гасил там лампу  и  закрыл  дверь.  Разумеется,  первой  моей
мыслью  было,  что к нам забрались воры. Стены всех коридоров в
Харлстоне украшены старинным оружием -- это военные трофеи моих
предков. Схватив с одной из стен алебарду, я поставил свечу  на
пол,  прокрался  на  цыпочках по коридору и заглянул в открытую
дверь библиотеки.
     Дворецкий Брайтон, совершенно одетый, сидел в  кресле.  На
коленях   у   него   был   разложен  лист  бумаги,  похожий  на
географическую  карту,  и  он  смотрел  на  него   в   глубокой
задумчивости.   Остолбенев  от  изумления,  я  не  шевелился  и
наблюдал за ним из темноты. Комната была слабо освещена огарком
свечи. Вдруг Брайтон встал, подошел к бюро, стоявшему у  стены,
отпер  его  и  выдвинул  один  из ящиков. Вынув оттуда какую-то
бумагу, он снова сел на прежнее место, положил ее на стол возле
свечи,  разгладил  и  стал   внимательно   рассматривать.   Это
спокойное  изучение  наших  фамильных документов привело меня в
такую ярость, что я  не  выдержал,  шагнул  вперед,  и  Брайтон
увидел, что я стою в дверях. Он вскочил, лицо его позеленело от
страха,  и  он  поспешно  сунул  в карман похожий на карту лист
бумаги, который только что изучал.
     "Отлично! -- сказал я.--  Вот  как  вы  оправдываете  наше
доверие! С завтрашнего дня вы уволены".
     Он   поклонился   с   совершенно   подавленным   видом   и
проскользнул мимо меня, не сказав ни слова. Огарок  остался  на
столе,  и  при  его  свете  я разглядел бумагу, которую Брайтон
вынул из  бюро.  К  моему  изумлению,  оказалось,  что  это  не
какой-нибудь  важный  документ, а всего лишь копия с вопросов и
ответов,  произносимых  при  выполнении  одного   оригинального
старинного   обряда,  который  называется  у  нас  "Обряд  дома
Месгрейвов". Вот уже несколько веков каждый мужчина  из  нашего
рода,    достигнув    совершеннолетия,    выполняет   известный
церемониал, который  представляет  интерес  только  для  членов
нашей семьи или, может быть, для какого-нибудь археолога -- как
вообще  вся  наша  геральдика,  --  но  никакого  практического
применения иметь не может.
     -- К этой бумаге мы еще вернемся, -- сказал я Месгрейву.
     -- Если вы полагаете, что это действительно  необходимо...
-- с  некоторым  колебанием  ответил мой собеседник. -- Итак, я
продолжаю  изложение  фактов.  Замкнув  бюро  ключом,   который
оставил  Брайтон,  я  уже  собирался  было уходить, как вдруг с
удивлением увидел, что дворецкий вернулся и стоит передо мной.
     "Мистер Месгрейв,  --  вскричал  он  голосом,  хриплым  от
волнения,  --  я  не  вынесу бесчестья! Я человек маленький, но
гордость у меня есть, и бесчестье убьет меня. Смерть моя  будет
на  вашей  совести,  сэр,  если  вы  доведете меня до отчаяния!
Умоляю  вас,  если  после  того,  что  случилось,  вы  считаете
невозможным  оставить меня в доме, дайте мне месяц сроку, чтобы
я мог сказать, будто ухожу добровольно. АА  быть  изгнанным  на
глазах  у всей прислуги, которая так хорошо меня знает, -- нет,
это выше моих сил!"
     "Вы не стоите того, чтобы с  вами  особенно  церемонились,
Брайтон,  -- ответил я. -- Ваш поступок просто возмутителен. Но
так как вы столько времени прослужили в нашей семье, я не стану
подвергать вас публичному позору. Однако месяц --  это  слишком
долго. Можете уйти через неделю и под каким хотите предлогом".
     "Через  неделю,  сэр?  --  вскричал  он с отчаянием. -- О,
дайте мне хотя бы две недели!"
     "Через неделю, -- повторил я, -- и считайте,  что  с  вами
обошлись очень мягко".
     Низко опустив голову, он медленно побрел прочь, совершенно
уничтоженный, а я погасил свечу и пошел к себе.
     В  течение  двух  следующих  дней Брайтон самым тщательным
образом  выполнял  свои  обязанности.  Я  не  напоминал  ему  о
случившемся  и  с  любопытством  ждал,  что он придумает, чтобы
скрыть свой позор. Но на третий день он,  вопреки  обыкновению,
не  явился  ко  мне  за приказаниями. После завтрака, выходя из
столовой, я случайно увидел горничную Рэчел Хауэлз. Как  я  уже
говорил  вам,  она  только  недавно  оправилась после болезни и
сейчас была так бледна, у нее был такой изнуренный вид,  что  я
даже пожурил ее за то, что она начала работать.
     "Напрасно  вы  встали с постели, -- сказал я. -- Приметесь
за работу, когда немного окрепнете".
     Она взглянула на меня с таким странным выражением,  что  я
подумал, уж не подействовала ли болезнь на ее рассудок.
     "Я уже окрепла, мистер Месгрейв", -- ответила она.
     "Посмотрим,  что скажет врач, -- возразил я. -- А пока что
бросьте работу и идите вниз. Кстати, скажите Брайтону, чтобы он
зашел ко мне".
     "Дворецкий пропал", -- сказала она.
     "Пропал?! То есть как пропал?"
     "Пропал. Никто не видел его. В комнате его нет. Он пропал,
да-да, пропал!"
     Она прислонилась к стене и начала истерически хохотать,  а
я, напуганный этим внезапным припадком, подбежал к колокольчику
и  позвал на помощь. Девушку увели в ее комнату, причем она все
еще продолжала хохотать и рыдать, я  же  стал  расспрашивать  о
Брайтоне.   Сомнения  не  было:  он  исчез.  Постель  оказалась
нетронутой, и никто не видел его с тех пор, как он ушел к  себе
накануне вечером. Однако трудно было бы себе представить, каким
образом  он  мог выйти из дому, потому что утром и окна и двери
оказались запертыми изнутри. Одежда, часы, даже деньги Брайтона
-- все было в его комнате, все, кроме черной пары,  которую  он
обыкновенно носил. Не хватало также комнатных туфель, но сапоги
были  налицо. Куда же мог уйти ночью дворецкий Брайтон, и что с
ним сталось?
     Разумеется, мы обыскали дом и  все  службы,  но  нигде  не
обнаружили  его  следов.  Повторяю,  наш  дом  -- это настоящий
лабиринт, особенно самое старое крыло, теперь уже  необитаемое,
но  все  же мы обыскали каждую комнату и даже чердаки. Все наши
поиски оказались  безрезультатными.  Мне  просто  не  верилось,
чтобы  Брайтон мог уйти из дому, оставив все свое имущество, но
ведь все-таки он ушел, и с этим приходилось считаться. Я вызвал
местную полицию, но ей не удалось что-либо обнаружить. Накануне
шел дождь, и осмотр лужаек и дорожек вокруг дома ни к  чему  не
привел.  Так  обстояло  дело, когда новое событие отвлекло наше
внимание от этой загадки.
     Двое суток Рэчел Хауэлз переходила от бредового  состояния
к  истерическим  припадкам. Она была так плоха, что приходилось
на  ночь  приглашать  к  ней  сиделку.  На  третью  ночь  после
исчезновения  Брайтона  сиделка,  увидев,  что больная спокойно
заснула, тоже задремала в своем кресле. Проснувшись рано утром,
она увидела, что  кровать  пуста,  окно  открыто,  а  пациентка
исчезла.  Меня  тотчас  разбудили, я взял с собой двух лакеев и
отправился на поиски пропавшей. Мы легко  определили,  в  какую
сторону  она  убежала:  начинаясь от окна, по газону шли следы,
которые кончались у пруда рядом с посыпанной гравием  дорожкой,
выводившей  из  наших  владений. Пруд в этом месте имеет восемь
футов  глубины;  вы  можете  себе  представить,  какое  чувство
охватило  нас,  когда  мы  увидели,  что  отпечатки  ног бедной
безумной  девушки  обрывались  у  самой  воды.  Разумеется,  мы
немедленно  вооружились  баграми  и  принялись разыскивать тело
утопленницы, но не нашли его. Зато мы извлекли  на  поверхность
другой,  совершенно  неожиданный  предмет.  Это  был полотняный
мешок, набитый обломками  старого,  заржавленного,  потерявшего
цвет металла и какими-то тусклыми осколками не то гальки, не то
стекла.  Кроме  этой  странной  добычи,  мы  не  нашли  в пруду
решительно ничего и, несмотря на все наши  вчерашние  поиски  и
расспросы,  так  ничего  и  не  узнали  ни о Рэчел Хауэлз, ни о
Ричарде Брайтоне.  Местная  полиция  совершено  растерялась,  и
теперь последняя моя надежда на вас.

     Можете   себе   представить,  Уотсон,  с  каким  интересом
выслушал  я  рассказ  об  этих  необыкновенных  событиях,   как
хотелось  мне  связать  их в единое целое и отыскать путеводную
нить, которая привела бы к разгадке!
     Дворецкий  исчез.  Горничная  исчезла.  Прежде   горничная
любила  дворецкого, но потом имела основания возненавидеть его.
Она была уроженка Уэльса, натура необузданная и страспия. После
исчезновения дворецкого она была крайне возбуждена. Она бросила
в пруд мешок с  весьма  странным  содержимым.  Каждый  из  этих
фактов  заслуживал внимания, но ни один из них не объяснял сути
дела. Где я должен  был  искать  начало  этой  запутанной  цепи
событий? Ведь предо мной было лишь последнее ее звено...
     -- Месгрейв,   --  сказал  я,  --  мне  необходимо  видеть
документ, изучение  которого  ваш  дворецкий  считал  настолько
важным, что даже пошел ради него на риск потерять место.
     -- В  сущности,  этот  наш  обряд  --  чистейший вздор, --
ответил он, -- и единственное, что его оправдывает, -- это  его
древность.  Я  захватил  с  собой  копию  вопросов и ответов на
случай, если бы вам вздумалось взглянуть на них.
     Он протянул мне тот самый листок, который вы видите у меня
в руках, Уотсон. Этот  обряд  нечто  вроде  экзамена,  которому
должен  был  подвергнутых  каждый  мужчина  из рода Месгрейвов,
достигший совершеннолетия. Сейчас  я  прочитаю  вам  вопросы  и
ответы в том порядке, в каком они записаны здесь:
     "Кому это принадлежит?"
     "Тому, кто ушел".
     "Кому это будет принадлежать?"
     "Тому, кто придет".
     "В каком месяцу это было?"
     "В шестом, начиная с первого".
     "Где было солнце?"
     "Над дубом".
     "Где была тень?"
     "Под вязом".
     "Сколько надо сделать шагов?"
     "На север -- десять и десять, на восток -- пять и пять, на
юг -- два и два, на запад -- один и один и потом вниз".
     "Что мы отдадим за это?"
     "Все, что у нас есть".
     "Ради чего отдадим мы это?"
     "Во имя долга".
     -- В  подлиннике  нет  даты,  -- заметил Мейсгрейв, -- но,
судя по его орфографии, он относится  к  середине  семнадцатого
века. Боюсь, впрочем, что он мало поможет нам в раскрытии нашей
тайны.
     -- Зато он ставит перед нами вторую загадку, -- ответил я,
-- еще  более  любопытную. И возможно, что, разгадав ее, мы тем
самым разгадаем и первую. Надеюсь, что не  обидитесь  на  меня,
Месгрейв,  если  я скажу, что ваш дворецкий, по-видимому, очень
умный человек и обладает большой  проницательностью  и  чутьем,
чем десять поколений его господ.
     -- Признаться,  я  вас не понимаю, -- ответил Месгрейв. --
Мне кажется, что эта бумажка не  имеет  никакого  практического
значения.
     -- А   мне   она   кажется  чрезвычайно  важной  именно  в
практическом отношении, и,  как  видно,  Брайтон  был  того  же
мнения.  По  всей вероятности, он видел ее и до той ночи, когда
вы застали его в библиотеке.
     -- Вполне возможно. Мы никогда не прятали ее.
     -- По-видимому, на этот раз он  просто  хотел  освежить  в
памяти  ее  содержание.  Насколько  я  понял, он держал в руках
какую-то карту или план, который  сравнивал  с  манускриптом  и
немедленно сунула карман, как только увидел вас?
     -- Совершенно  верно.  Но  зачем  ему мог понадобиться наш
старый семейный обряд, и что означает весь этот вздор?
     -- Полагаю, что мы можем выяснить это без  особого  труда,
-- ответил  я.  --  С  вашего  позволения, мы первым же поездом
отправимся с вами в Суссекс и разберемся в деле уже на месте.
     Мы прибыли  в  Харлстон  в  тот  же  день.  Вам,  наверно,
случалось,   Уотсон,   видеть   изображение  этого  знаменитого
древнего замка или читать его описания, поэтому я  скажу  лишь,
что он имеет форму буквы "L", причем длинное крыло его является
более  современным,  а  короткое -- более древним, так сказать,
зародышем, из которого и  выросло  все  остальное.  Над  низкой
массивной дверью в центре старинной части высечена дата "1607",
но  знатоки  единодушно  утверждают,  что  деревянные  балки  и
каменная кладка значительно старше. В  прошлом  веке  чудовищно
толстые  стены  и  крошечные  окна  этой  части здания побудили
наконец владельцев  выстроить  новое  крыло,  и  старое  теперь
служит  лишь  кладовой и погребом, а то и вовсе пустует. Вокруг
здания великолепный парк с прекрасными старыми деревьями. Озеро
же или пруд, о котором упоминал мой клиент, находится  в  конце
аллеи, в двухстах ярдах от дома.
     К  этому  времени  у меня уже сложилось твердое убеждение,
Уотсон, что тут не было трех отдельных загадок, а  была  только
одна  и  что  если  бы  мне  удалось  вникнуть  в  смысл обряда
Месгрейвов, это дало бы мне ключ к тайне исчезновения обоих  --
и  дворецкого Брайтона, и горничной Хауэлз. На это я и направил
все силы своего ума. Почему Брайтон так стремился проникнуть  в
суть  этой старинной формулы? Очевидно, потому, что он увидел в
ней нечто ускользнувшее от внимания  всех  поколений  родовитых
владельцев  замка  --  нечто такое, из чего он надеялся извлечь
какую-то личную выгоду. Что  же  это  было,  и  как  это  могло
отразиться на дальнейшей судьбе дворецкого?
     Когда  я  прочитал  бумагу, мне стало совершенно ясно, что
все  цифры  относятся  к  какому-то  определенному  месту,  где
спрятано  то,  о  чем говорится в первой части документа, и что
если бы мы нашли это место, мы оказались бы на  верном  пути  к
раскрытию  тайны  -- той самой тайны, которую предки Месгрейвов
сочли нужным облечь в  столь  своеобразную  форму.  Для  начала
поисков  нам  даны  были два ориентира: дуб и вяз. Что касается
дуба, то тут не могло быль никаких сомнений. Прямо перед домом,
слева   от   дороги,   стоял   дуб,   дуб-патриарх,   одно   из
великолепнейших  деревьев,  какие  мне  когда-либо  приходилось
видеть.
     -- Он уже существовал, когда был записан ваш  "обряд"?  --
спросил я у Месгрейва.
     -- По  всей  вероятности,  этот  дуб  стоял  здесь  еще во
времена завоевания Англии норманнами,  --  ответил  он.  --  Он
имеет двадцать три фута в обхвате.
     Таким образом, один из нужных мне пунктов был выяснен.
     -- Есть у вас здесь старые вязы? -- спросил я.
     -- Был  один  очень старый, недалеко отсюда, но десять лет
назад в него ударила молния, и пришлось срубить его под корень.
     -- Но вы знаете то место, где он рос прежде?
     -- Ну, конечно, знаю.
     -- А других вязов поблизости нет?
     -- Старых нет, а молодых очень много.
     -- Мне бы хотелось взглянуть, где он рос.
     Мы приехали в двуколке, и мой клиент сразу,  не  заходя  в
дом,  повез меня к тому месту на лужайке, где когда-то рос вяз.
Это было почти на полпути между дубом и домом.
     Пока что мои поиски шли успешно.
     -- По всей вероятности, сейчас уже  невозможно  определись
высоту этого вяза? -- спросил я.
     -- Могу  вам ответить сию же минуту: в нем было шестьдесят
четыре фута.
     -- Как  вам  удалось  узнать  это?  --  воскликнул   я   с
удивлением.
     -- Когда  мой  домашний  учитель  задавал  мне  задачи  по
тригонометрии, они всегда были построены на измерениях  высоты.
Поэтому я еще мальчиком измерил каждое дерево и каждое строение
в нашем поместье.
     Вот это была неожиданная удача! Нужные мне сведения пришли
ко мне быстрее, чем я мог рассчитывать.
     -- А скажите, пожалуйста, ваш дворецкий никогда не задавал
вам такого же вопроса? -- спросил я.
     Реджинальд Месгрейв взглянул на меня с большим удивлением.
     -- Теперь  я  припоминаю,  --  сказал он, -- что несколько
месяцев назад Брайтон действительно  спрашивал  меня  о  высоте
этого дерева. Кажется, у него вышел какой-то спор с грумом.
     Это  было  превосходное известие, Уотсон. Значит, я был на
верном пути. Я взглянул  на  солнце.  Оно  уже  заходило,  и  я
рассчитал,  что  меньше  чем через час оно окажется как раз над
ветвями  старого  дуба.  Итак,  одно  условие,   упомянутое   в
документе,  будет выполнено. Что касается тени от вяза, то речь
шла, очевидно, о самой дальней ее точке -- в  противном  случае
указателем   направления  избрали  бы  не  тень,  а  ствол.  И,
следовательно, теперь мне нужно  было  определить,  куда  падал
конец тени от вяза в тот момент, когда солнце оказывалось прямо
над дубом...
     -- Это,  как  видно,  было  нелегким  делом,  Холмс?  Ведь
вяза-то уже не существовало.
     -- Конечно. Но я знал, что если Брайтон мог  это  сделать,
то  смогу и я. А кроме того, это было не так уж трудно. Я пошел
вместе с Месгрейвом в его  кабинет  и  вырезал  себе  вот  этот
колышек,  к  которому  привязал  длинную  веревку сделав не ней
узелки, отмечающие  каждый  ярд.  Затем  я  связал  вместе  два
удилища,  что  дало  мне  шесть  футов,  и  мы  с моим клиентом
отправились обратно к тому месту, где когда-то рос вяз.  Солнце
как раз касалось в эту минуту вершины дуба. Я воткнул свой шест
в  землю,  отметил  направление  тени  и измерил ее. В ней было
девять футов.
     Дальнейшие мои вычисления были совсем  уж  несложны.  Если
палка высотой в шесть футов отбрасывает тень в девять футов, то
дерево  высотой  в  шестьдесят  четыре  фута  отбросит  тень  в
девяносто шесть футов, и направление той и другой,  разумеется,
будет  совпадать.  Я  отмерил  это расстояние. Оно привело меня
почти к самой стене дома, и я воткнул там  колышек.  Вообразите
мое  торжество, Уотсон, когда в двух дюймах от колышка я увидел
в земле  конусообразное  углубление!  Я  понял,  что  это  была
отметина,  сделанная  Брайтоном  при  его  измерении,  и  что я
продолжаю идти по его следам.
     От  этой  исходной  точки  я   начал   отсчитывать   шаги,
предварительно  определив  с  помощью  карманного  компаса, где
север, где юг.  Десять  шагов  и  еще  десять  шагов  (очевидно
имелось  в  виду,  что  каждая нога делает поочередно по десять
шагов) в северном направлении  повели  меня  параллельно  стене
дома,  и,  отсчитав  их,  я снова отметил место своим колышком.
Затем я тщательно отсчитал пять и пять шагов на  восток,  потом
два  и  два -- к югу, и они привели меня к самому порогу старой
двери. Оставалось сделать один и один шаг на  запад,  но  тогда
мне  пришлось  бы  пройти  эти  шаги  по  выложенному каменными
плитами  коридору.  Неужто  это  и  было  место,  указанное   в
документе?
     Никогда   в   жизни   я   не   испытывал  такого  горького
разочарования, Уотсон. На минуту  мне  показалось,  что  в  мои
вычисления  вкралась  какая-то  существенная  ошибка. Заходящее
солнце ярко освещало своими лучами пол коридора, и я видел, что
эти старые, избитые серые плиты были плотно спаяны цементом  и,
уж  конечно,  не  сдвигались  с места в течение многих и многих
лет. Нет, Брайтон  не  прикасался  к  ним,  это  было  ясно.  Я
постучал  по  полу  в  нескольких  местах,  но  звук  получался
одинаковый повсюду, и не было  никаких  признаков  трещины  или
щели.  К  счастью, Месгрейв, который начал вникать в смысл моих
действий и  был  теперь  не  менее  взволнован,  чем  я,  вынул
документ, чтобы проверить мои расчеты
     -- И вниз! -- вскричал он. -- Вы забыли об этих словах: "и
вниз".
     Я  думал,  это  означало, что в указанном месте надо будет
копать землю, но теперь мне сразу стало ясно, что я ошибся.
     -- Так, значит, у вас внизу есть подвал? -- воскликнул я.
     -- Да, и он ровесник этому дому. Скорее  вниз,  через  эту
дверь!
     По  винтовой  каменной  лестнице мы спустились вниз, и мой
спутник, чиркнув спичкой, зажег  большой  фонарь,  стоявший  на
бочке  в углу. В то же мгновение мы убедились, что попали туда,
куда нужно, и что кто-то недавно побывал здесь до нас.
     В этом подвале хранились дрова, но поленья,  которые,  как
видно,  покрывали  прежде  весь  пол,  теперь были отодвинуты к
стенкам,  освободив  пространство  посередине.   Здесь   лежала
широкая  и  тяжелая  каменная  плита  с  заржавленным  железным
кольцом в центре, а к кольцу  был  привязан  плотный  клетчатый
шарф.
     -- Черт  возьми,  это шарф Брайтона! -- вскричал Месгрейв.
-- Я не раз видел этот шарф у него ш