еют полторы-две тысячи штыков. Также плохо и с материальной частью.
Просим Вас оказать нам в этом вопросе помощь.
  Ваше указание об организации нового оборонительного рубежа совершенно
правильное. Мы немедленно приступим к его отработке и просим Вашего
разрешения доложить Вам об этом к 12 часам пятого (августа. - Прим.
Д.В.)... Мы имеем задачу от главкома товарища Буденного о переходе с утра
шестого в наступление из района Корсунь в направлении Звенигородка, Умань
с целью оказания помощи 6-й и 12-й армиям и создания единого фронта с
Южным фронтом... Если Вы не возражаете против этого наступления и если оно
удастся, то тогда линия обороны может измениться значительно к западу. Все.
  Сталин. Я не только не возражаю, а, наоборот, всемерно приветствую
наступление, имеющее своей целью соединиться с Южным фронтом и вывести на
простор названные Вами две армии. Директива главкома совершенно правильна.
Но я все-таки просил бы Вас разработать предложенную мною линию обороны,
ибо на войне надо рассчитывать не только на хорошее, но и на плохое, а
также на худшее. Это единственное средство не попадать впросак..."745
Увы, надеждам Сталина не суждено было сбыться. Теперь запах полыни стал
его преследовать не только ночью, но и круглые сутки...
  Киевская оборонительная операция развивалась неудачно. Окруженные части
6-й и 12-й армий в тяжелой обстановке сражались до 7 августа. Исчерпав
возможности дальнейшего сопротивления, армии перестали существовать.
Большое количество личного состава оказалось в плену. Маршал Буденный,
которому старые легенды не помогли в этой войне, учитывая угрозу охвата
войск Южного фронта, попросил у Ставки разрешения отвести войска за реку
Ингул. Сталин пришел в бешенство и запретил отвод, указав другую линию
обороны746. Специальной директивой Ставки ј 00 661 Сталин распорядился
выдвинуть для укрепления войск Юго-Западного направления 19 стрелковых и 5
кавалерийских дивизий. Соединения были только сформированы, но не
"сколочены" и не обучены. Не хватало вооружения. При вводе в бой многие из
этих частей и соединений не проявили упорства в обороне. В условиях
неразберихи нередко возникала паника, самовольное оставление позиций.
  Когда Сталину докладывали, что оставлен тот или иной рубеж, новые
населенные пункты, он приходил то в ярость, то впадал в состояние апатии.
Вопреки своему правилу не торопиться с выводами и оценкой людей, теперь он
часто их делал сразу же, после очередной сводки. На этот раз досталось
командующему Южным фронтом И.В. Тюленеву, которого он хорошо знал с давних
пор. В телеграмме Сталина главкому Буденному указывалось:
  "Комфронта Тюленев оказался несостоятельным. Он не умеет наступать, он не
умеет также отводить войска. Он потерял две армии таким способом, каким не
теряют даже полки. Предлагаю Вам выехать немедля к Тюленеву, разобраться
лично в обстановке и доложить незамедлительно о плане обороны... Мне
кажется, что Тюленев деморализован и не способен руководить фронтом.
  Сталин.
  Продиктовано по телефону в 5.50 12.8.41 г. Шапошников"747.
  Верховный Главнокомандующий слал грозные телеграммы, отдавал жесткие
приказы, подписывал спешно подготовленные директивы, а положение все
ухудшалось. В августе - сентябре на Юго-Западном направлении оно стало
критическим. Сталин пытался связаться то с одним, то с другим командующим,
но это не всегда удавалось. Однажды, ознакомившись с очередной сводкой
Генштаба, в которой сообщалось о новом несанкционированном отходе
нескольких частей, Сталин продиктовал "Приказ Ставки Верховного Главного
Командования Красной Армии ј 270 от 16 августа 1941 года".
  Оговорюсь, что всем нам известен знаменитый "Приказ Народного Комиссара
Обороны Союза ССР ј 227 от 28 июля 1942 года". Приказ ј 270, приказ
отчаяния, был издан почти на год раньше. Его автор - сам Сталин. Потеряв
надежду на возможность стабилизировать линию фронта и не допустить
разгрома, Верховный Главнокомандующий прибег, в значительной степени в
силу критических обстоятельств, к своему испытанному методу жестких
карательных мер. У него уже не оставалось других средств. Сегодня мало кто
знает этот приказ, поэтому приведу его как образчик личного директивного
творчества Сталина. В начале приказа следовали примеры того, как,
оказавшись в окружении, командиры, политработники, красноармейцы проявляли
силу духа и с честью выходили из самого сложного положения. Так поступил,
например, командующий 3-й армией генерал-лейтенант Кузнецов. Именно он и
его командиры и политработники организовали выход из окружения 108-й и
64-й стрелковых дивизий.
  "Но вместе с тем, - продолжал диктовать Сталин, - командующий 28-й армией
генерал-лейтенант Качалов проявил трусость и сдался в плен, а штаб и части
вышли из окружения; генерал-майор Понеделин, командующий 12-й армией,
сдался в плен, как и командир 13-го стрелкового корпуса генерал-майор
Кириллов. Это позорные факты. Трусов и дезертиров надо уничтожать.
  Приказываю:
  1) Срывающих во время боя знаки различия и сдающихся в плен считать
злостными дезертирами, семьи которых подлежат аресту как семьи нарушивших
присягу и предавших Родину. Расстреливать на месте таких дезертиров.
  2) Попавшим в окружение - сражаться до последней возможности, пробиваться
к своим. А тех, кто предпочтет сдаться в плен, - уничтожать всеми
средствами, а семьи сдавшихся в плен красноармейцев лишать государственных
пособий и помощи.
  3) Активнее выдвигать смелых, мужественных людей.
  Приказ прочесть во всех ротах, эскадрильях, батареях"748.
  Сталин, залпом продиктовав приказ, остановился, не стал редактировать
импульсивный текст, смысл которого укладывался в одну-две фразы:
"Расстреливать безжалостно дезертиров, бойцов, сдающихся в плен. А если
они решатся на это, пусть знают, что их семьи будут вынуждены испить самую
горькую чашу". Это приказ отчаяния и жестокости. Хотя Сталин продиктовал
его от своего имени, как Верховного Главнокомандующего, уже подписав
приказ, он распорядился поставить также подписи Молотова, Буденного,
Ворошилова, Тимошенко, Шапошникова, Жукова, несмотря на то что не все из
указанных лиц находились в это время в Ставке. Положение было таково, что
Сталин был готов на любой, самый отчаянный шаг. Кое-где его распоряжения
подобного характера выполнялись весьма энергично. В конце августа 1941
года Сталину доложили о письме писателя Владимира Ставского, пробывшего
десять дней на фронте в районе Ельни. Приведу несколько выдержек из этого
письма.
  "Дорогой товарищ Сталин!
  Ряд наших частей действует замечательно, наносит сокрушающие удары
фашистам. После того как во главе 19-й дивизии встал отважный и энергичный
майор товарищ Утвенко, полки дивизии, действуя на участке в 11
километров... разбили 88-й пехотный полк, отбили множество немецких
контратак... Части, действующие под Ельней, проходят боевую учебу,
накапливают боевой опыт, изучают тактику противника и бьют немцев...
  Но здесь, в 24-й армии, за последнее время получился перегиб... По данным
командования и политотдела армии, расстреляно за дезертирство, за
паникерство и другие преступления 480 - 600 человек. За это же время
представлено к наградам 80 человек. Позавчера и сегодня командарм т.
Раку-тин и начпоарм (начальник политотдела армии. - Прим. Д В.) т. Абрамов
правильно разобрались в этом перегибе..."749
В письме, где говорилось об этом страшном "перегибе" (расстреляно 480 -
600 человек, награждено 80), Сталин оставил короткую запись: "т. Мехлис.
И. Ст." Его не взволновала цифра "перегиба" (пусть даже, возможно,
завышенная), эти жестокие потери, которые он решительно санкционирует. Да,
война жестока, положение отчаянное, но в резолюциях Сталина нет и намека
на необходимость обратиться к сознанию, чести, мужеству, патриотическим
чувствам, национальной гордости людей... Он, как всегда, верит только в
силу и насилие.
  А одна из самых крупных трагедий Великой Отечественной войны приближалась.
8 августа 1941 года Сталин вновь говорил с Кирпоносом:
  "Бровары. У аппарата генерал-полковник Кирпонос.
  Москва. У аппарата Сталин.
  Сталин. До нас дошли сведения, что фронт решил с легким сердцем сдать Киев
врагу якобы ввиду недостатка частей, способных отстоять Киев. Верно ли это?
  Кирпонос. Здравствуйте, тов. Сталин. Вам доложили неверно. Мною и Военным
советом фронта принимаются все меры к тому, чтобы Киев ни в коем случае не
сдавать... Все наши мысли и стремления, как мои, так и Военного совета,
направлены к тому, чтобы Киев противнику не отдать...
  Сталин. Очень хорошо. Крепко жму Вашу руку. Желаю успеха. Все"750.
  Юго-Западный фронт держался изо всех сил. О героизме защитников Киева
много написано. Они делали все, что могли. Но никогда, видимо, мы не
сможем передать чувства и мысли защитников столицы Украины, в которых
отражались патриотизм подавляющего большинства советских людей и горестное
недоумение от длинной цепи поражений, приведших агрессора на берега
Днепра. Полынную горечь неудач ощущал весь советский народ.
  15 сентября первая и вторая танковые группы немцев замкнули кольцо в
районе Лохвицы, окружив основные силы Юго-Западного фронта. В кольце
оказались 5, 26, 37-я армии и частично части 21-й и 38-й армий. За четверо
суток до того, как роковая петля затянула десятки обескровленных частей и
соединений, состоялся последний разговор Сталина с Кирпоносом.
  "Прилуки. Здравствуйте. У аппарата Кирпонос, Бурмистенко. Тупиков.
  Москва. Здравствуйте, здесь Сталин, Шапошников, Тимошенко. Ваше
предложение об отводе войск на рубеж известной вам реки (река Псел. -
Прим. Д.В.) мне кажется опасным. Если обратиться к недавнему прошлому, то
вы вспомните, что при отводе войск из района Бердичев и Новоград-Волынский
у вас был более серьезный рубеж - река Днепр, и несмотря на это при отходе
потеряли две армии... а противник переправился... на восточный берег
Днепра... Выход следующий:
  1) Немедля перегруппировать силы, хотя бы за счет Киевского укрепленного
района и других войск, и повести отчаянные атаки на конотопскую группу
противника во взаимодействии с Еременко...
  2) Немедленно организовать оборонительный рубеж на реке Псел или где-либо
по этой линии, выставив большую артиллерийскую группу фронтом на север и
на запад и отведя 5 - 6 дивизий за этот рубеж.
  3) ...Только после исполнения этих двух пунктов, то есть после создания
кулака против конотопской группы противника и после создания
оборонительного рубежа на реке Псел, словом, после всего этого, начать
эвакуацию Киева...
  Киева не оставлять и мостов не взрывать без разрешения Ставки. Все. До
свидания.
  Кирпонос. Указания Ваши ясны. Все. До свидания"751.
  Герой Советского Союза генерал-полковник М.П. Кирпонос мог бы уже сказать
"прощайте". Жить ему осталось совсем немного. Больше личных указаний
Верховного Главнокомандующего, совсем не учитывающего реальной ситуации,
он не получит. Пока окружение еще не было плотным, имелась возможность
вырваться из смертельной петли. Военный совет фронта еще раз обратился к
Сталину с этой просьбой (телеграмма ј 15 788) 17 сентября в 5 часов утра.
И вновь Сталин не разрешил прорыва, санкционировав лишь отход на восточный
берег Днепра 37-й армии, которой командовал А.А. Власов. Положение стало
предельно критическим. Военный совет к исходу, дня 17 сентября, вопреки
требованиям Сталина, принял решение вывести войска фронта из окружения. Но
время было упущено. К тому же штаб фронта утратил связь с армиями. На свой
страх и риск разрозненные части и соединения в ходе жестоких боев в
течение десяти дней пытались прорваться на восток. Удалось это немногим. А
Ставка, не владея обстановкой, еще 22 и 23 сентября направляла Кирпоносу
успокаивающие радиотелеграммы следующего содержания:
  "Кирпонос (ЮЗФ)
Больше решительности и спокойствия. Успех обеспечен. Против вас мелкие
силы противника. Массируйте артиллерию на участках прорыва... Вся наша
авиация действует на вас. Ромны атакуются нашими войсками... Повторяю,
больше решительности и спокойствия и энергии в действиях. Доносите чаще.
  Б. Шапошников"752.
  Катастрофа была страшной. В окружении оказались 452 720 человек, в том
числе около 60 тысяч командного состава753. Противнику досталось большое
количество вооружения и боевой техники. Командующий фронтом М.П. Кирпонос
вместе с начальником штаба В.И. Тупиковым и членом Военного совета М.А.
Бурмистенко погибли в последних боях, разделив участь тысяч и тысяч
воинов. Впрочем, если бы Кирпонос и прорвался сквозь кольцо окружения,
едва ли Сталин простил бы ему эту катастрофу. Ведь себя, разумеется, он не
считал к ней причастным.
  В этой одной из самых крупных трагедий Великой Отечественной войны Сталин
показал лишь свое железное упрямство, но не тонкое оперативное чутье,
понимание обстановки. Если бы он, как Верховный, хотя бы отдаленно
понимал, что творилось тогда под Минском, в Крыму, подле Киева, у
Смоленска, то, возможно, смог бы кроме упорства и прямолинейности проявить
и должную стратегическую мудрость. В 1941-м он так ее и не проявил.
  В трагедии Юго-Западного фронта в огромной мере повинна Ставка и ее
Верховный Главнокомандующий. Разумеется, командование и штаб фронта также
не смогли должным образом управлять вверенными им крупными силами,
которые, безусловно, были способны, при более умелом руководстве, избежать
столь печального конца. Слишком часто мужество не подкреплялось умением,
организацией, компетентностью. Поражение под Киевом вновь резко качнуло
весы смертельной борьбы на всем советско-германском фронте в пользу
агрессора.
  Внешне Сталин не переживал, он только сказал Шапошникову, который в июле
1941-го вновь был назначен начальником Генштаба:
  - Надо быстро латать дыру... Быстро!
  - Меры уже приняты, - ответил тот. - Видимо, мы сможем восстановить 21-ю и
38-ю армии. Я распорядился выдвинуть из резерва Ставки 5 стрелковых
дивизий и 3 танковые бригады. Создаем новое командование Юго-Западного
фронта. Нужно Ваше решение о руководстве. А кого Вы предлагаете?
  - Думаю, что в этой сложной обстановке там нужна твердая рука и опытная
голова. Видимо, лучшей кандидатуры, чем С.К. Тимошенко, не найти.
  - Согласен.
  - А членом Военного совета назначить Н.С. Хрущева, начальником штаба
генерал-майора А.П. Покровского.
  - Пусть будет так...
  Колоссальные потери требовали быстрого пополнения. Главное управление
формирований и укомплектования войск Наркомата обороны и военные округа в
основном справлялись с задачей бесперебойной поставки людей кровавому
молоху войны. Сталин, оставшись один в кабинете, позвонил Шапошникову и
затребовал справку о потерях и возможностях пополнения. Через полчаса на
столе была справка с припиской Бориса Михайловича о вероятных неточностях
и неполноте данных - ведь события развиваются так стремительно...
  В справке Генштаба говорилось, что сейчас функционирует 39 запасных
стрелковых бригад, где идет подготовка новобранцев. Введен 1,5 -
2-месячный срок обучения для призванных и 3 месяца - для подготовки
младших командиров. За август фронтам поставлено 613 тысяч человек в
маршевых ротах и 380 тысяч, изъятых из разных тыловых военных учреждений и
учебных заведений. До конца года учебные центры, запасные части могут
подготовить и поставить на фронт 2,5 миллиона человек... А вот потери
(безвозвратные и так называемые санитарные) явно занижены. Сталин
почувствовал это сразу.
  Июнь - июль 1941 года - 651 065
август - 692 924
сентябрь - 491 023754.
  Он-то знал, что только под Киевом потеряли около полумиллиона человек...
Большинство из них теперь будут числиться "без вести пропавшими". А
сколько таких было в первый год войны?
  Без видимой связи с тем, о чем он читал и думал, Сталин быстро написал
записку и передал Поскребышеву. Размашистые четкие слова:
  "т. Шапошникову
Прошу дать проверенную справку о наших потерях при отступлении с района
Старая Русса.
  И. Сталин"755.
  Почему его заинтересовала именно Старая Русса, догадаться нелегко. Может
быть, потому, что наши контрудары там не дали желанного результата?
Возможно, теперь, как ему казалось, после директивы Ставки закрепиться на
нынешних рубежах и занять жесткую оборону, нужно уделить внимание не
только главным фронтам, но и их отдельным участкам? Сталин и впредь будет
интересоваться положением отдельных армий, локальных участков фронта.
Вероятно, по этим фрагментам войны он хотел полнее представить всю ее
панораму.
  Сталин никогда не думал о близких, а сейчас невольно вспомнил о сыне
Якове. В середине августа А.А. Жданов, член Военного совета
Северо-Западного направления, в специальном, опечатанном сургучом конверте
прислал Сталину письмо. Там была листовка, на которой запечатлен Яков,
беседующий с двумя немецкими офицерами. Ниже был текст:
  "Это Яков Джугашвили, старший сын Сталина, командир батареи 14-го
гаубичного артиллерийского полка 14-й бронетанковой дивизии, который 16
июля сдался в плен под Витебском вместе с тысячами других командиров и
бойцов. По приказу Сталина учат вас Тимошенко и ваши политкомы, что
большевики в плен не сдаются. Однако красноармейцы все время переходят к
немцам. Чтобы запугать вас, комиссары вам лгут, что немцы плохо обращаются
с пленными. Собственный сын Сталина своим примером доказал, что это ложь.
Он сдался в плен, потому что всякое сопротивление Германской Армии отныне
бесполезно..."756
Судьба сына волновала Сталина только с одной стороны. Грешно думать так,
размышлял он, но лучше бы Яков погиб в бою. А вдруг не устоит - он слабый,
- сломают его, и он начнет говорить по радио, в листовках все, что ему
прикажут? Собственный сын Верховного Главнокомандующего будет действовать
против своей страны и отца! Эта мысль была невыносима. Вчера Молотов,
когда они остались вдвоем, сообщил, что председатель Красного Креста
Швеции граф Бернадот через шведское посольство устно запросил:
уполномочивает ли его Сталин или какое другое лицо для действий по
вызволению из плена его сына? Сталин минуту-две размышлял, потом посмотрел
на Молотова и заговорил совсем о другом деле, давая понять, что ответа не
будет:
  - На письмо Черчилля сообщите, что безусловно "не может быть сомнения, что
в случае необходимости советские корабли в Ленинграде действительно будут
уничтожены советскими людьми. Но за этот ущерб несет ответственность не
Англия, а Германия. Я думаю поэтому, что ущерб должен быть возмещен после
войны за счет Германии"757.
  Молотов что-то пометил в своем блокноте и к вопросу о Якове Джугашвили
больше не возвращался.
  Сталин еще не обрел способности мыслить масштабно, охватывая весь
советско-германский фронт, учитывать взаимодействие всех факторов:
военного, экономического, морального, политического, дипломатического.
Стихия войны на первый план выдвигает вооруженную борьбу, подчиняя себе
остальные формы противоборства. Пока у Сталина была явно выраженная
фрагментарность в стратегическом, оперативном мышлении. Он никак не мог
уловить все события в комплексе; ему казалось, что командующие просто
плохо исполняют его распоряжения. В довоенной жизни он умел терпеливо
ждать и, если нужно, шаг за шагом идти к цели. А здесь, в войне, все время
требовался немедленный результат. Сталина преследовал временной цейтнот.
Он опаздывал, часто переоценивал силу приказа, директивы, не всегда
учитывающих объективные обстоятельства. Первые три директивы в начале
войны, многие иные решения, ряд поспешных, непродуманных шагов, особенно в
ходе Киевской операции, свидетельствовали, что природной сметки, воли,
сообразительности было явно мало для умелого руководства всеми
Вооруженными Силами в такой войне.
  Огромную роль в становлении, "натаскивании" Сталина как стратега сыграл
Генеральный штаб и его руководители Шапошников, Жуков, Василевский,
Ватутин, Антонов. Но приобретение нужного опыта руководства крупными
оперативными объединениями шло ценой кровавых экспериментов, ошибок,
просчетов. Не проявляя тонкого понимания обстановки, знания вс