нуть"
выступавших в нужную сторону. Однажды, когда их отношения уже испортились,
Каменев бросил Сталину, перечислявшему в своем выступлении ошибки
"оппозиции":
  - Товарищ Сталин! Что вы как овец считаете: первое, второе, третье... Ваши
аргументы не умнее этих овец...
  - Если учесть, - быстро парировал генсек,- что вы одна из этих овец...
  Что сейчас скажет Каменев?
  А Каменев каялся неприлично, униженно, вымаливающе:
  - Та эпоха, в которую мы живем, в которую происходит этот съезд, есть
новая эпоха... она войдет в историю - это несомненно - как эпоха Сталина,
так же как предшествующая эпоха вошла в историю под именем эпохи Ленина, и
что на каждом из нас, особенно на нас, лежит обязанность всеми мерами,
всеми силами, всей энергией противодействовать малейшему колебанию этого
авторитета... Я хочу сказать с этой трибуны, что я считаю того Каменева,
который с 1925 по 1933 год боролся с партией и с ее руководством,
политическим трупом, что я хочу идти вперед, не таща за собою, по
библейскому (простите) выражению, эту старую шкуру... Да здравствует наш,
наш вождь и командир товарищ Сталин!"327
Сталин, полузакрыв глаза, слушал торопливую речь Каменева. Даже он еще не
знал, что почти через три года сделает Каменева с Зиновьевым и многими
другими не "политическими трупами", а физическими, натуральными. Но что
это последнее (на таком форуме) выступление Каменева, Сталин знал точно.
Хватит либеральничать!
  Сталин с нескрываемым интересом слушал все эти панегирики, чувствуя себя
триумфатором. Ведь он знал, что Каменев в разговоре с Троцким называл его
"свирепым дикарем", а Зиновьев в своем кругу именовал "кровавым осетином";
Бухарин не раз уязвлял Сталина за незнание иностранных языков; Радек в
первом издании книги "Портреты и памфлеты" не нашел для него, будущего
генсека, и нескольких слов; Преображенский, считавшийся крупным
теоретиком, в одной из речей в 1922 году назвал генсека "неучем"...
  Месть? Нет, это мелко, думал триумфатор. Пусть вся партия убедится, что во
всех спорных вопросах, во всех дискуссиях, на всех переломных этапах
правым оказывался только он, Сталин. И это говорит не он, а они, его
бывшие оппоненты. Пусть все знают впредь, что он обладает не только
политической волей, организаторскими способностями, что признается в
партии уже давно, но и особой мудростью, прозорливостью, способностью к
предвосхищению и твердой рукой... Съезд победителей? Может, съезд
победителя?! Если бы Сталин хорошо знал отечественную историю, то мог бы
вспомнить весьма красноречивый факт. После разгрома Наполеона сенат решил
преподнести Александру I титул "Благословенный" в знак особых заслуг в
спасении Отечества. Однако Александр вежливо, но твердо отказался.
  А Сталин все ждал и ждал новых эпитетов, сравнений, фимиама. Никто,
правда, не додумался сказать: идет "съезд победителя". Фантазия людей все
же не всегда на высоте... Но многое на этом съезде прозвучало впервые.
Хрущев и Жданов, например, первыми назвали его, Сталина, "гениальным
вождем", Зиновьев причислил его к лику классиков научного социализма,
Киров определил генсека как "величайшего стратега освобождения трудящихся
пашей страны и всего мира"; Ворошилов сказал, что Сталин, будучи "учеником
и другом" Ленина, являлся и его "оруженосцем". Уж это-то нелепость: друг и
оруженосец!
  Возможно, Сталин думал, что диктатура пролетариата должна иметь
персональное олицетворение? Для демократии не нужны лица, облеченные
особой властью, чтобы ее выражать. А диктатура класса... Все говорит о
том, что Сталин считал нормальным для руководителя первого в мире
социалистического государства обладать неограниченными правами. А ими, как
известно, обладают лишь диктаторы. Сталин, слушая выступления делегатов,
мысленно пробежал свой причудливый путь от экспроприатора до вождя
крупнейшей пролетарской партии. То, что когда-то ему представлялось
утопией, обрело черты реальности; что считалось вероятным, кажется теперь
определенным; желаемое стало действительностью. Сталин на рубеже этих
десятилетий поверил в свою особую роль и призвание; с каждым съездом он
наполнялся уверенностью: только он может добиться невозможного. Столь
роковое заблуждение было тоже одним из субъективных истоков многих и
многих бед.
  Устав от шквала эпитетов - "мудрый", "гениальный", "великий",
"прозорливый", "железный", Сталин с особым вниманием слушал делегатов от
армии. После безудержного славословия, которого он ждал уже от каждого
оратора, Сталина неприятно поразила скупая на похвалы речь Тухачевского.
Он опять взялся за свое: излагает свои "прожекты" технической
реконструкции армии. Сказано же было ему, что слишком много фантазирует;
нет, опять за свое... Сталину вспомнилось большое письмо Тухачевского,
направленное ему в начале 30-х годов. В нем Тухачевский выражал свое
недовольство отношением Сталина и Ворошилова к его предложениям о
технической модернизации армии. Командующий Ленинградским военным округом
писал:
  "На расширенном заседании РВС СССР т. Ворошилов огласил Ваше письмо по
вопросу моей записки о реконструкции РККА. Доклад Штаба РККА, при котором
Вам моя записка была направлена, мне совершенно не был известен... В
настоящее время, познакомившись с вышеупомянутым докладом, я вполне
понимаю Ваше возмущение фантастичностью "моих" расчетов. Однако должен
заявить, что моего в докладе Штаба РККА нет абсолютно ничего. Мои
предложения представлены даже не в карикатурном виде, а в прямом смысле в
форме "записок сумасшедшего..."328
Сталин уже тогда понял из письма, что Тухачевский, у которого были
натянутые отношения с Ворошиловым, полемизирует не с наркомом, а с ним,
генсеком. Его неприятно поразила независимость суждений этого
военачальника, который, похоже, смотрит много дальше застывшего на уровне
опыта гражданской войны наркома. Когда выступал Ворошилов, то Сталин знал,
о чем скажет человек, ставший легендой, декорацией героического былого,
ибо нарком накануне съезда приносил показать свою речь генсеку.
  Ворошилов в своей речи ухитрился найти новый эпитет: "стальной Сталин". И
конечно, Ворошилов не обошелся без восклицаний: "Имея такого испытанного,
мудрого и величайшего вождя, каким является наш Сталин", нас не устрашит
"никакое свиное или еще более скверное рыло, где бы оно ни
появилось..."329. Сталина покоробил вульгаризм наркома: "мудрый", "великий
вождь" и рядом какие-то "рыла"...
  Сталин не упустил, к своему удовлетворению, и высказываний Долорес
Ибаррури, Белевского, Бела Куна, Вильгельма Кнорина, других руководителей
международного коммунистического движения о том, что он теперь не только
вождь большевиков, но и "вождь всемирного пролетариата". Задумавшись,
поймал себя на мысли: если бы все это ему приснилось два десятка лет
назад, в Курейке, под вой пурги, что бы мог он подумать? Сошел с ума?
"Вождь всемирного пролетариата"... Поистине судьбы людей непредсказуемы.
  Как все хрупко, эфемерно в нашем быстро меняющемся мире, Сталин вдруг
почувствовал в последний день работы съезда. Все казалось простой
формальностью: избрать членов ЦК и новых органов (вместо ЦКК) - комиссий
партийного и советского контроля. Персональный состав руководящих органов
на Политбюро был, конечно, "обговорен" заранее, и все, казалось,
триумфальное чествование "вождя" спокойно шло к завершению. Счетная
комиссия, избранная съездом, заканчивала свою работу. Но вдруг произошло
неожиданное. В комнату к Сталину зашли возбужденные и встревоженные
Каганович и председатель счетной комиссии Затонский. Но вначале несколько
слов об источнике этой информации.
  В своих воспоминаниях о подробностях работы съезда рассказывает А.И.
Микоян, бывший кандидатом в члены и членом Политбюро с 1926 по 1966 год,
делегат всех съездов партии - с Х по XXIV. Об этом говорится и в целом
ряде других мемуаров. В "Истории КПСС", вышедшей в свет в 1962 году,
отмечается, что "ненормальная обстановка, складывавшаяся в партии,
вызывала тревогу у части коммунистов, особенно у старых ленинских кадров.
Многие делегаты съезда, прежде всего те из них, кто был знаком с
завещанием В.И. Ленина, считали, что наступило время переместить Сталина с
поста генсека на другую работу". По свидетельству А. Микояна (а его в свою
очередь проинформировали старые большевики А. Снегов, О. Шатуновская,
бывший член счетной комиссии Н. Андреасян), Каганович с тревогой объявил
Сталину неожиданные результаты голосования: из 1225 делегатов трое подали
голоса "против" Кирова и около трехсот (!), почти одна четверть
голосовавших, "против" Сталина. Это было невероятно!
  Сейчас никто не может точно сказать, что ответил генсек. Но, по
утверждению Микояна, быстро было принято решение оставить "против"
Сталина, как и "против" Кирова, три голоса, а остальные бюллетени
уничтожить. Добавлю, что благодаря сложившейся практике в списках для
голосования осталось ровно то количество кандидатов, которое необходимо
для избрания. В общем, это были "выборы без выбора", где нужно простое
большинство. Сталин, даже если бы учли 300 голосов "против", все равно
вошел бы в состав ЦК и, видимо, был бы избран в любом случае генсеком330.
Но политический резонанс после оглашения результатов был бы таким, что
учесть все его последствия представлялось невозможным. Все сразу
почувствовали бы, что величие "вождя" эфемерно.
  По этим же свидетельствам, группа старых большевиков, узнавшая о
результатах голосования до их официального объявления, предложила Кирову,
чтобы он согласился на выдвижение его генсеком. Киров отказался и якобы
обо всем рассказал Сталину.
  В этой неясной до конца драматической истории тем не менее есть несколько
объективных обстоятельств, придающих ей достаточно большую степень
правдоподобности. Прежде всего, на съезде оказалось немало делегатов,
состоявших ранее в различных "оппозициях" и выступавших прежде лично
против Сталина. Кроме того, многие из партийных работников, бывших на
съезде, уже имели возможность испытать на себе бесцеремонность, грубость и
диктаторские замашки Сталина. Но обстановка в партии уже была такой, что
подвергать открыто критике Сталина и тем более предлагать сместить его с
высокого поста не мог никто. Хотя возможность использовать шанс совести
существует всегда. И выразить свое подлинное отношение к Сталину с помощью
тайного голосования эти люди, бесспорно, могли. Если когда-нибудь это
сообщение, сделанное Микояном на основе свидетельств группы старых
большевиков, в том числе членов счетной комиссии XVII съезда партии, будет
полностью доказано, то оно одновременно зафиксирует одно из самых
неприглядных, преступных действий Сталина против партии. Я уже не говорю
здесь (об этом будет сказано в другой главе), сколь трагичной окажется
судьба подавляющего большинства делегатов "съезда победителей", поскольку
Сталин после голосования стал в каждом из них видеть потенциального
противника.
  Еще одним последствием этого запутанного дела явилось резкое изменение
отношения Сталина к Кирову, который теперь в его глазах стал реальным
соперником.
  "Съезд победителей", таким образом, отразив крупные изменения в стране в
пользу социалистического переустройства общества, зафиксировал нарастание
диктаторских амбиций "вождя". Диктатура пролетариата, как инструмент
овладения большевиками и левыми эсерами властью в октябре 1917 года, была
расценена Сталиным как уникальная возможность единолично отправлять ее
важнейшие функции.



  Сталин и Киров_________________________________________


  Еще раз вернемся к одному из эпизодов XVII съезда партии. Выступая на нем,
Енукидзе, в частности, сказал: "Товарищ Сталин сумел окружить себя лучшими
людьми в нашей партии, сумел вместе с ними обсуждать и решать всякие
вопросы, сумел из этой группы людей создать такую могучую силу, которой не
знала история ни одной революционной партии..."331 Ничего не скажешь,
действительно, в те годы в окружении Сталина были еще интересные люди, и
среди них С.М. Киров. Хотя к понятию "окружение" он едва ли подходил,
поскольку работал в Закавказье, а затем в Ленинграде. И все же Киров был
близким человеком для Сталина. Енукидзе, который также был личным другом,
однако, преувеличивал, что вокруг Сталина всегда были "лучшие люди в нашей
партии". К сожалению, бывали около него разные люди. И одаренные,
самобытные и кристально чистые соратники; и поддакиватели, никогда и ни в
чем ему не перечившие, главной заботой которых было угадать и исполнить
желание "вождя". К несчастью для народа и партии, подвизались рядом со
Сталиным (особенно в конце 30-х, в 40-е гг.) лица, которых иначе как
преступниками не назовешь.
  Сталин не был глупым человеком. Он хотел иметь возле себя верных,
преданных друзей, соратников, а главное - беспрекословных исполнителей,
понимающих с полуслова его желание, намерение, жест. Хотя для "публики" он
всегда старался подчеркнуть, что отношения, основанные на личной
преданности, недостойны высоких принципов. Например, отвечая на письмо
члена партии Шатуновского, Сталин писал:
  "Вы говорите о Вашей "преданности" мне. Может быть, это случайно
сорвавшаяся фраза. Может быть... Но если это не случайная фраза, я бы
советовал Вам отбросить прочь "принцип" преданности лицам. Это не
по-большевистски. Имейте преданность рабочему классу, его партии, его
государству. Это нужно и хорошо. Но не смешивайте ее с преданностью лицам,
с этой пустой и ненужной интеллигентской побрякушкой"332.
  Правильные слова. Но, увы, они расходились с делами. Ведь Сталин был
великим Лицемером. И, как правило, окружал себя лишь теми, кто не
доставлял ему хлопот. Прежде всего это касалось помощников. Напомню их
имена: Назаретян, Товстуха, Бажанов, Каннер, Марьин, Двинский,
Поскребышев. Больше всего он привязался к двум: Товстухе и Поскребышеву.
  И.П. Товстуха понимал его с полуслова. Человек с неплохой теоретической
подготовкой, он был способен сформулировать идею, заметить в тексте
принципиальную ошибку. Сталин ценил его за исключительную
самоотверженность в работе. В архиве Сталина сохранилась его записка
Зиновьеву, Каменеву и Бухарину, в которой он пишет: "Товстуха не хочет
уезжать в отпуск. В деле есть мое предложение о немедленном отпуске т.
Товстухе, которое он не допустил к голосованию..."333 И тут же Сталин
выговорил своему помощнику, что тот о своем несостоявшемся отпуске поведал
Каменеву. Вконец расстроенный Товстуха написал официальную записку:
  "Сталину.
  Копия Каменеву.
  Заявляю, что ни тов. Каменеву, ни кому бы то другому я никогда не говорил,
что будто бы хочу в отпуск, но меня т. Сталин не пускает.
 
Товстуха".
  Каменев карандашом полушутливо набросал на этой бумажке "местного
значения":
  "Подтверждаю, что никогда, нигде, ни в каком виде Товстуха не говорил мне
об отпуске, а лишь о том, что он бы мог увеличить свою работу над Лениным
(так в тексте. - Прим. Д.В.), если бы он начинал свою работу в ЦК
пораньше. В смерти Товстухи прошу меня не винить.
  Л.Каменев"334.
  Как видим, в аппарате Сталина вершились не только серьезные и "великие"
дела.
  Короткое время у Сталина работал Б. Бажанов, выходец из семьи
интеллигентов. Генсек быстро проникся к нему уважением. Вскоре Бажанов
стал стенографировать заседания Политбюро. Однако он умело скрывал свои
подлинные взгляды. В 1928 году ему удалось бежать в Персию, а оттуда в
Англию. Несколько десятилетий он зарабатывал на жизнь, вначале комментируя
то, что он знал, а затем фабрикуя самые различные домыслы о нашей стране и
ее руководстве.
  Многие годы Сталин держал около себя Л.З. Мехлиса, который некоторое время
был помощником "вождя". Лев Захарович Мехлис, родившийся в Одессе, начинал
меньшевиком, вступил в партию в 1918 году, познакомился со Сталиным в годы
гражданской войны. Занимал ряд видных постов в аппарате ЦК, "Правде", был
народным комиссаром Госконтроля СССР, начальником Главного политуправления
РККА. Не лишенный способностей, но с откровенно полицейским мышлением.
Мехлис был одним из тех, кто регулярно докладывал Сталину "доверительную
информацию" о других руководителях партии. Но едва ли это был человек
идеи. Однажды он обратился к Сталину с просьбой сделать дарственную
надпись на только что вышедшей в 1924 году книге генсека "О Ленине и
ленинизме". Сталин быстро начертал на титульном листе:
  "Молодому другу по работе
т-щу Мехлис
от автора.
  23.05.24".
  Самое интересное, что Мехлис, заполучив автограф, ни разу не раскрыл
книги: все листы теперь уже ссохшейся и пожелтевшей книги так и остались
неразрезанными.
  Влияние Мехлиса определялось не столько должностями, сколько отношением к
нему самого Сталина. Мехлис бывал у Сталина часто, подолгу оставаясь с ним
один на один. Ему Сталин давал самые щекотливые поручения. Передо мной
лежит целый том его личных донесений из разных мест, куда его направлял
"вождь". Сотни шифровок, телеграмм, письменных докладов об одном и том же:
"враги орудуют", "везде беспечность", "благодушие губит дело", "нужно
ужесточить меры...". Сталин верил Мехлису, пожалуй, больше, чем многим
другим. Тот умел найти "врагов" там, где и подозревать-то было вроде бы
смешно... В июле 1937 года, когда Краснознаменный ансамбль песни и пляски
был на востоке, к Сталину поступила шифрованная телеграмма.
  "Доношу: в ансамбле краснознаменной песни тяжелое положение. Прихожу к
заключению: в ансамбле орудует шпионско-террористическая группа (выделено
мной. - Прим. Д.В.). Уволил на месте девятнадцать человек. Веду следствие.
В составе есть бывшие офицеры, дети кулаков, антисоветские элементы.
Привлек к работе нач. особого отдела. Пускать ансамбль в части?
  Мехлис"335.
  Думаю, вопрос, заключавший телеграмму, был напрасным: арестовано
пол-ансамбля, кого "пускать"? Таким был человек, который в тени "вождя"
играл свою, особую, зловещую роль. Подозрительность Сталина нашла в
Мехлисе идеальный источник ее поддержания.
  Но, пожалуй, наибольшим доверием и близостью к "вождю" пользовался А.Н.
Поскребышев, которого Хрущев на XX съезде партии назвал "верным
оруженосцем" Сталина. Бывший фельдшер из Вятки, сын сапожника, он уже с
1922 года работал в ЦК, а с 1928 года помощником Сталина, заведующим
особым сектором. Во время войны Сталин сделал члена ЦК и депутата
Верховного Совета СССР А.Н. Поскребышева генерал-майором. Поскребышев
отличался поразительной работоспособностью и исполнительностью. Его
старшая дочь, Галина Александровна Егорова, рассказывала мне, что на
работе он проводил не меньше 16 часов. Хотя незадолго до смерти Сталина
Берии удалось убрать его из Кремля, Поскребышев остался до конца своих
дней преданным слугой "Хозяина". Между прочим, первая жена Поскребышева
была дальней родственницей Троцкого, что в конце концов сыграло
трагическую роль.
  Дочь Поскребышева рассказывала мне, что отец все жалел, что не вел
дневника, так много он знал. Правда, подумав, всегда заключал, что если бы
такой дневник у него был, то его давно бы не было в живых.
  Вся информация любого характера поступала к Сталину через Поскребышева. Он
знал о происходящих в партии и стране процессах не меньше, чем Сталин. Это
был идеальный исполнитель: бездумный, невозражающий, в любое время
находившийся на своем посту. Однако роль Поскребышева в коридорах власти
была значительно важнее официального статуса, в силу особого расположения
к нему "вождя".
  Хотя Поскребышев по натуре не был жестким человеком, перед ним заискивали;
так много зависело от того, когда, как доложит бумагу, выскажет
предложение первый помощник.
  Бывший нарком путей сообщения И.В. Ковалев, который всю войну иногда по
три-четыре раза в день докладывал Сталину о движении военных эшелонов,
как-то назвал Поскребышева "двужильный". "В любое время, когда бы Сталин
ни вызывал, лысоватая голова его помощника всегда была наклонена над
ворохом бумаг. Это был человек с компьютерной памятью. У него можно было
получить точную справку по любому вопросу, - заключил Ковалев рассказ о
Поскребышеве, - одним словом - энцикл