может идеологию превращать в религию. Догматизм все радости
земные переносит в завтра, а завтра - в послезавтра. Долгожданное
обновление нашего общества коснулось прежде всего общественного сознания.
Не случайно, что главными объектами критики и отрицания стали догматизм и
бюрократия, которые мы в значительной мере связываем с годами
автократического руководства Сталина.
  Наконец, существует еще одна причина (конечно, причин больше) устойчивого
интереса к жизни человека, стоявшего более тридцати лет на вершине
пирамиды власти. Не рядом с людьми, не среди них, а стоявшего высоко над
ними. Советские люди, несмотря на бесчисленное количество хвалебных статей
о нем, его портретов, статуй, трудов, фактически ничего не знали о
Сталине. "Краткая биография", вышедшая после войны, не имеет авторов, а
лишь, как говорится на титуле, составителей: Александров Г.Ф., Митин М.Б.,
Поспелов П.Н. и другие. Биография, которая редактировалась самим Сталиным,
излагает схему героических деяний человека, но сам человек в ней полностью
отсутствует.
  Правда, были попытки написать политический портрет Сталина некоторыми его
современниками. В 1936 году вышла книга Анри Барбюса "Сталин". О том, что
это за книга, можно судить по любому, даже небольшому фрагменту. Такому,
например: "История его жизни - это непрерывный ряд побед над непрерывным
радом чудовищных трудностей. Не было такого года, начиная с 1917-го, когда
он не совершил бы таких деяний, которые любого прославили бы навсегда. Это
- железный человек. Фамилия дает нам его образ: Сталин - сталь"3. Академик
Е.М. Ярославский в 1939 году выпустил книгу "О товарище Сталине", в
которой прежде всего отметил, что писать о Сталине - это значит
рассказывать о всех перипетиях борьбы партии в процессе построения
социализма в нашей стране. Но в основе книжки - не просто беспредельная
гипертрофия, но и чудовищное кощунство. Об этом свидетельствует, например,
следующая цитата: "Товарища Сталина в песнях народов певцы сравнивают с
заботливым садовником, который любит свой сад, а этот сад - человечество.
Самое драгоценное, что есть у нас, - это люди, это кадры. Заботу о людях,
заботу о кадрах, о живом человеке - вот что ценит народ в Сталине, вот
чему мы должны учиться у товарища Сталина"4. Карл Радек в книге "Портреты
и памфлеты" (1934 г.) посвятил Сталину большую статью, написанную в ключе
безудержного восхваления Мессии. Унизительное для Радека славословие в
адрес "вождя", между прочим, не спасло автора "Портретов..." от печальной
участи. Научная ценность подобных трудов, как и сборников сусальных
"воспоминаний" о Сталине, невелика. Они в своем большинстве подчеркивают
уродливый характер отношений верноподданничества и лести, насаждавшихся
Сталиным и его окружением, особенно после XVII съезда партии.
  Человеческая жизнь отгорает быстро, как северное лето. Она, пожалуй, схожа
и с костром: искра, легкие веселые язычки огня, сильный пламень, спокойный
жар, слабое мерцание, тлеющие угли, холодный пепел... Человека, великого и
невеликого, рано или поздно ждет небытие. А это - ночь, вечная ночь,
которая когда-то наступает, и это день, которого уже больше никогда не
будет. Эта истина одинаково безжалостна ко всем людям. Сталин это тоже
понимал. И он сделал очень многое для того, чтобы потомки после его смерти
думали о нем так, как он хотел. К сожалению, не без участия Сталина и
помощи его соратников в нашей истории не только много "белых пятен", но и
много мест, где страницы в летописи искажены, а то и просто вырваны. Это
одна трудность, подстерегавшая автора в его исследовании.
  Другая - более общего порядка. Дело в том, что сознание каждого
конкретного человека - это целый микрокосм, огромный загадочный мир,
который исчезает вместе с его смертью. Мы никогда не узнаем всего о каждом
ушедшем в миры иные, но и возможности этого познания - безграничны. О
мыслях, размышлениях Сталина говорят не столько его сочинения, письма,
записи, резолюции, сколько дела, материализованные в социальной практике,
свершения, деяния и, к горечи нашей, преступления. Тайны сознания в этом
смысле не столь уж и "таинственны", если видеть, чем они питаются,
выражаются и вдохновляются. Окружающий нас многоцветный, многострунный,
многострадальный мир человеческого бытия - главный ключ к разгадке тайн
сознания человека, в том числе и такого, как Сталин. Хотя порой логика
научного анализа поступков Сталина ведет в тупик при объяснении некоторых
его действий.
  Сталину, например, было известно теплое отношение Ленина к Бухарину.
Сталин сам на протяжении многих лет поддерживал с ним и его семьей личные
дружеские отношения. Бухарин сыграл немаловажную роль, оказывая помощь
Сталину в борьбе с Троцким и троцкизмом. Не мог не видеть Сталин, что
совершенно смехотворными выглядели обвинения Бухарина, допустим, в
шпионаже, заговорах и т.д. Бухарин, при его высокой интеллектуальной
культуре, умел уважать аргументы. Хотя и нес на себе печать основных
пороков большевизма. И когда он убедился, что его программа, отрицающая
форсированное развитие социализма, плохо сопрягается со сталинской
концепцией силового решения проблем, он сдался и фактически признал
необходимость разумного ускорения. Не просто признал, а активно включился
в реализацию партийных установок. Это не помешало, однако, Сталину
фактически санкционировать расправу с популярнейшим деятелем партии,
близким партийным товарищем... Как можно такое объяснить и понять?!
Точнее, объяснить можно, а понять трудно. Таким был Сталин...
  Готовясь написать философско-биографический очерк об И.В. Сталине, я
как-то незаметно для себя стал интересоваться литературой об Александре
Македонском, Юлии Цезаре, Оливере Кромвеле, Иване Грозном, Петре Первом...
Меня заинтересовала психология вождей, диктаторов, владык, других
правителей абсолютистского типа. И хотя я понимаю, что любые исторические
аналогии здесь рискованны, а может быть, и просто ненаучны, одно
предварительное суждение хотел бы высказать. Для людей с неограниченной
властью, вне демократического контроля, обычны, привычны чувства
непогрешимости, личного превосходства, вседозволенности, переоценки
собственных способностей и возможностей. Как правило, эти люди, живя среди
людей, бесконечно одиноки. Хотя Сталин, как удалось установить,
чрезвычайно редко беседовал с кем-нибудь один на один (с ним обычно были
Молотов или Каганович, Ворошилов, Маленков, Берия и т.д.), он в душе был
всегда одинок. Ему было не с кем соотнести себя, не с кем по-настоящему
дискутировать, некому доказывать, не перед кем оправдываться...
Одиночество на вершине, леденящая в своей реальности неограниченная власть
иссушают чувства, превращают интеллект в холодную счетную машину. Каждый
шаг, сразу же становясь "историческим", "судьбоносным", "решающим",
исподволь убивает человеческое в человеке...
  Одну из своих слабостей он всю жизнь пытался (и не без успеха!) превратить
в показатель силы. Еще во время революции, когда нужно было идти на завод,
в полк, на уличный митинг - в толпу, у Сталина возникало чувство
внутренней неуверенности и тревоги, которое он со временем научился
скрывать. Сталин не любил, да, пожалуй, и не умел хорошо выступать перед
людьми. Его речь была примитивно ясной, без полета мысли, афористичности и
трибунной патетики. Сильный акцент, скованность и монотонность делали его
выступления невыразительными. Не случайно Сталин меньше, чем кто-либо
другой из ленинского окружения, выступал на митингах, встречах,
манифестациях. Он предпочитал готовить директивы, указания, писать статьи,
заметки, давать газетные реплики по поводу тех или иных политических
событий. Посредственный публицист, он был довольно последователен и
неизменно категоричен в своих выводах. В его газетных материалах или свет,
или тень. Третьего он не признавал. Латинская ясность была привлекательной
чертой его бесхитростных, простеньких статей.
  Позже Сталин привыкнет к трибунам съездов и конференций. Но положение его
тогда будет уже другим; его негромкий спокойный голос люди будут слушать в
звенящей тишине, готовой расколоться, взорваться шквалом аплодисментов,
переходящих в овацию. Но те речи уже больше будут похожи на культовые
обряды всесильного жреца. Сталин свое сдержанное отношение к прямым
контактам с массами сделал правилом: он не бывал, за редким исключением,
ни на заводах, ни в колхозах, ни в республиках, ни на фронте. Голос
"вождя" изредка раздавался на самой вершине пирамиды. У ее подножия со
священным трепетом ему внимали миллионы. Свою необщительность и
замкнутость "вождь" превратил в атрибут культа и исключительности. Для
понимания Сталина следует постоянно иметь в виду: он был великим Мастером
выдавать ошибки, просчеты, преступления, зловещие черты своего характера
за достижения, успехи, дальновидность, мудрость, постоянную заботу о
людях...
  В основе моего анализа и выводов лежат ленинские работы, партийные
документы, материалы многих архивов: Центрального партийного архива,
Верховного суда СССР, Центрального государственного архива Советской
Армии, Центрального архива Министерства обороны СССР, Центрального
государственного архива Октябрьской революции, архивов ряда музеев и
другие. Например, касаясь военной стороны деятельности Сталина, я
познакомился со многими интересными, оригинальными, никогда не
публиковавшимися документами из архива Министерства обороны СССР. Даже
первое знакомство с резолюциями Сталина на военных документах и с
воспоминаниями его современников говорит о том, что он отнюдь не всегда
верил в то, что провозглашал. Вот пример. Сталин читает проект приговора
военной коллегии Верховного суда СССР по делу генералов Д.Г. Павлова, В.Е.
Климовских, А.Т. Григорьева, А.А. Коробкова, обвиняемых в "антисоветском
заговоре и умышленном развале управления Западного фронта...". "Вождь" не
стал читать дальше, а лишь бросил:
  - Не городите чепуху...
  Тут же зачеркнули "антисоветский заговор", "заговорщицкие цели",
"вражескую работу", а написали: "...проявили трусость, бездействие власти,
нераспорядительность, допустили развал управления войсками...". Хотя
обвинение было по-прежнему несправедливым, а приговор, вынесенный 22 июля
1941 года, предельно жестоким, но "вождь" перед лицом смертельной угрозы
стране и ему, Сталину, не захотел больше "играть" в старые игры
"заговорщиков".
  Вглядываясь в хорошо сохранившиеся строки резолюций Сталина, налагаемых,
как правило, красным или синим карандашом, размашисто, разборчиво,
думаешь: где глубинные причины иррациональности, жестокости и коварства
этого человека? Может быть, в религиозной догматической пище, обильно
принятой им на заре жизни? А может быть, в щемящем ощущении своей
интеллектуальной недостаточности, которую он чувствовал, слушая на
партсъездах в Лондоне, Стокгольме блестящие речи Потресова, Плеханова,
Аксельрода, Дана, Мартова? Или истоки этой иррациональности в его
ожесточенности, родившейся еще до Октября? Ведь вся его дооктябрьская
биография умещается между семью арестами и пятью побегами. С девятнадцати
лет он только и делал, что скрывался, выполнял поручения партийных
комитетов, арестовывался, менял фамилии, доставал фальшивые паспорта,
переезжал с места на место... В тюрьмах долго не задерживался, бежал и
снова скрывался. Однако мысль уехать за границу ему не приходила в голову
никогда. Сталин, как и большинство наших "вождей", до революции нигде не
работал.
  Большую помощь в работе над книгой оказали материалы "Правды" за тридцать
с лишним лет, журналов "Большевик", "Политработник", других периодических
изданий, многие из которых выходили лишь в 20-е годы. Известно, что за
рубежом существует целая литература о Сталине. Часть ее - например, работы
Джузеппе Боффа, Луи Арагона, Анны Луизы Стронг - написана в основном с
близких к объективности позиций. Издаются и переиздаются десятки книг и
иного характера, имеющих целью с "помощью Сталина" убить саму идею
социализма. Едва ли понимал это сам Сталин, но его собственная практика
дискредитации социализма была неизмеримо опаснее, нежели разоблачения
Исаака Дейчера, Роберта Такера, Леонарда Шапиро, Роберта Конквиста и
других советологов. Представляют определенный интерес свидетельства
зарубежных государственных деятелей, встречавшихся со Сталиным, -
Франклина Рузвельта, Уинстона Черчилля, Шарля де Голля, Мао Цзэдуна,
Энвера Ходжи, а также и некоторые книги Светланы Аллилуевой, изданные ею в
эмиграции.
  Я ознакомился с работами политических и идеологических оппонентов Сталина
внутри страны - Троцкого, Зиновьева, Каменева, Бухарина, Рыкова, Томского
и других. Все они были и соратниками, и учениками Ленина. Никто из них не
считал себя "выдвиженцем" Сталина, как это не скрывали позже Каганович,
Молотов, Ворошилов, Маленков, Жданов и иные, новые деятели, занявшие их
место. В данном случае Сталин действовал в соответствии с древним законом
диктаторов: люди, выдвинутые им самим, отличаются большей преданностью и
не претендуют на первые роли.
  Троцкий, Зиновьев, Каменев, Бухарин, да и ряд других, в начале 20-х годов
были более известны партии, чем Сталин. Фигуры Л.Д. Троцкого и И.В.
Сталина в годы революции и гражданской войны были, например, просто
несопоставимы по популярности в партии и народе. Тот же Троцкий вошел в
историю как один из признанных вождей Октября, создателей Красной Армии,
известный теоретик (к 1927 г. им был опубликован 21 том сочинений!). Этот
энергичный политик, не обделенный талантом беллетриста, готовя свои труды,
нередко кокетничал перед зеркалом истории, пытаясь оправдать свои
притязания на лидерство в партии. Пожалуй, он был одной из революционных
пружин в когорте вождей. Знакомясь с томами его переписки, я поражался,
как Троцкий заботился уже в годы гражданской войны о том, что должно
остаться о нем для истории. Апологетические письма Троцкому, записки,
поступающие во время его многочисленных выступлений, списки дипломатов,
добивающихся у него аудиенции, отзывы в печати о его шагах и действиях -
все тщательно подшивалось и сохранялось. Троцкий был уверен, и не без
оснований, что после смерти Ленина лидерство в партии должно перейти к
нему.
  Прямой или косвенной мишенью критических стрел Троцкого чаще других был
Сталин. Правда, главная антисталинская литература была создана им после
его изгнания из СССР. Известна характеристика Троцким Сталина как
"наиболее выдающейся посредственности нашей партии". Впрочем, Троцкий,
почти не скрывавший мнения о себе как об интеллектуальном гении (здесь
вспоминается фраза Муссолини, "осевшая" в истории: "Удивительное дело, я
еще ни разу не встречал человека, который был бы умнее меня!"), часто
прибегал к подобным выражениям, стремясь унизить своих оппонентов. Так, он
говорил, например, о Зиновьеве в 1924 году как о "назойливой
посредственности"; называл Вандервельде5 "блестящей посредственностью", а
Церетели6 - "даровитой и честной посредственностью" и т.д. После изгнания
из СССР у Троцкого осталась одна вечная, маниакальная страсть - ненависть
к Сталину. До конца жизни. Особенно это проявилось в его последней
незаконченной книге "Сталин". Правда, Троцкий утверждал, что личные мотивы
в этой книге не играли роли. "Наши дороги так давно и так далеко
разошлись, и он в моих глазах является в такой мере орудием чуждых мне и
враждебных исторических сил, что мои личные чувства по отношению к нему
мало отличаются от чувств к Гитлеру или японскому микадо. Что было
личного, давно перегорело"7. Так или иначе, никто в мире не написал так
много едкого, злого, карикатурного, но и справедливого о Сталине, как
Троцкий. Никто и не сделал так много для всестороннего разоблачения
Сталина.
  Естественно, Сталин отвечал Троцкому такой же ненавистью, которая рельефно
проявилась впервые еще в их стычке в период боев за Царицын в годы
гражданской воины. Когда наступил трагический день 21 января 1924 года,
Сталин отправил на юг телеграмму следующего содержания: "Передать тов.
Троцкому. 21 января в 6 час. 50 мин. скоропостижно скончался тов. Ленин.
Смерть последовала от паралича дыхательного центра. Похороны субботу 26
января. Сталин"8. Подписывая депешу, Сталин наверняка думал: именно теперь
ему предстоит жестокая и беспощадная борьба с Троцким за лидерство. Но
знал ли Сталин, что когда он одолеет Троцкого, то так и не "расстанется" с
ним, не подозревая об этом? Методы командно-бюрократического стиля,
насилия, "закручивания гаек", апологетом которых был именно Троцкий, будут
взяты на вооружение Сталиным. Генсек их "разовьет" и широко использует. До
убийства Троцкого в августе 1940 года его политическая борьба со Сталиным
наложила рельефные штрихи на портрет генсека. Чтобы глубже понять
внутренний духовный мир Сталина, я основательно изучил коллизии борьбы
двух бывших "выдающихся вождей", ибо генсек всегда считал Троцкого своим
главным личным врагом.
  Мне удалось получить свидетельства многих лиц, встречавшихся со Сталиным
или в той или иной степени попавших в водоворот событий, вызванных
решениями Сталина или его окружения.
  Многое дали мне беседы с некоторыми лицами из окружения Сталина, бывшими
работниками ЦК ВКП(б), ряда наркоматов, НКВД, крупными советскими
военачальниками, политическими и общественными деятелями, теми, кого
судьба сталкивала в разной обстановке лицом к лицу с генсеком, чья жизнь
нередко менялась самым трагическим образом от решений или действий
"вождя". После публикации статей о Сталине в "Литературной газете" и
"Правде" мной было получено около трех тысяч писем, многие из которых
отправлены людьми самой причудливой, часто тяжелейшей судьбы. Все эти
годы, работая в архивах, собирая документы о жизни Сталина, я встречался
со множеством людей, с теми, кто хотя бы каким-то образом мог пролить свет
на новые факты, биографические данные. (Даже отдельный звук из общего хора
истории важен.) Благодаря им можно глубже почувствовать историческую
ретроспективу, услышать голоса давно ушедших людей, понять мотивы борения
страстей...
  Отголоски истории... Они живут в нас, в наших судьбах, памяти, а иногда -
в новых скупых сведениях из ушедшего, отгоревшего, потаенного. Это, как
весточки из прошлого, которое не хочет навсегда уходить в безвестность,
теряться в далях бесконечного. Можно, пожалуй, говорить даже о
незаконченном прошлом. Иначе говоря, о той данности, феномене времени, на
которые пока нет достоверного, полного ответа. Незаконченное прошлое может
быть как для отдельного человека, так и для целого народа, не знающего до
конца подлинной истории своих триумфов и трагедий.
  Поэтому в своей книге я пытался показать, как в истории триумф одного
человека обернулся трагедией для целого народа. Н.С. Хрущев, выступая с
докладом на XX съезде партии, акценты расставил своеобразно. "Мы не можем
сказать, - отметил он, - что его поступки были поступками безумного
деспота. Он считал, что так нужно было поступать в интересах партии,
трудящихся масс, во имя защиты революционных завоеваний. В этом-то и
заключается трагедия!" Думаю, что акценты совсем не точны. Такая оценка
Хрущева оправдывает Сталина. "Вождь" любил больше всего на свете личную
власть. Во имя безграничной власти Сталин пошел на чудовищные репрессии,
но не видел в этом трагедии.
  Сталин быстро привык к насилию как обязательному атрибуту неограниченной
власти. Скорее всего, но это уже из области логических предположений,
карательная машина, пущенная им в конце 30-х годов на полный ход,
захватила воображение не только функционеров нижнего звена, но и его
самого. Возможно, эволюция сползания к насилию как универсальному средству
прошла ряд этапов. Вначале - борьба против реальных врагов, а они,
вероятно, были; затем - ликвидация личных противников; дальше уже
действовала страшная инерция насилия; наконец, насилие стало
рассматриваться как показатель преданности "вождю". Тень угрозы извне
создавала атмосферу "духовного окружения". Это специфическое состояние
общественного со