просьбой ускорить предоставление квартиры наркому по делам
национальностей И.В. Сталину и сообщить по телефону об исполнении. Вскоре
квартира Сталину в Кремле - помещение для слуг в старое время - была
подобрана. Она редко видела жильца, который появлялся здесь поздно вечером
или глубокой ночью и рано уходил на работу. Бесхитростный быт: остатки
старой мебели, вытоптанный пол, маленькие окна. В начале 20-х годов Сталин
стал жить на даче в Зубалове, а позже, в 30-е, - в Кунцеве. Дачу по
приказанию Сталина все время перестраивали. В последние годы рядом с
большим домом построили небольшой деревянный; Сталин перебрался туда. А.Н.
Шелепин, в прошлом известный партийный и государственный деятель,
рассказывал мне: "После смерти Сталина, когда переписывали имущество
генсека, то выяснилось, что работа эта довольно простая. Не оказалось
никаких ценных вещей, кроме казенного пианино. Даже ни одной хорошей,
"настоящей" картины не было. Недорогая мебель. Обтянутые чехлами кресла.
Ничего из антиквариата. На стенах висели бумажные репродукции в деревянных
простеньких рамочках. В зале, на центральном месте, висела увеличенная
фотография, где запечатлены Ленин и Сталин, сделанная в сентябре 1922 года
в Горках М.И. Ульяновой. (Кстати, та самая, которую теперь часто называют
фальшивой, смонтированной. - Прим. Д.В.)
На полу два ковра. Спал Сталин под солдатским одеялом. Кроме маршальскою
мундира из носильных вещей, - говорил Шелепин, - оказалась пара простых
костюмов (один парусиновый), подшитые валенки и крестьянский тулуп..."
Правда, тот аскетизм, как я уже говорил, - внешний, показной. "Хозяин"
располагал несколькими дачами под Москвой и на юге, многочисленной
прислугой, огромной охраной. Любая его прихоть тут же исполнялacь. Но
Сталин делал все для того, чтобы подчеркнуть скромность быта.
  Еще несколько слов о даче генсека. В кабинете, у большого письменного
сюда, - вертящееся кресло. Прислуга рассказывала, что Сталин, устав
работать, поворачивался в кресле к окну и подолгу молча смотрел в парк.
Сталин не любил густого леса. Как говорил мне А.Т. Рыбин, охранявший
Сталина, по весне генсек сам указывал деревья, которые надо было вырубить.
Сохранилась фотография: ссутулившийся Сталин держит за руку дочку, а
человек из "обслуги" по указанию "Хозяина" метит топором деревья, какие
вырубать. На фоне деревьев, пока стоящих, но обреченных, - фигура "вождя",
спиной к объективу... Сталин, как мы знаем, любил "прореживать" не только
леса...
  Генсек не любил ничего импортного. Свою неприязнь к иностранному, к
"Европе", перенес и на свой быт. Многие годы он подчеркивал свою
"пролетарскую простоту", хотя вся жизнь Сталина подтверждает, что нет
прямой зависимости между политическими, нравственными параметрами человека
и его отношением к быту, ценностям, вещам. Все значительно сложнее. Просто
Сталин умел "выделять" главное. А самым главным в его жизни была власть,
как цель, средство, непреходящая ценность. Бытовая "оправа" той власти не
имела для Сталина большого значения. В 1938 году Сталину подобрали в
Кремле другую квартиру, в великолепном здании, предназначенном для сената,
которое строил Казаков в XVIII веке. Квартира занимала почти весь второй
этаж. Комнаты для гостей. Для охраны. Для приемов. Этажом выше - служебные
помещения. Великолепные окна, высокие потолки, крутые лестницы. Но в этой
квартире Сталин почти не жил, предпочитая ей ближнюю дачу. Была и дальняя,
где он тоже не жил.
  К 70-летию Сталина Берия в качестве подарка преподнес ему дачу на берегу
водохранилища под Москвой, уговорил "вождя" посмотреть ее. Стареющий
"вождь" сдался, приехал. Красивый дом едва просматривался среди высоких
сосен и елей.
  - Это что за мышеловка? - подозрительно бросил Сталин Берии. Не
раздеваясь, походил по комнатам, обошел вокруг, посмотрел на
сопровождающих, сел молча в машину и уехал. Больше он там никогда не
появлялся. Менять привычки и привязанности в преклонном возрасте трудно.
Они словно невидимый поводырь ведут человека по нахоженным тропкам,
превращаясь в неотъемлемую часть загадочного мира каждой личности.
  Образ жизни генсек вел нездоровый. Уже в 20-е годы он предпочитал работать
по ночам. Очень много курил. За год (или немного меньше) до смерти Сталин
бросил курить, и очень этим гордился.
  Сталин обычно любил выпить перед обедом немного сухого грузинского вина.
Мало гулял. У него не было, как он говорил, "аристократической привычки"
проводить долгие часы на охоте или рыбалке. Помнится, А.И Герцен, говоря о
цели жизни человека, видел эту цель в многогранности личности, которая,
как он писал Н.П. Огареву, умеет "жить во все стороны". Сталин же жил лишь
"в одну сторону". Работа, дело, вновь работа и дело, невиданные по своей
сложности и масштабности, превратили его в раба своей должности.
  Люди, окружавшие Сталина, вспоминают, что в редкие минуты, когда он
появлялся в парке, ссутулившаяся фигура описывала один-два круга по
асфальтовой дорожке, затем застывала где-нибудь у клумбы или куста сирени.
Сталин как бы рассматривал вечное чудо природы, а в действительности думал
о своем. У каждого человека ассоциации, идеи, размышления с чем-то
связаны. У многих людей мысли о бытии, совести и себе рождаются, когда они
смотрят в бездну неба и облаков, в колдовские глаза лесного костра или
когда слушают дыхание моря. Сталин, бывая в Сочи, любил стоять на берегу и
слушать шуршание гальки во время вздохов прибоя. Море представало перед
ним как огромное, фантастическое существо, которому неведомы ни страдания,
ни радости, которое не мучает прошлое и не заботит грядущее...
Усмехнувшись, глядя на буйство куста сирени, соотнес вечный порядок в
Великой Природе со своими делами: "Суета сует..."
Вот только что просмотрел папку с бумагами от Ворошилова. Чем только ни
приходилось заниматься: испрашивалось разрешение об освобождении от
военных сборов трактористов и комбайнеров, вносилось предложение о
постройке нового дома для РККА, сообщалось о выступлении Пилсудского,
передавалось сообщение чехословацкой буржуазной газеты, докладывалось
письмо командира 26-го кавполка о недоразумении с уполномоченным
Гостинцевым, письмо т. Ильина о необходимости развертывания
дирижаблестроения, о строящихся новых объектах оборонного назначения и
т.д. А сколько он продиктовал сегодня телеграмм! Последнюю помнит дословно:
  "Рязань, секретарю Сасовского района, село Просяные Поляны.
  От учительницы Ширинской получена телеграмма. Защитить учительницу
татарской школы от ненужных грубых бесчинств уполномоченного Кадомского
РИКа Иванова, врывающегося в квартиру под видом ликвидации имущества отца,
требующего выдать никому не нужный шкаф, мешающего спокойно работать,
навязывающего мысль покончить с собой.
  Прошу немедля вмешаться, оградить Ширинскую от каких бы то ни было насилий
и сообщить ЦЕКА (так в тексте - Прим. Д. В.) о результатах.
  Секретарь ЦК И. Сталин"262.
  За каждой бумагой, телеграммой, сообщением - судьба, судьбы. А сколько дел
в других папках завтра подбросит Товстуха? И так каждый день.
  Со временем всю такую работу возьмут на себя помощники, секретари,
аппарат. Но Сталин до конца дней любил решать сам часто мелкие вопросы,
отдельные судьбы, особенно связанные с назначениями, "своевольством",
инакомыслием, строптивостью некоторых людей.
  Чем больше повышался вес Сталина в партийных и государственных делах, тем
ретивее многие стремились доложить "на его личное решение" множество
вопросов... Что, о трактористах, их призыве, не может решить сам нарком? А
строительство нового дома в столице? Разве судьбой учительницы Ширинской
не может заняться один из секретарей? Но где-то у Сталина крепла
торжествующая мысль: не могут без меня... А я все могу... Может быть,
такова доля всех высших руководителей?!
  Сталин подспудно чувствовал, что всемерная централизация, обрамляемая
сложнейшими бюрократическими ритуалами, делает его пленником такой системы
управления, может быть, тормозит, губит дело. А зачем же наркоматы, где их
гибкость? Что решают многочисленные всесоюзные ведомства, "конторы"? Он
понимал, но не хотел другого. Единовластие, если его "разделить", уже не
единовластие. Постепенно все замыкалось на нем. И от его решения и в
какой-то степени его окружения зависело: пойдет поток предложений в
плоскость дел или будет отгорожен плотиной отрицания.
  Живя сегодняшним, Сталин иногда мысленно обращался к недавнему прошлому,
пытался заглянуть и за горизонт завтрашнего дня. Совсем как в одном из
писем Сенеки к Луцилию: "Нас же мучит и будущее и прошедшее. Из наших благ
многие нам вредят: так память возвращает нас к пережитым мукам страха, а
предвиденье предвосхищает муки будущего. И никто не бывает несчастен
только от нынешних причин"263. Думал ли об этом же Сталин? Едва ли. Сенеку
он не читал. В его библиотеке книг древних мыслителей не было. Дела
сегодняшние держали генсека в своих объятиях железной хваткой. А будущее,
полагал Сталин, надо не предвосхищать, а делать. В соответствии с его
установками на последнем съезде или пленуме.
  Пожалуй, ради одного он жертвовал работой: ради кино и театра. Уже с конца
20-х годов постепенно вошло в привычку смотреть один-два фильма в неделю,
обычно после двенадцати ночи. Ни один фильм, о котором начинали говорить в
народе, не минул небольшого кинозала в Кремле, а позже и киноустановки на
даче Сталина. При встрече с руководителями агитпропа как-то бросил: "Кино
- не что иное, как иллюзион, но жизнь диктует свои законы". Сталин всегда
признавал в кинематографе лишь одну, воспитательную функцию, как, впрочем,
и в искусстве вообще.
  С 20-х годов его начала приобщать к театру жена. Нечасто бывал он с ней в
московских театрах. Но после ее смерти театр прочно вошел в его жизнь, а
если конкретно, то Большой театр. Думаю, что большинство его постановок он
видел много раз. Как рассказывал мне А.Т. Рыбин, один из его
телохранителей, а позднее комендант ГАБТа, в начале 50-х годов, накануне
инсульта, Сталин смотрел "Лебединое озеро". Возможно, двадцатый или
тридцатый раз. Обычно бывал в театре один. Занимал место, когда в зале
гасили свет. Садился в углу ложи, в глубине. После премьер передавал
благодарность артистам, даже бывал на генеральных репетициях, вспоминал
Рыбин. Видимо, духовное образование кроме любви к теоретическим постулатам
воспитало у Сталина и потребность к общению с музыкой. Кино и театр,
пожалуй, были единственными "лирическими отступлениями" в его жизни,
целиком заключавшейся в насаждении личной власти и единоначалия в решении
множества дел. Это личное участие в решении всех мало-мальски важных
вопросов только наверху постепенно цементировало устои бюрократии, которую
в своих речах он по инерции поругивал, а в действительности повседневно
насаждал и упорно укреплял.
  Конечно, личная жизнь - это всегда семья. Надежда Сергеевна Аллилуева, как
я уже говорил, была моложе мужа на двадцать два года. По существу, сразу,
из гимназисток, она стала женой одного из руководителей партии. Документы,
человеческие свидетельства, в том числе и ее дочери - Светланы, говорят о
том, что Аллилуева была цельной натурой. Со временем она стала членом
партии, работала в Наркомате по делам национальностей, училась.
Приходилось ей бывать в качестве дежурного секретаря и в Горках, у Ленина.
Когда решился вопрос о перенесении столицы из Петрограда в Москву, Сталин
забрал с собой и родителей жены, которые долго жили с дочерью и зятем в
небольшой кремлевской квартире.
  Надежда Сергеевна быстро адаптировалась к той атмосфере бесконечных
совещаний, митингов, борьбы, поездок, в которой жил ее муж. Знакомство с
документами сталинского архива показывает, что многие письма,
распоряжения, указания, телеграммы написаны не только помощниками и
работниками секретариата Сталина - Назаретяном, Товстухой, Каннером,
Мехлисом, Двинским, но и Надеждой Сергеевной. Ее большие, полудетские
глаза вчерашней гимназистки жадно смотрели на мир, которым жил ее муж:
съезды, пленумы, бесконечные телефонные переговоры, ночные совещания,
споры, горы документов. Аллилуева видела, что муж принадлежит делу. И
только ему. Она еще не понимала вначале, как мало места отведено ей в его
жизни. Счастливый брак - это ведь мост от одного человека к другому, на
котором они непрерывно общаются всю жизнь. Сталину некогда было общаться.
Нередко на обращения жены к Сталину: "Тебя не интересует семья, дети..." -
муж грубо обрывал Надежду Сергеевну, иногда - с бранью. В какой-то степени
дефицит общения Аллилуевой восполняли работа, учеба, частые встречи с
женами соратников мужа: Полиной Семеновной Жемчужиной (женой Молотова),
Дорой Моисеевной Хазан (женой Андреева), Марией Марковной Каганович,
Эсфирью Исаевной Гурвич (второй женой Бухарина)
В 20-е годы у Сталина и Аллилуевой появилось двое детей: сначала, в 1921
году, Василий, а спустя четыре года Светлана. Затем приехал и стал жить у
них и сын Яков (от первой жены Сталина - Екатерины Сванидзе). Он был лишь
на семь лет моложе своей мачехи, которая, однако, любила этого не
избалованного отцовской лаской юношу. Поскольку Аллилуева работала, детьми
занималась няня. В кремлевской квартире или на даче в Зубалове всегда было
много народу, родственников. Кроме родителей жены, здесь часто бывали
братья Аллилуевой Федор и Павел, сестра Анна со своими близкими. Приезжали
и родственники Сталина по линии первой жены. В 30-е годы, после смерти
жены, этот шумный хор родственников, который Сталин видел нечасто, заметно
поредел и распался. Только родители Аллилуевой умрут своей смертью. Многие
из близких Сталину людей сложат свои головы как "враги народа". Павел,
брат Надежды Сергеевны, несколько раз пытался завести с генсеком разговор
об ошибочности многих арестов, репрессий, в том числе и родственников
Сталина, - все было безрезультатно. Но все это будет в 30-е, роковые годы.
  Сам Сталин не смог, да, видимо, и не хотел по-настоящему заниматься
воспитанием своих детей. Он их и видел-то крайне редко: иногда в
воскресенье, когда их привозили на дачу, или на юге, где до войны генсек
неоднократно отдыхал, - в Сочи, Ливадии или Мухалатке. Это не столь уж
редкий случай, когда у крупных исторических фигур вырастают дети, ущербные
уже в силу того, что их родители - знаменитости. Дети мало что знали об
отце. У него не было на них времени. Василий, по свидетельству Светланы,
однажды ей выдал "тайну", сказав: "Знаешь, наш отец в молодости был
грузином", по-детски непосредственно отразив сильное обрусение отца.
  Наиболее трагически сложилась судьба старшего сына Сталина - Якова. У него
были тяжелые отношения с отцом. Тот считал его слабым человеком и, как
оказалось впоследствии, ошибся. Сталин был недоволен выбором Якова первой,
да и второй жены, Юлии Исааковны Мельцер. От этих браков у него осталось
двое детей. Светлана Аллилуева вспоминает, что, доведенный до отчаяния
холодным отношением отца к нему, Яков даже пытался застрелиться. Но пуля,
к счастью, прошла навылет, и он остался жив, хотя долго болел. Сталин,
увидев Якова после этого крайнего выражения полной отчужденности отца от
сына, лишь издевательски бросил ему:
  - Ха, не попал!
  Все, особенно Надежда Сергеевна, были потрясены ледяной безжалостностью
Сталина. Но политическому деспоту трудно было стать иным дома. Другое
дело, что Сталин, общаясь с руководителями страны, принимая делегации,
выступая на совещаниях, беседуя с деятелями культуры, мог быстро
перевоплощаться. Назвав однажды в книге Сталина за эту способность
"великим Артистом", я подумал: не принижаю ли я невольно одну из древних и
великолепных профессий? Может быть, эта способность быстрого, с умыслом,
перевоплощения дает основания назвать Сталина "великим Лицемером"? Но
таким он являлся на людях, а не в семье. Здесь он был самим собой.
  Яков с согласия отца окончил Институт инженеров железнодорожного
транспорта в Москве, работал на электростанции завода имени Сталина (что
чувствует человек, работая на предприятии, носящем имя отца?), затем
пожелал стать военным. По распоряжению помощников Сталина Яков Джугашвили
был зачислен на вечернее отделение, а затем сразу переведен на четвертый
курс первого факультета Артакадемии РККА.
  При знакомстве с личным делом старшего лейтенанта Я.И. Джугашвили невольно
(в который раз!) бросились в глаза вопросы, на которые должен ответить
каждый офицер, составляя собственную автобиографию. Их несколько десятков,
но, чтобы полнее почувствовать духовный колорит того времени, приведу
два-три вопроса из типового бланка автобиографии:
  - Состоял ли в троцкистской правой, национал-шовинистских и прочих
контрреволюционных организациях, в каком году и где?
  - Были ли отклонения от генеральной линии партии, колебания? Если
колебался, то по каким вопросам и как долго продолжались эти колебания?
  - Служил ли в белой армии и армии интервентов, в антисоветских
националистических отрядах (учредиловцы, петлюровцы, мусаватисты, дашнаки,
меньшевики Грузии, банды Махно, Антонова и других), где, когда, в качестве
кого, как попал туда, когда, в какой части служил, сколько времени?...
  Вот такое было время... Выворачивающее все наизнанку. Могли придраться к
пустяку, который стал бы роковым...
  Но к Якову Джугашвили не придирались. Хотя и в то время было немало людей,
не торговавших своей совестью. Например, офицеры академии Иванов, Кобря,
Тимофеев, Шереметов, Новиков (инициалов в деле нет) в аттестациях и
характеристиках писали сыну Сталина то, что он, видимо, заслуживал:
"Политическое развитие удовлетворительное. Дисциплинирован, но
недостаточно овладел знанием воинских положении о взаимоотношениях с
начальниками. Практических занятий не проходил. Со стрелково-тактической
подготовкой знаком мало. Имеет большую академическую задолженность.
Государственные экзамены сданы на удовлетворительно и хорошо. И это писали
сыну всесильного "вождя"! И хотя непосредственные начальники рекомендовали
назначить Джугашвили на должность командира дивизиона и присвоить ему
звание капитана, начальник факультета Шереметов был другого мнения: "С
аттестацией согласен, но считаю, что присвоение звания "капитан" возможно
лишь после годичною командования батареей".
  В одном единодушие полное: Яков был порядочный, честный и застенчивый
человек, как бы "обожженный" неприязнью отца. Джугашвили переживал, что,
"перепрыгнув" через несколько курсов, учился слабо, чувствовал себя
неуверенно в роли командира. Может, это тоже сыграло в решающий момент
роковую роль в его судьбе на фронте.
  С первых же дней войны Яков оказался на фронте. По имеющимся
документальным свидетельствам, он храбро сражался, до конца выполнял свой
долг, но часть, где он служил, попала в окружение, и он оказался в плену.
Есть редкая фотография из немецких архивов, где группа гитлеровских
офицеров, окружив капитана Я. Джугашвили, с нескрываемым любопытством
разглядывает старшего сына Сталина. Самое интересное в этом снимке
выражение лица, сама поза Якова; со сжатыми кулаками, с ненавистью смотрит
он на врагов. Фашисты пытались использовать пленение Якова в
пропагандистских целях: разбрасывали листовки с фотографией Джугашвили, но
советские люди относились к ним как к фальшивкам.
  Сталин переживал не столько за жизнь сына, сколько боялся, что в
концлагере могут сломить его волю и заставят сотрудничать с немцами. В
воспоминаниях Долорес Ибаррури, вышедших отдельной книгой в Барселоне в
1985 году, приводится малоизвестный факт, не получивший ни подтверждения,
ни опровержения. Она пишет, что в 1942 году за линию фронта была заброшена
специальная группа, которая должна была вызволить из плена Якова
Джугашвили, находившегося к тому времени в Заксенхаузене. В составе
спепгруппы был и испанец Хосе Парро Мойсо с документами на имя офицера
франкистской "Голубой дивизии". Но операция закончилась неудачей. Группа
погибла264. Яков оказался значительно более сильной личностью, чем о нем
думал отец. Джугашвили-младший так