й Советской власти". Листая тома уголовных дел, видишь
(если верить судопроизводству того времени), что тысячи и тысячи советских
граждан только и думали, как устранить "вождя" и все его окружение! Сталин
не хотел повторять ошибок Великой французской революции. Его террор будет
беспощадным!
  Хотя термин "враг народа" был в обиходе и раньше, после 1934 года Сталин
наполнил его конкретным содержанием. Еще в "Закрытом письме", которое ЦК
партии направил в республиканские и областные парторганизации 29 июля 1936
года и к которому Сталин непосредственно "приложил руку", подчеркивалось,
что враг народа обычно выглядит "ручным и безобидным", что он делает все
для того, чтобы "потихоньку вползти в социализм", что это люди, не
принявшие социализма, и чем безнадежнее будет их положение, тем охотнее
"они будут хвататься за крайнее средство..."455.
  Как мне рассказывал А.А. Епишев, работавший в 1951 - 1953 годах
заместителем министра государственной безопасности, Берия любил на
совещаниях подчеркивать мысль, авторство которой он приписывал Сталину:
"Враг народа не только тот, кто вредит, но и тот, кто сомневается в
правильности линии партии. А таких среди нас еще много, и мы должны их
ликвидировать..." Епишев, скупой на рассказы о себе, делился в редкие
минуты откровений:
  - Удалось с трудом вырваться из бериевского вертепа. После неоднократных
просьб отпустить меня вновь на партийную работу Берия зловеще бросил:
  - Не хочешь со мной работать? Ну что же - как хочешь...
  - Через несколько дней меня направили в Одессу, - продолжал собеседник, -
вновь избрали первым секретарем обкома, а вскоре ко мне зашел начальник
областного управления МВД и предложил с завтрашнего дня оставаться дома. Я
знал, что это значит: со дня на день будет арест... А тех, кто работал
рядом с ним и в чем-нибудь сомневался, Берия считал не "простыми" врагами
народа. Меня чудом спас счастливый случай: Берию в эти самые дни
арестовали... "Враг народа" была универсальная форма отбора тех, кто не
подходил под сталинский ранжир...
  Думаю, это образное выражение Епишева довольно верно схватывает существо
вопроса. Ну а не подходили под "сталинский ранжир" многие. Большинство же
просто обвинялись в том, что они не подходят. Таким образом, сталинская
концепция "врагов народа", внешне заимствованная "вождем" у руководителей
Великой французской революции, ничего общего с их пониманием не имеет.
Робеспьер, установивший революционно-демократическую диктатуру, видел
врагов в обладателях "несправедливо приобретенного богатства и
тиранической аристократии". Сталин, подчеркну еще раз, - во всех тех, кто
даже потенциально мог не разделять его взглядов. Даже инакодумство, само
подозрение в нем считалось враждебным деянием. Никто не выступал против
единовластия Сталина, но он чувствовал, что в душе многие, особенно из
ленинской "старой гвардии", не одобряют его, Сталина, социализм. Этого
было достаточно, чтобы беспредельно подозрительный и жестокий диктатор
постепенно созрел для страшного решения.
  Сталин с помощью идеологического аппарата исподволь нагнетал в стране
атмосферу подозрительности, настраивая на ожидание предстоящей кровавой
чистки.
  Подавляющее большинство советских людей безоговорочно поверили, что идет
борьба не на жизнь, а на смерть с людьми, которые не оставили надежд
реставрировать капитализм в нашей стране. Передовицы газет уже в январе
1937 года пестрели заголовками "Шпионы и убийцы", "Торговцы Родиной",
"Троцкист - вредитель - диверсант - шпион", "Подлейшие из подлых",
"Троцкистская шайка реставраторов капитализма"... Непрекращающийся
"массаж" общественного сознания давал свои плоды: люди негодовали, узнав о
подлости тех, кто так долго "маскировался".
  Как это могло произойти? Почему Сталину и его окружению удалось убедить
партию, народ в том, что они живут среди врагов? Как обосновывалось
настоящее безумие шпиономании и вредительства? В значительной мере на эти
вопросы отвечает февральско-мартовский Пленум ЦК партии 1937 года.
  На Пленуме, который продолжался около двух недель, было заслушано немало
докладов. Начал секретарь ЦК А.А. Жданов, доложивший о подготовке
парторганизаций к выборам в Верховный Совет СССР по новой избирательной
системе и перестройке партийно-политической работы. Жданов, который уже
стал пользоваться особой благосклонностью "вождя", в своем докладе
высказал ряд как будто верных мыслей. В частности, он подчеркнул, что
"новая избирательная система означает гораздо более широкую гласность в
деятельности советских организаций". Он вполне справедливо поставил вопрос
о состоянии внутрипартийной демократии как важнейшем условии нравственного
здоровья ВКП(б). Но тут же привел цитату Сталина о том, что, хотя "нам
бьет в глаза культурная работа диктатуры", органы подавления сегодня так
же нужны, как и в период гражданской войны. Мы не можем не учитывать,
продолжал докладчик, что, "пока наши люди дремлют и раскачиваются, враги
уже действуют...". А в партии обстановка, по словам Жданова, непроста.
Ряды партии редеют; в ней оказалось немало врагов. Далее он заявил:
"Вредная практика кооптации укоренилась и зашла далеко. Практика кооптации
нарушает законное право членов партии принимать участие в выборах своих
руководящих органов".
  Затем секретарь ЦК привел любопытные данные. В бюро райкомов и горкомов
кооптировано до 59% членов и кандидатов в члены бюро. В Киеве, например,
заявил Жданов, 19 октября 1934 года в горком кооптировали сразу 14
человек, в том числе Ашрафьяна, Дзениса, Сенченко, Тодера и других,
оказавшихся врагами народа. В Харьковском горкоме из 158 членов и 34
кандидатов, избранных на IV городской партийной конференции, осталось
только 59, а кооптировано 61. А бюро горкома, за исключением одного,
состоит целиком из кооптированных. В Ленинском районе Харькова 4 апреля
1936 года ставился вопрос об "исключении целой пачки людей", говорил
Жданов. Пригласили и актив. Зачем? А затем, что на пленуме райкома
присутствовали 10 членов, а надо было вывести 12 человек! Так 10 человек
сожрали 12 человек! (Смех среди участников Пленума.) Жданов еще долго
приводил подобные примеры456.
  То были не просто симптомы партийной антидемократии. В партии создавалась
атмосфера законности беззакония, дозволенности широкого использования
силовых методов. Сталиным и его окружением уже был создан моральный
климат, в котором стал возможным переход от административных методов
решения проблем к методам прямого насилия над потенциальными противниками.
  К началу Пленума "господствующая личность" уже провела "разведку боем". Я
имею в виду расправу над Зиновьевым и Каменевым, другими большевиками.
Народ поддержал. Сталину мешали эти деятели, низведенные до мелких
служащих, но много знавшие о нем. Например, о тех совещаниях, которые
проводил Сталин у себя в кабинете, настраивая Зиновьева и Каменева против
Троцкого; о его многочисленных интригах, подделывании старых партийных
документов (Сталин организовал, например, "записку" Вл. Сорина и Е.
Стасовой о необходимости внесения изменений в протоколы заседания ЦК от 23
февраля 1918 г. о Брестском мире)457; о загадочной истории болезни и
смерти М.В. Фрунзе и других сомнительных страницах былого, которые "вождь"
никогда не ворошил. Зиновьев и Каменев уже сидели. Но он жаждал отправить
их в небытие.
  15 августа 1936 года Зиновьев и Каменев по личному распоряжению Сталина
вновь были преданы суду. Еще не начались заседания, не оглашено
обвинительное заключение, а газеты и радио дружно требуют: "Смерть
гадам!", "Нет пощады врагам!", "Врагов народа - на свалку истории!".
Сталинская месть не знала компромиссов: его бывшие коллеги по Политбюро
были приговорены к смертной казни и расстреляны. Их последняя мольба -
письма с просьбой о помиловании к Сталину - осталась без ответа. "Вождь"
надеялся, что вместе с Каменевым умрет и сделанное им на XIV съезде партии
заявление: "...я пришел к убеждению, что тов. Сталин не может выполнить
роли объединителя большевистского штаба..."; что вместе с Зиновьевым умрет
и его оценка Сталина как "кровавого осетина... не ведающего, что такое
совесть...". У истории много тайн. Но надеяться на то, что они всегда
будут нераскрытыми, не мог, не должен был даже Сталин. Да, оба были
"оппозиционерами". Оба боролись за власть, за свое видение путей развития.
Часто виляли, были непоследовательными. Но врагами социализма, народа не
были никогда. Сталин не любил ограничиваться одним "слоем" обезвреженных
врагов. А посему у Зиновьева, Каменева, сотен, тысяч других, кому он
"отказал в доверии", были уничтожены или сосланы и семьи. Так, вслед за
Л.Б. Каменевым погибли его жена, два сына (один не достигший
совершеннолетнего возраста), брат с женой... Сталин вырубал не только
деревья, но и поросль вокруг. В тридцать седьмом эта рубка превратилась в
круглосуточный "лесоповал".
  Доклады Молотова, Кагановича, Ежова на февральско-мартовском Пленуме ЦК
ВКП(б) 1937 года были посвящены, в сущности, одному вопросу - "Уроки
вредительства, диверсий и шпионажа японо-немецко-троцкистских агентов". В
докладах отсутствовал какой-либо разумный анализ, реальное осмысление
положения дел по той простой причине, что сам предмет - обсуждения был
миражем, видимостью. Было много крепких слов, заклинаний. Одновременно
докладывались и первые "результаты", которые сегодня просто ошеломляют.
  Молотов, начав доклад, заявил, что делает его вместо Орджоникидзе. 18
февраля, за неделю до открытия Пленума, Серго застрелился. В
правительственном сообщении говорилось, что он умер от паралича сердца. По
свидетельству ряда лиц, знавших семью Орджоникидзе, Серго крайне
болезненно относился к нагнетанию шпиономании и выискиванию врагов. У него
было по этому поводу несколько крупных и резких разговоров со Сталиным. Но
тот в ответ послал Серго доносы на него самого, поступавшие в НКВД, явно
намекая, что "дыма без огня не бывает". Должно быть, Орджоникидзе понял,
что "вождь" требует полного послушания, либо его ждет трагическая участь
других. В довершение всего Сталин поручил Серго сделать доклад на Пленуме
"О вредительстве в тяжелой промышленности". Орджоникидзе предстояло своими
руками отдать на заклание многих командиров производства, принять
непосредственное участие в произволе, с чем настоящий большевик смириться
не мог. Свой шанс совести Орджоникидзе использовал, хотя и не лучшим
способом, но в той обстановке, пожалуй, единственно достойным. В день
трагического выбора люди Ежова передали Орджоникидзе протокол допроса его
брата Папулия. Были арестованы и некоторые другие родственники Серго. Его
буквально подталкивали к роковому шагу. И Серго этот шаг сделал.
  Сталин, прибыв на квартиру Орджоникидзе, приказал, чтобы в печать пошла
"обоснованная" версия самоубийства. Письмо, написанное покойным, по
свидетельству близких, оказалось у Сталина. О его содержании, по-видимому,
мы никогда не узнаем. Затравив Орджоникидзе, "вождь" убрал еще одного
человека из своего окружения, который не разделял курса на террор. (Для
Сталина стало нормой - толкнуть человека в объятия смерти, а затем нести
гроб или урну с прахом, произносить скорбные речи, утешать родных.)
Из-за похорон наркома начало Пленума пришлось перенести. Для Сталина
смерть Серго была лишь обычным эпизодом: он не любил тех, кто колебался. А
Орджоникидзе, осознав, что Пленум должен одобрить целую программу террора,
не просто заколебался, а выразил свой протест, уйдя из жизни. Впрочем, так
поступят в те годы и многие другие - Томский, Гамарник, Сабинин,
Любченко...
  Молотов в докладе сыпал цифрами, множеством фамилий "врагов народа",
пробравшихся в тяжелую промышленность: Аристов, Гайдаров, Берман, Норкин,
Карцев, Аркус, Язовских, Яковлев, десятки других руководителей. По словам
Молотова, всем этим "шабашем террористов и троцкистских агентов" руководил
Пятаков. Стремясь показать не только расширение "вредительства" в народном
хозяйстве, но и активную борьбу с ним. Молотов привел зловещую статистику
- о количестве осужденных в аппаратах ряда наркоматов к 1 марта 1937 года:
  Наркомтяжпром - 585 человек
Наркомпрос - 228
Наркомлегпром - 141
НКПС - 137
Наркомзем - 102...458
И так по двадцати одному ведомству. Докладывая Пленуму, Молотов все время
делал акцент на то, что все эти вредители действовали по указаниям из
"троцкистского центра". Председатель Совнаркома объяснял "стратегию"
вредительства лозунгом Троцкого: "Наносить чувствительные удары в
чувствительных местах".
  Однако, даже допуская, что факты вредительства могли быть и, возможно,
были, Предсовнаркома должен был знать, что при огромных масштабах
проектирования, строительства, введения в эксплуатацию новых промышленных
и иных объектов делалось это часто в огромной спешке, "кавалерийским
наскоком". Слабая техническая вооруженность, низкая производственная,
технологическая культура и дисциплина, некомпетентность не могли не
приводить к авариям, крушениям, пожарам, браку. Однако все это объявлялось
только как результат "происков троцкистских вредителей".
  В этом же духе был выдержан и доклад Кагановича, "осветившего" уроки
вредительства на железнодорожном транспорте. Здесь был другой набор:
троцкисты вредили внедрению паровоза "ФД", не допускали "превышения норм"
(а как только вопреки установкам "предельщиков" их нарушали, следовали
аварии и катастрофы), противодействовали стахановскому движению, срывали
планы перевозок. У Кагановича тоже был длинный список
вредителей-руководителей: Кудреватых, Васильев, Братин, Нейштадт,
Морщихин, Беккер, Кронц, Бреус, Барский и многие, многие другие. Чтобы не
отстать от Молотова, Каганович тоже доложил, что в НКПС "рукав не жуют",
времени не теряют и охоту на "врагов" тоже начали. Я уже приводил
"статистику" Кагановича. Нетрудно представить, как "разоблачали" и
"увольняли" (слова Кагановича) с транспорта тысячи людей. Приходится
только удивляться такой дружной концентрации на железной дороге буквально
всех разновидностей "врагов народа": бывших жандармов, эсеров,
меньшевиков, троцкистов, белых офицеров, вредителей и шпионов!
  Ежов своим докладом еще больше нагнетал обстановку: выходило, что
буквально повсюду проникли "враги". Его страшная "статистика", которую,
мне кажется, не стоит здесь приводить, создавала мрачное впечатление самой
широкой активизации многочисленных враждебных организаций в стране.
  Ежов, этот нравственный и физический пигмей, накануне Пленума был удостоен
звания генерального комиссара государственной безопасности, которое до
него никому не присваивалось. Его удостоится позже только Берия. Некоторые
идеи доклада сталинского наркома были откровенно подстрекательскими,
направленными на развертывание кампании доносительства на "внутренних
врагов". "За несколько месяцев, - заявил Ежов, - не помню случая, чтобы
кто-нибудь из хозяйственников и руководителей наркоматов по своей
инициативе позвонил бы и сказал: "Тов. Ежов, что-то мне подозрителен
такой-то человек, что-то там неблагополучно, займитесь этим человеком".
Таких фактов не было. Чаще всего, когда ставишь вопрос об аресте
вредителя, троцкиста, некоторые товарищи, наоборот, пытаются защищать этих
людей"459.
  В специальном постановлении, принятом Пленумом по докладу Ежова, снова
отмечалось, что Наркомвнудел в борьбе с врагами запоздал по крайней мере
на 4 года. Похоже, по мысли Сталина, кровавую чистку надо было провести
накануне XVII съезда партии. НКВД вменялось "довести дело разоблачения и
разгрома троцкистских и иных агентов до конца, с тем чтобы подавить
малейшие проявления их антисоветской деятельности"460. Но все это было
прелюдией. Эмпирические сыскные выкладки Молотова, Кагановича, Ежова
больше пугали здравомыслящих участников Пленума, нежели убеждали их в
существовании всеобщего вредительства. Нужно было теоретическое и
политическое обоснование. Первые докладчики обрисовали "ландшафт", где
действовали "враги", но их сущность, "природа" и причины активизации были
неясны. Сейчас можно лишь догадываться, о чем думали тогда участники
Пленума, какие испытывали чувства: через три года после "съезда
победителей", на двадцатом году Советской власти столкнуться вновь едва ли
не с тотальной "опасностью реставрации капитализма"... Сталин, уже в
значительной мере "освободивший" ЦК от большевиков ленинской школы, вновь
(в который раз!) решил прибегнуть к чрезвычайным мерам.
  Была нужна четкая программа. "Вождь" сформулировал ее. Нужно было
теоретическое обоснование террора против "врагов". Сталин проделал эту
работу. Нужно было "поднять" людей на ликвидацию "троцкистских и иных
двурушников". Сталин решил и эту задачу. По тщательности формулировок,
продуманности структуры доклада, с которым выступил Сталин, содержанию его
заключительного слова и резолюции, написанной им собственноручно, видно,
какое большое значение "вождь" придавал предстоящей кровавой чистке. Но
даже Сталин едва ли предполагал, сколь огромной окажется инерция насилия и
какими тяжелыми будут исторические последствия этого трагического для
нашего народа шага.
  Доклад Сталина был озаглавлен "О недостатках партийной работы и мерах по
ликвидации троцкистских и иных двурушников". По многочисленным
зачеркиваниям, пометкам на полях, вставкам, сделанным четким почерком
Сталина, видно, как тщательно он готовился к докладу. Он не опустился до
мелкого "вылавливания" вражеских функционеров, чем самозабвенно занимались
Молотов, Каганович и Ежов. Основной докладчик все разложил по полочкам.
Вначале Сталин охарактеризовал феномен "политической беспечности", затем
перешел к последствиям капиталистического окружения. Здесь он верно
отметил, что опасность со стороны империализма реальна, ее следует
постоянно учитывать в процессе социалистического строительства. Но эту
опасность Сталин органично связал, что было совершенно неоправданно, с
"троцкистской опасностью". Самих троцкистов он охарактеризовал как
"оголтелую и беспринципную банду вредителей, диверсантов, шпионов и убийц,
действующих по заданиям разведывательных органов иностранных государств".
Фактически Сталин объявил троцкизм главной опасностью для социализма. Дав
подробнейшую характеристику современного троцкизма, он пришел к далеко
идущему зловещему теоретическому выводу:
  "Чем больше мы будем продвигаться вперед, чем больше будем иметь успехов,
тем больше будут озлобляться остатки разбитых эксплуататорских классов,
тем скорее они будут идти на острые формы борьбы, тем больше они будут
пакостить советскому государству, тем больше они будут хвататься за самые
отчаянные средства борьбы, как последнее средство обреченных"461.
  В ряде своих выступлений в конце 20-х, а затем в 1934 - 1936 годах Сталин
выдвинул теорию обострения классовой борьбы по мере упрочения позиций
социализма. Эта концепция парадоксальна по своему звучанию и ненаучна по
своему содержанию. Но Сталин был прагматиком. Ему нужно было теоретически
"обосновать" готовящийся процесс тотальной чистки. Кроме Сталина, в его
окружении эту задачу никто решить не мог. Это было нужно ему. "Вождь"
давно привык к тому, что все его теоретические выкладки были оправданием
политического курса партии. С одной стороны, еще в 1934 году Сталин
утверждал, что эксплуататорские классы в СССР ликвидированы, а теперь,
спустя три с лишним года, стал вдруг доказывать, что борьба "обостряется".
Это, подчеркивал он на Пленуме, стало возможным при условии маскировки
бывших оппозиционеров, которые вели скрытую подрывную работу,
консолидировали свои силы, дожидаясь своего часа. Сталин насчитал целых
"шесть гнилых теорий", которые мешают партии окончательно разгромить
"троцкистскую банду": мол, нельзя считать, что перевыполнение плана сводит
на нет работу вредителей; мол, не стоит полагаться на то, что стахановское
движение само по себе ликвидирует вредителей; мол, ошибочна позиция
некоторых, считающих, что троцкисты не готовят свои кадры, и т.д.
  Если предыдущие докладчики и многие выступающие