вности боевых
действий, ускорения разгрома гитлеровских войск. Это проявлялось, в
частности, в том, что в 1943 - 1945 годах по инициативе Генштаба Сталин
неоднократно обращал внимание командования резервных армий на
необходимость усиления оперативной маскировки, улучшения управленческой
работы штабов армий, корпусов и дивизий, ускорения прохождения команд,
приказов и директив до исполнителей, создания специальных контрбатарейных
соединений, использования авиации и танковых соединений и т.д. Сам спектр
этих вопросов стратегического, оперативного и даже тактического характера,
одобренных Верховным, свидетельствует, что он уже многому научился у
войны, у своих профессиональных военных помощников в Ставке, стал
интуитивно чувствовать слабые и сильные стороны некоторых своих решений.
  Вместе с тем Сталин по-прежнему уделял большое внимание активизации боевой
деятельности исполнителей, особенно в оперативном звене командования. Его
решения в этом отношении, принимаемые, как правило, единолично, были
радикальными.
  Иногда Сталину приходили на ум идеи, которые внешне были алогичными, но
тем не менее сыграли заметную роль. Таким было, как я уже упоминал,
решение провести парад на Красной площади 7 ноября 1941 года, таким же
неожиданным было предложение Верховного летом 1944 года провести большую
массу немецких военнопленных по улицам Москвы.
  - Это еще больше поднимет моральный дух народа и армии, ускорит разгром
фашистов. Как думаете?
  Молчавшие Молотов, Берия, Ворошилов, Калинин после короткого
замешательства стали наперебой соглашаться.
  - Мудрый шаг, Иосиф Виссарионович!
  - Это только Вы могли такое предложить!
  - Гениальное решение!
  Уже через неделю, 13 июля, Берия докладывал Верховному план необычной
операции:
  "В соответствии с Вашими указаниями, Иосиф Виссарионович, 17 июля с.г.
через Москву будет проведено 55 тысяч военнопленных, и в том числе: 18
генералов, 1200 офицеров. В Москву с 1-го, 2-го и 3-го Белорусских фронтов
доставим 26 эшелонами. Генералы Дмитриев, Миловский, Горностаев и комиссар
госбезопасности Аркадьев этими вопросами уже вплотную занимаются.
Ответственные за охрану и конвоирование по Москве работники НКВД Васильев
и Романенко. К вечеру 16 июля на ипподроме и на плацу мотострелковой
дивизии НКВД сосредоточим всех. Рассчитали: двадцать шесть эшелонов -
двадцать шесть колонн. Маршрут движения: Московский ипподром,
Ленинградское шоссе, улица Горького, площадь Маяковского и далее по
Садовому кольцу: Садово-Триумфальная, Садово-Каретная, Садово-Самотечная,
Садово-Сухаревская, Садово-Спасская, Садово-Черногрязская, Чкаловская,
Крымский вал, Смоленский бульвар, по Баррикадной и Краснопресненской
улицам возвращение на Московский ипподром... Начало движения с 9 утра;
завершение - к 16 часам"890. (К слову: затем будут меняться и маршрут и
время.) Сталин перебил:
  - Выдержат ваш поход колонны?
  - Выдержат, товарищ Сталин.
  - А что после?
  - Рано утром следующего дня с 11 пунктов (вокзалов и станций) - отправка в
лагеря на восток.
  Берия собирался докладывать план дальше, но Сталин не захотел больше
слушать. "Дашь идею - исполнят. А сами не могли додуматься?" - посмотрел с
неприязнью на соратников Верховный.
  Большое значение Сталин придавал мерам морального стимулирования бойцов и
командиров. Например, по предложению Верховного в начале сентября 1943
года были разработаны своеобразные критерии награждения командиров за
успешное форсирование рек. После поправок Сталина директива Ставки Военным
советам фронтов и армий стала выглядеть так:
  "За форсирование такой реки, как река Десна в районе Богданово (Смоленской
области) и ниже, и равных Десне рек по трудности форсирования представлять
к наградам:
  1. Командующих армиями - к ордену Суворова 1-й степени.
  2. Командиров корпусов, дивизий, бригад - к ордену Суворова 2-й степени.
  3. Командиров полков, командиров инженерных, саперных и понтонных
батальонов - к ордену Суворова 3-й степени.
  За форсирование такой реки, как река Днепр в районе Смоленск и ниже, и
равных Днепру рек по трудности форсирования названных выше командиров
соединений и частей представлять к присвоению звания Героя Советского
Союза.
  И. Сталин
9 сент. 1943 г. 2 часа. Антонов"891.
  Такие директивы не единичны. Сталин периодически перед трудными рубежами,
которые следовало преодолеть, использовал моральные стимулы, не без
оснований полагая, что щедрое поощрение отличившихся является существенным
фактором в создании и поддержании боевого порыва наступающих войск.
Правда, в наградах Сталин был довольно щепетилен. Он не согласился,
например, в 1949 году, когда отмечали ею 70-летие, с предложением
Маленкова о награждении его второй Золотой Звездой Героя Советского Союза
(он был удостоен двух Звезд: Героя Социалистического Труда в 1939 г. и
Героя Советского Союза в 1945 г.). Сталин проницательно посчитал после
награждения его орденом "Победа", что нужно остановиться. Рассказывают,
что, когда президента де Голля хотели наградить высшим французским
орденом, он спросил ретивых: "А разве Франция может наградить Францию?"
Сталин пресек поток наград. Но это была не мудрость, а просто элементарное
понимание того, что перебор в наградах может "ударить" по авторитету и
подорвать его.
  А Брежнев, Черненко остановиться не смогли, видимо, потому, что не
понимали порой даже элементарного... Человек, занимающий пост "первого
лица" недемократического государства, может награждать себя по любому
поводу и без повода. Но это не прибавит ему авторитета, а наоборот. В
итоге у Сталина было почти столько же орденов, сколько, например, у
Мехлиса, и в четыре-пять раз меньше, чем у Брежнева. Но "щепетильность"
Сталина к наградам и присвоению высоких воинских званий проявлялась не в
этом: он не жаловал политработников, штабистов, тыловых офицеров. Сталин
мог присвоить звание маршала рода войск командующему танковой армией, а,
например, последовательно занимавшему высокие должности генерал-лейтенанту
К.Ф. Телегину - члену Военного совета МВО, Московской зоны обороны,
Донского, Центрального, Белорусского, 1-го Белорусского фронтов, Группы
советских оккупационных войск в Германии - звание генерал-полковника не
дал. Однажды Сталину стало известно, что командующий 1-м Прибалтийским
фронтом генерал армии Еременко наградил орденами и медалями, не учтя
мнение члена Военного совета, группу работников газеты "Вперед на врага".
Особисты доложили о "разночтении" в подходе командующего и члена Военного
совета. Сталин тут же продиктовал приказ Народного комиссара обороны ј 00
142 от 16 ноября 1943 года, в котором говорилось:
  "1. Приказ командующего 1-м Прибалтийским фронтом от 29 октября 1943
года... о награждении правительственными наградами работников редакции
фронтовой газеты отменить. Выданные ордена и медали - отобрать.
  2. Пункт приказа Военного совета 1-го Прибалтийского фронта от 24 сентября
о награждении редактора газеты "Вперед на врага" полковника Кассина как
незаконный - отменить. Выданный Кассину орден Отечественной войны отобрать.
  3. Разъясняю генералу армии тов. Еременко, что ордена и медали установлены
правительством для награждения отличившихся в борьбе с немецкими
захватчиками бойцов и офицеров Красной Армии, а не для огульной раздачи
кому попало...
  4. Редактора газеты полковника Кассина... снизить в воинском звании до
подполковника и назначить на меньшую работу.
  И. Сталин"892.
  Так резко Сталин реагировал на ошибки, по его мнению, в "наградной
политике". Для него награды были лишь стимулом для достижения успеха. А не
наградой за сделанное...
  Подписав директиву о форсировании Вислы, Сталин отпустил было Антонова, но
затем вернул его от двери и продиктовал еще одну - командующим 1-м
Белорусским и 1-м Украинским фронтами:
  "Придавая большое значение делу форсирования Вислы, Ставка обязывает Вас
довести до сведения всех командармов Вашего фронта, что бойцы и командиры,
отличившиеся при форсировании Вислы, получат специальные награды орденами
вплоть до присвоения звания Героя Советского Союза.
  29 июля 1944 г. 24 часа.
  И. Сталин
Антонов"893.
  Пока шла война, полководцы, за редчайшим исключением, Сталину не
возражали. Но после его смерти и особенно после XX съезда произошли
частные или общие "ревизии" во взглядах на полководческий "дар" Сталина.
Мне хотелось бы привести один пример стратегического "инакомыслия", о
котором, уверен, мало кто знает сегодня.
  В своих мемуарах "Конец третьего рейха", а также в ряде других публикаций
и выступлений Маршал Советского Союза В. И. Чуйков высказал мысль, что
Берлин можно было взять не в мае, а в феврале 1945 года. Ему возразили
Г.К. Жуков, А.Х. Бабаджанян, другие военачальники, в том числе и в печати.
Чуйков попытался ответить на критику в "Военно-историческом журнале". Ему
отказали. Тогда он написал в ЦК партии. Там посоветовали провести
"соответствующую" работу со строптивым маршалом. По поручению ЦК КПСС 17
января 1966 года у начальника Главного политуправления генерала армии А.А.
Епишева собрались многие советские маршалы, генералы, специалисты, чтобы
"вразумить" Чуйкова. В своем выступлении Чуйков вновь указал на то, что
"советские войска, пройдя 500 километров, остановились в феврале в 60
километрах от Берлина... Кто же нас задержал? Противник или командование?
Для наступления на Берлин у нас было войск вполне достаточно. Два с
половиной месяца передышки, которые мы дали противнику на Западном
направлении, помогли ему подготовиться к обороне Берлина...".
  Оппоненты Чуйкова - генерал армии А.А. Епишев, маршалы И.С. Конев, М.В.
Захаров, К.К. Рокоссовский, В.Д. Соколовский, К.С. Москаленко, другие
участники встречи - пытались объяснить своему коллеге, что наступательный
заряд войск к этому времени иссяк, отстали тылы, устали войска, нужны были
пополнение, боеприпасы... Возможно, истина была на стороне большинства. Но
я усматриваю в этом совещании нечто другое: уже начался период "моратория"
на критику Сталина. Рассматривая вопрос, была ли возможность осуществить
Берлинскую операцию раньше, участники встречи, как будто договорившись,
совершенно не связывали это с решением Ставки и Сталина. Даже постановка
этого вопроса встретила решительное осуждение. Епишев, подытоживая
результаты обсуждения, заявил в соответствии с указаниями ЦК, что взгляды
Чуйкова по этому вопросу "ненаучны", что нельзя "очернять нашу историю,
иначе не на чем будет воспитывать молодежь".
  Старые путы догматического мышления, к формированию которого столько сил
приложил Сталин, держали этих почтенных людей не только тогда; в немалой
мере они удерживают нас и сейчас. Дело совсем не в том, возможно ли было
ускорить начало одной из последних операций войны, а в том, что даже сама
постановка вопроса представлялась еретической. Сталина давно не было, но
стиль его мышления был жив. Даже люди такого высокого ранга, обладающие
стратегическим умом, не были готовы обсудить его действия как Верховного
Главнокомандующего. А ведь маршалы очень многое знали о нем, но вырваться
из своего времени дано немногим.
  Но вернемся в годы войны. Мышление Сталина обеднялось его слабым
представлением о фронтовой жизни, повседневном быте войск, дыхании той
раскаленной линии, где соприкасались, яростно сражаясь, две гигантские
военные машины. Когда Сталин окончательно почувствовал, что время работает
на Победу (после Сталинграда), он стал выкраивать 30 - 40 минут (чаще
ночью), чтобы посмотреть фронтовую кинохронику. Иногда просмотр таких лент
подталкивал его к принятию широкомасштабных решений. Мысль кабинетного
полководца, получавшая дополнительную информацию, трансформировалась через
присущие ему стереотипы тоталитарности, цезаризма, подозрительности,
недоверия, настороженности.
  В одной из кинолент были, например, кадры, когда во фронтовой полосе,
где-то в полусожженном колхозном сарае, поймали двух полицаев, которые не
успели скрыться или сдаться. Тут же Сталин приказал направить директивы
командующим фронтами (копию - Берии) с требованием неукоснительно
выполнять директиву Ставки от 14 октября 1942 года. Согласно этому
документу, устанавливалась прифронтовая полоса, из которой без всякого
исключения отселялось население в целях "недопущения в расположение частей
вражеских агентов и шпионов" Сталин своей рукой написал: "Особо важно.
Прифронтовая зона должна стать неприступной для шпионов и агентов врага.
Пора понять, что населенные пункты, расположенные в ближайшем тылу,
являются удобным убежищем для шпионов и шпионской работы"894. Нет, в
директиве ни слова не говорится об отселении с целью обеспечения
безопасности мирных жителей (ведь это советские граждане!), о проявлении
заботы о них. "Шпионское" мышление Сталина и здесь усмотрело прежде всего
опасность со стороны освобожденных граждан. В этом отношении Сталин так
никогда и не изменился...
  Я уже не раз отмечал, что Сталин не обладал прогностическими
способностями. Это можно объяснить: склонный к догматическому мышлению ум
труднее схватывает те тенденции, которые как бы скрываются за горизонтом
завтрашнего дня. Напомню, Верховный, например, ставил задачу сделать 1942
год годом разгрома гитлеровских захватчиков и грубо ошибся. Затем - год
1943-й, и наконец - год 1944-й. Тоже не получилось. Причем не просто
ставил задачу, а выражал уверенность в реальности этой программной
установки. Это были задачи, основанные на эфемерном прогнозе. Практичный,
цепкий ум Сталина плохо видел в сумерках неизвестности. Это объясняется
тем, что он так никогда по-настоящему и не овладел диалектикой, ее
законами, часто не располагал достоверными данными как о своих войсках,
так и о противнике. К сожалению, в докладах ему очень часто преувеличивали
потери, понесенные противником, нередко завышали силы немцев в надежде
получить дополнительное подкрепление. Эта искаженная фронтовая статистика,
которая делала невозможной реальную, трезвую оценку обстановки, анализ
соотношения сил, серьезно ослабляла прогностические возможности Ставки и
самого Верховного Главнокомандующего. Но в этом он виноват сам. Ложь давно
себя чувствовала хозяйкой в его цезаристской жизни. Сталин жестоко
наказывал, даже снимал военачальников со своих постов за преувеличенные
или приуменьшенные данные, но искоренить случаи деформации истины в
донесениях ему не удалось. Сталин уличал даже Жукова, полагавшегося на
непроверенные донесения снизу:
  "Тов. Юрьеву (Г.К. Жукову)
Получил Вашу телеграмму, где Вы просите подать Вам свежий штурмовой
авиакорпус, так как на 1-м Украинском фронте в строю имеется, как Вы
утверждаете, всего 98 штурмовиков... Вас, должно быть, ввели в заблуждение.
  На самом деле у Вас в строю имеется 98 штурмовиков плюс к этому 95
штурмовиков в составе 224-й штурмовой дивизии, расположенной в Прилуках.
Всего, значит, в строю имеется у Вас 193 исправных штурмовика. К этому
надо добавить 143 штурмовых самолета, направляющихся к Вам россыпью для
пополнения штурмовых дивизий. Стало быть, всего у Вас на фронте будет 336
исправных штурмовых самолетов.
  16 марта 1944
1 час 45 мин. Иванов (Сталин)"895.
  Данные у Верховного и его заместителя расходились: 336 и 98 самолетов.
Разница слишком большая. Скорее всего, и та и другая цифры неточны, но это
свидетельствует о заинтересованности некоторых командиров, штабов в
существовании искаженной статистики.
  Если в начале войны Сталин доверялся любым сообщениям, то позже самые
драматические донесения он уже воспринимал спокойнее. Кардинально Гитлер
уже ничего изменить не мог. Время работало только на союзников. Поэтому,
когда поступали непроверенные сигналы, Сталин жестко отчитывал
командующих, а заодно и представителей Ставки, находившихся на этом фронте:
  "Командующему 1-м Прибалтийским фронтом
генералу армии Еременко
Копия - тов. Воронову
Шум, который Вами был поднят о наступлении крупных сил противника, якобы
до двух танковых дивизий со стороны Езерище на Студенец, оказался ни на
чем не основанным, паническим донесением... Впредь не допускать
представления в Ставку и Генеральный штаб донесений, содержащих
непроверенные и непродуманные панические выводы о противнике.
  12 ноября 1943 г. 24.00.
  И. Сталин"896.
  Еще раз подчеркну: мышление Сталина как стратега опиралось на знания и
опыт политического руководства, понимание роли и места в вооруженной
борьбе экономических, технических, организационных, духовных факторов. Это
позволяло Верховному масштабнее смотреть на процессы войны, видеть их
тесную взаимосвязь с международной обстановкой, действиями союзников,
других внешнеполитических факторов. Можно, пожалуй, даже сказать, что
Сталин обладал волевым умом политика, вынужденного заниматься военными
вопросами. Его фрагментарные знания в области теории военного искусства,
слабое представление об особенностях функционирования всего военного
механизма не позволили Верховному подняться до высот подлинного
стратегического мышления.
  Но он сумел компенсировать эти органические слабости напряженной
деятельностью "мозга армии" - Генерального штаба. Все важнейшие идеи,
реализованные в оборонительных и наступательных операциях, рождены в
"мозговом бункере" Ставки, в среде его военного окружения. При своей
военной непрофессиональности Сталин смог подняться до понимания этих идей
и замыслов, внося в них иногда существенные добавления. Поэтому более
справедливо утверждать, что "интеллектуальное начало" собственно военного
руководства осуществлялось Ставкой и Генеральным штабом. Велика роль и
штабов фронтов и армий. Роль Сталина в большей степени проявилась в
"волевом начале". Облеченный неограниченной властью военного диктатора,
Сталин придавал решениям Ставки жестко императивный характер, подчас
субъективный, нередко с негативными последствиями. Эту мысль полнее всего
подтверждают поспешные, запоздалые или непродуманные решения Сталина в
первые полтора года войны.
  Вероятно, Верховный в известной мере чувствовал свою ущербность и даже в
некотором смысле неполноценность как полководца, не знающего жизни фронта.
Этот комплекс уязвимости усиливался еще больше оттого, что часть его
соратников побывали на фронтах. Жданов был тесно связан с Ленинградом,
видел своими глазами блокаду и как член Военного совета фронта был в гуще
военных дел. Не вылезал с фронта и Хрущев. Довольно длительное время
просидел в блиндаже штаба Сталинградского фронта Маленков, хотя ни в одной
части на передовой он так и не побывал. Правда, Сталин еще раз посылал
Маленкова на фронт в апреле 1944 года. От члена Военного совета Западного
фронта Мехлиса, постепенно оправившегося от сокрушительного крымского
фиаско, поступило личное письмо Сталину. Содержание его осталось
неизвестным. Однако 3 апреля Сталин издал приказ, в котором говорилось:
"Поручить Чрезвычайной комиссии в составе члена ГКО тов. Маленкова
(председатель), генерал-полковника Щербакова, генерал-лейтенанта
Кузнецова, генерал-полковника Штеменко и генерал-лейтенанта Шимонаева
проверить в течение 4 - 5 дней работу штаба Западного фронта..."897 Трудно
сейчас сказать, о чем писал Мехлис, что проверяли, какие сделали выводы,
но только после отъезда комиссии командующий фронтом генерал армии В.Д.
Соколовский пошел на понижение: начальником штаба 1-го Украинского фронта.
  Сталин в течение всей войны держал Маленкова возле себя: тот выполнял
различные поручения "вождя" в аппарате ГКО и ЦК, а также курировал
авиационную промышленность. Когда дела с выпуском самолетов наладились.
Верховный санкционировал в сентябре 1943 года присвоение Маленкову звания
Героя Социалистического Труда. И тут же сделал его Председателем Комитета
при СНК по восстановлению хозяйства освобожденных районов. Сталин решил
попробовать на военной работе и Кагановича. В июле 1942 года он направил
его на Кавказ, назначив членом Военного совета Северо-Кавказского фронта.
К слову сказать, этим же приказом начальником штаба этого фронта был
назначен генерал-лейт