько,  --  ответил  он.  -- Я рад, что у меня есть
друг, с которым  я  могу  обсудить  результаты  некоторых  моих
изысканий.  Дельце  весьма  заурядное,  но  с этой вещью, -- он
ткнул большим пальцем в сторону  шляпы,  --  связаны  кое-какие
любопытные и даже поучительные события.
     Я  уселся  в  кресло  и  стал  греть  руки  у  камина, где
потрескивал огонь. Был сильный мороз; окна  покрылись  плотными
ледяными узорами.
     -- Хотя  эта  шляпа  кажется очень невзрачной, она, должно
быть, связана с какой-нибудь кровавой историей, --  заметил  я.
-- Очевидно,  она  послужит ключом к разгадке страшной тайны, и
благодаря ей вам удастся изобличить и наказать преступника.
     -- Нет, -- засмеялся Шерлок Холмс, -- тут не преступление,
а мелкий, смешной эпизод, который всегда может  произойти  там,
где  четыре  миллиона  человек  толкутся на площади в несколько
квадратных  миль.  В  таком  колоссальном   человеческом   улье
возможны  любые  комбинации  событий  и фактов, возникает масса
незначительных, но загадочных  и  странных  происшествий,  хотя
ничего  преступного в них нет. Нам уже приходилось сталкиваться
с подобными случаями.
     -- Еще  бы!  --  воскликнул  я.  --  Из  последних   шести
эпизодов,  которыми  я  пополнил  свои записки, три не содержат
ничего беззаконного.
     -- Совершенно  верно.  Вы  имеете  в  виду   мои   попытки
обнаружить  бумаги  Ирен  Адлер,  интересный случай с мисс Мэри
Сазерлэнд  и  приключения  человека  с  рассеченной  губой.  Не
сомневаюсь,  что  и  это  дело  окажется  столь же невинным. Вы
знаете Питерсона, посыльного?
     -- Да.
     -- Этот трофей принадлежит ему.
     -- Это его шляпа?
     -- Нет, он нашел ее. Владелец ее неизвестен. Я  прошу  вас
рассматривать  эту  шляпу не как старую рухлядь, а как предмет,
таящий в себе серьезную задачу... Однако прежде всего, как  эта
шляпа попала сюда. Она появилась в первый день Рождества вместе
с  отличным  жирным  гусем,  который  в данный момент наверняка
жарится у Питерсона в кухне. Произошло это так. На Рождество, в
четыре часа утра, Питерсон, человек, как вы знаете, благородный
и честный, возвращался с пирушки домой по улице Тоттенхем-Корт-
роуд. При свете газового фонаря  он  заметил,  что  перед  ним,
слегка  пошатываясь,  идет  какой-то  субъект  и несет на плече
белоснежного гуся. На углу  Гудж-стрит  к  незнакомцу  пристали
хулиганы.  Один  из  них  сбил  с  него  шляпу,  а  незнакомец,
отбиваясь, размахнулся  палкой  и  попал  в  витрину  магазина,
оказавшуюся  у  него  за спиной. Питерсон кинулся вперед, чтобы
защитить его, но тот, испуганный тем, что разбил стекло, увидев
бегущего к нему человека, бросил гуся, помчался со всех  ног  и
исчез   в   лабиринте   небольших   переулков,  лежащих  позади
Тоттенхем-Корт-роуд. Питерсон был в форме, и это, должно  быть,
больше  всего  и напугало беглеца. Хулиганы тоже разбежались, и
посыльный остался один на поле  битвы,  оказавшись  обладателем
этой понятой шляпы и превосходного рождественского гуся...
     -- ...которого Питерсон, конечно, возвратил незнакомцу?
     -- В   том-то   и  загвоздка,  дорогой  друг.  Правда,  на
карточке, привязанной к левой лапке гуся, было  написано:  "Для
миссис  Генри  Бейкер",  а  на  подкладке шляпы можно разобрать
инициалы "Г. Б.". Но в Лондоне живет несколько тысяч Бейкеров и
несколько  сот  Генри  Бейкеров,  так   что   нелегко   вернуть
потерянную собственность одному из них.
     -- Что же сделал Питерсон?
     -- Зная,  что  меня  занимает решение даже самых ничтожных
загадок, он попросту  принес  мне  и  гуся  и  шляпу.  Гуся  мы
продержали  вплоть до сегодняшнего утра, когда стало ясно, что,
несмотря на мороз, его все  же  лучше  незамедлительно  съесть.
Питерсон  унес гуся, и с гусем произошло то, к чему он уготован
судьбой, а у меня осталась шляпа незнакомца,  потерявшего  свой
рождественский ужин.
     -- Он не помещал объявления в газете?
     -- Нет.
     -- Как же вы узнаете, кто он?
     -- Только путем размышлений.
     -- Размышлений над этой шляпой?
     -- Конечно.
     -- Вы  шутите!  Что можно извлечь из этого старого рваного
фетра?
     -- Вот лупа. Попробуйте применить мой метод. Что вы можете
сказать о человеке, которому принадлежала эта шляпа?
     Я взял рваную шляпу и уныло повертел  ее  в  руках.  Самая
обыкновенная  черная круглая шляпа, жесткая, сильно поношенная.
Шелковая подкладка, некогда красная, теперь выцвела.  Фабричную
марку мне обнаружить не удалось, но, как и сказал Холмс, внутри
сбоку  виднелись  инициалы "Г. Б.". На полях я заметил петельку
для  придерживавшей  шляпу  резинки,  но   самой   резинки   не
оказалось.  Вообще шляпа была мятая, грязная, покрытая пятнами.
Впрочем, заметны были попытки замазать эти пятна чернилами.
     -- Я ничего в ней не вижу,--  сказал  я,  возвращая  шляпу
Шерлоку Холмсу.
     -- Нет,   Уотсон,   видите,   но   не   даете  себе  труда
поразмыслить над тем, что видите.  Вы  слишком  робки  в  своих
логических выводах.
     -- Тогда, пожалуйста, скажите, какие же выводы делаете вы?
     Холмс  взял шляпу в руки и стал пристально разглядывать ее
проницательным взглядом, свойственным ему одному.
     -- Конечно, не все достаточно ясно, -- заметил он,  --  но
кое-что  можно  установить  наверняка, а кое-что предположить с
разумной долей вероятия.  Совершенно  очевидно,  например,  что
владелец ее -- человек большого ума и что три года назад у него
были  изрядные  деньги,  а теперь настали черные дни. Он всегда
был  предусмотрителен  и  заботился  о   завтрашнем   дне,   но
мало-помалу  опустился,  благосостояние  его упало, и мы вправе
предположить, что он пристрастился  к  какому-нибудь  пороку,--
быть  может,  к  пьянству.  По-видимому, из-за этого и жена его
разлюбила...
     -- Дорогой Холмс...
     -- Но  в   какой-то   степени   он   еще   сохранил   свое
достоинство,--  продолжал  Холмс,  не  обращая  внимания на мое
восклицание. -- Он ведет сидячий образ жизни, редко выходит  из
дому,  совершенно  не  занимается спортом. Этот человек средних
лет, у него  седые  волосы,  он  мажет  их  помадой  и  недавно
подстригся.  Вдобавок  я  почти  уверен,  что в доме у него нет
газового освещения.
     -- Вы, конечно, шутите, Холмс.
     -- Ничуть. Неужели даже теперь, когда я все рассказал,  вы
не понимаете, как я узнал об этом?
     -- Считайте меня идиотом, но должен признаться, что я не в
состоянии  уследить  за ходом ваших мыслей. Например, откуда вы
взяли, что он умен?
     Вместо ответа Холмс нахлобучил шляпу себе на голову. Шляпа
закрыла его лоб и уперлась в переносицу.
     -- Видите, какой размер! -- сказал он.-- Не может же  быть
совершенно пустым такой большой череп.
     -- Ну, а откуда вы взяли, что он обеднел?
     -- Этой  шляпе  три года. Тогда были модными плоские поля,
загнутые по краям. Шляпа лучшего качества. Взгляните-ка на  эту
шелковую  ленту, на превосходную подкладку. Если три года назад
человек был в состоянии купить столь дорогую шляпу и с тех  пор
не покупал ни одной, значит, дела у него пошатнулись.
     -- Ну ладно, в этом, пожалуй, вы правы. Но откуда вы могли
узнать,  что он человек предусмотрительный, а в настоящее время
переживает душевный упадок?
     -- Предусмотрительность  --  вот  она,   --   сказал   он,
показывая на петельку от шляпной резинки. -- Резинки не продают
вместе  со шляпой, их нужно покупать отдельно. Раз этот человек
купил резинку и велел прикрепить к шляпе, значит, он  заботился
о  том, чтобы уберечь ее от ветра. Но когда резинка оторвалась,
а он не стал прилаживать новую, это  значит,  что  он  перестал
следить  за  своей  наружностью,  опустился.  Однако,  с другой
стороны, он пытался замазать чернилами пятна на шляпе, то  есть
не окончательно потерял чувство собственного достоинства.
     -- Все это очень похоже на правду.
     -- Что  он  человек средних лет, что у него седина, что он
недавно стригся, что он помадит волосы  --  все  станет  ясным,
если  внимательно посмотреть на нижнюю часть подкладки в шляпе.
В лупу видны приставшие к подкладке волосы, аккуратно срезанные
ножницами парикмахера и пахнущие помадой. Заметьте, что пыль на
шляпе не уличная -- серая  и  жесткая,  а  домашняя  --  бурая,
пушистая.  Значит,  шляпа  большей  частью висела дома. А следы
влажности на внутренней ее стороне говорят о  том,  как  быстро
потеет ее владелец, потому что не привык много двигаться.
     -- А как вы узнали, что его разлюбила жена?
     -- Шляпа  не  чищена несколько недель. Мой дорогой Уотсон,
если бы я увидел, что ваша шляпа не чищена хотя бы неделю и вам
позволяют выходить в таком виде, у меня появилось бы  опасение,
что вы имели несчастье утратить расположение вашей супруги.
     -- А может быть, он холостяк?
     -- Нет, он нес гуся именно для того, чтобы задобрить жену.
Вспомните карточку, привязанную к лапке птицы.
     -- У  вас  на  все готов ответ. Но откуда вы знаете, что у
него в доме нет газа?
     -- Одно-два сальных пятна  на  шляпе  --  случайность.  Но
когда  я  вижу их не меньше пяти, я не сомневаюсь, что человеку
часто приходится пользоваться сальной свечой, --может быть,  он
поднимается  ночью  по  лестнице, держа в одной руке шляпу, а в
другой оплывшую свечу. Во всяком  случае,  от  газа  не  бывает
сальных пятен... Вы согласны со мною?
     -