записка.  Вот  она.  --  Он
расправил  записку  на  столе.  --  Сейчас  я  прочту  ее  вам:
"Увидимся, когда все будет готово. Выходите немедленно.  Ф.  X.
М.".  Я  с  самого  начала  предполагал,  что  Флора Миллар под
каким-нибудь предлогом выманила леди  Сент-Саймон  из  дому  и,
разумеется,   вместе   с  сообщниками  является  виновницей  ее
исчезновения.  И  вот  перед  нами  записка  --  записка  с  ее
инициалами,  которую  она, несомненно сунула леди Сент-Саймон у
дверей дома, чтобы завлечь ее в свои сети.
     -- Отлично, Лестрейд, -- со смехом сказал Холмс. --  Право
же, вы очень ловко все это придумали. Покажите-ка записку.
     Он  небрежно  взял  в  руку бумажку, но что-то в ней вдруг
приковало его внимание.
     -- Да, это действительно  очень  важно!  --  сказал  он  с
довольным видом.
     -- Ага! Теперь убедились?
     -- Чрезвычайно важно! Сердечно поздравляю вас, Лестрейд .
     Торжествующий Лестрейд вскочил и наклонился над запиской.
     -- Что  это?  -- изумился он. -- Ведь вы смотрите не на ту
сторону?
     -- Нет, я смотрю именно туда, куда нужно.
     -- Да вы с ума сошли! Переверните бумажку. Записка-то ведь
написана карандашом на обороте!
     -- Зато здесь я  вижу  обрывок  счета  гостиницы,  который
весьма интересует меня.
     -- Ничего  в  нем  нет  особенного! Я уже видел его: "Окт.
4-го. Комната -- 8 шил. Завтрак -- 2 шил.6 пенс. Коктейль --  1
шил.  Ленч  --  2  шил. 6 пенс. Стакан хереса -- 8 пенс". Вот и
все. Не вижу ничего интересного.
     -- Вполне возможно, что не видите. А между тем  этот  счет
имеет  большое  значение.  Что касается записки, она тоже имеет
значение, во всяком случае, ее инициалы. Так что поздравляю вас
еще раз, Лестрейд.
     -- Ну, хватит терять время! -- сказал  тот,  поднимаясь  с
места.  -- Я, знаете ли, считаю, что надо работать, а не сидеть
у камина и разводить разные там  теории.  До  свидания,  мистер
Холмс. Посмотрим, кто первым доберется до сути этого дела.
     Он  собрал  принесенную  одежду,  сунул  ее  в  саквояж  и
направился к двери.
     -- Два  слова,  Лестрейд,  --  медленно  произнес   Холмс,
обращаясь  к  спине  своего  уходящего соперника. -- Я могу вам
открыть разгадку вашего дела. Леди Сент-Саймон -- миф. Ее нет и
никогда не было.
     Лестрейд обернулся и с грустью взглянул  на  моего  друга.
Потом  он  посмотрел  на  меня, трижды постучал пальцем по лбу,
многозначительно покачал головой и поспешно вышел.
     Как только за ним закрылась дверь,  Холмс  встал  и  надел
пальто.
     -- В  том,  что  сказал этот субъект, есть доля истины, --
заметил он. -- Нельзя все время  сидеть  дома,  надо  работать.
Поэтому,  Уотсон,  я  должен  ненадолго  оставить вас наедине с
вашими газетами.
     Шерлок Холмс покинул меня в половине шестого, но я недолго
оставался в одиночестве, ибо не прошло и часа, как к нам явился
посыльный из гастрономического магазина с большущей коробкой. С
помощью мальчика, пришедшего с ним вместе, он распаковал ее, и,
к моему великому удивлению, на скромном обеденном  столе  нашей
квартирки  появился роскошный холодный ужин. Здесь была парочка
холодных  вальдшнепов,  фазан,  паштет  из  гусиной  печенки  и
несколько  пыльных,  покрытых  паутиной  бутылок  старого вина.
Расставив  все  эти  лакомые  блюда,  оба  посетителя  исчезли,
подобно  духами из "Тысячи и одной ночи", успев сказать только,
что за все уплачено и велено доставить по этому адресу.
     Около девяти в комнату бодрыми шагами  вошел  Холмс.  Лицо
его  было  серьезно,  но в глазах блестел огонек, по которому я
сразу угадал, что он не обманулся в своих догадках.
     -- А, ужин уже на столе! -- сказал он, потирая руки.
     -- Вы, значит, ждете гостей? Они накрыли на пять персон.
     -- Да, я думаю, что к нам может кое-кто зайти, --  ответил
он. -- Странно, что лорда Сент-Саймона еще нет... Ага! Кажется,
я слышу на лестнице его шаги.
     Он   не  ошибся.  В  комнату  быстро  вошел  наш  утренний
посетитель, еще сильнее прежнего раскачивая висевший на  шнурке
лорнет.  На  его  аристократическом  лице отражалось сильнейшее
смятение.
     -- Стало быть, мой посыльный застал вас дома?  --  спросил
Холмс.
     -- Да, но признаюсь, содержание письма поразило меня сверх
всякой  меры.  Есть  ли  у  вас  доказательства  того,  что  вы
сообщили?
     -- Есть, и самые веские.
     Лорд Сент-Саймон опустился в кресло и провел рукой по лбу.
     -- Что скажет герцог! -- прошептал он. -- Что  он  скажет,
когда  услышит  об  унижении, которому подвергся один из членов
его семьи!
     -- Но ведь тут чистейшая  случайность.  Я  никак  не  могу
согласиться, что в этом есть что-нибудь унизительное.
     -- Ах, вы смотрите на такие вещи с другой точки зрения!
     -- Я  решительно  не  вижу здесь ничьей вины. Мне кажется,
эта  леди  просто  не  могла  поступить  иначе.  Конечно.   она
действовала  чересчур стремительно, но ведь у нее нет матери --
ей не с кем было посоветоваться в критическую минуту.
     -- Это оскорбление, сэр, публичное оскорбление! --  сказал
лорд Сент-Саймон, барабаня пальцами по столу.
     -- Однако  вы  должны  принять  в  расчет то исключительно
положение, в котором оказалась бедная молодая девушка.
     -- Я не собираюсь принимать в расчет что бы то ни было. Со
мной поступили бесчестно. Я просто вне себя.
     -- Кажется, звонят, -- заметил Холмс. -- Да, я слышу  шаги
на  площадке...  Что  ж,  если  я не в силах убедить, вас, лорд
Сент-Саймон,   более   снисходительно   отнестись   ко    всему
случившемуся,  то,  может  быть,  это  скорее удастся адвокату,
которого я пригласил.
     Холмс  распахнул  дверь  и  впустил  в  комнату   даму   и
господина.
     -- Лорд   Сент-Саймон,   --   сказал   он,   --  позвольте
представить вас мистеру и миссис Фрэнсис Хей Маултон. С  миссис
Маултон вы, кажется, уже знакомы.
     При  виде новых посетителей наш клиент вскочил с места. Он
стоял  выпрямившись,  опустив  глаза,  заложив  руку  за   борт
сюртука,   --   воплощение   оскорбленного   достоинства.  Дама
подбежала к нему и протянула руку, но  он  упорно  не  поднимал
глаз. Так было, пожалуй, лучше для него, если он хотел остаться
непреклонным:  вряд  ли  кто-нибудь  мог  бы  устоять  перед ее
умоляющим взглядом.
     -- Вы сердитесь, Роберт? --  сказала  она.  --  Что  ж,  я
понимаю, вы не можете не сердиться.
     -- Сделайте  одолжение,  не  оправдывайтесь,  -- с горечью
произнес лорд Сент-Саймон.
     -- Да, да, я знаю, я виновата, мне надо было поговорить  с
вами  перед  тем, как уйти, но я словно обезумела и с той самой
минуты, как вдруг увидела Фрэнка, уже не сознавала, что делаю и
что говорю. Удивительно еще, как это я не упала в обморок перед
алтарем!
     -- Быть может, сударыня, вам угодно, чтобы мы -- я  и  мой
друг удалились на то время, пока вы будете объясняться с лордом
Сент-Саймоном? -- спросил Холмс.
     -- Если  мне  будет  позволено  выказать  мое  мнение,  --
вмешался мистер Маултон, -- я скажу, что хватит делать тайну из
этой истории. Что до меня, так я бы хотел, чтобы вся  Европа  и
вся Америка услышали наконец правду.
     Маултон  был крепкий, загорелый молодой человек небольшого
роста, с резкими чертами лица и быстрыми движениями.
     -- Ну хорошо, тогда я расскажу, как было дело, --  сказала
его  спутница.  --  Мы  с  Фрэнком познакомились в 1881 году на
прииске Мак-Квайра, близ Скалистых гор, где  папа  разрабатывал
участок. Мы дали друг другу слово. Но вот однажды папа напал на
богатую  золотоносную  жилу  и  разбогател,  а  участок бедного
Фрэнка все истощался и в конце концов совсем перестал  что-либо
давать.  Чем  богаче  становился  папа,  тем  беднее становился
Фрэнк. Папа теперь и слышать не хотел о нашем обручении и  увез
меня  во  Фриско.  Но  Фрэнк  не сдавался. Он поехал за мной во
Фриско, и мы продолжали видеться без ведома папы. Папа  страшно
рассердился  бы,  если б узнал об этом, поэтому мы и решили все
сами. Фрэнк сказал, что он уедет и тоже наживет состояние и что
приедет за мной только тогда, когда у  него  будет  столько  же
денег,  сколько  у  папы.  А  я  пообещала, что буду ждать его,
сколько бы ни понадобилось, и не выйду замуж за  другого,  пока
он  жив.  "Если  так,  -- сказал мне Фрэнк, -- почему бы нам не
обвенчаться теперь же? Я буду уверен  в  тебе,  а  твоим  мужем
стану  лишь  тогда, когда вернусь". Так мы и решили. Он отлично
все устроил, священник  обвенчал  нас,  и  Фрэнк  уехал  искать
счастья, а я вернулась к папе.
     Через некоторое время я узнала, что Френк в Монтане. Потом
он уехал  искать золото в Аризону, а следующее известие о нем я
получила уже из Нью-Мексико. Потом появилась  длинная  газетная
статья  о  нападении  на  прииски  индейцев-апачей,  и в списке
убитых было имя моего  Фрэнка.  Я  потеряла  сознание  и  потом
несколько  месяцев  была  тяжело  больна. Папа уже думал, что у
меня чахотка, и водил меня по всем докторам Фриско. Больше года
я ни слова не слыхала о Фрэнке и была совершенно  уверена,  что
он  умер.  Тут  во  Фриско приехал лорд Сент-Саймон, потом мы с
папой поехали в Лондон, была решена свадьба, и папа  был  очень
доволен, но я все время чувствовала, что ни один мужчина в мире
не  может  занять  в моем сердце то место, какое я отдала моему
Фрэнку.
     И все-таки, если бы я вышла замуж за лорда Сент-Саймона, я
была бы ему верной женой.  Мы  не  вольны  в  нашей  любви,  но
управлять  своими  поступками  в  нашей  власти.  Я шла с ним к
алтарю с твердым намерением исполнить свой долг, насколько  это
было  в  моих  силах.  Но вообразите себе, что я почувствовала,
когда, подойдя к алтарю и оглянувшись, вдруг увидела Фрэнка. Он
стоял возле первой скамьи и смотрел прямо на  меня.  Сначала  я
подумала,  что  это  призрак.  Но  когда я оглянулась снова, он
по-прежнему стоял там и взглядом словно спрашивал, рада я,  что
вижу  его,  или  нет.  Удивляюсь, как я не упала в обморок. Все
кружилось передо мной, и слова священника доносились  до  меня,
точно  жужжание пчелы. Я не знала, как быть. Остановить брачную
церемонию, решиться на скандал в церкви? Я снова  взглянула  на
него и, должно быть, он прочитал мои мысли, потому что приложил
палец  к губам, как бы советуя молчать. Потом я увидела, как он
торопливо пишет что-то на клочке  бумаги,  и  поняла,  что  эта
записка предназначалась мне. Проходя мимо него я уронила букет,
и  он,  возвращая цветы, успел сунуть мне в руку записку. В ней
было всего несколько слов: он просил, чтобы я вышла к нему, как
только он  подаст  знак.  У  меня,  конечно,  не  было  и  тени
сомнения,  что  теперь  мой  главный долг -- повиноваться ему и
делать все, что он скажет.
     Придя домой, я все рассказала моей служанке, которая знала
Фрэнка еще в Калифорнии и очень любила его. Я велела ей молчать
обо всем,  сложить  кое-что  из  самых  необходимых   вещей   и
приготовить  мне  пальто. Я знаю, мне следовало бы поговорить с
лордом Сент-Саймоном, но это было так трудно в присутствии  его
матери  и  всех  этих  важных  гостей!  И я решила, что сначала
убегу, а потом уже объяснюсь с  ним.  Мы  просидели  за  столом
минут десять, не больше, я вот, глядя в окно, я увидела Фрэнка,
стоявшего  на противоположном тротуаре. Он кивнул мне и зашагал
по направлению к парку. Я вышла из столовой, накинула пальто  и
пошла  вслед за ним. На улице ко мне подошла какая-то женщина и
начала рассказывать что-то о лорде  Сент-Саймоне.  Я  почти  не
слушала  ее,  но  все же уловила, что у него тоже была какая-то
тайна до нашей женитьбы. Вскоре мне удалось отделаться от  этой
женщины,  и  я  нагнала  Фрэнка.  Мы  сели  в  кэб и поехали на
Гордон-сквер, где он успел  снять  квартиру,  и  это  была  моя
настоящая   свадьба   после   стольких   лет  ожидания.  Фрэнк,
оказывается, попал в плен к апачам, бежал, приехал  во  Фриско,
узнал,  что  я,  считая  его умершим, уехала в Англию, поспешил
вслед за мной сюда и наконец разыскал меня как раз в день  моей
второй свадьбы.
     -- Я прочитал о венчании в газетах, -- пояснил американец.
-- Там  было  указано название церкви и имя невесты, но не было
ее адреса.
     -- Потом мы начали советоваться, как нам поступить.  Фрэнк
с  самого  начала стоял за то, чтобы ничего не скрывать, но мне
было так стыдно, что захотелось исчезнуть и никогда  больше  не
встречать никого из этих людей, разве только написать несколько
слов  папе,  чтоб  он  знал,  что  я жива и здорова. Я с ужасом
представляла себе, как все эти лорды и леди сидят за  свадебным
столом   и   ждут  моего  возвращения.  Итак,  Фрэнк  взял  мое
подвенечное платье и остальные вещи, связал их  в  узел,  чтобы
никто  не  мог выследить меня, и отнес в такое место, где никто
не мог бы их найти. По всей вероятности, мы завтра же уехали бы
в Париж, если бы сегодня к нам не пришел этот милый джентльмен,
мистер Холмс,  хотя  каким  чудом  он  нас  нашел,  просто  уму
непостижимо.  Он  доказал  нам -- очень убедительно и мягко, --
что я была не права, а Фрэнк прав и что мы сами себе  повредим,
если  будем скрываться. Потом он сказал, что может предоставить
нам  возможность  поговорить   с   лордом   Сент-Саймоном   без
свидетелей,  и вот мы здесь. Теперь, Роберт, вы знаете все. Мне
очень, очень жаль, если я причинила вам горе, но я надеюсь, что
вы будете думать обо мне не так уж плохо.
     Лорд Сент-Саймон слушал этот длинный рассказ все с тем  же
напряженным  и холодным видом. Брови его были нахмурены, а губы
сжаты.
     -- Прошу извинить меня, -- сказал он,  --  но  не  в  моих
правилах  обсуждать  самые  интимные  свои  дела  в присутствии
посторонних.
     -- Так вы не хотите простить меня? Не  хотите  пожать  мне
руку на прощание?
     -- Нет,   почему   же,   если   это  может  доставить  вам
удовольствие.
     И он холодно пожал протянутую ему руку.
     -- Я полагал, -- начал было Холмс, -- что вы не откажетесь
поужинать с нами.
     -- Право, вы требуете от меня слишком многого, -- возразил
достойный лорд. -- Я вынужден примириться  с  обстоятельствами,
но  вряд  ли  можно  ожидать, чтобы я стал радоваться тому, что
произошло. С вашего позволения, я пожелаю вам приятного вечера.
     Он сделал общий поклон и торжественно удалился.
     -- Но вы-то, надеюсь, удостоите меня своим  обществом,  --
сказал  Шерлок  Холмс.  --  Мне, мистер Маултон, всегда приятно
видеть американца, ибо я из  тех,  кто  верит,  что  недомыслие
монарха  и  ошибки  мистера3,  имевшего  место в давно минувшие
годы, не  помешают  нашим  детям  превратиться  когда-нибудь  в
граждан  некой  огромной страны, у которой будет единый флаг --
англо-американский.
     -- Интересный выдался  случай,  --  заметил  Холмс,  когда
гости  ушли.  -- Он с очевидностью доказывает, как просто можно
иной  раз   объяснить   факты,   которые   на   первый   взгляд
представляются  почти  необъяснимыми.  Что  может  быть проще и
естественнее ряда событий, о  которых  нам  рассказала  молодая
леди?  И что может быть удивительнее тех выводов, которые легко
сделать, если смотреть на вещи, скажем, с точки зрения  мистера
Лестрейда из Скотланд-Ярда!
     -- Так  вы,  значит,  были  на  правильном  пути  с самого
начала?
     -- Для меня с  самого  начала  были  очевидны  два  факта:
первый  --  что  невеста  шла  к венцу совершенно добровольно и
второй -- что немедленно после венчания она уже раскаивалась  о
своем  поступке.  Ясно  как  день,  что  за это время произошло
нечто, вызвавшее в ней такую перемену. Что же это  могло  быть?
Разговаривать  с  кем-либо  вне дома у нее не было возможности,
потому что жених ни на секунду не расставался с нею. Но,  может
быть,  она встретила кого-нибудь? Если так, это мог быть только
какой-нибудь американец: ведь в Англии  она  совсем  недавно  и
вряд  ли  кто-нибудь  здесь  успел  приобрести  над  ней  такое
огромное влияние, чтобы одним  своим  появлением  заставить  ее
изменить  все  планы.  Итак, методом исключения мы уже пришли к
выводу, что она встретила какого-то американца. Но  кто  же  он
был,  этот американец, и почему встреча с ним так подействовала
на нее? По-видимому,  это  был  либо  возлюбленный,  либо  муж.
Юность  девушки  прошла,  как  известно,  среди суровых людей в
весьма своеобразной обстановке. Все это я понял еще до рассказа
лорда  Сент-Саймона.  А  когда  он  сообщил  нам   о   мужчине,
оказавшемся  в  церкви,  о  том,  как  невеста  переменила свое
обращение с ним самим, как  она  уронила  букет  --  испытанный
способ  получения  записок,  --  о разговоре леди Сент-Саймон с
любимой горничной и о ее многозначительном  намеке  на  "захват
чужого  участка"  (а на языке золотопромышленников это означает
посягательство на то, чем уже завладел другой), все  стало  для
меня  совершенно  ясно.  Она сбежала с мужчиной, и этот мужчина
был либо ее возлюбленным, либо мужем, причем последнее казалось
более вероятным.
     -- Но каким чудом вам удалось разыскать их?
     -- Это, пожалуй, было бы трудновато, но мой друг Лестрейд,
сам того не понимая, оказался обладателем ценнейшей информации.
Инициалы, разумеется,  тоже  имели  большое  значение,  но  еще
важнее  было  узнать,  что  на  этой  неделе  человек  с такими
инициалами  останавливался  в  одной   из   лучших   лондонских
гостиниц.
     -- А как вы установили, что это была одна из лучших?
     -- Очень  просто:  по  ценам.  Восемь шиллингов за номер и
восемь пенсов за стакан хереса  берут  только  в  первоклассных
гостиницах,  а  их  в  Лондоне  не  так  много.  Уже  во второй
гостинице, которую я посетил, на Нортумберленд-авеню,  я  узнал
из  книги для приезжающих, что некто мистер Фрэнсис X. Маултон,
из Америки, выехал оттуда как раз накануне.  А  просмотрев  его
счета,  я  нашел  те  самые цифры, которые видел в копии счета.
Свою корреспонденцию  он  распорядился  пересылать  по  адресу:
Гордон-сквер,  226,  куда  я  и направился. Мне посчастливилось
застать влюбленную  пару  дома,  и  я  отважился  дать  молодым
несколько  отеческих  советов. Мне удалось доказать им, что они
только выиграют, если  разъяснят  широкой  публике  и  особенно
лорду  Сент-Саймону, создавшееся положения Я пригласил их сюда,
пообещав им встречу  с  лордом,  и,  как  видите,  мне  удалось
убедить его явиться на это свидание
     -- Но  результаты  не  блестящи, -- заметил я. -- Он бы не
слишком любезен.
     -- Ах,  Уотсон,  --  с  улыбкой  возразил  мне  Холмс,  --
пожалуй, вы тоже были бы не слишком любезны, если бы после всех
хлопот,  связанных с ухаживанием и со свадьбой, оказались вдруг
и без жены, и без состояния. По-моему, мы  должны  быть  крайне
снисходительны к лорду Сент-Саймону и благодарить судьбу за то,
что,  по всей видимости, никогда не окажемся в его положении...
Передайте мне скрипку и садитесь поближе.  Ведь  теперь  у  нас
осталась  неразгаданной  только  одна  проблема -- как мы будем
убивать время в эти темные осенние вечера.

     Перевод Д. Лифшиц

     Примечания

     1  Цитата  взята  из дневника американского писателя Генри
Давида Торо (1817-1862).
     2 Серпентайн (Змейка) -- пруд в Гайд-парке, в Лондоне.
     3  Холмс  имеет  в  виду  английского  короля  Георга  III
(1738--1820)  и  премьер-министра  Фредерика-Норта (1732-1792).
Политика Георга III и Норта привела  к  конфликту,  а  затем  к
войне с американскими колониями.




     Артур Конан-Дойль. Пестрая лента

     Просматривая свои записи о приключениях Шерлока Холмса, --
а таких  записей,  которые я вел на протяжении последних восьми
лет, у меня  больше  семидесяти,  --  я  нахожу  в  них  немало
трагических   случаев,  есть  среди  них  и  забавные,  есть  и
причудливые, но нет ни одного заурядного: работая  из  любви  к
своему  искусству,  а не ради денег, Холмс никогда не брался за
расследование   обыкновенных,   будничных   дел,   его   всегда
привлекали   только  такие  дела,  в  которых  есть