ерную точку, появившуюся вдали.  Коляска!  Она  двигалась  нам
навстречу.
     Холмс воскликнул с досадой:
     -- Я рассчитал время так, чтобы у нас было в запасе
     лишних  полчаса!  Но  если это ее коляска, то, значит, она
спешит к более раннему поезду,  и  я  боюсь,  Уотсон,  что  она
проедет мимо Чарлингтона прежде, чем мы до него доберемся.
     Дорога   пошла  вниз,  и  коляска  скрылась  из  виду.  Мы
бросились вперед. Я начал задыхаться -- вот что значит  сидячий
образ  жизни!  Холмс,  напротив,  был  в  прекрасной форме: его
поддерживал  неистощимый  запас  нервной   энергии.   Шаг   его
оставался  все таким же быстрым и пружинистым. В сотне ярдов от
меня он вдруг остановился, и я увидел, как он в отчаянии махнул
рукой. В то  же  мгновение  из-за  поворота  показалась  пустая
коляска,  лошади  несли  во  весь  опор,  и вожжи волочились по
земле.
     -- Опоздали! -- закричал Холмс, когда я подбежал  к  нему,
тяжело  дыша.  --  Надо  же  быть  таким идиотом! Не подумать о
предыдущем поезде! Они похитили ее, Уотсон, похитили!  А  может
быть,  убили!  Бог  знает,  что  произошло! Встаньте на дороге,
остановите лошадь! Вот так. Быстрей в коляску! Может,  нам  еще
удастся исправить последствия моей ошибки.
     Мы  вскочили  в  коляску.  Холмс  повернул лошадей, ударил
кнутом, и мы понеслись. Сразу же за поворотом нам открылась вся
дорога между Чарлингтон-холлом и пустошью. Я схватил Холмса  за
руку.
     -- Это он! -- крикнул я, задыхаясь от волнения.
     Одинокий   велосипедист   катил   нам   навстречу.   Низко
нагнувшись над рулем, он жал на педали, словно на  велосипедной
гонке.  Вдруг  он  поднял  голову,  увидев  нас,  затормозил  и
соскочил  с  велосипеда.  Его  иссиня-черная   борода   странно
выделялась на бледном лице, и глаза горели, как в лихорадке. Он
был ошеломлен, увидев в коляске нас.
     -- Эй,  --  заорал он, -- стойте! -- Он поставил велосипед
поперек дороги. -- Где вы взяли эту коляску?  Остановитесь  же,
говорю  я  вам! -- завопил он, вытаскивая револьвер из бокового
кармана. -- Остановитесь,  или,  клянусь  небом,  я  стреляю  в
лошадь!
     Холмс бросил вожжи мне на колени и выскочил из коляски.
     -- Вы  именно  тот  человек, которого мы хотим видеть. Где
мисс Вайолет Смит? -- Холмс говорил быстро и отчетливо.
     -- Вот это я и  хочу  спросить  у  вас.  Вы  сидите  в  ее
коляске, значит, должны знать, где она!
     -- Коляска  неслась  пустая.  Мы остановили лошадь, сели в
нее и помчались на помощь молодой женщине.
     -- Боже мой! Боже мой! Что делать? -- закричал  незнакомец
в   отчаянии.   --   Они  схватили  ее,  этот  подлец  Вудли  и
бандит-священник. Быстрее, быстрее, если  вы  действительно  ее
друг!  Помогите  мне,  и  мы  спасем  ее,  даже  если для этого
необходимо, чтобы мой труп гнил в Чарлингтонском лесу!
     С пистолетом в руке он побежал, не помня себя, к  тропинке
между  тиссами.  Холмс  бросился  за ним, я за Холмсом, оставив
лошадь пастись у дороги.
     -- Вот где они шли, -- сказал Холмс, указывая на следы ног
вдоль тропинки. -- Эй, постойте-ка! Что это там в кустах?
     Молодой  человек  лет  восемнадцати  в  одежде  конюха,  с
кожаными шнурами и крагами, лежал навзничь, подогнув колени, на
его  голове зияла глубокая рана. Он был без сознания, но жив. Я
взглянул на рану и понял, что кость не задета.
     -- Это Питер, конюх! -- закричал незнакомец. -- Он ее вез!
Негодяи стащили его с  коляски  и  оглушили.  Пусть  он  лежит.
Сейчас  мы ему помочь не можем, но ее мы можем спасти от худшей
участи, которая только может выпасть на долю женщины.
     Мы помчались по тропинке, которая вилась между  деревьями.
Когда мы достигли кустов, окаймлявших дом. Холмс остановился.
     -- Они не в доме. Вот их следы. Они идут влево, у лавровых
кустов! Ну, конечно, так и есть!
     Последние  слова  он сказал потому, что вдруг из-за кустов
послышался пронзительный женский крик, полный ужаса. Затем крик
оборвался и на самой высокой ноте перешел в хрип.
     -- Сюда! Сюда! Они в аллее для игры  в  кегли!  --  кричал
незнакомец,  продираясь  сквозь  кусты.  --  Собаки,  трусливые
собаки! За мной,  джентльмены!  Поздно!  Поздно!  Клянусь  всем
святым, что поздно!
     Кусты   неожиданно   расступились,   и   мы  очутились  на
прелестной лужайке. На  противоположном  ее  конце,  под  сенью
могучего  дуба,  расположилось  необычайное трио. Наша клиентка
прислонилась к дереву, видимо, теряя сознание; рот  у  нее  был
завязан  платком.  Перед  ней,  расставив ноги, стоял свирепого
вида молодой человек с бульдожьим лицом и рыжими  усами.  Одной
рукой  он  подбоченился,  в другой держал хлыст, весь его облик
выражал  презрительный  вызов.  Между  ними  находился  пожилой
человек  с седой бородой; поверх его легкого шерстяного костюма
была накинута сутана. По-видимому, он только что совершил обряд
бракосочетания, потому что положил библию в карман как раз в ту
минуту, когда мы появились. В виде шутовского  поздравления  он
похлопал негодяя жениха по плечу.
     -- Они обвенчаны! -- мог лишь выговорить я.
     -- Вперед!  --  закричал  наш  проводник  и помчался через
лужайку, а Холмс и я за ним.
     Когда  мы  приблизились,  молодая  дама,   боясь   упасть,
судорожно  схватилась  за  дерево. Уильямсон, бывший священник,
поклонился нам с издевательской вежливостью,  а  негодяй  Вудли
важно выступил вперед. Он хохотал в восторге от своей проделки.
     -- Сними бороду, Боб, -- сказал он, -- я тебя сразу узнал.
Ты и твои  друзья примчались как раз вовремя, для того, чтобы я
мог представить вам миссис Вудли.
     Ответ нашего спутника был неожиданным. Он  сорвал  с  себя
бороду  --  она  действительно  была  приставной -- и с яростью
отшвырнул  ее  прочь.  Оказалось,  что  у  него  продолговатое,
нездорового цвета, чисто выбритое лицо.
     -- Да,  я  Боб  Каррутерс,  --  сказал он, прицелившись из
пистолета  в  Вудли,  который  наступал  на   него,   угрожающе
размахивая хлыстом. -- И я сделаю все, чтобы смыть оскорбление,
нанесенное  этой  девушке,  даже  если  меня  за это повесят. Я
сказал тебе, негодяй, что с тобой будет, если ты не оставишь ее
в покое, и, клянусь господом богом, я сдержу свое слово!
     -- Но ты опоздал, голубчик. Она моя жена!
     -- Не жена, а вдова!
     Раздался выстрел, и я увидел, как на  жилете  Вудли  вдруг
выступило и расплылось кровавое пятно. Он завертелся на месте и
рухнул  навзничь;  смертельная  бледность вдруг покрыла пятнами
его отвратительное, кирпичного цвета  лицо.  Старый  Уильямсон,
так   и   не   снявший   сутаны,  разразился  при  этом  такими
ругательствами, каких я никогда еще не слышал, и тоже  выхватил
револьвер,  но Холмс опередил его, направив на него дуло своего
оружия.
     -- Довольно,  --  резко  сказал  мой  друг.   --   Бросьте
револьвер! Уотсон, подберите его. Так, приставьте к его голове.
Благодарю вас. А вы, Каррутерс, дайте ваш револьвер мне. Хватит
кровопролития. Давайте, давайте его сюда!
     -- Кто вы такой?
     -- Шерлок Холмс.
     -- Не может быть!
     -- Я  вижу,  вам  известно  мое  имя.  Тем  лучше.  Я буду
представлять официальную полицию впредь до ее прибытия. Эй  вы,
послушайте! -- закричал он испуганному конюху, который появился
на  краю  лужайки,  под деревьями. -- Подите сюда. Возьмите вот
эту записку и гоните вовсю в Фарнем. --  Он  написал  несколько
слов  на  листке  своего  блокнота.  --  Отдайте это начальнику
полицейского участка. А пока вместо него я.
     Могучий  ум  Холмса  и  его  воля  теперь  управляли  этой
трагической  сценой,  все  остальные участники лишь подчинялись
ему. Уильямсон и Каррутерс отнесли раненого Вудли в дом,  в  то
время   как  я  предложил  руку  испуганной  девушке.  Раненого
положили на кровать, и по просьбе  Холмса  я  осмотрел  его.  Я
нашел  Холмса  в увешанной старинными гобеленами столовой, двое
арестованных сидели против него.
     -- Он будет жить, -- сказал я.
     -- Что? -- вскочил на ноги Каррутерс. -- Я пойду наверх  и
прикончу  его.  Не  хотите ли вы сказать, что эта девушка, этот
ангел будет на всю  жизнь  прикована  к  этому  чудовищу  Джеку
Вудли?
     -- На  этот  счет можете не беспокоиться, -- сказал Холмс.
-- Есть по крайней мере две причины, в силу которых  она  ни  в
коем случае не будет его женой. Прежде всего мы поставим вопрос
о том, имел ли мистер Уильямсон право венчать.
     -- Я принял сан, -- сказал старый негодяй.
     -- Которого вас потом лишили.
     -- Священник останется священником всегда.
     -- Сомневаюсь.  А  как  насчет  разрешения  на  заключение
брака?
     -- Оно у меня в кармане.
     -- В таком случае вы достали  его  мошенническим  образом.
Как  бы то ни было, венчание по принуждению -- это не венчание,
а серьезное преступление, в чем вы скоро убедитесь. Думаю,  что
у  вас  будет  по  меньшей  мере десять лет, чтобы обдумать это
хорошенько. Что касается вас, Каррутерс, то, право, лучше бы вы
не вынимали из кармана этот злосчастный пистолет!
     -- Теперь я вижу, что вы правы, мистер Холмс. Но  поймите:
я  люблю  эту  девушку,  и  я впервые узнал, что значит любить.
Какие я предпринимал  предосторожности,  чтобы  уберечь  ее!  И
вдруг  все  пошло  прахом,  и  она  оказалась  во власти самого
свирепого негодяя в Южной Африке, имя которого наводит ужас  на
всех от Кимберли до Иоганнесбурга. Поверите ли, мистер Холмс? С
тех  пор,  как  эта девушка стала у меня работать, я ни разу не
отпустил ее  домой  одну,  потому  что  знал  о  сборищах  этих
негодяев.  Я  каждый раз садился на велосипед и сопровождал ее.
Конечно, я держался на почтительном расстоянии и,  кроме  того,
надевал  поддельную бороду, чтобы она не узнала меня. Мисс Смит
так независима и горда, она ни за что не осталась бы работать у
меня, если бы узнала, что я всюду сопровождаю ее.
     -- Почему же вы не сказали ей об опасности?
     -- Потому что и в этом случае  она  бы  покинула  меня.  Я
просто  не  мог  этого  сделать. Хотя она и не любила меня, для
меня было счастьем видеть ее в доме, слышать звук ее голоса.
     -- Вот что, -- сказал я,  --  вы  называете  это  любовью,
мистер Каррутерс, а по-моему, это называется эгоизмом.
     -- Может  быть,  вы  и  правы. Но разве любовь и эгоизм не
сопутствуют друг другу? Словом, я не мог допустить и мысли, что
она покинет меня. Кроме того, планы этих бандитов  таковы,  что
ей  необходима была защита. Потом пришла телеграмма, и я понял,
что теперь они начнут действовать.
     -- Какая телеграмма?
     Каррутерс вытащил ее из кармана.
     -- Вот она, -- сказал он.
     Содержание телеграммы было простым и коротким:
     "Старик умер".
     -- Хм! -- сказал Холмс. -- Мне кажется, я  вижу  всю  цепь
событий  и  понимаю, почему телеграмма сыграла роковую роль. Но
раз уж мы все равно сидим и ждем,  может  быть,  вы  расскажете
нам, что знаете.
     Тут старый негодяй в сутане разразился бранью.
     -- Клянусь  всем святым, -- заорал он, -- если ты донесешь
на нас, Боб Каррутерс, то я сделаю с тобой то, что ты сделал  с
Джеком  Вудли!  Насчет  девчонки  можешь  приходить  в  телячий
восторг сколько душе угодно, это твое дело. Но если ты  продашь
своих   друзей  этому  фараону  в  штатском,  будешь  последней
собакой, ясно?
     -- Вашему  преосвященству  незачем  так  волноваться,   --
сказал  Холмс, закуривая. -- Дело и так совершенно ясно, и если
я  интересуюсь  некоторыми  детали  ми,  то  лишь   из   чистой
любознательности.  Впрочем,  если  не  хотите  рассказывать, то
давайте расскажу я, и тогда вы  увидите,  как  мало  вы  можете
скрыть.  Прежде  всего,  вы  трое -- то есть вы, Уильямсон, вы,
Каррутерс, и Вудли -- приехали из Южной Африки в надежде на...
     -- Ложь номер один! -- закричал священник. -- Я увидел  их
в  первый  раз  два  месяца  назад  и  никогда не был в Африке.
Скушайте на здоровье, дорогой мистер Не-суйте-нос-в-чужие-дела!
     -- Да, мы познакомились только два месяца назад, -- сказал
Каррутерс.
     -- Хорошо,  значит,  вы  двое  приехали  из  Африки.   Его
преосвященство  -- продукт отечественного производства. В Южной
Африке вы были знакомы с Ральфом Смитом. У вас  были  основания
предполагать,  что  он  не  протянет  долго.  Вы разузнали, что
наследство  его  должна  получить  племянница.  Ну   как,   все
правильно?
     Каррутерс    кивнул,    а   Уильямсон   опять   разразился
проклятиями.
     -- Девушка была ближайшей родственницей, и вы  знали,  что
дядя не оставил завещания.
     -- Он не умел ни читать, ни писать, -- сказал Каррутерс.
     -- Итак,  вы  приехали сюда вдвоем и разыскали девушку. Вы
решили, что один из вас женится на ней, а другой  получит  свою
долю добычи. Роль мужа должен был сыграть Вудли. Почему?
     -- Мы разыграли это в карты еще на пароходе. Он выиграл.
     -- Понимаю.  Вы  пригласили  девушку  к  себе  в  качестве
гувернантки, чтобы Вудли мог ухаживать за ней.  Но  она  быстро
раскусила этого пьяного негодяя и наотрез отказалась знать его.
А  тут вы полюбили девушку, и уже поэтому вся затея должна была
провалиться. Мысль о том,  что  она  будет  принадлежать  этому
негодяю, была теперь невыносима для вас.
     -- Невыносима, клянусь небом, невыносима!
     -- Между  вами произошла ссора. Вудли, разъяренный покинул
ваш дом и принялся осуществлять свой собственный план.
     -- Сдается мне, Уильямсон, что нам нечего  сообщить  этому
джентльмену!   --   Каррутерс  горько  рассмеялся.  --  Да,  мы
поссорились. Он ударил  меня,  и  я  упал.  Теперь,  во  всяком
случае,   я   с   ним  расквитался  за  это.  Потом  он  исчез.
Познакомился с этим святым отцом. Я узнал, что они поселились в
том доме у дороги. Я чувствовал, они замышляют что-то недоброе,
и не спускал  с  нее  глаз.  Иногда  я  заходил  к  ним,  чтобы
разузнать их планы. Позавчера Вудли зашел ко мне с телеграммой,
извещавшей,  что Ральф Смит умер. Он спросил меня, намерен ли я
участвовать в сделке. Я сказал,  что  нет.  Он  тогда  спросил,
согласен  ли  я жениться на ней и отдать ему долю наследства. Я
сказал, что согласен, но она этого не желает. Тогда он  заявил:
"Выдадим  ее за тебя замуж, а через неделю или две настроение у
нее переменится". Я сказал, что не хочу ничего делать силой. Он
стал ругаться, как последний негодяй, хотя, впрочем, он и  есть
последний   негодяй.  Заявил,  что  так  или  иначе  он  своего
добьется, и ушел. В эту субботу она уезжала от меня.  Я  достал
коляску,  чтобы садовник отвез ее на станцию, но все равно меня
одолело беспокойство, и я поехал за ней на велосипеде.  Но  она
уже  отъехала  довольно  далеко, и когда я догнал коляску, было
уже поздно. Я это понял, когда в коляске вместо нее увидел вас.
     Холмс встал и бросил окурок в камин.
     -- Я оказался таким тупицей, Уотсон! -- сказал он.  --  Вы
ведь  мне  сказали,  что  велосипедист  поправлял  галстук,  --
помните, когда он шел по дорожке  к  дому.  Одного  этого  было
достаточно,  чтобы распутать всю эту историю. Так или иначе, мы
можем поздравить  себя  с  весьма  любопытным,  можно  сказать,
единственным  в  своем роде делом. Я вижу, что трое полицейских
идут по дорожке к дому,  и  я  рад,  что  молодой  конюх  бодро
поспевает  за  ними. Таким образом, весьма возможно, что ни он,
ни наш весьма интересный жених не окажутся жертвами сегодняшних
приключений. Я думаю, Уотсон, вы должны  сейчас  обратить  свое
профессиональное внимание на мисс Смит. Если же она оправилась,
то  мы  с удовольствием проводим ее домой к матери. Если же она
еще не совсем пришла в себя,  скажите  ей,  что  мы  собираемся
послать  телеграмму  молодому  электрику  в  Мидленд. Это будет
лучшим лекарством. Что касается вас, Каррутерс, то полагаю,  вы
вполне  заслужили  прощение  за  ваше  прежнее  участие  в этом
заговоре. Вот, сэр, моя карточка, и если  мои  показания  могут
помочь вам во время суда, я к вашим услугам.
     Читатель,  возможно,  заметил,  что  для меня часто бывает
трудно завершить должным  образом  мои  очерки  и  сообщить  те
заключительные  подробности, которые могут его интересовать, --
такой напряженной и бурной была наша  с  Холмсом  деятельность.
Каждое  дело  являлось  как  бы  преддверием  следующего, и как
только очередная пьеса кончалась, ее действующие лица  выпадали
из  нашего  поля  зрения,  ибо  мы  были  слишком заняты, чтобы
интересоваться  их  судьбой.  Однако  в  моих  черновиках  есть
коротенькая   приписка,  относящаяся  к  данному  делу.  В  ней
сказано,  что  мисс  Вайолет  Смит  действительно  унаследовала
большое  состояние  и  сейчас  она замужем за Сирилом Мортоном,
старшим  партнером  фирмы   "Мортон   и   Кеннеди",   известных
инженеров-электриков   из   Вестминстера.   Уильямсен  и  Вудли
предстали перед судом по обвинению в том, что  насильно  увезли
мисс  Смит  и  насильно произвели обряд венчания: Уильямсон был
приговорен к семи годам, Вудли -- к десяти. О судьбе Каррутерса
в приписке ничего не сказано, но я уверен, что к  его  выстрелу
из  револьвера  суд  отнесся с большим снисхождением, поскольку
Вудли имел репутацию  опасного  негодяя,  и  несколько  месяцев
заключения вполне удовлетворили правосудие.

     Перевод Н. Санникова



     Артур Конан Дойл.
     Подрядчик из Норвуда


     -- С тех пор, как  погиб  профессор  Мориарти,  --  сказал
как-то  за  завтраком Шерлок Холмс, -- Лондон для криминалистов
потерял всякий интерес.
     -- Боюсь, мало кто из добропорядочных лондонцев согласится
с вами, -- засмеялся я.
     -- Да, конечно, нельзя думать только о себе, --  улыбнулся
мой  друг,  вставая  из-за  стола.  --  Общество довольно, всем
хорошо, страдает лишь один Шерлок Холмс, который остался  не  у
дел.   Когда   этот  человек  был  жив,  утренние  газеты  были
источником  неистощимых  возможностей.  Едва  уловимый   намек,
случайная  фраза  -- и мне было ясно: гений зла опять замышляет
что-то;  так,  увидев  дрогнувший   край   паутины,   мгновенно
представляешь  себе  хищного  паука  в ее центре. Мелкие кражи,
необъяснимые  убийства,  кажущиеся   бессмысленными   нарушения
закона  --  но,  зная  Мориарти,  я  видел  за всем этим единый
преступный замысел. В те дни для того, кто занимается изучением
уголовного мира, ни одна столица Европы не представляла  такого
широкого  поля деятельности, как Лондон. А сейчас... -- И Холмс
с шутливым негодованием пожал плечами,  возмущаясь  результатом
своих собственных усилий.
     Эпизод,   который   я  хочу  рассказать,  произошел  через
несколько месяцев после возвращения Холмса. По  его  просьбе  я
продал  свою  практику в Кенсингтоне и поселился с ним на нашей
старой квартире на Бейкер-стрит. Мою  скромную  практику  купил
молодой  врач  по имени Вернер. Он, не колеблясь, согласился на
самую высокую цену, какую у меня  хватило  духу  запросить,  --
объяснилось  это  обстоятельство  через  несколько лет, когда я
узнал, что Вернер -- дальний родственник Холмса  и  деньги  ему
дал не кто иной, как мой друг.
     Те  месяцы, что мы прожили вместе, вовсе не были так бедны
событиями, как  это  представил  сейчас  Холмс.  Пробегая  свои
дневники   того   времени,  я  нахожу  там  знаменитое  дело  о
похищенных документах бывшего президента Мурильо и трагедию  на
борту  голландского  лайнера "Фрисланд", которая едва не стоила
нам с Холмсом жизни. Но  гордой,  замкнутой  душе  моего  друга
претили  восторги толпы, и он взял с меня клятву никогда больше
не писать ни о нем самом, ни о его методе, ни  о  его  успехах.
Запрещение  это,  как  я  уже говорил, было снято с меня совсем
недавно.
     Высказав  свой  необычный  протест,  Шерлок  Холмс  удобно
уселся  в кресло, взял газету и только что принялся неспешно ее
разворачивать, как  вдруг  раздался  резкий  звонок  и  сильные
глухие  удары,  как  будто  в  дверь  барабанили кулаком. Потом
кто-то шумно ворвался в прихожую,  взбежал  по  лестнице,  и  в
н