еред собой лицо
отца.  Знаете,  мистер  Холмс,  я чуть не умерла от изумления и
страха. Да, это было его лицо, прижавшееся к  оконному  стеклу:
он  глядел  на  меня, подняв руку, словно пытаясь открыть окно.
Если бы ему это удалось,  я,  наверное,  сошла  бы  с  ума.  Не
подумайте,   будто  мне  это  померещилось,  мистер  Холмс.  Не
обманывайте себя. Пожалуй, добрых полминуты я  пролежала  не  в
силах  шевельнуться,  глядя  на  это лицо. Затем оно исчезло, и
все-таки я никак, ну никак не могла  заставить  себя  встать  с
кровати и посмотреть, куда оно делось. Так и пролежала до утра,
дрожа  от озноба. За завтраком отец был резок и раздражен, но о
ночном эпизоде даже не заикнулся. Я -- тоже. Я только  выдумала
предлог, чтобы отлучиться в город, и вот я здесь.
     Рассказ  мисс  Пресбери,  судя  по  всему,  глубоко удивил
Холмса.
     -- Вы говорите, милая барышня, что ваша комната на третьем
этаже. Есть в саду большая лестница?
     -- Нет, мистер Холмс, то-то и странно. До  окна  никак  не
достать, и тем не менее он все-таки забрался туда.
     -- И  было  это  пятого сентября, -- сказал Холмс. -- Это,
бесспорно, усложняет дело.
     Теперь настала очередь мисс  Пресбери  сделать  удивленное
лицо.
     -- Вы  уже второй раз заговариваете о датах, мистер Холмс,
-- заметил Беннет. -- Неужели это существенно в данном случае?
     -- Возможно,  и  даже  очень.  Впрочем,  пока  что  я   не
располагаю достаточно полным материалом.
     -- Уж  не  связываете ли вы приступы помрачения рассудка с
фазами луны?
     -- Нет, уверяю вас. Моя мысль работает в  совершенно  ином
направлении.  Вы не могли бы оставить мне вашу записную книжку?
Я бы сверил числа.  Ну,  Уотсон,  по-моему,  наш  с  вами  план
действия  предельно ясен. Эта юная дама сообщила нам -- а на ее
чутье я полагаюсь безусловно, -- что ее отец  почти  не  помнит
того, что происходит с ним в определенные дни. Вот мы и нанесем
ему  визит  под  тем  предлогом, что якобы в один из таких дней
условились с ним о встрече. Он припишет это своей забывчивости.
Ну, а мы, открывая нашу кампанию, сможем для начала  хорошенько
рассмотреть его на короткой дистанции.
     -- Превосходная  мысль! -- сказал мистер Беннет. -- Только
должен предупредить  вас,  что  профессор  бывает  по  временам
вспыльчив и буен.
     Холмс улыбнулся.
     -- И все же есть причины -- притом, если мои предположения
верны,  причины очень веские, -- чтобы мы поехали к нему тотчас
же. Завтра, мистер Беннет, мы, безусловно, будем в Кэмфорде.  В
гостинице "Шахматная Доска", если мне память не изменяет, очень
недурен  портвейн, а постельное белье выше всяких похвал. Право
же,  Уотсон,  наша   судьба   на   ближайшие   несколько   дней
складывается куда как завидно.

     В  понедельник утром мы уже сидели в поезде -- направляясь
в знаменитый университетский городок.  Холмсу,  вольной  птице,
ничего   не  стоило  сняться  с  места,  мне  же  потребовалось
лихорадочно менять свои планы, так как моя практика в то  время
была  весьма порядочна. О деле Холмс заговорил лишь после того,
как мы оставили  чемоданы  в  той  самой  старинной  гостинице,
которую он похвалил накануне.
     -- Я   думаю,  Уотсон,  мы  застанем  профессора  дома.  В
одиннадцать  у  него  лекция,  а  в   перерыве   он,   конечно,
завтракает.
     -- Но как мы объясним наш визит?
     Холмс заглянул в свою записную книжечку.
     -- Один  из приступов беспокойного состояния приходится на
26 августа. Будем исходить из того,  что  в  такие  дни  он  не
вполне  ясно  представляет  себе,  что  делает.  Если мы твердо
скажем, что договорились о приезде заранее, думаю, он  едва  ли
отважится  это  отрицать.  Хватит ли только у вас духу на такое
нахальство?
     -- Риск -- благородное дело.
     -- Браво, Уотсон! Не то стишок для самых маленьких, не  то
поэма  Лонгфелло.  Девиз  фирмы:  "Риск  --  благородное дело".
Какой-нибудь  дружественный  туземец  наверняка   покажет   нам
дорогу.
     И  действительно,  вскоре  один из них, восседая на козлах
щегольского кэба, уже мчал нас мимо  старинных  университетских
зданий  и,  наконец,  свернув  в  аллею, остановился у подъезда
прелестного особняка, окруженного газонами и увитого  пурпурной
глицинией.  Все  говорило о том, что профессор Пресбери живет в
полном комфорте и, даже более того, в роскоши. В тот самый миг,
как мы подъехали к дому, в одном окне  появилась  чья-то  седая
голова  и  глаза  в  больших  роговых  очках  устремили  на нас
пронзительный взгляд из-под косматых бровей. Еще минута,  и  мы
очутились   в  святая  святых  --  в  кабинете,  а  перед  нами
собственной персоной стоял таинственный  ученый,  чьи  странные
выходки  привели  нас  сюда из Лондона. Впрочем, ни его внешний
вид, ни манера держаться не выдавали  и  тени  эксцентричности:
это  был представительный мужчина в сюртуке, высокий, важный, с
крупными чертами лица и полной достоинства осанкой,  отличающей
опытного  лектора.  Замечательнее всего были его глаза: зоркие,
острые и умные, дьявольски умные.
     Он взглянул на наши визитные карточки.
     -- Садитесь, пожалуйста, джентльмены. Чем могу служить?
     Холмс подкупающе улыбнулся.
     -- Именно этот вопрос я собирался задать вам, профессор.
     -- Мне, сэр?
     -- Возможно, произошла какая-то ошибка,  но  мне  передали
через третье лицо, что профессор Пресбери из Кэмфорда нуждается
в моих услугах.
     -- Ах,   вот   как!   --   Мне  почудилось,  что  в  серых
внимательных глазах  профессора  вспыхнул  злобный  огонек.  --
Передали, стало быть? А позвольте спросить, кто именно?
     -- Простите,  профессор, но разговор был конфиденциальный.
Если я и ошибся, беда невелика.  Мне  останется  лишь  принести
свои извинения.
     -- Ну  нет.  Я  не  намерен  так  оставлять  это  дело. Вы
возбудили  мой  интерес.  Можете   вы   привести   какое-нибудь
письменное доказательство в подтверждение ваших слов -- письмо,
телеграмму, записку, наконец?
     -- Нет.
     -- Не  возьмете же вы на себя смелость утверждать, будто я
сам вас вызвал?
     -- Я предпочел бы не отвечать ни на какие вопросы.
     -- Еще бы! -- насмешливо отозвался профессор.  --  Ничего,
на этот-то вопрос легко получить ответ и без вашей помощи.
     Он  повернулся  и  подошел  к  звонку.  На  зов явился наш
лондонский знакомец -- мистер Беннет.
     -- Входите,  мистер  Беннет.  Вот  эти   два   джентльмена
приехали  из  Лондона  в  уверенности,  что их сюда вызвали. Вы
ведаете всей моей корреспонденцией. Значится у  вас  где-нибудь
адресат по имени Холмс?
     -- Нет, сэр, -- вспыхнув, ответил Беннет.
     -- Это   решает  вопрос,  --  отрезал  профессор,  свирепо
воззрившись на моего спутника. --  Ну-с,  сэр,  --  он  подался
вперед всем телом, опершись руками на стол, -- положение у вас,
на мой взгляд, довольно-таки двусмысленное.
     Холмс пожал плечами.
     -- Я  могу  только  еще  раз  извиниться за наше напрасное
вторжение.
     -- Маловато,  мистер  Холмс!  --  пронзительно   взвизгнул
старик,  и его лицо исказилось неописуемой злобой. Он преградил
нам путь к двери, неистово потрясая  кулаками.  --  Сомневаюсь,
чтобы вам удалось так легко выкрутиться!
     С  перекошенным  лицом,  он  в  дикой  ярости гримасничал,
выкрикивая бессвязные угрозы. Я убежден, что  нам  пришлось  бы
пробиваться  к  двери  силой,  если  б не вмешательство мистера
Беннета.
     -- Дорогой профессор,  вспомните  о  вашем  положении!  --
вскричал  он.  -- Подумайте, что будут говорить в университете!
Мистер Холмс  --  человек  известный.  Нельзя  допустить  такую
неучтивость по отношению к нему.
     Наш  не  слишком  гостеприимный  хозяин  хмуро отступил от
двери. Как приятно было вырваться из его дома и снова очутиться
в тиши  тенистой  аллеи!  Холмса  это  происшествие,  казалось,
немало позабавило.
     -- У  нашего  ученого  друга пошаливают нервы, -- произнес
он. -- Быть может, мы и впрямь вторглись к нему чуточку слишком
бесцеремонно,  зато  получили  возможность  вступить  с  ним  в
непосредственный  контакт,  что мне и требовалось. Но погодите,
Уотсон!  Так  и  есть,  он  мчится  в  погоню!  Злодей  еще  не
отступился от нас.
     Слышно  было,  как кто-то бежит вслед за нами, но, к моему
облегчению, вместо грозного  профессора  из-за  поворота  аллеи
показался его ассистент. Переводя дыхание, он остановился возле
нас.
     -- Мне  так  неприятно,  мистер  Холмс! Я хотел извиниться
перед вами.
     -- Зачем, дорогой мой? Для человека моей профессии все это
в порядке вещей.
     -- Я никогда не видел его в таком взвинченном состоянии. С
ним становится просто страшно. Вы понимаете теперь, отчего мы с
его дочерью в такой тревоге? А  между  тем  ум  его  совершенно
ясен.
     -- Слишком   ясен!--  отозвался  Холмс.  --  В  этом-то  и
заключался мой просчет.  Очевидно,  его  память  работает  куда
более  точно,  чем  я  полагал.  Кстати, нельзя ли нам, пока мы
здесь, посмотреть на окно мисс Пресбери?
     Мистер Беннет, раздвигая кусты, вывел нас на такое  место,
откуда особняк был виден сбоку.
     -- Вон оно. Второе слева.
     -- Ого,  до  него  как  будто  и  не  добраться.  Впрочем,
обратите внимание: внизу вьется плющ, а выше торчит водосточная
труба. Как-никак, точка опоры.
     -- Мне бы, честно говоря, не  влезть,  --  заметил  мистер
Беннет.
     -- Вполне  допускаю.  Для любого нормального человека это,
несомненно, была бы опасная затея.
     -- Я вам еще кое-что хотел сказать, мистер Холмс. Я достал
адрес того человека, которому профессор шлет письма  в  Лондон.
Одно  он, по-видимому, отправил сегодня утром, и я списал адрес
с бювара. Недостойный  прием  для  личного  секретаря,  но  что
поделаешь!
     Холмс  пробежал  глазами  бумажку  с  адресом  и спрятал в
карман.
     -- Дорак -- занятное имя! Славянское, как я  понимаю.  Что
ж,  это  --  важное звено. Мы возвращаемся в Лондон сегодня же,
мистер Беннет. Не вижу смысла оставаться. Арестовать профессора
мы не можем: он не совершил  никакого  преступления;  поместить
его под наблюдение тоже нельзя, потому что нельзя доказать, что
он сумасшедший. Действовать пока рано.
     -- Да, но как же быть?
     -- Немножко   терпения,   мистер  Беннет.  События  начнут
назревать в самом скором времени. Либо  я  ничего  не  понимаю,
либо   во   вторник  можно  ждать  кризиса.  В  этот  день  мы,
естественно, будем в Кэмфорде. При всем  том  нельзя  отрицать,
что  обстановка  в  доме  не  из приятных, и если мисс Пресбери
имеет возможность продлить свое отсутствие...
     -- Это нетрудно.
     -- Тогда пусть  побудет  в  Лондоне,  пока  мы  не  сможем
заверить  ее,  что  всякая опасность миновала. Ну, а пока пусть
профессор делает что хочет, не перечьте ему. Лишь бы он  был  в
добром расположении духа, и все обойдется.
     -- Смотрите,  вон  он!  --  испуганно  шепнул Беннет, и мы
увидели из-за ветвей, как в  дверях  дома  показалась  высокая,
осанистая  фигура.  Профессор  стоял,  чуть  подавшись  вперед,
покачивая руками прямо перед собой,  и  озирался  по  сторонам,
поворачивая  голову то вправо, то влево. Его секретарь, помахав
нам на прощание рукой, исчез за деревьями, и вскоре мы увидели,
как он подошел к своему шефу и оба направились в  дом,  горячо,
можно сказать, даже ожесточенно, обсуждая что-то.
     -- Видимо,  почтенный  джентльмен  смекнул  что к чему, --
говорил Холмс по  дороге  в  гостиницу.  --  От  этой  короткой
встречи у меня осталось впечатление, что он человек на редкость
ясного  и  логического  ума.  Вспыльчив, как порох, не спорю, а
впрочем, его можно  понять:  поневоле  вспылишь,  если  к  тебе
приставили  сыщиков,  причем, как ты подозреваешь, не кто иной,
как твои собственные домочадцы. Боюсь,  нашему  Беннету  сейчас
приходится несладко.
     По  пути  Холмс завернул на почту, чтобы отправить кому-то
телеграмму. Ответ пришел вечером, и Холмс протянул его мне.

     "Был на Коммершл-роуд, видел Дорака.  Пожилой  чех,  очень
учтив. Владелец большого универсального магазина.
     Мерсер".

     -- Мерсера  при  вас  еще не было, -- объяснил Холмс. -- Я
ему  поручаю  всякую  черновую  работу.  Важно  было  разузнать
кое-что  про  человека,  с  которым  у  нашего профессора такая
секретная переписка. Он чех -- тут  есть  связь  с  поездкой  в
Прагу.
     -- Слава  Богу,  наконец  у  чего-то с чем-то обнаружилась
связь, -- сказал я. -- Пока  что,  кажется,  перед  нами  целый
набор  необъяснимых  событий, не имеющих ни малейшего отношения
друг к другу. Каким образом, например,  можно  связать  злобный
нрав овчарки с поездкой в Чехию или то и другое -- с человеком,
который ночами разгуливает по коридору на четвереньках? А самое
необъяснимое -- эти ваши даты.
     Холмс  усмехнулся  и  потер руки. Замечу, кстати, что этот
разговор происходил  в  старинном  холле  гостиницы  "Шахматная
Доска"  за  бутылкой  знаменитого  портвейна,  о котором давеча
вспоминал мой друг.
     -- Ну что ж, тогда давайте и  поговорим  прежде  всего  об
этих  датах,  --  произнес  он, сомкнув кончики пальцев с видом
учителя, который обращается к  классу.  --  Из  дневника  этого
милого  молодого  человека  явствует,  что нелады с профессором
начались второго июля и с тех  пор  --  насколько  я  помню,  с
одним-единственным  исключением  --  повторяются  через  каждые
девять дней. Вот и  последний  приступ,  тот,  что  случился  в
пятницу,  падает  на  третье  сентября,  а  предпоследний -- на
двадцать шестое августа. Ясно, что о  простом  совпадении  речи
быть не может.
     Я был вынужден согласиться.
     -- А потому условимся исходить из того, что каждый девятый
день профессор   принимает   какое-то   средство,   оказывающее
кратковременное, но очень сильное действие.  Под  его  влиянием
природная несдержанность профессора усугубляется. Рекомендовали
ему  это  снадобье, когда он был в Праге, теперь же снабжают им
через посредника-чеха из Лондона. Все сходится, Уотсон!
     -- Ну, а собака, а лицо в окне, а человек на четвереньках?
     -- Ничего-ничего, лиха беда -- начало. Не думаю, чтобы  до
вторника произошло что-нибудь новое. А пока что нам остается не
терять  связь  с  нашим другом Беннетом и вкушать тихие радости
этого прелестного городка.

     Утром  к  нам  заглянул  мистер  Беннет,  чтобы   сообщить
последние  новости.  Как  и  предполагав  Холмс,  ему  пришлось
довольно туго. Профессор, хоть и не обвиняя его  прямо  в  том,
что  это  он  подстроил  наш  визит,  разговаривал с ним крайне
грубо,  неприязненно  и  явно  был  глубоко  уязвлен.   Наутро,
впрочем,  он держался как ни в чем не бывало и, по обыкновению,
блистательно прочел лекцию в переполненной аудитории.
     -- Если б не эти странные припадки, -- закончил Беннет, --
я бы сказал, что он никогда еще не был так энергичен и бодр,  а
ум  его  так  светел.  И все же это не он, это все время не тот
человек, которого мы знали.
     -- Я думаю, по крайней мере неделю вам  опасаться  нечего,
-- сказал  Холмс.  -- Я человек занятой, а доктора Уотсона ждут
пациенты. Условимся так: во вторник в это же время  мы  с  вами
встречаемся  здесь, и я более чем уверен, что, прежде чем снова
расстаться, мы будем в  состоянии  обнаружить  и,  быть  может,
устранить  причину  ваших  невзгод. Ну, а пока пишите и держите
нас в курсе событий.

     Вслед за тем я несколько дней не виделся с моим другом, но
в понедельник вечером получил от него  коротенькую  записку,  в
которой  он просил меня встретиться с ним завтра на вокзале. По
дороге в Кэмфорд он рассказал, что там пока все тихо, ничто  не
нарушало  покой  в  профессорском  доме  и  сам хозяин вел себя
вполне нормально. Это подтвердил и мистер  Беннет,  навестивший
нас вечером все в том же номере "Шахматной Доски".
     -- Сегодня он получил от того человека из Лондона письмо и
небольшой  пакет.  Оба  помечены крестиком, и я их не вскрывал.
Больше ничего не было.
     -- Может статься, что и этого  более  чем  достаточно,  --
угрюмо  заметил  Холмс. -- Итак, мистер Беннет, думаю, нынешней
ночью мы добьемся какой-то ясности. Если ход  моих  рассуждений
верен,  у нас будет возможность ускорить развязку, но для этого
необходимо держать  профессора  под  наблюдением.  А  потому  я
рекомендовал  бы  вам  не  спать  и  быть  начеку.  Случись вам
услышать, что он крадется мимо вашей двери,  не  останавливайте
его  и  следуйте  за  ним,  только  как  можно осторожнее. Мы с
доктором Уотсоном будем неподалеку. Кстати, где  хранится  ключ
от той шкатулочки, о которой вы рассказывали?
     -- Профессор носит его на цепочке от часов.
     -- Мне  сдается,  что разгадку нам следует искать именно в
этом направлении. В крайнем случае замок, вероятно, не  так  уж
трудно  взломать.  Есть  там  у  вас  еще  какой-нибудь крепкий
мужчина?
     -- Есть еще Макфейл, наш кучер.
     -- Где он ночует?
     -- В комнате над конюшней.
     -- Возможно, он нам понадобится. Ну-с, делать пока  больше
нечего,  посмотрим, как будут развиваться события. До свидания.
Впрочем, думаю, мы с вами еще увидимся до утра.

     Незадолго до полуночи мы заняли  позицию  в  кустах  прямо
напротив  парадной  двери  профессорского  особняка.  Ночь была
ясная, но  холодная,  и  мы  порадовались,  что  надели  теплые
пальто. Налетел ветерок; по небу, то и дело закрывая серп луны,
заскользили  тучи. Наше бдение оказалось бы весьма унылым, если
б не лихорадочное нетерпение, которым мы были  охвачены,  и  не
уверенность  моего  спутника  в  том,  что  вереница загадочных
событий, овладевших нашими умами, вероятно, скоро кончится.
     -- Если девятидневный цикл  не  будет  нарушен,  профессор
должен  сегодня  предстать  перед нами во всей красе, -- сказал
Холмс. -- Все факты указывают единое  направление:  и  то,  что
профессор начал вести себя странно после поездки в Прагу, и то,
что у него секретная переписка с торговцем-чехом, который живет
в  Лондоне,  но, по-видимому, действует по поручению кого-то из
Праги, и, наконец, то, что как раз сегодня профессор получил от
него посылку. Что именно он принимает и зачем,  пока  еще  выше
нашего  понимания,  но  что все это каким-то образом исходит из
Праги,  не  вызывает  сомнений.   Снадобье   он   принимает   в
соответствии  с  четкими указаниями -- каждый девятый день. Это
обстоятельство как раз и бросилось мне в глаза прежде всего. Но
вот симптомы, которые оно вызывает, -- это нечто поразительное.
Вы обратили внимание, какие у него суставы на пальцах?
     Я вынужден был сознаться, что нет.
     -- Утолщенные,  мозолистые  --  ничего  подобного  в  моей
практике не встречалось. Всегда первым долгом смотрите на руки,
Уотсон.   Затем   на   манжеты,  колени  брюк  и  ботинки.  Да,
прелюбопытные суставы. Такие можно  нажить,  лишь  передвигаясь
на...  --  Холмс осекся и вдруг хлопнул себя ладонью по лбу. --
Ах ты, Господи, Уотсон, что же я был за осел! Трудно  поверить,
но  разгадка именно такова! Все сразу встает на свои места. Как
это я мог не уловить логику событий? И суставы --  суставы  как
ухитрился  проглядеть?  Ну  да,  и  собака!  И  плющ!  Нет, мне
положительно настало время  удалиться  на  маленькую  ферму,  о
которой  я  давно  мечтаю...  Но тихо, Уотсон! Вот и он! Сейчас
сами убедимся.
     Дверь дома медленно отворилась, и мы увидели в  освещенном
проеме  высокую  фигуру  профессора  Пресбери.  Профессор был в
халате. Он стоял на пороге,  чуть  наклонясь  вперед  и  свесив
перед собою руки, как и в прошлый раз.
     Но  вот  он сошел с крыльца, и с ним произошла разительная
перемена. Он опустился на четвереньки и двинулся вперед,  то  и
дело  подскакивая  на  ходу,  словно  от избытка сил и энергии,
прошел таким образом вдоль фасада и повернул за угол.  Едва  он
скрылся,   как   из  двери  выскользнул  Беннет  и,  крадучись,
последовал за ним.
     -- Идем, Уотсон, скорее! -- шепнул Холмс, и  мы,