прибавила мисс
Морстен и ясными глазами посмотрела в мою сторону.
     -- Послушайте,  Мэри,  ведь от исхода поисков зависит ваша
судьба. Мне кажется, что вы не подумали об этом и  поэтому  так
равнодушны.  Только вообразите, что значит быть богатой и чтобы
весь мир был у твоих ног.
     Сердце мое радостно забилось, когда  я  увидел,  что  мисс
Морстен  не  проявила  никакого  восторга  по  поводу блестящих
возможностей, открывающихся ей. Наоборот, она небрежно тряхнула
своей гордой головкой, как будто эти сокровища не имели  к  ней
отношения.
     -- Меня  очень беспокоит судьба мистера Таддеуша Шолто, --
сказала она. -- Все  остальное  неважно.  Он  был  так  добр  и
благороден.  Наш  долг  сделать  так,  чтобы  с  него сняли это
ужасное, несправедливое обвинение.
     Когда  я  покинул  дом  миссис   Форрестер,   уже   сильно
смеркалось.  На  Бейкер-стрит  я  вернулся,  когда  было совсем
темно. Книга и трубка моего друга лежали в его кресле,  но  его
самого не было. Я поискал записку, но не нашел.
     -- Что,  мистер  Холмс  вышел  куда-нибудь?  --  спросил я
хозяйку, когда она вошла в комнату, чтобы опустить шторы.
     -- Нет, он ушел к себе.  Знаете,  мистер  Уотсон,  --  тут
хозяйка  перешла на многозначительный шепот, -- я боюсь, что он
нездоров.
     -- Почему вы так думаете?
     -- Очень он сегодня странный. Как только вы ушли, он  стал
ходить  по  комнате туда-сюда, туда-сюда, я слушать и то устала
эти бесконечные шаги. Потом он стал разговаривать сам с  собой,
бормотал  что-то.  И  всякий раз, как брякал звонок, выходил на
площадку и спрашивал: "Что там такое, миссис Хадсон?"  А  потом
пошел  к  себе  и хлопнул дверью, но и оттуда все время слышно,
как  он  ходит.  Хоть  бы  он  не  заболел.  Я  предложила  ему
успокаивающее  лекарство, но он так посмотрел на меня, что я не
помню, как и убралась из его комнаты.
     -- Думаю,  миссис  Хадсон,  что   особенных   причин   для
беспокойства  нет,  --  сказал я. -- Я не раз видел его в таком
состоянии. Он сейчас решает одну небольшую задачу  и,  конечно,
волнуется.
     Я  говорил  с  нашей  хозяйкой  самым спокойным тоном, но,
признаться, и сам начал тревожиться о  состоянии  моего  друга,
когда,  просыпаясь  несколько  раз  ночью,  все время слышал за
стеной глухой стук его  шагов.  Я  понимал,  какой  вред  может
причинить его деятельному уму это вынужденное бездействие.
     За  завтраком  Холмм  выглядел  осунувшимся  и усталым. На
щеках лихорадочно горели два пятнышка.
     -- Вы не жалеете себя, Холмс, -- заметил я. -- Вы ведь всю
ночь, я слыхал, не прилегли ни на часок.
     -- Я не мог спать, -- ответил он. --  Это  проклятое  дело
изводит  меня. Застрять на месте из-за какого-то пустяка, когда
так много сделано, это уже слишком. Я знаю  преступников,  знаю
их  катер,  знаю  все.  И  ни  с места. Я пустил в ход весь мой
арсенал. Вся Темза, оба ее берега обшарены вдоль и  поперек,  и
никаких  следов проклятой "Авроры". Ни ее, ни ее хозяина. Можно
подумать, что они затопили катер. Хотя  есть  факты,  говорящие
против.
     -- Может быть, миссис Смит направила нас по ложному следу?
     -- Нет,  это  исключается. Я навел справки. Катер с такими
приметами существует.
     -- Может, он поднялся вверх по реке?
     -- Я и это учел. Сейчас ведутся поиски до самого Ричмонда.
Если сегодня не будет новостей, я  завтра  выеду  сам.  И  буду
искать  не  катер,  а  людей.  Но  я все-таки уверен, абсолютно
уверен, что известие придет.
     Однако оно  не  пришло.  Ни  от  Уиггинса,  ни  из  других
источников.  Газеты  продолжали печатать сообщения о норвудской
трагедии. Все они были настроены враждебно к  бедному  Таддеушу
Шолто.  Ни  в  одной  из  газет не сообщалось ничего нового, не
считая того, что дознание было назначено на завтра.
     Вечером я опять побывал в Камберуэлле и рассказал о  нашем
невезении.   Вернувшись,   я  застал  Холмса  в  самом  мрачном
расположении духа. Он едва отвечал на мои вопросы и ставил весь
вечер какие-то сложнейшие химические опыты.  Нагревал  реторты,
дистиллировал воду и развел под конец такую вонь, что я чуть не
убежал  из дому. До рассвета я слышал, как он звенит пробирками
и колбами, занимаясь своими ароматными экспериментами.
     Проснулся я рано утром, как  будто  кто-то  толкнул  меня.
Надо  мной  стоял  Холмс,  одетый,  к моему удивлению, в грубую
матросскую робу. На нем был бушлат, и вокруг шеи повязан грубый
красный шарф.
     -- Я отправляюсь в поиски вниз по реке, Уотсон, --  сказал
он  мне.  --  Я  много  думал  над  моим  планом  и считаю, что
попытаться стоит.
     -- Я тоже поеду с вами.
     -- Нет, вы мне поможете гораздо  больше,  если  останетесь
здесь.   Я   ухожу   неохотно.  В  любую  минуту  может  прийти
долгожданное  известие,  хотя  Уиггинс,  как  я  заметил  вчера
вечером,  совсем упал духом. Прошу вас вскрывать все телеграммы
и письма, адресованные мне. И если прочтете что-нибудь  важное,
действуйте  по  собственному  усмотрению.  Могу я положиться на
вас?
     -- Вполне.
     -- Боюсь, что мне нельзя будет послать телеграмму,  потому
что  я и сам еще не знаю, где в какое время я буду. Но если мне
повезет, я вернусь скоро. И уж, конечно, не с пустыми руками.
     Все утро и во время завтрака от  Холмса  не  было  никаких
известий.   Открыв  "Стандард",  я  нашел,  однако,  сообщение,
отличающееся от прежних. Газета писала: "Что касается  трагедии
в  Аппер-Норвуде,  то дело может оказаться куда более сложным и
загадочным, чем показалось сначала. Как только что установлено,
мистер Таддеуш Шолто абсолютно непричастен к смерти брата. Он и
экономка миссис Берстон вчера вечером выпущены на свободу.  Как
сообщают,  полиция располагает данными, позволяющими установить
личность настоящих преступников. Расследование дела находится в
надежных руках полицейского инспектора из Скотленд-Ярда мистера
Этелни Джонса, известного своей энергией  и  проницательностью.
Преступники каждую секунду могут быть арестованы".
     "Ну, слава Богу, -- подумал я. -- По крайней мере наш друг
Шолто  на  свободе. Что же это за "данные", интересно? Впрочем,
так всегда пишут, когда полиция садится в лужу".
     Я бросил газету на стол, и вдруг  в  глаза  мне  бросилось
объявление в колонке происшествий. В нем говорилось:
     "Разыскиваются  пропавшие:  Мордекай  Смит и его сын Джон,
покинувшие причал Смита около трех часов  ночи  во  вторник  на
катере  "Аврора". Катер черный с двумя красными полосами, труба
черная с белой каймой. Вознаграждение -- пять фунтов тому,  кто
сообщит   о  местонахождении  вышеупомянутого  Смита  и  катера
"Аврора"  его  жене  миссис  Смит,   причал   Смита,   или   на
Бейкер-стрит, 221-б".
     Адрес  говорил,  что  объявление  помещено Холмсом. "Хитро
составлено, -- подумал  я.  --  Беглецы  увидят  в  нем  только
естественное беспокойство жены, разыскивающей мужа".
     День  тянулся очень долго. Всякий раз, как стучали в дверь
или снаружи раздавались чьи-то громкие шаги, я  настораживался,
ожидая,  что  это  или  вернулся Холмс, или пришли с ответом на
объявление. Я пытался читать, но мысли мои неотступно вращались
вокруг этого странного преступления и его странных  участников,
за  которыми  мы  охотились.  А вдруг в рассуждения моего друга
вкралась  роковая  ошибка  и  он   стал   жертвой   чудовищного
самообмана?   Вдруг  его  точный  логический  ум  построил  эту
фантастическую версию на ложных посылках?  Я  не  знал  случая,
когда  бы  Шерлок  Холмс  ошибся, но ведь даже самый сильный ум
один раз  может  ошибиться.  Его  могла  ввести  в  заблуждение
слишком   уж   изощренная   логика.  Он  предпочитал  странные,
хитроумные  объяснения,  отбрасывая  прочь  более   простые   и
естественные,  находившиеся  под рукой. Но, с другой стороны, я
сам был очевидцем  происшедшего,  своими  ушами  слышал  доводы
Холмса.  Проследив  в  который  раз с самого начала всю длинную
цепь странные событий, многие из которых сами по себе могли  бы
показаться  пустяком,  я  должен был признать, что если Холмс и
заблуждается, то  истина  все  равно  лежит  где-то  в  области
удивительного и маловероятного.
     В   три   часа   пополудни   послышалось  резкое  звяканье
колокольчика, в прихожей раздался чей-то властный голос,  и,  к
моему удивлению, в комнату вошел не кто иной, как мистер Этелни
Джонс  собственной  персоной.  Но  как не походил он сегодня на
того высокомерного и бесцеремонного поборника здравого  смысла,
который  с  таким  непререкаемым  апломбом  взялся расследовать
норвудскую трагедию! Лицо у него было понурое, весь  он  как-то
обмяк, а в его осанке появилось даже что-то просительное.
     -- Добрый  день,  сэр,  добрый  день, -- проговорил он. --
Мистера Холмса, как я вижу, нет дома?
     -- Нет. И я не знаю, когда он придет. Но, может  быть,  вы
подождете его? Садитесь в это кресло. Вот вам сигары.
     -- Благодарю  вас.  Я  и  правда  подожду,  --  сказал он,
вытирая лицо красным, в клетку носовым платком.
     -- Виски с содовой хотите?
     -- Э-э,  полстакана.  Слишком  жаркая  стоит  погода   для
сентября.  К тому же нет конца всяким волнениям. Вы ведь знаете
мою норвудскую версию?
     -- Помню, вы излагали ее.
     -- Ну вот, я был вынужден ее  пересмотреть.  Я  так  ловко
подвел  сеть  под мистера Шолто, так крепко ее затянул, и вдруг
-- бац!  --  в  сети  оказалась  дырка,  и  он  ушел.  У   него
неоспоримое  алиби. С той минуты, как за ним захлопнулась дверь
комнаты брата, его видели то здесь, то там, словом,  он  ни  на
одну  секунду  не оставался один. И не мог поэтому ни влезть на
крышу, ни проникнуть на чердак сквозь слуховое окно. Это  очень
темное дело, и мой профессиональный престиж поставлен на карту.
Я был бы очень рад небольшой помощи.
     -- Все мы нуждаемся иногда в помощи, -- заметил я.
     -- Ваш  друг  мистер  Шерлок Холмс -- выдающаяся личность,
сэр, -- сказал он доверительно осипшим голосом. -- Он  человек,
не   знающий  поражений.  Мне-то  известно,  в  скольких  делах
участвовал  этот  молодой  человек,  и  всегда  ему   удавалось
докопаться  до  истины.  Он  несколько непоследователен в своих
методах  и,  пожалуй,  чересчур  торопится  делать  выводы,  но
вообще,  я  думаю,  он  мог  бы  стать самым выдающимся сыщиком
Скотленд-Ярда, и готов заявить это кому угодно. Сегодня утром я
получил от него телеграмму, из которой ясно, что  у  него  есть
свежие факты по этому делу. Вот телеграмма.
     Он  вынул ее из кармана и протянул мне. Она была послана в
двенадцать часов из Поплара. "Немедленно идите на Бейкер-стрит,
-- писал Холмс. -- Если я не успею вернуться,  подождите  меня.
Следую  по  пятам норвудской парочки. Если хотите участвовать в
финише, можете присоединиться к нам".
     -- Хорошие новости! Значит, Холмс опять напал на их  след,
-- сказал я.
     -- Ага, значит, и он допустил промах! -- воскликнуло явным
удовольствием   Джонс.   --  Даже  лучшим  из  нас  свойственно
ошибаться.  Конечно,  эта  телеграмма  может  оказаться  ложной
тревогой,  но  мой долг инспектора Скотленд-Ярда не упускать ни
одного шанса. Я слышу шаги. Возможно, это Холмс.
     На лестнице  послышалось  тяжелое  шарканье  ног,  сильное
пыхтение  и  кашель, как будто шел человек, для которого дышать
было непосильным трудом. Один или два раза  он  останавливался.
Но  вот  наконец  он  подошел  к  нашей двери и отворил ее. Его
внешность вполне соответствовала звукам, которые доносились  до
нас.  Это  был мужчина преклонных лет в одежде моряка -- старый
бушлат был застегнут до подбородка. Спина у него была  согнута,
колени  дрожали, а дыхание было затрудненное и болезненное, как
у астматика. Он стоял, опершись на толстую дубовую палку, и его
плечи тяжело поднимались, набирая в легкие непослушный  воздух.
На  шее  у него был цветной платок, лица, обрамленного длинными
седыми бакенбардами, почти  не  было  видно,  только  светились
из-под  белых  мохнатых  бровей темные умные глаза. В общем, он
произвел  на  меня  впечатление  почтенного   старого   моряка,
впавшего на склоне лет в бедность.
     -- Чем можем вам служить, папаша? -- спросил я.
     Он обвел комнату медленным взглядом старика.
     -- Мистер Шерлок Холмс дома? -- спросил он.
     -- Нет.  Но  я  его заменяю. Вы можете рассказать мне все,
что хотели рассказать ему.
     -- А я  хочу  видеть  самого  Шерлока  Холмса,  --  упрямо
повторил старик.
     -- Но  я  же  вам  говорю, что я его заменяю. Вы пришли по
поводу катера Смита, конечно?
     -- Да, я знаю, где он. Еще я знаю, где  люди,  которых  он
ищет. Знаю, где сокровища. Я все знаю!
     -- Расскажите мне; это все равно, что рассказать Холмсу.
     -- Нет,  я должен рассказать только ему самому, -- твердил
наш гость со стариковским упрямством и раздражительностью.
     -- Тогда подождите его.
     -- Не хочу ждать. Не хочу даром терять день ни ради  кого.
Если  мистера  Холмса  нет,  пусть себе все узнает сам. А вам я
ничего не скажу, больно мне ваши физиономии не нравятся.
     Он поковылял к двери, но Джонс обогнал его.
     -- Подожди, приятель, -- сказал он. -- У тебя есть  важные
сведения,  и  ты  не  уйдешь  отсюда.  Придется тебе подождать,
хочешь ты или нет, нашего друга Холмса.
     Старик, рванулся к двери,  но  Этелни  Джонс  заслонил  ее
своей   широкой  спиной,  и  старик  понял,  что  сопротивление
бесполезно.
     -- Хорошенькое обращение с гостем,  --  сказал  он,  стуча
палкой.  -- Я пришел сюда, чтобы поговорить с мистером Холмсом.
А вы двое набросились на  меня,  хотя  я  вас  знать  не  знаю.
Хорошенькое обращение с человеком!
     -- Вам не сделают ничего плохого, -- сказал я. -- Садитесь
сюда на диван и подождите. Холмс очень скоро вернется.
     Он  мрачно  подошел к дивану и сел, подперев ладонями свою
большую  голову.  Мы  с  Джонсом  снова  взяли  наши  сигары  и
продолжили разговор.
     Вдруг голос Холмса оборвал нас на полуслове:
     -- Могли бы предложить сигару и мне.
     Мы  так  и  подпрыгнули  в креслах. Прямо перед нами сидел
Холмс и довольно улыбался.
     -- Холмс! -- воскликнул я. -- Вы здесь? А где же старик?
     -- Вот он, -- ответил Холмс, протягивая в руке копну белых
волос. --- Вот он весь -- бакенбарды, парик, брови. Я знал, что
мой маскарад удачен, но не предполагал, что он  выдержит  такое
испытание.
     -- Вот  это  класс!  -- с искренним восхищением воскликнул
Джонс. -- Из вас вышел  бы  отличный  актер,  первосортный!  Вы
кашляете  точь-в-точь  как  постоялец работного дома. А за ваши
дрожащие колени можно дать десять фунтов в неделю. Мне, правда,
показался знакомым блеск глаз. Но уйти вы все-таки  от  нас  не
смогли.
     -- Я  работал  в  этом  маскарадном  костюме весь день, --
сказал он, зажигая сигару. -- Видите  ли,  преступный  мир  уже
довольно  хорошо знает меня, особенно после того, как мой друг,
сидящий здесь, взялся за перо. Так что я теперь могу появляться
на передовых позициях только в переодетом виде. Вы получили мою
телеграмму?
     -- Да, поэтому-то я здесь.
     -- Как подвигается ваша версия?
     -- Лопнула. Мне пришлось отпустить двух моих пленников,  а
против остальных двух нет ни одной улики.
     -- Не расстраивайтесь. Мы вам дадим парочку других взамен.
Я только   прошу   вас   на   время  целиком  подчиняться  мне,
действовать по выработанному мной плану. Согласны? Конечно, вся
заслуга в этом деле будет официально признана за вами.
     -- Согласен, если вы поможете мне взять этих двоих.
     -- Тогда, во-первых, мне необходима быстроходная  посудина
-- полицейский  моторный катер. К семи часам у Вестминстерского
причала.
     -- Будет сделано. Там всегда  дежурит  полицейская  лодка.
Но,  пожалуй,  мне  лучше  пойти  через  дорогу и позвонить для
верности.
     -- Затем   два    полицейских    посильнее    на    случай
сопротивления.
     -- В катере всегда есть два или три человека.
     -- Когда  мы их возьмем, у нас в руках окажутся сокровища.
Я думаю, мой друг будет  очень  рад  доставить  сундучок  одной
молодой  леди, которой по праву принадлежит половина. Пусть она
первая откроет его. А, Уотсон?
     -- Мне это было бы очень приятно.
     -- Нарушение процедуры, но дело такое необычное, что можно
будет закрыть глаза. Но потом клад  надо  передать  властям  до
окончания следствия.
     -- Конечно.  Это будет легко сделать. Еще один момент. Мне
бы очень хотелось услыхать  о  некоторых  подробностях  из  уст
самого  Джонатана  Смолла.  Вы  знаете, я люблю выяснять все до
конца. Не будет возражений, если я с ним неофициально встречусь
здесь, у меня, или в каком-нибудь другом  месте,  конечно,  под
надежной охраной?
     -- Вы  хозяин  положения, вам и карты в руки. Но у меня до
сих пор нет никаких доказательств  существования  этого  самого
Джонатана  Смолла.  Однако  если  вы  мне представите его, я не
смогу отказать вам в вашей просьбе.
     -- Значит, решено?
     -- Решено. Еще что?
     -- Это уже последнее: я хочу, чтобы вы пообедали с нами. У
нас есть устрицы, пара куропаток и небольшой выбор  белых  вин.
Нет,  Уотсон,  вы  не  умеете  ценить  мои достоинства домашней
хозяйки.

     ГЛАВА X. КОНЕЦ ОСТРОВИТЯНИНА

     Обед проходил"очень оживленно.  Холмс,  когда  хотел,  мог
быть  исключительно  интересным  собеседником. А в тот вечер он
был в ударе -- сказалось сильное нервное возбуждение. Я никогда
прежде  не  видел  его  таким  разговорчивым.  Он   говорил   о
средневековой  керамике  и  о мистериях, о скрипках Страдивари,
буддизме Цейлона и о военных кораблях будущего. И говорил  так,
будто был специалистом в каждой области. Эта яркая вспышка была
реакцией живого ума после мрачного уныния, которое завладело им
накануне. Этелни Джонс в свободную от дел минуту оказался очень
общительным  человеком  и  за  обедом доказал, что знает толк в
жизненных  радостях.  Я  тоже  был  в  приподнятом  настроении,
предчувствуя конец дела и заразившись весельем Холмса. Никто из
нас  за  весь  вечер не упомянул о причине, которая собрала нас
вместе.
     Когда убрали со стола, Холмс посмотрел на часы и разлил  в
бокалы портвейн.
     -- Давайте  выпьем,  --  сказал  он,  --  за  успех  нашей
маленькой вылазки. А теперь  пора  идти.  У  вас  есть  оружие,
Уотсон?
     -- Мой старый боевой пистолет. Он в ящике стола.
     -- Возьмите  его  с собой. Это необходимо. Я вижу, что кэб
уже у двери, он был заказан на половину седьмого.
     У Вестминстерского причала мы были  в  семь  с  небольшим.
Катер уже ждал нас. Холмс оглядел его критически.
     -- Есть   на   нем   что-нибудь,   что   выдавало  бы  его
принадлежность полиции? -- спросил он.
     -- Да. Зеленый фонарь сбоку.
     -- Тогда снимите его.
     Все было сделано мгновенно, мы вошли в катер  и  отчалили.
Джонс,  Холмс  и  я  сидели  на корме. Один полицейский стоял у
руля, другой следил за топкой, впереди расположились два  дюжих
полисмена.
     -- Куда? -- спросил Джонс.
     -- К    Тауэру.   Прикажите   им   остановиться   напротив
Джекобсон-Ярда.
     Наше суденышко оказалось очень быстроходным. Мы промчались
мимо вереницы груженых барж, как будто они не плыли,  а  стояли
на  месте.  Когда  мы догнали и оставили позади речной пароход,
Холмс удовлетворенно улыбнулся.
     -- Можно подумать, что наш  катер  --  самое  быстроходное
судно на реке, -- заметил он.
     -- Ну,  это  вряд  ли.  Но катеров быстрее этого, пожалуй,
найдется немного.
     -- Мы должны догнать "Аврору". А она  слывет  быстроходным
судном.  Сейчас  я  введу вас, Уотсон, в курс дела. Вы помните,
как меня угнетала эта нелепая задержка.
     -- Помню.
     -- Так вот, я решил дать голове  полный  отдых  и  занялся
химическими  опытами.  Один  из  наших  великих государственных
мужей сказал как-то, что перемена занятия --  лучший  отдых.  И
это правильно. Когда мне удалось наконец разложить углеводород,
я  вернулся