рных тягот. А сколько было таких
судеб!..
  Сталин стремился закрепить советско-германские договоренности о
нейтралитете экономическими, хозяйственными, пограничными соглашениями. И
удивительное дело, при исключительно подозрительном характере Сталина его
не насторожили некоторые действия Берлина. Например, в январе 1941 года
немцы отказались подписывать так называемое "Хозяйственное соглашение" на
большой срок, ограничив его рамками лишь 1941 года. Сталину докладывали,
что накануне заключения договора о советско-германской границе от реки
Игорка до Балтийского моря немецкие официальные лица охотно шли на
компромиссы, не спорили из-за каждого "бугра", что обычно бывает в
пограничных делах. Передовая "Правды" радостно отмечала (вместо того чтобы
насторожиться), что "договор о границе был разработан в чрезвычайно
короткий срок, не встречающийся в мировой практике".
  У Сталина, других руководителей должна была возникнуть мысль, что немцы не
придают серьезного значения границам, потому что они для них временны.
Согласно сопутствующему "Барбароссе" плану "Ольденбург", будущие границы
империи должны были быть далеко на востоке. Рассуждения фюрера о
"жизненном пространстве" не были отвлеченными. Однако Сталину не хватало
подлинной государственной мудрости, чтобы верно оценить эти и другие
подобные факты. Он уже стал пленником собственных ошибочных расчетов в
отношении сроков грядущего нападения. Отодвинув границы СССР на запад,
Сталин глубоко не проанализировал весь комплекс сопутствующих этому
обстоятельств. А ведь война, борьба всегда - минимум двусторонний процесс,
в котором противная сторона обязательно пытается ввести своего оппонента в
заблуждение.
  Наконец, в эти годы была осуществлена еще одна важная дипломатическая
акция, у истоков которой стоял Сталин: заключение пакта о нейтралитете
между Советским Союзом и Японией. В конце марта 1941 года в Москву прибыл
японский министр иностранных дел И. Мацуока. Первый раунд переговоров не
принес успеха; японская сторона настаивала на продаже Японии Северного
Сахалина. Сталин, принимавший участие в переговорах, долго молча слушал
японского министра, а затем парировал его требование одной короткой
репликой: "Не шутка ли это?" Казалось, переговоры сорваны. Мацуока,
холодно попрощавшись, отбыл в Берлин. Вернувшись из Германии в Москву 8
апреля, японский министр вновь встретился с советскими руководителями. По
всему было видно, что пакт заключить не удастся: японцы выдвигали
неприемлемые условия. Но твердость Сталина на этот раз помогла. В день
отъезда из Москвы, 13 апреля, Мацуока, получив новые инструкции из Токио,
наконец снял неразумные требования, и вечером пакт о нейтралитете между
СССР и Японией был подписан. Этим договором заметно улучшилось
стратегическое положение Советского Союза на Дальнем Востоке. Японская
сторона обязалась уважать территориальную целостность и неприкосновенность
Монгольской Народной Республики. Хотя заключение этого пакта ставило перед
Советским правительством ряд трудностей. Так, китайское правительство
давно и недвусмысленно выступало против такого шага. Еще 27 августа 1939
года, после заключения пакта о ненападении между СССР и Германией,
заместитель народного комиссара иностранных дел С.А. Лозовский принял
посла Китая Сунь Фо (по его просьбе). Китайский посол откровенно сказал:
"Нас заботят два вопроса: 1) это слухи о заключении пакта о ненападении
между СССР и Японией и 2) слухи о возможном соглашении между Японией и
Англией. С точки зрения национальных интересов Китая и то и другое нам
невыгодно. Если бы СССР заключил пакт о ненападении с Японией, то это
неминуемо привело бы к ослаблению его помощи Китаю". На эти опасения
Лозовский ответил:
  "Что касается пакта о ненападении между Японией и СССР, то нам об этом
вопросе ничего не известно. Было время, когда СССР предлагал Японии
заключить пакт о ненападении. Япония отказалась. Сейчас этот вопрос в
повестке дня не стоит"666. Да, полтора года назад этот вопрос не стоял.
Теперь же Сталин, чувствуя приближение военной грозы, сделал попытку
ослабить напряжение на Востоке.
  Последние пять лет в отношениях с Японией у СССР были сплошные конфликты,
жесткие трения, частые обмены резкими нотами, серьезные военные
столкновения. Наиболее крупные конфликты - у озера Хасан и на Халхин-Голе
в Монголии. Сталин, принимая участие в переговорах и церемонии подписания
пакта, мог подумать: как непредсказуема политика! Сколько раз СССР
предлагал Японии заключить подобный договор! Потребовалась демонстрация
советской военной мощи в военных конфликтах с Японией в 1938 - 1939 годах,
чтобы японцы осознали бесперспективность разговора с нами на языке силы.
  Сталин с любопытством читал в русском тексте пакта подписи полномочных лиц
Японии:
  Иосука Мацуока, министр иностранных дел, Жюсанми667, кавалер ордена
Священного Сокровища первой степени.
  Иосицугу Татекава, Чрезвычайный и Полномочный Посол в СССР,
генерал-лейтенант, Жюсанми, кавалер ордена Восходящего Солнца первой
степени и ордена Золотого Коршуна четвертой степени...
  Какие все мы, живущие на одной планете, разные! Но оказалось, что уже в то
время, когда превалирующее значение имела военная мощь государства, можно
было договариваться о чем-то существенном... Как долго постигало
человечество эту простую истину и необходимость!
  После подписания пакта обе делегации, как обычно, сфотографировались.
Затем отдельно - Сталин с Мацуокой, полуобнявшись. На фотографии -
довольное лицо Сталина: "Важный шаг по недопущению войны на два фронта".
Сияет и Мацуока: такая фамильярная поза с одним из самых могущественных
людей на планете! Кавалер ордена Священного Сокровища, подписав пакт,
считал, что развязал Японии руки в "великом восточноазиатском
пространстве". Мацуока действовал в соответствии с принципами известного
меморандума Г. Танаки, представленного им императору Хирохито еще в 1927
году. Меморандум ставил целью поэтапное завоевание "великого
восточноазиатского пространства". Сталин знал об этом плане японских
милитаристов. Но выбора у него и здесь не было: болела голова от одного
упоминания о Гитлере. Ради того чтобы ослабить устремления японцев на
советский Дальний Восток, можно было обняться и с Мацуокой.
  Мацуока вечером ночным поездом отбывал на родину. Когда до отхода эшелона
осталось несколько минут, неожиданно на вокзал в окружении многочисленной
охраны приехал попрощаться сам Сталин, чем поверг японского министра в
полное изумление. Советский лидер, пожимая руки японцам, вновь повторил,
что придает большое значение подписанному пакту, как и принятой
одновременно Декларации о взаимном уважении территориальной целостности и
неприкосновенности Маньчжоу-Го и Монгольской Народной Республики. Сталин
улучил мгновение, чтобы высказать любезности и провожавшим Мацуоку
немецким дипломатам. Зная о неподготовленности страны к войне, Сталин
готов был говорить, встречать и провожать кого угодно, лишь бы это
работало на сдерживание сил войны.
  Хотя были заключены пакт о ненападении и договор о "дружбе" с Германией,
Сталин видел - тучи войны сгущались. Он понимал, что война неизбежна, и
одновременно отказывался верить, что она так близка. Находясь в плену этих
двух постулатов, Сталин все время повторял: "Не поддаваться на
провокации!", "Не дать себя спровоцировать!", "Быть выше провокаций!" В
конце концов в Берлине хорошо поняли линию Сталина на выигрыш времени и
стали вести себя еще более нагло. Например, с начала 1941 года десятки
немецких самолетов систематически нарушали границы СССР, углубляясь все
дальше в его воздушное пространство. Даже если летчиков принуждали к
посадке, экипажи и машины неизменно быстро передавали немецкой стороне.
Когда, например, незадолго до начала войны наши пограничники сбили
нарушивший границу немецкий самолет-разведчик, повлекший гибель двух
фашистских летчиков, Сталин приказал наказать виновных, а в Берлин
полетела телеграмма: "Скорнякову. Немедленно посетите Геринга и выразите
сожаление по поводу случившегося"668.
  После того как Муссолини сам, без Гитлера, не смог закрепиться на
Балканах, он обратился к фюреру за помощью. Тот согласился на условиях
полного подчинения итальянской армии германскому военному руководству.
Когда гитлеровские войска стали концентрироваться для нападения на Грецию
и Югославию, последняя предложила СССР заключить договор о дружбе и
ненападении. 5 апреля договор был заключен: Сталин хотел предупредить
Берлин о нежелательности распространения войны на Балканский полуостров.
Но Гитлер не упустил случая, чтобы унизить Сталина. Он полностью
проигнорировал "сигнал Москвы": через сутки после подписания договора
германские войска совершили нападение на Югославию. Фюрер просто
отмахнулся от жеста Сталина, как и от более раннего предупреждения,
сделанного 17 января 1941 года германскому послу в Москве Ф. Шуленбургу,
что Советский Союз считает восточную часть Балканского полуострова зоной
своей безопасности и не может быть безучастным к событиям в этом районе.
Берлин все подобные дипломатические жесты как бы не замечал.
  То, что отношения между СССР и Германией стали резко и быстро ухудшаться,
Сталин понял еще в середине 1940 года. Гитлер тоже почувствовал возросшую
настороженность Советского Союза. Это не входило в планы фюрера. Здесь
следует напомнить, что среди важнейших компонентов внешней политики
гитлеровской Германии были скрытность, секретность, коварство, двуличие.
Не один Сталин любил тайны. Макиавелли для Гитлера был давно пройденным
этапом. В его действиях и методах вероломство прочно заняло ведущее место.
Фюрер, не смущаясь (поскольку он давно объявил совесть "химерой"),
систематически прибегал к дезинформации, обману, пытаясь любой ценой
добиться поставленных целей. Почувствовав рост напряженности в отношениях
с Москвой, Гитлер пригласил Сталина посетить Берлин. Сталин не колебался:
он не любил заграницы. Кремль, ближняя дача, Сочи долгие годы были
единственными местами его обитания. В Москве решили, что поедет Молотов.
Накануне отъезда Сталин с Молотовым в присутствии Берии долго ночью
гадали: чего хочет Гитлер, что можно сделать, чтобы пакт продержался хотя
бы еще пару лет?
  Уже на берлинском вокзале, где Молотова встречали Риббентроп, Кейтель,
Лей, Гиммлер, другие гитлеровские бонзы, ему внушали, какое большое
значение этой встрече придает фюрер. Накануне неизбежного краха Англии,
мол, важно посоветоваться с "дружественным Германии государством". В
Берлине хотели успокоить лидеров соседней могущественной державы и усыпить
их бдительность.
  Напомню еще раз, Гитлер и Риббентроп во время переговоров более двух часов
пытались увлечь советского наркома разговорами о "сферах влияния", близком
"конце Британской империи" и другими аналогичными темами. Молотов
демонстративно не проявил никакого интереса к глобальным планам Германии и
настойчиво требовал ответа на некоторые конкретные вопросы: почему
немецкие войска находятся в Финляндии, когда будут выведены войска
вермахта из Болгарии и Румынии, почему произошло присоединение Венгрии к
тройственному пакту и т.д. Фюрер был обескуражен. Он ничем не мог увлечь
наркома иностранных дел СССР. А тот давал лишь понять: Москву беспокоят
сейчас только советско-германские отношения. Партнеры на переговорах
говорили на разных языках и в прямом и переносном смысле. Гитлер, провожая
Молотова до выхода из Большого зала новой имперской канцелярии, бесшумно
шагая по мягкому ковру, коснулся рукой локтя советского наркома:
  - Я знаю, история навеки запомнит Сталина. Но она запомнит и меня...
  - Да, конечно, запомнит, - по-прежнему сухо и бесстрастно ответил Молотов.
  Гитлера встреча разочаровала. Он почувствовал, что русские хотят одного:
отодвинуть начало войны, которую, возможно, они считают неизбежной. Не
случайно после отъезда Молотова Гитлер приказал быстрее представить ему
переработанный план нападения на Советский Союз. 18 декабря 1940 года
Директива ј 21 (план "Барбаросса") была Гитлером подписана. Сталин еще не
знал, что по замыслу фюрера "основные силы русских сухопутных войск,
находящиеся в Западной России, должны быть уничтожены в смелых операциях
посредством глубокого быстрого выдвижения танковых клиньев. Отступление
боеспособных войск противника на широкие просторы русской территории
должно быть предотвращено"669. Это была обнаженная плоть войны. Но Молотов
в полной мере ее не почувствовал; война, вероятно, будет, но не сейчас, не
завтра.
  Сталин очень внимательно следил за соблюдением советской стороной
советско-германского пакта. В годовщину подписания пакта в советской
печати появилось немало материалов о его значении. Немцы же едва вспомнили
эту дату. Но когда через месяц, 28 сентября 1940 года, исполнилась
годовщина со дня подписания советско-германского договора о "дружбе и
границе", в Берлине ее отметили, но весьма своеобразно. Сталин, читая на
следующий день шифровку полпреда, все больше поражался наглости нацистов.
В Большом зале новой имперской канцелярии 27 сентября был подписан пакт
трех держав - Германии, Японии и Италии. В документе подчеркивалось:
  "Правительства этих стран признают, что предпосылкой длительного мира
является получение каждой нацией необходимого ей пространства.
  Статья 1. Япония признает и уважает руководство Германии и Италии в деле
создания нового порядка в Европе.
  Статья 2. Германия и Италия признают и уважают руководство Японии в деле
создания нового порядка в великом восточноазиатском пространстве..."
Сталин пригласил Молотова обсудить новость. Возможно, в такие
кульминационные моменты и проверяется истинная способность руководителя
делать правильные выводы. А они были вновь двойственными: "Война
неизбежна, но не раньше чем через два-три года". Созданная в сознании
Сталина модель возможного развития событий не менялась. Вера в свою
непогрешимость уже накладывала отпечаток на все решения "вождя". Казалось,
в такой ситуации необходимо коллективное обсуждение проблемы с
приглашением военных, дипломатов; Сталин не считал это нужным и потому,
что понимал: все сведется к угадыванию его мнения. Он пожинал плоды
единовластия. Бюрократическая система, которую он так настойчиво создавал,
способна была только одобрять его решения... Как вспоминал Г.К. Жуков,
однажды Сталин бросил присутствующим при разговоре двум ответственным
работникам его аппарата:
  - Что с вами говорить? Вам что ни скажешь, вы все: "Да, товарищ Сталин",
"Конечно, товарищ Сталин", "Совершенно правильно, товарищ Сталин", "Вы
приняли мудрое решение, товарищ Сталин"...
  Анализ архивных документов того времени показывает, что всегда соглашались
с "вождем" и крайне редко вносили какие-то, даже мелкие предложения на
заседаниях Политбюро А.А. Андреев, Л.П. Берия (вот кто лучше всех читал
мысли "Хозяина"), К.Е. Ворошилов, Л.М. Каганович, М.И. Калинин, А.И.
Микоян, Г.М. Маленков, Н.С. Хрущев, Н.М. Шверник, А.С. Щербаков. Чаще
других что-либо предлагали, хотя бы сколько-нибудь рассуждали В.М.
Молотов, Н.А. Вознесенский, А.А. Жданов. Состав Политбюро, избранный
Пленумом ЦК 22 марта 1939 года (Вознесенский, Маленков, Щербаков стали
кандидатами в члены Политбюро в феврале 1941 г.), полностью олицетворял
единовластие не только в партии, но и в государстве. Добившись в конце
концов безграничной власти, отторгнув ее у народа, Сталин лишил себя
путей, способов интеллектуального "питания". С ним не спорили. Мало
предлагали. Соглашались. Поддакивали. Для Сталина это были просто
высокопоставленные функционеры, исполнители его воли. Не больше.
  Но жаловаться "вождю" было некому и незачем. Подобострастие и согласие со
всем, что выходило из уст Сталина, было одним из следствий его
обожествления и возвеличивания. Воспоминания многих лиц, работавших вместе
со Сталиным в те годы, подтверждают: практически никто не сомневался в
прозорливости Сталина. Даже когда его решения накануне войны шли вразрез с
реальной обстановкой, никто не допускал и мысли о том, что Сталин
ошибается. Просто считали, что не все поняли из того, что ясно Сталину.
"...У меня была огромная вера в Сталина, - говорил Г. К. Жуков, - в его
политический ум, его дальновидность и способность находить выходы из самых
трудных положений. В данном случае - в его способность уклониться от
войны, отодвинуть ее. Тревога грызла душу. Но вера в Сталина и в то, что в
конце концов все выйдет именно так, как он предполагает, была сильнее"670.
  До конца 30 - начала 40-х годов Сталин сравнительно мало занимался
внешнеполитической деятельностью. Враждебное окружение, ощетинившийся
чужой мир с трудом шли на контакты с социалистическим государством. Как,
впрочем, и Сталин. Но по мере роста экономической и военной мощи
приоткрывалась то одна, то другая "форточка" чужого дома, с тем чтобы
взглянуть на СССР, бросить дюжину официальных фраз, а то и попытаться
поговорить с "красными". Одним из первых капиталистических деятелей, с кем
довелось беседовать Сталину, был Пьер Лаваль, министр иностранных дел
Франции. Вскоре после подписания в Париже 2 мая 1935 года договора о
взаимной помощи между двумя странами Сталин принял П. Лаваля в Москве.
"Вождь" с любопытством смотрел на энергичного человека, убежденно
рассуждавшего о "политике государственной обороны Франции", которая
открывает двери доверия для сотрудничества во имя мира. Сталин, конечно,
не мог знать, что перед ним сидит один из будущих "квислингов",
запятнающий себя позором служения Гитлеру.
  Через месяц Сталин встретился с Э. Бенешем, тогдашним министром
иностранных дел Чехословакии. Советского руководителя немного удивило, что
Бенеш говорил не столько о недавно заключенном Пакте о взаимной помощи
между СССР и Чехословакией, сколько о "желательности сближения народов в
области науки, литературы, искусства, укрепления интеллектуальных связей".
  На Сталина всегда производили впечатление западные напористые газетчики,
хотя принимал их очень редко. Обычно он это делал, преследуя какую-либо
политическую цель. Сталину запомнился, например, председатель одного
американского газетного объединения Рой Говард, который буквально забросал
его вопросами. На американца особое впечатление произвел ответ советского
лидера на такой вопрос:
  - Во всем мире говорят о войне. Если действительно война неизбежна, то
когда, мистер Сталин, она, по-Вашему, разразится?
  - Это невозможно предсказать. Ныне войны не объявляются, они просто
начинаются. Но друзья мира могут работать открыто, они опираются на мощь
общественного мнения. В этом плюс для друзей мира. Что касается врагов
мира, то они вынуждены работать тайно. В этом минус врагов мира...
  Поскольку встречался Сталин с зарубежными дипломатами, иностранными
корреспондентами редко, каждая такая встреча становилась событием. Как
свидетельствуют очевидцы, во время бесед Сталин всегда точно и четко
формулировал свои идеи, иногда подкрепляя, подчеркивая свою мысль скупым
жестом, прищуром живых, внимательных глаз. Ни одна деталь не оставалась не
замеченной им. В конце бесед Сталин обычно кратко резюмировал итоги
встречи независимо от того, каковыми они были. Таким запомнился Сталин
А.А. Громыко671.
  В последние два месяца перед войной Сталин получил немало сообщений,
разного рода информацию о прямой подготовке Германии к нападению на СССР.
Предупреждения шли по линии разведки, от дипломатов, друзей Советского
Союза. Поступили сообщения и от правительств США и Англии. Черчилль,
ставший премьер-министром Англии, послал в апреле 1941 года специальное
послание Сталину о крупных перемещениях германских войск на восток. Сталин
внимательно ознакомился с информацией, но, полагая, что британский премьер
хочет столкнуть его с Гитлером, попросту отмахнулся от нее.
  Когда отрывочные сведения о подготовке нападения Германии на СССР в конце
концов выстроились в один ряд. Советское правительство попыталось
проверить реакцию Берлина на эти факты. В качестве зондажа было решен