о это вы!
     Я  бросил  не  слишком  дружелюбный  взгляд на назойливого
священника, но Холмс вынул изо рта трубку и  насторожился,  как
старый гончий пес, услышавший зов охотника. Он знаком предложил
им  сесть,  и  наш взбудораженный посетитель со своим спутником
уселись на диван.  Мистер  Мортимер  Тридженнис  больше  владел
собой,  но судорожное подергивание его худых рук и лихорадочный
блеск темных глаз  показывали,  что  он  взволнован  ничуть  не
меньше.
     -- Кто  будет  рассказывать,  я  или  вы?  --  спросил  он
священника.
     -- Я не знаю, что у вас случилось, -- сказал Холмс, --  но
раз   уж,   судя  по  всему,  открытие  сделали  вы,  то  вы  и
рассказывайте: ведь священник узнал об этом уже от вас.
     Я взглянул на одетого наспех священника и его  аккуратного
соседа  и  в душе позабавился тому изумлению, которое вызвал на
их лицах простой логический вывод Холмса.
     -- Позвольте  мне  сказать  несколько   слов,   --   начал
священник,  --  и  тогда  вы  сами  решите,  выслушать  ли  вам
подробности  от  мистера  Тридженниса  или   лучше   немедленно
поспешить к месту этого загадочного происшествия. Случилось вот
что:  вчера вечером наш друг был в гостях у своих братьев Оуэна
и Джорджа и сестры Брэнды в  их  доме  в  Тридэнник-Уорта,  что
неподалеку от древнего каменного креста на торфяных болотах. Он
ушел от них в начале одиннадцатого, до этого они играли в карты
в  столовой, все были здоровы, и прекрасном настроении. Сегодня
утром, еще до завтрака, наш друг -- он всегда встает очень рано
-- пошел прогуляться в направлении дома своих родственников,  и
тут  его  нагнал  шарабан доктора Ричардса: оказалось, что того
срочно вызвали  в  Тридэнник-Уорта.  Конечно,  мистер  Мортимер
Тридженнис  поехал  вместе с ним. Приехав, они обнаружили нечто
невероятное. Сестра и братья сидели вокруг стола точно в тех же
позах, как он их оставил, перед ними еще лежали карты, но свечи
догорели до самых розеток. Сестра лежала в кресле мертвая, а  с
двух   сторон   от   нее  сидели  братья:  они  кричали,  пели,
хохотали... разум покинул их. У  всех  троих  --  и  у  мертвой
женщины  и у помешавшихся мужчин -- на лицах застыл невыразимый
страх, гримаса ужаса, на которую жутко  смотреть.  Нет  никаких
признаков,  что в доме были посторонние, если не считать миссис
Портер, их старой кухарки и экономки, которая сообщила, что всю
ночь крепко спала и ничего не слыхала. Ничего не украдено,  все
в  полном  порядке, и совершенно непонятно, чего они испугались
настолько, что женщина лишилась жизни, а мужчины  --  рассудка.
Вот  вкратце  и  все,  мистер  Холмс,  и  если  вы поможете нам
разобраться во всем этом, вы сделаете великое дело.
     Я еще надеялся уговорить моего друга вернуться  к  отдыху,
составлявшему  цель  нашей  поездки, но стоило мне взглянуть на
его сосредоточенное лицо и нахмуренные брови, как  стало  ясно,
что  надеяться не на что. Холмс молчал, поглощенный необычайной
драмой, ворвавшейся в нашу тихую жизнь.
     -- Я  займусь  этим  делом,  --  сказал  он  наконец.   --
Насколько  я  понимаю, случай исключительный. Сами вы там были,
мистер Раундхэй?
     -- Нет, мистер  Холмс.  Как  только  я  узнал  от  мистера
Тридженниса об этом несчастье, мы тут же поспешили к вам, чтобы
посоветоваться.
     -- Далеко ли дом, где разыгралась эта ужасная трагедия?
     -- Около мили отсюда.
     -- Значит,  отправимся вместе. Но сначала, мистер Мортимер
Тридженнис, я хочу задать вам несколько вопросов.
     За все это время тот не произнес ни звука, но  я  заметил,
что  внутренне  он  встревожен  куда  больше,  чем  суетливый и
разговорчивый  священник.  Лицо  его  побледнело,   исказилось,
беспокойный  взгляд  не  отрывался  от  Холмса,  а  худые  руки
сжимались и разжимались. Когда священник  рассказывал  об  этом
страшном  происшествии,  побелевшие губы Тридженниса дрожали, и
казалось, что  в  его  темных  глазах  отражается  эта  ужасная
картина.
     -- Спрашивайте обо всем, что сочтете нужным, мистер Холмс,
-- с готовностью сказал он. -- Тяжело говорить об этом, но я не
скрою от вас ничего.
     -- Расскажите мне о вчерашнем вечере.
     -- Так  вот,  мистер  Холмс, как уже говорил священник, мы
вместе поужинали, а потом старший брат Джордж предложил сыграть
в вист. Мы сели за карты около девяти. В четверть одиннадцатого
я собрался домой. Они сидели за столом, здоровые и веселые.
     -- Кто закрыл за вами дверь?
     -- Миссис Портер уже легла, и меня никто  не  провожал.  Я
сам  захлопнул  за  собой  входную  дверь.  Окно  в  комнате, у
которого они сидели, было закрыто, но шторы не спущены. Сегодня
утром и дверь и окно оказались в том же виде, что  и  вчера,  и
нет  причины думать, что в дом забрался чужой. И все-таки страх
помутил рассудок моих братьев, страх убил Брэнду... если  б  вы
видели,  как  она  лежала,  свесившись через ручку кресла... До
самой смерти не забыть мне этой комнаты.
     -- То, что вы рассказываете, просто неслыханно, --  сказал
Холмс.   --   Но,  насколько  я  понимаю,  у  вас  нет  никаких
предположений о причине происшедшего?
     -- Это  дьявольщина,   мистер   Холмс,   дьявольщина!   --
воскликнул Мортимер Тридженнис. -- Это нечистая сила! В комнату
проникает  что-то  ужасное,  и  люди  лишаются  рассудка. Разве
человек способен на такое?
     -- Ну, если человеку такое  не  под  силу,  то,  боюсь,  и
разгадка окажется мне не под силу, -- заметил Холмс. -- Однако,
прежде  чем  принять  вашу  версию,  мы  должны испробовать все
реальные причины. Что касается вас, мистер Тридженнис,  то  вы,
как  я  понял, в чем-то не ладили со своими родными, -- ведь вы
жили врозь, верно?
     -- Да, так оно и было, мистер  Холмс,  хотя  это  --  дело
прошлое.  Видите ли, нашей семье принадлежали оловянные рудники
в  Редруте,  но  потом  мы  продали  их  Компании  и,   получив
возможность  жить  безбедно,  уехали  оттуда. Не скрою, что при
дележе денег мы поссорились и разошлись на некоторое время,  но
что было, то прошло, и мы снова стали лучшими друзьями.
     -- Однако   вернемся  к  событиям  вчерашнего  вечера.  Не
припомните  ли  вы  что-нибудь,  что  могло  бы  хоть  косвенно
натолкнуть   нас  на  разгадку  этой  трагедии?  Подумайте  как
следует, мистер Тридженнис, любой намек мне поможет.
     -- Нет, сэр, ничего не могу припомнить.
     -- Ваши родные были в обычном настроении?
     -- Да, в очень хорошем.
     -- Не были  они  нервными  людьми?  Не  бывало  ли  у  них
предчувствия приближающейся опасности?
     -- Нет, никогда.
     -- Больше вы ничем не можете помочь мне?
     Мортимер Тридженнис напряг память.
     -- Вот  что  я вспомнил, -- сказал он наконец. -- Когда мы
играли в карты, я сидел спиной  к  окну,  а  брат  Джордж,  мой
партнер, -- лицом. И вдруг я заметил, что он пристально смотрит
через  мое  плечо,  и  я  тоже обернулся и посмотрел. Окно было
закрыто, но шторы еще  не  спущены,  и  я  разглядел  кусты  на
лужайке;  мне показалось, что в них что-то шевелится. Я даже не
понял, человек это или животное. Но  подумал,  что  там  кто-то
есть.  Когда  я спросил брата, куда он смотрит, он ответил, что
ему тоже что-то показалось. Вот, собственно, и все.
     -- И вы не поинтересовались, что это?
     -- Нет, я тут же забыл об этом.
     -- Когда вы уходили, у вас не было дурного предчувствия?
     -- Ни малейшего.
     -- Мне не совсем ясно,  как  вы  узнали  новости  в  такой
ранний час.
     -- Я обычно встаю рано и до завтрака гуляю. Только я вышел
сегодня  утром, как меня нагнал шарабан доктора. Он сказал, что
старая миссис Портер прислала за ним мальчишку и спешно требует
его туда. Я вскочил в шарабан,  и  мы  поехали.  Там  мы  сразу
бросились  в  эту  жуткую  комнату.  Свечи  и камин погасли уже
давно, и они до самого рассвета были в темноте. Доктор  сказал,
что  Брэнда  умерла  по крайней мере шесть часов назад. Никаких
следов насилия. Она лежала в кресле, перевесившись через ручку,
и на лице ее застыло это самое выражение ужаса. Джордж  и  Оуэн
на   разные   голоса  распевали  песни  и  бормотали,  как  два
каких-нибудь орангутанга. О, это было ужасно! Я еле выдержал, а
доктор побелел как полотно.  Ему  стало  дурно,  и  он  упал  в
кресло, -- хорошо еще, что нам не пришлось за ним ухаживать.
     -- Поразительно...  просто  поразительно, -- сказал Холмс,
вставая, и взялся  за  шляпу.  --  По-моему,  лучше,  не  теряя
времени,  отправиться в Тридэнник-Уорта. Должен признаться, что
редко мне встречалось дело, которое на первый  взгляд  казалось
бы столь необычайным.

     В  то утро наши розыски продвинулись мало. Зато в самом же
начале произошел случай, который оказал на меня самое  гнетущее
действие.  Мы  шли  к  месту  происшествия по узкой, извилистой
проселочной дороге.  Увидев  тарахтящую  навстречу  карету,  мы
сошли  на обочину, чтобы пропустить ее. Когда она поравнялась с
нами, за поднятым стеклом  метнулось  оскаленное,  перекошенное
лицо  с  вытаращенными  глазами.  Эти  остановившиеся  глаза  и
скрежещущие зубы промелькнули мимо нас, как кошмарное видение.
     -- Братья!   --   весь   побелев,   воскликнул    Мортимер
Тридженнис. -- Их увозят в Хелстон!
     В  ужасе  мы  смотрели вслед черной карете, громыхающей по
дороге, потом снова направились к дому, где их  постигла  такая
странная судьба.
     Это   был  просторный,  светлый  дом,  скорее  вилла,  чем
коттедж, с большим садом, где благодаря  мягкому  корнуэльскому
климату  уже  благоухали  весенние цветы. В этот сад и выходило
окно гостиной,  куда,  по  утверждению  Мортимера  Тридженниса,
проник  злой  дух  и  принес  столько  несчастий хозяевам дома.
Прежде, чем подняться на крыльцо, Холмс  медленно  и  задумчиво
прошелся по дорожке и между клумбами. Я помню, он был так занят
своими  мыслями,  что споткнулся о лейку, и она опрокинулась на
садовую дорожку, облив нам ноги. В доме нас  встретила  пожилая
экономка, миссис Портер, которая вела здесь хозяйство с помощью
молоденькой служанки. Она с готовностью отвечала на все вопросы
Холмса.  Нет,  она  ничего  не  слышала  ночью.  Да,  хозяева в
последнее время были в прекрасном настроении:  никогда  она  не
видела,  чтоб  они  были такие веселые и довольные. Она упала в
обморок от ужаса, когда зашла утром в комнату и увидела  их  за
столом.   Опомнившись,  она  распахнула  окно,  чтобы  впустить
утренний воздух, бросилась  на  дорогу,  окликнула  фермерского
мальчишку  и послала его за доктором. Если мы хотим посмотреть,
то хозяйка лежит в своей спальне. Четверо здоровенных санитаров
еле справились с братьями, усаживая их в карету. А она  сама  и
до  завтра  не  останется  в  этом  доме,  немедленно  уедет  в
Сент-Айвс к своим родным.
     Мы поднялись наверх и осмотрели  тело  Брэнды  Тридженнис.
Даже  сейчас  всякий  сказал  бы,  что  в  молодости  она  была
красавицей. И после смерти  она  была  прекрасна,  хотя  тонкие
черты  ее  смуглого  лица хранили печать ужаса -- последнего ее
ощущения при жизни. Из спальни мы спустились  в  гостиную,  где
произошла  эта  невероятная драма. В камине еще лежала зола. На
столе стояли  четыре  оплывшие,  догоревшие  свечи  и  валялись
карты.  Стулья  были отодвинуты к стенам, к остальным предметам
никто не прикасался.  Холмс  легкими,  быстрыми  шагами  обошел
комнату;  он садился на стулья, двигал их и расставлял так, как
они стояли накануне.  Он  прикидывал,  насколько  виден  сад  с
разных  мест.  Он осмотрел пол, потолок, камин; но ни разу я не
заметил ни внезапного блеска  в  его  глазах,  ни  сжатых  губ,
которые подсказали бы мне, что в мозгу его мелькнула догадка.
     -- Зачем топили камин? -- спросил он вдруг. -- Даже весной
топят в такой небольшой комнате?
     Мортимер  Тридженнис  пояснил,  что вечером было холодно и
сыро. Поэтому, когда он пришел, затопили камин.
     -- Что вы собираетесь  делать  дальше,  мистер  Холмс?  --
спросил он.
     Улыбнувшись, мой друг положил руку мне на плечо.
     -- Знаете,  Уотсон, пожалуй, мне снова придется взяться за
трубку и снова вызвать ваши справедливые упреки, -- сказал  он.
-- С  вашего  разрешения,  господа, мы вернемся домой, ибо я не
рассчитываю найти  здесь  что-то  новое.  Я  проанализирую  все
известные  факты,  мистер  Тридженнис,  и  если  мне что-нибудь
придет в голову, немедленно извещу вас  и  священника.  А  пока
позвольте пожелать вам всего доброго.
     Вернувшись    в    Полду-коттедж,   Холмс   погрузился   в
сосредоточенное молчание. Он сидел с ногами в глубоком  кресле,
весь  окутанный  голубыми  клубами  табачного  дыма; его черные
брови сошлись к переносице, лоб перерезала  морщина,  глаза  на
изможденном  лице  аскета уставились в одну точку. После долгих
раздумий он отбросил трубку и вскочил.
     -- Ничего  не  выходит,  Уотсон!  --  рассмеялся  он.   --
Пойдемте-ка лучше побродим и поищем кремневые стрелы. Скорее мы
найдем  их,  чем ключ к этой загадке. Заставлять мозг работать,
когда для этой работы нет достаточного материала, -- все равно,
что перегревать мотор. Он разлетится вдребезги. Морской воздух,
солнце и терпение -- вот что нам  нужно,  Уотсон,  а  остальное
приложится.
     -- Теперь давайте спокойно обсудим наше положение, Уотсон,
-- продолжал он, когда мы шли по тропинке над обрывом. -- Нужно
твердо  усвоить  хотя  бы  то, что нам известно, для того чтобы
поставить на место новые факты, когда они появятся. Уговоримся,
во-первых, что дьявольские козни тут ни при чем.  Выбросим  это
из  головы.  Отлично.  Зато  перед  нами  три несчастные жертвы
некоего намеренного или невольного  преступления,  совершенного
человеком.  Будем  исходить  из  этого.  Идем дальше: когда это
случилось? Если верить  Мортимеру  Тридженнису,  то,  очевидно,
сразу  же  после  его  ухода.  Это  очень  важно. Вероятно, все
произошло в следующие несколько  минут.  Карты  еще  на  столе.
Хозяева  в  это  время  обычно ложатся спать. Но они продолжают
сидеть, даже не отодвинув стулья. Итак, повторяю: это произошло
немедленно после его ухода и никак не позже  одиннадцати  часов
вечера.
     Проследим  теперь,  насколько возможно, что делал Мортимер
Тридженнис, выйдя из комнаты. Это совсем  нетрудно,  и  он  как
будто  вне  подозрений.  Вы  хорошо знакомы с моими методами и,
конечно,  догадались,  что  довольно-таки  неуклюжая  уловка  с
лейкой   понадобилась   мне  для  того,  чтобы  получить  ясный
отпечаток его ноги. На сыром песке она отпечаталась  прекрасно.
Вчера  вечером,  как  вы  помните,  тоже  было  сыро, и я легко
проследил его путь. Судя по  всему,  он  быстро  пошел  к  дому
священника.
     Раз  Мортимер  Тридженнис исчезает со сцены, значит, перед
игроками в карты появляется кто-то другой; кто же это и как ему
удалось вызвать такой ужас? Миссис Портер отпадает. Она явно ни
при чем. Можно ли доказать, что некто прокрался из сада к  окну
и   своим   появлением   добился  такого  трагического  исхода?
Единственное указание на это исходит  опять-таки  от  Мортимера
Тридженниса,  который  говорил,  что  его брат заметил какое-то
движение в саду. Это странно, потому что вечер был темный,  шел
дождь,  и  если  тот, кто собирался напугать этих людей, хотел,
чтобы его заметили, он должен был прижаться  лицом  к  оконному
стеклу.  А  под  окном  широкая цветочная грядка -- и ни одного
отпечатка ног. Трудно вообразить, как мог незнакомец  при  этих
обстоятельствах  произвести столь жуткое впечатление; к тому же
мы не  находим  подходящего  мотива  для  такого  необъяснимого
поступка. Вы улавливаете наши трудности, Уотсон?
     -- Еще бы! -- убежденно отвечал я.
     -- И  все-таки,  если  у  нас  появятся  новые  данные, мы
преодолеем эти трудности. По-моему, в ваших необъятных архивах,
Уотсон, найдется много таких же неясных случаев. Тем  не  менее
отложим  дело пока не получим более точных сведений, и закончим
утро поисками неолитического человека.
     Кажется,   я   уже   говорил,   что   мой   друг   обладал
исключительной    способностью    совершенно   отключаться   от
какого-либо дела, но никогда я не поражался ей больше, чем в то
весеннее утро в Корнуэлле, когда часа два кряду он  толковал  о
кельтах,  кремневых  наконечниках  и  черепках  так беззаботно,
будто зловещей тайны не было и в помине.  И  только  вернувшись
домой,  мы  обнаружили,  что  нас  ждет  посетитель,  сразу  же
вернувший  нас  к  действительности.  У  него  не  было   нужды
представляться  нам.  Гигантская фигура, огрубевшее, иссеченное
морщинами лицо, горящие глаза, орлиный  нос,  седеющая  голова,
почти  достающая  до  потолка,  золотистая  борода  с проседью,
пожелтевшая у губ от неизменной сигары,  --  эти  приметы  были
отлично  известны  и  в Лондоне и в Африке и могли принадлежать
лишь   одному   человеку   --   доктору    Леону    Стерндейлу,
прославленному исследователю и охотнику на львов.
     Мы  слышали,  что  он  живет  где-то  поблизости, и не раз
замечали на торфяных болотах его могучую фигуру. Однако  он  не
стремился  к  знакомству  с  нами,  да и нам это не приходило в
голову, потому что мы знали,  что  именно  любовь  к  уединению
побуждает   его   проводить   большую   часть   времени   между
путешествиями  в   маленьком   домике,   скрытом   в   роще   у
Бичем-Эраэнс.  Там  он  жил  в  полном  одиночестве, окруженный
книгами и картами, сам занимался своим несложным  хозяйством  и
совершенно   не  интересовался  делами  соседей.  Поэтому  меня
удивила горячность, с которой он расспрашивал  Холмса,  удалось
ли ему разгадать хоть что-нибудь в этой непостижимой тайне.
     -- Полиция  в тупике, -- сказал он, -- но, может быть, ваш
богатый опыт подскажет какое-нибудь  приемлемое  объяснение?  Я
прошу  вас  довериться  мне  потому,  что  за время моих частых
наездов сюда я близко познакомился с семьей  Тридженнисов,  они
даже  приходятся  мне родственниками со стороны матери, здешней
уроженки. Вы сами понимаете, что  их  ужасная  судьба  потрясла
меня.  Должен сказать вам, что я направлялся в Африку и уже был
в Плимуте, когда сегодня утром узнал об этом событии, и туг  же
вернулся, чтобы помочь расследованию.
     Холмс поднял брови.
     -- Из-за этого вы пропустили пароход?
     -- Поеду следующим.
     -- Бог мой, вот это дружба!
     -- Я же сказал, что мы родственники.
     -- Да,  помню...  по  материнской  линии. Багаж уже был на
борту?
     -- Не весь, большая часть еще оставалась в гостинице.
     -- Понимаю.  Но  не  могла  ведь  эта  новость  попасть  в
плимутские газеты сегодня утром?
     -- Нет, сэр. Я получил телеграмму.
     -- Позвольте узнать, от кого?
     Исхудалое лицо исследователя потемнело.
     -- Вы слишком любознательны, мистер Холмс.
     -- Такова моя профессия.
     Доктор Стерндейл с трудом обрел прежнее спокойствие.
     -- Не вижу основания скрывать это от вас, -- сказал он. --
Телеграмму прислал мистер Раундхэй, священник.
     -- Благодарю  вас,  --  отозвался  Холмс.  -- Что касается
вашего вопроса, то я могу ответить, что мне еще не вполне  ясна
суть  дела, но я твердо рассчитываю добиться истины. Вот пока и
все.
     -- Не могли бы вы сказать, подозреваете ли вы кого-нибудь?
     -- На это я вам не могу ответить.
     -- В таком случае я пришел напрасно, не стану  задерживать
вас более.
     Знаменитый  путешественник большими шагами вышел из нашего
домика, изрядно раздосадованный; вслед за ним ушел и Холмс.  Он
пропадал  до  самого  вечера,  а когда вернулся, вид у него был
усталый и недовольный, и я понял,  что  розыски  не  увенчались
успехом. Его ждала телеграмма, он пробежал ее и бросил в камин.
     -- Это из Плимута, Уотсон, из гостиницы, -- пояснил он. --
Я узнал  у  священника,  как  она  называется, и телеграфировал
туда,   чтобы   проверить   слова   доктора   Стерндейла.    Он
действительно   ночевал   там   сегодня,  и  часть  его  багажа
действительно  ушла  в  Африку