Но тут нас прервали, и это  было  началом  конца  дела  об
убийстве Макферсона.
     Наружная   дверь   распахнулась,  в  передней  послышались
спотыкающиеся шаги, и в комнату  ввалился  Ян  Мэрдок.  Он  был
бледен,  растрепан, костюм его был в страшнейшем беспорядке; он
целился костлявыми пальцами за стулья, чтобы только  удержаться
на ногах!
     -- Виски!  Виски!  --  прохрипел  он и со стоном рухнул на
диван.
     Он был не один. Вслед за ним вбежал Стэкхерст, без  шляпы,
тяжелю  дыша,  почти  в таком же состоянии невменяемости, как и
его спутник.
     -- Скорее, скорее, виски! -- кричал  он.  --  Мэрдок  чуть
жив. Я еле дотащил его сюда. По пути он дважды терял сознание.
     Полкружки спиртного оказали поразительное действие. Мэрдок
приподнялся на локте и сбросил с плеч пиджак.
     -- Ради  Бога,  -- прокричал он, -- масла, опиума, морфия!
Чего угодно, лишь бы прекратить эту адскую боль!
     Мы с инспектором невольно вскрикнули от  изумления.  Плечо
Мэрдока  было  располосовано  такими же красными, воспаленными,
перекрещивающимися рубцами, как и тело Фицроя Макферсона.
     Невыносимые боли  пронизывали,  по-видимому,  всю  грудную
клетку  несчастного;  дыхание  его  то и дело прерывалось, лицо
чернело, и он судорожно хватался рукой  за  сердце,  а  со  лба
скатывались  крупные капли пота. Он мог в любую минуту умереть.
Но мы вливали ему в рот виски, и с каждым  глотком  он  оживал.
Тампоны  из  ваты,  смоченной  в  прованском  масле,  казалось,
смягчали боль от страшных ран. В конце концов его голова тяжело
упала  на  подушку.  Измученное  тело  припало   к   последнему
источнику жизненных сил. Был ли то сон или беспамятство, но, во
всяком случае, он избавился от боли.
     Расспрашивать   его  было  немыслимо,  но  как  только  мы
убедились  в  том,  что  жизнь  его  вне  опасности,  Стэкхерст
повернулся ко мне.
     -- Господи  Боже  мой,  Холмс, -- воскликнул он, -- что же
это такое? Что это такое?
     -- Где вы его подобрали?
     -- Внизу, на берегу. В точности в том же самом месте,  где
пострадал  несчастный Макферсон. Будь у Мэрдока такое же слабое
сердце, ему бы тоже не выжить.  Пока  я  вел  его  к  вам,  мне
несколько  раз  казалось, что он отходит. До школы было слишком
далеко, поэтому я и приволок его сюда.
     -- Вы видели его на берегу?
     -- Я шел по краю обрыва, когда услышал его крик. Он  стоял
у  самой  воды, шатаясь, как пьяный. Я сбежал вниз, набросил на
него какую-то  одежду  и  втащил  наверх.  Холмс,  умоляю  вас,
сделайте  все,  что  в  ваших  силах, не пощадите трудов, чтобы
избавить от  проклятия  наши  места,  иначе  жить  здесь  будет
невозможно. Неужели вы, со всей вашей мировой славой, не можете
нам помочь?
     -- Кажется,  могу,  Стэкхерст.  Пойдемте-ка со мной! И вы,
инспектор, тоже! Посмотрим, не удастся ли нам предать убийцу  в
руки правосудия.
     Предоставив  погруженного  в  беспамятство Мэрдока заботам
моей экономки, мы  втроем  направились  к  роковой  лагуне.  На
гравии  лежал  ворох одежды, брошенной пострадавшим. Я медленно
шел у самой воды, а мои спутники  следовали  гуськом  за  мной.
Лагуна  была  совсем  мелкая,  и  только под обрывом, где залив
сильнее врезался в сушу, глубина  воды  достигала  четырех-пяти
футов.  Именно  сюда,  к  этому  великолепному,  прозрачному  и
чистому, как кристалл, зеленому водоему, конечно, и  собирались
пловцы.  У  самого  подножия  обрыва  вдоль  лагуны тянулся ряд
камней; я пробирался по этим камням, внимательно всматриваясь в
воду. Когда я подошел к самому  глубокому  месту,  мне  удалось
наконец обнаружить то, что я искал.
     -- Цианея! -- вскричал я с торжеством. -- Цианея! Вот она,
львиная грива!
     Странное  существо,  на которое я указывал, и в самом деле
напоминало  спутанный  клубок,  выдранный  из  гривы  льва.  На
каменном  выступе  под водой на глубине каких-нибудь трех футов
лежало странное волосатое чудовище, колышущееся и трепещущее; в
его  желтых  космах  блестели   серебряные   пряди.   Все   оно
пульсировало, медленно и тяжело растягиваясь и сокращаясь.
     -- Достаточно  она натворила бед! -- вскричал я. -- Настал
ее последний час.  Стэкхерст,  помогите  мне!  Пора  прикончить
убийцу!
     Над  выступом,  где  притаилось  чудовище,  лежал огромный
валун: мы со Стэкхерстом навалились на него и столкнули в воду,
подняв целый фонтан брызг. Когда волнение на воде улеглось,  мы
увидели,  что  валун  лег  куда следовало. Выглядывавшая из-под
него и судорожно трепещущая желтая перепонка  свидетельствовала
о  том,  что мы попали в цель. Густая маслянистая пена сочилась
из-под камня, мутя воду и медленно поднимаясь на поверхность.
     -- Потрясающе! -- воскликнул инспектор. -- Но что  же  это
было, мистер Холмс? Я родился и вырос в этих краях и никогда не
видывал ничего подобного. Такого в Суссексе не водится.
     -- К   счастью   для   Суссекса,  --  заметил  я.  --  Ее,
по-видимому, занесло сюда юго-западным шквалом.  Приглашаю  вас
обоих  ко  мне,  и  я  покажу  вам,  как  описал встречу с этим
чудовищем человек, однажды столкнувшийся с ним в открытом  море
и надолго запомнивший этот случай.

     Когда  мы  вернулись  в  мой  кабинет,  мы  нашли  Мэрдока
настолько оправившимся, что он был в состоянии  сесть.  Он  все
еще  не  мог прийти в себя от пережитого потрясения и то и дело
содрогался от приступов боли. В несвязных словах  он  рассказал
нам,  что  понятия  не имеет о том, что с ним произошло, что он
помнит только, как почувствовал нестерпимую боль и как  у  него
еле хватило сил выползти на берег.
     -- Вот  книжка,  --  сказал я, показывая шоколадного цвета
томик, заронивший во  мне  догадку  о  виновнике  происшествия,
которое  иначе  могло  бы  остаться  для  нас  окутанным вечной
тайной. Заглавие книжки -- "Встречи на  суше  и  на  море",  ее
автор  --  исследователь  Дж.  Дж. Вуд. Он сам чуть не погиб от
соприкосновения с  этой  морской  тварью,  так  что  ему  можно
верить.  Полное  латинское  название  ее  Cyanea capillata. Она
столь  же  смертоносна,  как  кобра,  а  раны,  нанесенные  ею,
болезненнее  укусов  этой  змеи. Разрешите мне вкратце прочесть
вам ее описание:
     "Если купальщик заметит  рыхлую  круглую  массу  из  рыжих
перепонок  и волокон, напоминающих львиную гриву с пропущенными
полосками серебряной бумаги, мы рекомендуем  ему  быть  начеку,
ибо  перед  ним одно из самых опасных морских чудовищ -- Cyanea
capillata". Можно ли точнее описать нашу роковую находку?
     -- Дальше автор рассказывает о собственной встрече с одним
из этих чудищ, когда  он  купался  у  Кентского  побережья.  Он
установил,  что  эта  тварь  распускает тонкие, почти невидимые
нити на расстояние в пятьдесят футов, и всякий, кто попадает  в
пределы   досягаемости   этих   ядовитых   нитей,  подвергается
смертельной опасности. Даже на таком расстоянии встреча с  этим
животным  чуть не стоила Вуду жизни. "Ее бесчисленные тончайшие
щупальца оставляют на коже огненно-багровые полосы, которые при
ближайшем  рассмотрении  состоят  из   мельчайших   точек   или
крапинок,  словно  от  укола  раскаленной иглой, проникающей до
самого нерва". Как пишет автор, местные болевые ощущения далеко
не исчерпывают этой страшной пытки. "Я свалился с ног от боли в
груди, пронизавшей меня, словно пуля. У меня почти исчез пульс,
а вместе с тем я ощутил шесть-семь сердечных спазм,  как  будто
вся кровь моя стремилась пробиться вон из груди".
     Вуд  был  поражен  почти  насмерть,  хотя  он столкнулся с
чудовищем в морских волнах, а не в узенькой  спокойной  лагуне.
Он  пишет,  что  еле  узнал  сам  себя, настолько лицо его было
бескровно, искажено и изборождено морщинами.  Он  выпил  залпом
целую  бутылку  виски, и только это, по-видимому, его и спасло.
Вручаю эту книжку вам, инспектор, и  можете  не  сомневаться  в
том,  что  здесь  дано точное описание всей трагедии, пережитой
несчастным Макферсоном.
     -- И чуть было не обесчестившей меня, -- заметил Мэрдок  с
кривой усмешкой. -- Я не обвиняю вас, инспектор, ни вас, мистер
Холмс,  --  ваши подозрения были естественны. Я чувствовал, что
меня вот-вот должны арестовать, и своим  оправданием  я  обязан
только тому, что разделил судьбу моего бедного друга.
     -- Нет, нет, мистер Мэрдок. Я уже догадывался, в чем дело,
и если  бы меня не задержали сегодня утром дома, мне, возможно,
удалось бы избавить вас от страшного переживания.
     -- Но как же вы могли догадаться, мистер Холмс?
     -- Я всеядный читатель и обладаю  необычайной  памятью  на
всякие  мелочи.  Слова  "львиная  грива" не давали мне покоя. Я
знал, что где-то уже встречал их в совершенно  неожиданном  для
меня   контексте.  Вы  могли  убедиться,  что  они  в  точности
характеризуют внешний вид этой твари. Я не сомневаюсь, что  она
всплыла  на поверхность, и Макферсон ее ясно увидел, потому что
никакими  другими  словами  он  не  мог  предостеречь  нас   от
животного, оказавшегося виновником его гибели.
     -- Итак,  я, во всяком случае, обелен, -- сказал Мэрдок, с
трудом вставая с дивана. -- Я тоже должен в  нескольких  словах
объяснить  вам  кое-что,  ибо  мне  известно,  какие справки вы
наводили. Я действительно любил Мод Беллами, но с  той  минуты,
как  она  избрала  Макферсона, моим единственным желанием стало
содействовать их счастью. Я сошел с их  пути  и  удовлетворялся
ролью посредника. Они часто доверяли мне передачу писем: и я же
поторопился  сообщить  Мод о смерти нашего друга именно потому,
что любил ее  и  мне  не  хотелось,  чтобы  она  была  извещена
человеком чужим и бездушным. Она не хотела говорить вам, сэр, о
наших  отношениях, боясь, что вы их истолкуете неправильно и не
в мою пользу. А теперь я прошу вас отпустить меня в школу,  мне
хочется скорее добраться до постели.
     Стэкхерст протянул ему руку.
     -- У  всех нас нервы расшатаны, -- сказал он. -- Простите,
Мэрдок. Впредь мы будем  относиться  друг  к  другу  с  большим
доверием и пониманием.
     Они  ушли под руку, как добрые друзья. Инспектор остался и
молча вперил в меня свои воловьи глаза.
     -- Здорово сработано! -- вскричал он. -- Что  говорить,  я
читал про вас, но никогда не верил. Это же чудо!
     Я  покачал  головой.  Принять  такие  дифирамбы значило бы
унизить собственное достоинство.
     -- Вначале  я  проявил   медлительность,   непростительную
медлительность,  -- сказал я. -- Будь тело обнаружено в воде, я
догадался бы скорее. Меня подвело полотенце. Бедному малому  не
пришлось  вытереться,  а я из-за этого решил, что он не успел и
окунуться. Поэтому мне, конечно, не пришло  в  голову,  что  он
подвергся  нападению в воде. В этом пункте я и дал маху. Ну что
ж, инспектор, мне  часто  приходилось  подтрунивать  над  вашим
братом  -- полицией, зато теперь Cyanea capillata отомстила мне
за Скотленд-Ярд.

     Перевод М. Баранович



     Артур Конан-Дойль. Камень Мазарини

     Доктору  Уотсону   было   приятно   снова   очутиться   на
Бейкер-стрит,  в  неприбранной  комнате  на  втором этаже, этой
исходной точке стольких замечательных приключений. Он  взглянул
на  таблицы  и  схемы,  развешанные  по  стенам,  на прожженную
кислотой полку с химикалиями, скрипку в футляре, прислоненную к
стене в углу, ведро для угля, в котором когда-то лежали  трубки
и   табак,   и,  наконец,  глаза  его  остановились  на  свежем
улыбающемся  лице  Билли,   юного,   но   очень   толкового   и
сообразительного  слуги,  которому как будто удалось перекинуть
мостик через  пропасть  отчуждения  и  одиночества,  окружавшую
таинственную фигуру великого сыщика.
     -- У  вас  тут  все  по-старому.  И  вы  сами нисколько не
изменились. Надеюсь, то же можно сказать и о нем?
     Билли с  некоторым  беспокойством  посмотрел  на  закрытую
дверь спальни.
     -- Он, кажется, спит, -- сказал он.
     Стояла  ясная  летняя  погода,  и  было  только семь часов
вечера, однако предположение Билли не удивило доктора  Уотсона:
он давно привык к необычному образу жизни своего старого друга.
     -- Это  означает, если не ошибаюсь, что ему поручено дело,
не так ли?
     -- Совершенно верно, сэр. Он сейчас весь  поглощен  им.  Я
даже  опасаюсь  за  его здоровье. Он бледнеет и худеет с каждым
днем и ничего не ест. Миссис Хадсон  его  спросила:  "Когда  вы
изволите пообедать, мистер Холмс?" -- а он ответил: "В половине
восьмого  послезавтра".  Вы ведь знаете, какой он бывает, когда
увлечен делом.
     -- Да, Билли, знаю.
     -- Он кого-то выслеживает. Вчера  он  изображал  рабочего,
подыскивающего  место.  А  сегодня  нарядился  старухой.  И так
похоже, что я совершенно не узнал его,  а  уж  я  бы,  кажется,
должен знать его приемы.
     Усмехнувшись,  Билли  указал  на необыкновенно потрепанный
зонтик, прислоненный к дивану.
     -- Это одна из принадлежностей костюма старухи.
     -- Но какое у него на этот раз дело, Билли?
     Билли  понизил  голос,   словно   речь   шла   о   великой
государственной тайне.
     -- Вам  я, конечно, скажу, сэр. Но, кроме вас, этого никто
не должен знать. Это то самое дело о бриллианте короны.
     -- Вы говорите о похищении камня в сто тысяч фунтов?
     -- Да, сэр. Они должны разыскать  его  во  что  бы  то  ни
стало.  И премьер-министр и министр внутренних дел были у нас и
сидели вот на этом самом диване. Мистер Холмс был очень любезен
с ними. Он совсем не  важничал  и  пообещал  сделать  все,  что
только можно. И потом еще лорд Кантлмир...
     -- Вот как?
     -- Да,  сэр, вы понимаете, что это значит. Он, если только
можно так выразиться, ужасно заносчивый. Я могу  иметь  дело  с
премьер-министром  и  ничего не имею против министра внутренних
дел --  он  производит  впечатление  воспитанного  и  любезного
человека,  --  но  этого лорда я совершенно не выношу. И мистер
Холмс тоже. Дело в том, что он не  верит  в  мистера  Холмса  и
возражал  против того, чтобы ему поручили дело. Мне кажется, он
был бы даже рад, если бы мистер Холмс с ним не справился.
     -- И мистер Холмс это знает?
     -- Не  было  еще  такого  случая,   чтобы   мистер   Холмс
чего-нибудь не знал.
     -- Ну,  я  очень надеюсь, что он справится и лорд Кантлмир
будет посрамлен. Послушайте,  Билли,  зачем  эта  занавеска  на
окне?
     -- Мистер  Холмс  повесил ее три дня тому назад. У нас там
есть кое-что любопытное. -- Билли подошел и отдернул  занавесь,
отделявшую комнату от оконной ниши.
     Доктор Уотсон невольно вскрикнул от удивления. Перед ним в
глубоком  кресле сидела точная копия его старого друга, и халат
и все остальное были в точности как  у  Холмса,  лицо,  на  три
четверти  обращенное к окну, было слегка наклонено вниз, словно
над невидимой книгой. Билли снял голову с туловища  и  подержал
ее в руках.
     -- Мы  придаем  ей  различные положения, чтобы было больше
похоже на живого человека. Если бы штора не была спущена, я бы,
конечно, не решился ее трогать. Когда штора  не  задернута,  ее
видно с той стороны улицы.
     -- Однажды у нас уже было что-то в этом роде.
     -- Меня  тогда  еще  здесь  не  было,  -- сказал Билли. Он
раздвинул шторы и выглянул на улицу. -- За нами  из  того  дома
ведут наблюдение. Вон в окне человек, хотите посмотреть?
     Уотсон  сделал  шаг  вперед,  но в это время дверь спальни
отворилась, и оттуда появилась худая и длинная  фигура  Холмса;
лицо  его  осунулось  и побледнело, но держался он, как всегда,
бодро. Одним прыжком он очутился у окна и поправил штору.
     -- Довольно, Билли, -- сказал он, -- вы рисковали  жизнью,
а  как раз сейчас вы мне очень нужны. Рад вас видеть, Уотсон, в
вашей старой квартире. Вы явились в критическую минуту.
     -- Я это чувствую.
     -- Можете идти, Билли. Не знаю, как быть с этим мальчиком.
Насколько я вправе подвергать его опасности.
     -- Какой опасности, Холмс?
     -- Опасности внезапной смерти. Я не удивлюсь, если сегодня
вечером что-нибудь произойдет.
     -- Но что именно?
     -- Например, меня убьют.
     -- Не может быть, Холмс, вы шутите!
     -- Даже при моем  отсутствии  юмора  я  мог  бы  придумать
лучшую  шутку. Но пока что мы можем наслаждаться жизнью, верно?
Спиртные напитки вам не  противопоказаны?  Сифон  и  сигары  на
прежнем месте. Надеюсь, вы еще не презираете мой жалкий табак и
трубку? В эти дни они должны заменить мне еду.
     -- Но почему вы отказываетесь от еды?
     -- Потому  что голод обостряет умственные способности. Мой
дорогой Уотсон, вы,  как  врач,  должны  согласиться,  что  при
пищеварении   мозг  теряет  ровно  столько  крови,  сколько  ее
требуется для работы желудка. Я сейчас один сплошной мозг.  Все
остальное  --  не  более  чем  придаток. Поэтому я прежде всего
должен считаться с мозгом.
     -- Но вы говорили о какой-то опасности, Холмс?
     -- Ах  да,  на  всякий  случай  вам,  пожалуй,  не  мешает
обременить  свою  память  адресом  и  именем убийцы. Вы сможете
передать эти сведения в Скотленд-Ярд в виде прощального привета
от  преданного  Холмса,  Его  зовут  Сильвиус,  граф   Негретто
Сильвиус. Запишите: Мурсайд-Гарденс, 136, Норд-Вест. Готово?
     Честное   лицо  Уотсона  нервно  подергивалось.  Ему  было
слишком хорошо известно, что Холмс никогда не останавливался ни
перед какой опасностью и скорее склонен был  недооценивать  ее,
чем  преувеличивать.  Уотсон  не  привык  тратить время даром и
решительно поднялся.
     -- Можете располагать  мной,  Холмс,  в  ближайшие  дни  я
совершенно свободен.
     -- В  моральном  отношении  вы  нисколько  не изменились к
лучшему, Уотсон. Ко всем вашим  старым  порокам  добавился  еще
один  -- вы научились лгать. Весь ваш вид говорит о том, что вы
загруженный работой врач, которого осаждают больные.
     -- Среди них ни одного сколько-нибудь серьезного. Но разве
вы не можете арестоватъ этого человека?
     -- Конечно, могу, Уотсон, поэтому-то он так и беспокоится.
     -- Так в чем же дело?
     -- Дело в том, что я не знаю, где бриллиант.
     -- Ах да, Билли рассказывал -- бриллиант короны.
     -- Вот  именно,  огромный  желтый   камень   Мазарини.   Я
расставил  сети,  и  рыбка  уже  попалась,  но я еще не получил
камня. Какой мне  толк  забирать  грабителей?  Разумеется,  мир
станет  лучше,  если  всех  их  посадить  за решетку. Но у меня
другая цель -- мне нужен камень.
     -- Так, значит, граф Сильвиус -- одна из попавшихся рыбок?
     -- Да, и при этом акула, которая кусается. Другой  --  Сэм
Мертон,  боксер. Сэм -- неплохой парень, но граф использует его
для  своих  целей.  Он  не  акула,  а   всего   только   глупый
большеголовый  пескарь.  Но  все  равно  он  тоже бьется в моих
сетях.
     -- А где этот граф Сильвиус?
     -- Я сегодня все утро провел у него под  самым  носом.  Вы
ведь видели меня в роли старухи. Но так удачно, как в этот раз,
у  меня  еще никогда не получалось. Граф даже поднял мой зонтик
со  словами  "Позвольте  мне,  сударыня",  он  ведь  наполовину
итальянец  и,  как  истинный  южанин,  умеет  быть  чрезвычайно
любезным, если только он в духе, но если  не  в  духе,  --  это
сущий   дьявол.   Как   видите,   Уотсон,   в  жизни  случаются
прелюбопытные вещи.
     -- Но это могло кончиться трагически.
     -- Не спорю. Я шел за ним до мастерской старого Штраубензе
на Майнорис. Ему там изготовили духовое ружье  --  великолепная
штука,  и,  если  не  ошиблось,  сейчас  она  находится  в окне
напротив. Вы видели манекен? Ах  да,  Билли  вам  показывал.  В
любой  момент в эту прекрасную голову может угодить пуля. В чем
дело, Билли?
     Билли вошел с карточкой  на  подносе.  Холмс  взглянул  на
карточку; брови его поднялись, и на губах появилась усмешка.
     -- Он  решил пожаловать сюда собственной персоной. Этого я
не ожидал. Надо хватать быка  за  рога,  Уотсон.  Этот  человек
способен  на  все.  Вы  ведь,  наверное,  слышали,  что граф --
знаменитый  охотник  на  крупного  зверя.  Если   е