дало новое направление моим мыслям - Какое?
   - Это первый луч света в том мраке,  который  меня  окружал,  Уотсон.
Интересно, почему  они  так  недовольны  моим  вмешательством,  если  им
незачем бояться разоблачений? Берите шляпу и пальто, Уотсон,  мы  вместе
едем к этой бедняжке Каррингфорд.
   Наш визит оказался очень кратким, и  все  же  я  буду  долго  помнить
мужественную, все еще прекрасную женщину, оказавшуюся не по своей вине в
самом трагическом положении. Только по темным кругам под  глазами  и  по
слишком яркому блеску ее карих глаз можно было  догадаться  об  огромной
тяжести, лежавшей у нее на сердце.
   - У вас какие-нибудь новости для меня, мистер Холмс?
   - Пока у меня нет ничего  нового,  ваша  светлость,  -  мягко  сказал
Холмс, склонившись перед собеседницей. - Я пришел, чтобы задать вам один
только вопрос и обратиться к вам с просьбой.
   - А именно?
   - Мой вопрос можно простить постороннему человеку только потому,  что
он вызван необходимостью, - сказал Холмс. - Вы были замужем за  покойным
герцогом свыше тридцати лет. Было ли его поведение благородным в  смысле
личного отношения к  общепринятому  моральному  кодексу?  Я  прошу  вашу
светлость быть со мною очень откровенной при ответе на этот вопрос.
   - Мистер Холмс, за время нашей совместной жизни у нас бывали и ссоры,
и неприятности, но я никогда не замечала,  чтобы  мой  муж  унижался  до
какого-нибудь недостойного поступка или отступал от тех моральных  норм,
которые он так высоко ценил.
   - Это все, что мне нужно было знать, - ответил Холмс. - Я не  склонен
к эмоциям и не считаю, что  любовь  ослепляет.  При  спокойном  рассудке
получается обратное - любовь помогает лучше распознать другого человека.
Но сейчас, ваша светлость, - прервал себя Холмс, - время  не  терпит.  -
Холмс наклонился к своей собеседнице. - Мне необходимо увидеть подлинные
документы этого брака в Балансе.
   - Это безнадежно, мистер Холмс! - воскликнула герцогиня. - Та ужасная
женщина никогда не выпустит их из своих рук, разве только за назначенную
ею бесчестную плату.
   - Придется прибегнуть  к  хитрости.  Вы  должны  послать  ей  письмо,
составленное в очень продуманных выражениях. Это письмо  должно  создать
впечатление, что вы согласитесь с  ее  требованиями,  если  убедитесь  в
подлинности   документов.   Умоляйте   ее   принять   вас   у   нее   на
Сент-Джеймс-скуэр сегодня в одиннадцать часов вечера. Вы сделаете это?
   - Сделаю все, за исключением того, что она требует.
   - Прекрасно. И еще один решающий вопрос. Очень важно, чтобы вы  нашли
какой-нибудь предлог точно в двадцать минут двенадцатого удалить  ее  из
библиотеки, где находится сейф, в котором она хранит эти документы.
   - Но она возьмет их с собой...
   - Это не имеет значения.
   - Откуда вы знаете, что сейф находится в библиотеке?
   - Когда-то я оказал небольшую услугу фирме, которая  сдает  в  аренду
дом госпоже фон Ламмерайн. От этой фирмы я  получил  план  дома.  Больше
того, я видел сейф.
   - Вы его видели?
   - Вчера утром кто-то выбил  стекло  в  окне,  -  улыбнулся  Холмс.  -
Стекольщик тут же нашелся. Мне пришло в голову,  что  этим  можно  будет
воспользоваться.
   - Что вы собираетесь сделать? - спросила она с волнением.
   - По этому вопросу мне придется принять решение на  месте  самому,  -
сказал Холмс. - Если меня и постигнет неудача,  то,  во  всяком  случае,
попытка будет сделана в благих целях.
   Мы уже прощались, когда герцогиня слегка коснулась руки моего друга.
   - А если  вы  осмотрите  эти  ужасные  документы  и  убедитесь  в  их
подлинности, вы их изымете? - спросила она.
   В суровых чертах Холмса мелькнуло  выражение  сострадания,  когда  он
взглянул на свою собеседницу.
   - Нет, - ответил он спокойно.
   - И вы будете правы! - воскликнула она. - Я  тоже  не  взяла  бы  их.
Ужасная несправедливость прошлого должна быть выправлена хотя  бы  ценою
моей жизни... Но меня совсем покидает мужество, когда я подумаю о  своей
дочери.
   - Я уважаю ваше мужество, - мягко сказал Холмс, -  и  потому  советую
вам быть готовой к худшему.
   Остаток дня мой  друг  провел  в  самом  беспокойном  настроении.  Он
непрерывно  курил,  пока  в  гостиной  оказалось   невозможным   дышать.
Просмотрев все газеты, он швырнул их  в  ведерко  для  угля  и  принялся
шагать по комнате взад и вперед, заложив руки за спину. Затем, подойдя к
камину, он взглянул на меня. Я в это время сидел в кресле.
   - Пойдете ли вы на серьезное нарушение закона, Устсон? спросил он.
   - Ради благородной цели - конечно, - ответил я.
   - Но это вряд ли будет для вас полезно, мой друг! - воскликнул Холмс.
- Если вас поймают в доме этой женщины, нам обоим несдобровать.  Но  мне
необходимо посмотреть подлинные документы.
   - Тогда у нас может не оказаться выбора, - заметил я.
   - Ну что ж, Уотсон, если этот вечер последний в нашей честной  жизни,
- усмехнулся Холмс, - пусть он будет по крайней мере приятным.
   Нам нужны столик в ресторане Фратти и бутылка монтраша.
   Мои часы уже показывали начало двенадцатого, когда кэб  доставил  нас
на улицу Карла II. Была холодная дождливая ночь,  легкий  туман  окружал
уличные фонари смутными желтыми светящимися кругами и блестел  на  шлеме
полисмена, который медленно прошел мимо нас, включив свой фонарик. Выйдя
на Сент-Джеймс-скуэр, мы прошли  по  тротуару  в  западном  направлении.
Вдруг Холмс положил мне руку на плечо и  указал  на  освещенное  окно  в
фасаде большого особняка, мимо которого мы проходили.
   - Это свет в гостиной, - прошептал он. - Нельзя терять ни минуты.
   Кинув быстрый взгляд вдоль пустого тротуара,  он  вскочил  на  стену,
граничащую с особняком,  и,  подтянувшись  на  руках,  исчез.  Я  быстро
последовал за ним, пока мой  друг  не  остановился  под  тремя  высокими
окнами. Там я  по  его  указанию  подставил  спину,  и  в  один  миг  он
вскарабкался на подоконник. Бледное лицо его отражалось в темном  стекле
окна, руки работали над шпингалетом. Через мгновение окно  распахнулось,
я ухватился за протянутую руку Холмса и с дрожью  почувствовал,  что  мы
уже в комнате.
   -  Библиотека,  -  прошептал  мне  Холмс  на  ухо.  -  Спрячьтесь  за
занавесками у окна.
   Кругом был полный мрак, слабо пахло кожей. Полная  тишина  нарушалась
только мерным тиканьем старинных часов. Прошло,  вероятно,  минут  пять,
когда из глубины дома послышались шаги и приглушенный шепот. Под  дверью
на секунду блеснул луч света, исчез и,  спустя  некоторое  время,  снова
появился. Дверь распахнулась, ив комнату вошла женщина с лампою в руке.
   Время стирает очертания прошлого.  И  все  же  я  помню  свое  первое
впечатление от Эдит фон Ламмерайн, как будто я видел ее только вчера.
   Следом за Эдит фон Ламмерайн двигалась высокая стройная тень, лампа в
ее руке бросала тусклый  призрачный  отблеск  на  стену,  вдоль  которой
тянулись полки с книгами.
   Не знаю, достиг ли ее слуха шорох занавесок, но, когда Холмс вышел на
середину комнаты, она тут же повернулась,  держа  лампу  над  головой  и
направляя на нас луч света. Она была совершенно спокойна и молча глядела
на нас. Ни тени испуга не было на ее лице, только  засверкала  ярость  в
черных глазах.
   - Кто вы, - прошипела она наконец, - и что вам угодно?
   - Нам нужно отнять у вас петь минут, мадам  фон  Ламмерайн,  -  мягко
ответил Холмс.
   - Вот как! Вы знаете мое имя! Если вы грабители, то чего вы ищете?  Я
хочу услышать это прежде, чем подниму на ноги весь дом.
   Холмс указал на левую руку Эдит.
   - Я пришел сюда, чтобы осмотреть бумаги, которые вы держите в руке, -
сказал он. - И предупреждаю вас, что сделаю это.
   - Негодяй! - воскликнула она. - Я все поняла. Это она наняла вас.
   Вдруг она сделала шаг в нашу сторону,  держа  лампу  перед  собою,  и
стала пристально вглядываться в моего друга. Ярость в ее лице  сменилась
сперва недоверием, а затем ликующая улыбка озарила ее лицо.
   - Мистер Шерлок Холмс! - воскликнула она, задыхаясь.
   Холмс повернулся и зажег свечи  на  небольшом  столике  из  золоченой
бронзы, стоявшем у стены.
   - А я еще раньше имел честь узнать вас, - сказал он.
   - Это будет стоить вам пяти лет! - воскликнула она.
   - Может быть. В таком случае  я  должен  хоть  недаром  их  получить.
Документы! - потребовал он.
   - Неужели вы думаете, что достигнете чего-нибудь, похитив  документы?
У меня есть их копии и с десяток свидетелей, которые  могут  подтвердить
их содержание, - расхохоталась она. - Я  думала,  вы  умный  человек,  -
продолжала Эдит, - а вы просто глупец, никчемный сыщик, жалкий воришка!
   - Посмотрим, - Холмс протянул руку, и она, насмешливо пожав  плечами,
передала ему документы.
   - Я полагаюсь на вас, Уотсон, - спокойно произнес  Холмс,  подходя  к
столу. - Думаю, вы не допустите приближения мадам фон Ламмерайн к  шнуру
звонка.
   Он внимательно прочитал документы, потом, держа их против света, стал
тщательно изучать. Его тощее, мертвенно-бледное лицо  казалось  силуэтом
на освещенной тяжелым светом бумаге. Он взглянул на меня, и  сердце  мое
сжалось, когда я заметил огорчение на его лице.
   И я знал, что он думал не о своем собственном незавидном положении, а
об отважной  женщине,  полной  беспокойства,  ради  которой  он  рискнул
свободой.
   - Ваши успехи вскружили вам  голову,  мистер  Холмс,  -  сказала  она
насмешливо, - но на сей раз - вы  допустили  грубую  ошибку,  результаты
которой вскоре почувствуете на самом себе.
   Мой друг разложил бумаги у самых свечей и снова склонился над ними. И
вдруг в его лице я  заметил  внезапную  перемену.  Огорчение  и  досада,
которые омрачали его, исчезли, их сменила напряженная сосредоточенность.
   - Каково ваше мнение об этом, Уотсон? - спросил он, когда я  поспешил
к нему. Он указал на почерк, которым были вписаны  отдельные  строчки  в
обоих документах.
   - Это очень четкий почерк, - сказал я.
   - Чернила! Посмотрите на чернила! - нетерпеливо воскликнул он.
   - Ну, они черные, - заметил я, наклоняясь над его  плечом.  -  Но,  я
думаю, это вряд ли поможет нам. Я мог бы показать вам с  десяток  старых
писем моего отца, написанных такими же чернилами.
   Холмс усмехнулся и потер руки.
   - Прекрасно, Уотсон, прекрасно! - воскликнул  он.  -  Будьте  любезны
взглянуть на фамилию и  подпись  Генри  Корвина  Глэдсдэйла  на  брачном
удостоверении. А теперь посмотрите, как записано  его  имя  на  странице
регистратуры Баланса.
   - Как будто тут все в  порядке.  Подписи  совершенно  тождественны  в
обоих случаях.
   - Правильно. А чернила?
   - В них легкий  оттенок  синего  цвета.  Да,  это,  конечно,  обычные
черно-синие чернила индиго. И что из этого?
   - Весь  текст  в  обоих  документах  написан  черными  чернилами,  за
исключением имени жениха и его подписи. Вам не кажется это странным?
   - Может быть,  это  и  верно,  но  здесь  нет  ничего  необъяснимого.
Возможно, Глэдсдэйл имел обыкновение носить свои собственные  чернила  в
портативной чернильнице.
   Холмс  кинулся  к  письменному  столу,  стоявшему  у  окна,  и  через
мгновение вернулся с пером и чернильницей.
   - Скажите, это тот же самый цвет?  -  спросил  он,  погрузив  перо  и
сделав штрих на кончике документа.
   - Совершенно тот же, - подтвердил я.
   - Прекрасно. А чернила в этой чернильнице черно-голубые индиго.
   Мадам фон Ламмерайн, которая стояла в стороне,  вдруг  устремилась  к
шнуру звонка, но, прежде чем она дотронулась до  него,  прозвучал  голос
Холмса:
   - Даю вам  слово,  что  если  вы  только  коснетесь  шнура,  вы  себя
погубите, - сказал он сурово.
   Она застыла, протянув руку к шнурку.
   - Это что еще за глупости? - спросила она  насмешливо.  -  Вы  хотите
сказать, что Генри Глэдсдэйл подписал документы о  своем  браке  вот  за
этим письменным  столом?  Глупец,  любой  может  пользоваться  чернилами
такого цвета.
   - Совершенно верно. Но эти документы датированы двадцатым июня тысяча
восемьсот сорок восьмого года.
   - Ну и что же?
   - Боюсь, вы допустили небольшую ошибку, мадам фон  Ламмераин.  Черные
чернила с примесью индиго были изобретены только в 1856 году.
   Что-то страшное мелькнуло в прекрасном лице,  глядевшем  на  нас  при
свете свечей.
   - Вы лжете! - прошипела она.
   Холмс пожал плечами.
   - Любой химик подтвердит это, - сказал он, бережно укладывая бумаги в
карман своего плаща.  -  Бесспорно,  это  подлинные  документы  о  браке
Франсуазы Пеллетан, - продолжал он. - Но настоящее имя жениха  подчищено
и в брачном свидетельстве, и на странице регистрационной церковной книги
в Балансе, после чего было вписано  имя  Генри  Корвина  Глэдсдэйла.  Не
сомневаюсь, если  окажется  необходимым,  микроскопическое  исследование
обнаружит  следы  подчистки.   Но   сами   чернила   являются   решающим
доказательством и служат примером того, как из-за небольшой ошибки могут
рухнуть самые хитроумные планы. Так могучий корабль  может  разбиться  о
небольшую роковую скалу. Что касается вас, мадам, то, когда я припоминаю
все, что вы проделали для осуществления своих планов против  беззащитной
женщины, мне трудно подобрать для сравнения какой-нибудь  другой  пример
столь хладнокровной жестокости.
   - Вы смеете оскорблять женщину!
   - Вы строили планы погубить  человека.  Этим  вы  лишились  права  на
привилегию женщины, - сказал он жестко.
   Она глядела на нас со злой улыбкой на восковом лице.
   - Во всяком случае, вы поплатитесь за это, - сказала она уверенно.  -
Вы нарушили закон.
   - Верно. А теперь звонок, - сказал Шерлок Холмс. -  Моим  оправданием
будут: подделка вами документов, попытка шантажа и - заметьте - шпионаж.
Так вот, в знак признания ваших "дарований"  я  даю  вам  неделю  сроку,
чтобы покинуть эту страну.  После  этого  срока  о  вас  будет  сообщено
властям.
   Наступило напряженное молчание, после чего, не  произнеся  ни  слова,
Эдит фон Ламмерайн подняла белую изящную руку и  молча  указала  нам  на
дверь.

***

   На следующее утро в двенадцатом часу, когда посуда еще не была убрана
со стола, Шерлок Холмс, вернувшийся с визита, сменил  сюртук  на  старую
куртку и сидел в кресле.
   - Вы видели герцогиню? - спросил я.
   - Да, и рассказал ей обо всем. Исключительно из предосторожности  она
передала на хранение своему юристу документы с поддельными подписями  ее
мужа, а также мои письменные показания  по  этому  делу.  Но  ей  теперь
нечего бояться Эдит фон Ламмерайн.
   - Этим она обязана вам, мой дорогой! - воскликнул я от всего сердца.
   - Ну, ну, Уотсон. Дело было достаточно простое. Сама  работа  явилась
для меня наградой.
   Я пристально посмотрел на него.
   - Вы выглядите немного утомленным, Холмс, - заметил я.  -  Вам  нужно
было бы съездить на несколько дней в деревню.
   - Может быть. Но это потом. Я не могу уехать из города, пока мадам не
покинет наши берега: ведь она особа весьма ловкая.
   - Что за прекрасная жемчужина в вашем галстуке? Не помню, чтобы я  ее
видел прежде.
   Мой друг взял два письма с каминной доски и перебросил их мне.
   - Их принесли, когда вы ходили к своим пациентам, - сказал он.
   Одно из них со штампом Каррингфорд-хауз гласило:

   "Вашему рыцарскому заступничеству. Вашему мужеству  я  обязана  всем.
Такой долг невозможно оплатить. Разрешите, чтобы эта жемчужина,  древний
символ верности,  была  подарком  м  память  о  жизни,  которую  Вы  мне
возвратили. Что касается меня, то я никогда этого не забуду".

   В другом письме без штампа и подписи было написано:

   "Мы скоро встретимся снова, мистер Шерлок Холмс.
   Я не забуду о вас".

   - Все дело в точке зрения, - усмехнулся Холмс. - И мне еще, возможно,
придется встретиться с обеими женщинами, которые говорят одно и то же.
   Затем, опустившись в кресло, он лениво потянулся за своей трубкой. 6


5





УЖАС В ДЕПТФОРДЕ

Адриан КОНАН ДОЙЛ и Джон Диксон КАРР



ONLINE БИБЛИОТЕКА http://bestlibrary.org.ru


   Я уже упоминал где-то в своих записках, что мой  друг  Шерлок  Холмс,
подобно  всем  истинным  художникам,  жил  ради  своего  искусства.   За
исключением дела герцога Холдернесского, я не  могу  припомнить  случая,
чтобы он требовал значительного вознаграждения за свою работу.
   Как бы ни был знатен или состоятелен его клиент, Шерлок Холмс никогда
не брался за решение проблемы, если  она  не  возбуждала  в  нем  живого
интереса. В то же время он мог посвятить всю свою кипучую  энергию  делу
какого-либо  простого  человека,  если  оно  обладало  теми   необычными
чертами, которые всегда так сильно волновали его воображение.
   Просматривая свои записки, относящиеся к памятному 1895 году, я нашел
в них подробности дела, которое может служить ярким примером  альтруизма
и бескорыстия Холмса, ставившего оказание добрых  услуг  своему  клиенту
выше  всяких  материальных  вознаграждений.  Я  имею  в   виду   ужасное
дептфордское дело с канарейками и следами сажи на потолке... Было начало
июня, когда мой друг закончил расследование внезапной  смерти  кардинала
Тоски, проведенное им по личной просьбе римского папы.  Оно  потребовало
от Холмса значительной затраты сил и, как я и предвидел, вызвало у  него
нервное переутомление,  причинившее  мне,  его  другу  и  врачу,  немало
хлопот.
   К концу месяца, в один дождливый вечер, я уговорил  Холмса  пообедать
со мной в ресторане Фраскатти, после чего мы  поехали  в  кафе  "Ройял",
которое славилось своими кофе и ликерами. Как я и надеялся,  суета  кафе
вывела  Холмса  из  задумчивого   состояния.   Он   внимательно   изучал
посетителей.
   Я отвечал на какое-то замечание Холмса, когда он  внезапно  кивнул  в
сторону двери.
   - Лестрейд, - сказал он, - что он может здесь делать?
   Взглянув через плечо, я заметил тощую фигуру с крысиным лицом.  Сыщик
из Скотленд-Ярда стоял у входа, его глаза медленно обводили зал.
   - Он, по-видимому, ищет вас, - заметил я, - и, вероятно, по какому-то
неотложному делу.
   - Едва ли, Уотсон. Мокрые ботинки Лестрейда  свидетельствуют  о  том,
что он шел пешком. Если бы дело было неотложным, Лестрейд, конечно, взял
бы кэб... Полицейский агент заметил нас,  протиснулся  по  знаку  Холмса
через толпу посетителей и пододвинул кресло к нашему столу.
   - Это мой повседневный обход, - ответил он на вопрос моего друга. - В
то время как вы придумываете  свои  теории  в  комфортабельных  условиях
Бейкер-стрит, мы, бедняги, в  Скотленд-Ярде  выполняем  самую  обыденную
черную работу. Мы не получаем благодарностей от римских пап  и  королей,
но зато нам здорово достается в кабинете начальства,  если  мы  допустим
какой-либо промах.
   - Ну, ну, - добродушно ухмыльнулся Холмс, -  ваше  начальство  должно
хорошо относиться к вам с тех пор, как я помог вам успешно  расследовать
дело об убийстве Роналда Адера, кражу брюс-паркингтонских чертежей...
   - Совершенно верно, совершенно верно, - поспешно прервал Лестрейд.  -
А теперь  я  имею  кое-что  для  вас,  -  добавил  он,  многозначительно
подмигнув мне.
   - Вот как!
   - Правда, молодая женщина, которая боится призраков, скорее, по части
доктора Уотсона...
   - В самом деле, Лестрейд, - слегка запротестовал я, - трудно одобрить
ваше...
   - Одну минуту, Уотсон. Пусть он изложит нам факты.
   - Ну-с, мистер Холмс, эти  факты  достаточно  абсурдны,  -  продолжал
Лестрейд, - и я бы не стал отнимать у вас время, если  бы  мне  не  было
известно, что вы уже не раз совершали добрые дела и что ваш совет в этом
случае сможет удержать молодую женщину  от  безрассудных  поступков.  Ну
вот, положение таково. По пути в Дептфорд вдоль берега  Темзы  находятся
самые ужасные ист-эндские <Ист-Энд - восточная, рабочая часть  Лондона.>
трущобы Лондона но среди них вы можете найти несколько прекрасных старых
домов. В одном из этих полуразрушенных  особняков  уже  давно  проживала
семья Уилсонов. Я предполагаю,  что  вначале  они  занимались  торговлей
фарфором, а когда